На золотом прииске. Знакомство с М. А. Бакуниным. Переезд в Петербург с золотым караваном. Скромная жизнь в столице. Летние поездки и знакомства. Закрытие университета. Мечты о будущей деятельности в Сибири
Весной 1859 г. Потанин, получив отставку, стал свободным человеком, но потерял свое казачье жалованье. А ему нужны были средства для проезда в Петербург, и приходилось думать о заработке.
Он вспомнил, что у него в Томске есть родственник, барон Гильзен, женатый на вдове его дяди, умершего в Семипалатинске и владевшего большими табунами. Этот барон открыл золото в горах Кузнецкого Алатау, в так называемой Мариинской тайге, и имел прииск Онуфриевский, куда и переселился с семьей. Григорий Николаевич решил поехать к нему, поступить на приисковую службу и заработать деньги на поездку. Он поехал в Томск, который поразил его контрастом с Омском, Семипалатинском и другими городами, виденными раньше. В этих городах были только одноэтажные деревянные дома, и они походили на большие села. В Томске он увидел каменные дома в несколько этажей, большие улицы, тротуары и — нищих. Толпа резко отличалась от омской — ни одной военной фуражки, все штатские картузы и цилиндры.
На прииск пришлось ехать сначала по проселочной дороге в тележке, а последние 30 верст — по сплошной заболоченной тайге. Дороги, собственно, не было; она представляла узкую просеку в тайге, заросшую осокой на кочках, разделенных ямами с водой. Лошадь то опускала ногу в яму, то ставила ее на кочку, и соответственно с этим всадник то наклонялся вперед, то откидывался назад. Из-под копыт летели брызги и жидкая грязь, которая забрасывала всадника по колено. По такой дороге ехали целый день.
Дядя на просьбу Потанина принять его на службу ответил:
— Какую службу я могу дать вам? Начальником стана или материальным экономом вы не можете быть, у вас нет опыта. Нарядчиком же сами не захотите стать; это значит стоять с кнутом в руке над рабочими, копающими золотоносные пески, и следить, не заснул ли кто, чтобы разбудить его ударом кнута!
Дядя предложил Григорию Николаевичу пожить у него до осени и отвел ему комнату. Осенью он собирался ехать на родину в Эстляндию, обещал довезти племянника до Петербурга и даже дать ему стипендию.
Потанин поселился у дяди, дом которого представлял маленький культурный оазис в Сибирской тайге, с библиотекой из книг классиков, их бюстами, ажурными рукодельными работами сестер барона и всем культурным укладом жизни.
Барон сам не занимался делами прииска, всецело доверяя управляющему, томскому мещанину, за что и поплатился. Добыча золота не оправдала расчетов, основанных на осенней разведке, и уже в середине лета стало очевидно, что необходимо рассчитать рабочих, которым нечем было платить. Рабочие говорили, что управляющий тайно подсыпал золото в шурфы разведки по соглашению с томскими кредиторами барона, которые хотели объявить его несостоятельным и учредить администрацию над прииском. Среди рабочих начались волнения. Приехали жандармы по донесению в Томок о бунте, рабочих удалили, и прииск опустел.
С банкротством дяди рушились и планы Потанина. Ему приходилось возвращаться в Томск с пустым карманом, хотя барон обещал позаботиться о нем, когда поправит свои дела. Он дал Григорию Николаевичу письмо к своему знакомому, ссыльному анархисту М. А. Бакунину, жившему в Томске, с просьбой помочь ему в поездке в Петербург.
Бакунин встретил его очень приветливо, снабжал книгами из своей библиотеки, которую купил у декабриста Батенькова. Григорий Николаевич, в ожидании приезда дяди с прииска, прочитал «Космос» и «Картины природы» Гумбольдта. Но обстоятельства барона не поправились; в Томске, в разгаре хлопот, он скоропостижно умер; Потанин начал уже подумывать о путешествии в Петербург пешком, вспомнив Ломоносова. Помог Бакунин, который через своих знакомых добыл Григорию Николаевичу разрешение ехать с караваном золота. В то время в Сибири была только в Барнауле одна печь для переплавки россыпного золота в слитки. Туда привозили золото со всех приисков, переплавляли и отправляли несколько раз в год в Петербург караванами, которые народ называл «серебрянками», потому что раньше подобным же способом отправляли в столицу серебро, добываемое на царских рудниках Алтая. Караван состоял из 17—20 повозок под начальством какого-нибудь чиновника и с конвоем из нескольких солдат. На дне каждой повозки был прикован прочный ящик со слитками золота, поверх которого было место и для пассажиров. Поэтому в караван для большего его многолюдства охотно принимали чиновников, офицеров, учащихся, которым нужно было попасть на Урал, в Пермь, Казань, Москву, Петербург, но которые не имели средств для оплаты длинного пути. В иных караванах каждый возок был занят одним-двумя бесплатными пассажирами.
