Климат самой несносной Биллингс, 1791. Климат премерзейший. Гондатти, 1897.
Погода стоит пока отвратительная — каждый день низкие тучи, Рарыткин, который в прошлом году смеялся, когда мы не могли летать — теперь, когда мы ждем во всеоружии, закрывается упорно облаками. У нас очень мало горючего, и мы должны очень осторожно выбирать дни для полетов; если встретятся на маршруте тучи и придется вернуться, — повторить этот маршрут нельзя.
Но есть один полет, который мы можем сделать и при облачном небе—вверх по реке, за 700 км, в село Маркове. В прошлом году в место, носящее название "Крепость" ниже Маркова было завезено горючее для нас, и там будет в этом году наша западная база. Но прежде, чем базироваться там, надо проверить, сохранилось ли горючее—на Анадыре оно исчезает самым непостижимым образом, и в прошлом году у нас на глазах пропали 8 бочек бензола. Кроме того хорошо бы посмотреть и место, где мы хотим создать промежуточную базу—Чекаево. Наконец, надо проверить, сколько потребляет в час наша машина горючего: при отсутствии указателей, только использовав все горючее из баков и слив остатки, можно узнать норму потребления.
Поэтому, 27 июля, хотя облака закрывают небо, решаем вылететь: Рарыткин все же видно. Мы занимаем наши места, Куканов и Страубе у штурвала, за ними, во входе в башню А — борт-механик Шадрин, в самой башне А (передняя башня) я со своими приборами, а сзади в башне Б, в полном одиночестве, на высоком сиденьи, прицепленном к задней стенке, Салищев. Удобные кресла, немецкого происхождения, которые стоят в большой кабине у окон, остаются пустыми и мы заранее мечтаем, как потом, когда-нибудь, мы развалимся в этих креслах и поедем пассажирами, индифферентно поглядывая в окна. Но этот момент так и не наступил никогда.
Самолет с полной нагрузкой: все тщательно подсчитано, учтен каждый килограмм; мы не берем с собой даже чайника — чай можно варить и в ведре, которым наливают бензин.
Быстро отрываемся и идем прямо на запад. Изгибы Анадыря решаем срезать и лететь прямо в Чекаево. Сначала над громадным лиманом реки. Это—залив Онемен. Скучные берега с тундрой и бесконечными озерами. Длинные косы отходят в залив, на одной из них рыбалка и звероловная база Морзверпрома: здесь ловят сетями белух. Уже начался ход кеты, и вслед за ней белуха вошла в лиман. То и дело можно видеть над водой блестящую белую спину — это белуха гонится за кетой. Для питания такой туши, весом в целую тонну, надо за день наловить немало рыбы.
В конце залива Онемен с юга впадает река Большая (или Великая) и вскоре Анадырь принимает нормальные размеры, хотя река все еще до 3 км шириной.
Мы срезаем изгиб реки и выходим снова на нее южнее места аварии Маттерна — его самолет виден среди болота, белое пятно с красными точками. Но сейчас некогда — посмотрим на обратном пути.
Теперь летим над озерами и болотами левого берега. На юге хребет Рарыткин, сегодня он опять издевается над нами, видна только нижняя часть склонов, верх закрыт тучами. У его подножия на реке — угольные копи в местности, называемой Телеграфная. Это память об американской компании, которая собиралась провести проволочный телеграф из Европы в Америку, построила на северо-востоке Азии ряд баз и была разорена проводкой трансатлантического кабеля.
За Телеграфной на юге открывается большое озеро — Красное. Оно отделяется от Анадыря узкой полоской земли, переполненной озерами и протоками, и ясно, что когда-то река заходила туда, делая большую излучину к югу.
Но вот мы у Чекаева — это устье небольшой протоки, в кустах на стрелке стоит землянка и амбар. Тихая и глубокая протока, защищенная от ветров и достаточно широкая, чтобы прошел наш самолет. Мы виражим над землянкой, рассматриваем с живым интересом — большие ли кусты, есть-ли люди, но никого не видно, хотя здесь должен быть приказчик при складе.
Выше Чекаева Анадырь делает громадное колено к северу, к устью Белой, но мы сейчас не будем срезать прямо, а пройдем еще вверх по реке, чтобы пересечение было короче — пока полной уверенности в моторах еще нет.
Под нами громадная река; хотя выше Красного озера она и уменьшается, но по-прежнему — это широкая пелена воды, острова, протоки, озера, соединяющиеся с рекой, и болота, болота без конца. Только выше Утесиков—длинного ряда утесов по правому берегу—река становится быстрее, превращается в обыкновенную реку. А ниже еще доходят морские приливы и ветер разводит опасное волнение.
От Утесиков сворачиваем через низкие горы на запад. Первое пересечение без посадочных площадок—как-то оно пройдет? Прислушиваешься к стуку моторов—перебоев нет, все три мотора стучат равномерно и весело. Тучи задевают за вершины гор, но можно пролететь через седловину. Скучные места — округлые горы, осыпи и трава, лишь кое-где кедровый сланец своей черной зеленью одевает склоны.
Как ни убедительно-хорошо стучат моторы, все же приятно, когда открывается снова широкая равнина Анадыря. Здесь, выше Белой, Анадырь идет опять в громадной равнине, когда-то заливавшейся морем. Вся она покрыта озерами и бесчисленными протоками. Сама река и ее притоки соединяются протоками, проточками, всюду старицы, какие-то змееобразно изгибающиеся канавы обсаженные кустами, идущие неизвестно куда. Мы летим наискось, пересекая равнину прямо к Крепости. И когда подходим к последней я начинаю волноваться—ведь в этом году я веду самолет и должен найти среди этой сложной сети изгибающихся проток место соединения реки с протокой Прорвой, идущей из Майна в Анадырь и маленькую точку—Крепость, всего несколько избушек. Но к счастью карта реки здесь хорошая—работы топографа экспедиции Полевого 1912 г., Н. Июдина, и все на месте.
Вот в кустах сереют избушки и груз, покрытый брезентом. Сюда мы спустимся после, а пока летим в Марково, еще 20 км выше. Река рассыпается на маленькие проточки, желтеют галечники, и, почти чудо, — появляются рощи деревьев на островах, первые деревья. Марково найти трудно — оно стоит в лесу, в стороне от реки—и лишь близко подойдя к нему различаешь на поляне дома, несколько десятков изб, беспорядочно разбросанных.
Унылое, неприятное место, такое заброшенное, одинокое среди безбрежных болот и речной сети великой равнины. И к тому же вероятно тучи комаров и мошек, отравляющих жизнь.
Вираж над селом; к нашему удивлению из домов показываются всего 2 или 3 женщины. Неужели все спят? Но когда мы заходим выше по реке, чтобы посмотреть посадочные площадки — эта загадка разъясняется: все население у рыбалок, на берегу реки.
Крепость имеет очень помпезное название, но на самом деле тут никакого укрепления сейчас нет. В конце восемнадцатого века здесь действительно была построена крепость — место это удобно, лежит против протоки Прорвы, ведущей непосредственно в Майн, большой правый приток Анадыря, который близко подходит к р. Пен-жиной, — и следовательно лежит на путях к Охотскому морю.
Позже оказалось, что для жителей выгоднее жить выше, где река распадается на протоки с отмелями, пригодными для рыбной ловли; так возникло среди рыбалок Марково. Еще недавно в нем был административный центр округа, но с развитием пароходных рейсов и рыбных морских промыслов, центр передвинулся в Анадырь, Марково стало хиреть, и жители из него убегают в Усть-Белую. А Крепость снова получила значение как перевалочный пункт—сюда доходят в большую воду моторные катера.
Покружив немного над Крепостью, мы сели на тихом плесе среди кустов, и подрулили к галечному берегу. Никто нас не встречает — и только заяц, который вышел было попить воды, в ужасе удирает по отмели.
На берегу в куче лежит наше горючее — семь бочек бензола и неопределенное количество бидонов бензина в ящиках. С. Призант, начальник геологической партии Арктического института, работающий сейчас в районе Маркова, озаботился о доставке сюда горючего.
Мы завтракаем на берегу консервами и сгущенным молоком, запивая речной водой — это большое удовольствие, ведь уже давно мы не пили хорошей пресной воды — и обсуждаем вопрос, сколько взять бензина на обратный полет. Брать отсюда вообще преступно: завезти новое горючее в этом году мы уже не успеем, а наличного может не хватить для намеченных полетов. Мы летели сюда скорее, чем следовало по прокладке — вместо 2 ч. 56 м. только 2 ч. 28 м., но ветер был попутный, со скоростью 16 км в час. Сколько у нас осталось бензина?
Самолет Маттерна "Век прогресса" на болоте
Проклятые бензиновые "часы" показывают всегда одну и ту же цифру, потребление бензина неизвестно, может быть у нас остался запас на 3 ч., может быть на 4 или 4 1/2. На всякий случай мы берем Отсюда еще на 50 минут — это с избытком обеспечит возвращение даже при усилении ветра.
Обратный путь я хочу сократить и, учтя ветер, даю курс через горы прямо в Чекаево. Но когда мы поднимаемся над Крепостью, с юго-запада показываются низ-
кие мрачные тучи с разорванными клочьями внизу: это дождь с ветром, метущий хвостом туч по горам.
Нас сносит все больше в левую сторону пути, но я не пытаюсь исправить курс: прямо на Чекаево все равно не пройти, здесь на горах везде тучи и под ними даже не видна светлых щелей на перевалах, куда можно было бы юркнуть.
Пересечение удается сделать лишь немного южнее утреннего, и мы выходим опять в озерную равнину между Утесиками и Чекаевым. Салищев измеряет снос и определяет ветер—и потом стучит мне в окошечко: результат неутешительный: встречный ветер со скоростью 44 км в час. Если он будет еще усиливаться, то при нашей нормальной скорости, 130 км в час, нам от Чекаева придется добираться 2 1/2 ч., и хватит ли тогда горючего?
Медленно летим мы над теми же местами, над которыми так быстро проносились утром—еще медленнее, конечно, оттого, что невольно хочется ускорить полет. После хребта Рарыткина пролетаем как раз над местом аварии Маттерна. Летим низко, тучи идут совсем над землей, и хорошо видна эта экзотическая птица, гордо названная "Веком прогресса", завязшая в северной тундре. Крылья и корпус белые с красными разводами, ярко выделяются на болоте. Болото настоящее, кочковатое, с полигональными трещинами. Видны следы от колес: вот здесь он коснулся земли, подпрыгнул, снова ударился—и дальше идут две глубокие борозды, которые кончаются у самолета, прильнувшего к земле. А рядом разбросаны остатки шасси и два колеса с обтекателями — виновниками аварии. Обтекатели — это эллиптически-приостренные тела, облекающие колесо, так что снизу торчит только кусок шины. Уменьшая завихрение у колес, они позволяют увеличить скорость, чудовищную скорость, но предназначены только для первоклассных бетонированных площадок. А на болоте они подобно плугу взрывают кочки.
Нам любопытно было бы снизиться здесь, посмотреть самолет, взять на память какую-нибудь гайку, но для этого надо> пройти от реки 3–4 км по болоту. К тому же у нас своих хлопот полон рот: ветер все усиливается. Начинаешь смотреть все время на часы и вниз. Мы выходим в залив Онемен; уже прошло от начала полета 6 ч. 30 минут — и каждую минуту может кончиться горючее. Отсюда нормально 20 минут полета, но сколько нужно сейчас? И до какой силы дойдет шторм в лимане у комбината? В заливе большие волны с барашками, яростно бегущие навстречу. Если придется садиться на них — наверно согнем стойку. А потом нас будет носить ветром и приливом взад и вперед. И я ярко представляю себе, как нас будут искать, как прибуксируют в Анадырь, и как придется опять на год отстрочить работу.
Но вот мы перешли под левый берег залива—к Американской Кошке. Здесь за ней волны нет, и можно, если нужно, безопасно сесть. Дальше—еще ряд кошек, вытягивающихся в залив, каждая из них—место для спасения. Если сядем—можно дойти пешком до рыбалок.
Волны яростно обрушиваются на кошки, и снова я подсчитываю минуты. Подходим к большой Нерпичьей Кошке: это уже полный комфорт. Здесь рыбалки Морзверпрома, и за кошкой прячутся два катера. Мы низко проходим над косой, кажется, что самолет скоро начнет задевать поплавком за береговой обрыв: нас давят книзу рваные тучи.
Отсюда всего 20 км до комбината, но мы наверно пройдем их больше 20 минут. Борт-механик начинает качать бензин ручной помпой—плохой признак: значит уже собираются остатки со дна баков. Как только ручная помпа перестанет брать—в верхнем бачке останется на 10 минут. Пожалуй, мы сядем посреди залива у комбината—и нас продрейфует только до Толстого мыса. Но борт-механик все время работает помпой. Медленно идут минуты—цепляясь одна за другою. И для красоты описания нельзя даже прилгать, что тучи бешено мчатся нам навстречу: куда бы не летел самолет, тучи всегда отстают, ведь он летит быстрее.
Комбинат. Куканов набирает высоту до 150 м, и делает установленный круг, чтобы наметить направление для посадки: надо садиться против ветра, а не против волн, которые у комбината заворачивают.
Мы у крестовины мертвого якоря. Егоров подходит на лодке. Чувство большого облегчения—мы летели назад всего 4 ч. И м. и у нас еще минут на 10 бензина. Значит, тратим бензин очень экономно, всего 160 кило в час, и несмотря не брешь, пробитую в наших запасах Маттерном, нам может быть хватит горючего на работу.