Караваны отправлялись из Барнаула, куда Потанину и пришлось поехать. В Барнауле он познакомился с алтайскими горными инженерами, один из которых был начальником каравана.
Ехали быстро, днем и ночью. Впереди каравана всегда бежала эстафета, предупреждавшая о заготовке лошадей, которых нанимали у крестьян. Поэтому на станции, где предстояла смена, лошади были готовы, стояли в хомутах возле заборов вдоль улицы. Как только подъезжали возки, ямщики выпрягали уставших лошадей, запрягали свежих, и караван ехал дальше. Только утром, днем и вечером делали остановку на полчаса, для чая и обеда. Возки ехали быстро, частью вскачь, особенно по гладкой Барабинской степи.
Приезд каравана в деревню ночью представлял интересную картину; улица запружена лошадьми и народом, вдоль нее горят костры; беготня, крики, перезванивание колокольчиков, фырканье лошадей. Так ехали до Казани, где пришлось разделить караван на три партии, чтобы брать уже почтовых лошадей. От Казани до Москвы дорога была грязная и избитая, возок нырял из ухаба в ухаб, и Потанин страдал от морской болезни. От Москвы ехали по железной дороге.
В Петербурге Потанин осенью 1859 г. устроился быстро. Бакунин дал ему письмо к своей двоюродной сестре, которая ввела его к профессору Кавелину, а последний познакомил с несколькими студентами, которые помогли Григорию Николаевичу найти квартиру. Ради заработка Григорий Николаевич хотел поступить садовником в Ботанический сад, но П. П. Семенов доставил ему другие занятия.
Потанин поступил в университет на естественное отделение физико-математического факультета и особенно интересовался лекциями по ботанике. В Петербурге он встретил еще нескольких сибиряков-студентов и художников, образовавших кружок, первое сибирское землячество. Заработок Григория Николаевича был небольшой, и жил он очень скромно, сберегая деньги на покупку книг.
С приятелями сибиряками Ядринцевым (впоследствии журналистом и издателем сибирской газеты «Восточное обозрение»), Наумовым (писателем) и своим сожителем Куклиным они обедали вскладчину; обед состоял из вареного картофеля с маслом, ситного хлеба с маслом и тертым зеленым сыром и бутылки кваса. Утром и вечером пили чай с сухарями, которые брали в булочной в долг. Этому питанию соответствовала и вся обстановка, костюм, мебель, утварь.
Потанин спал на кровати без тюфяка, на голых досках, покрытых простыней. Такой образ жизни давал Григорию Николаевичу возможность обходиться скудным заработком, не требовавшим большой затраты энергии. Больше времени оставалось на чтение книг, посещение вместе с друзьями-художниками музеев, выставок, картин и церквей, в которых их интересовали художественно выполненные иконы.
Весной Потанин и его друзья делали экскурсии в окрестности Петербурга. Здесь Григорий Николаевич собирал растения, а художник рисовал пейзажи. Общение с художниками развило кругозор Потанина. Он научился понимать картины, настроение художника, наблюдать в пейзаже оттенки красок, сочетание света и теней, понимать перспективу; все это помогло ему при позднейших путешествиях оценивать своеобразие и красоту картин природы в странах Внутренней Азии.
На лето Григорий Николаевич уезжал из Петербурга. Ему хотелось видеть новые края и новую жизнь. Первое лето он провел в Рязанской губернии в имении своего дяди по матери, Трунина, и познакомился здесь с крепостным правом, доживавшим уже последние дни. Крестьяне открыто говорили о предстоявшем освобождении, о том же вела разговоры интеллигенция, помещики со страхом ожидали будущего. Дядя и тетка были против реформы, но дети сочувствовали ей, и в доме разгорались горячие споры, в которых Потанин принимал участие.
На второе лето он поехал в Олонецкую губернию по Неве и Ладожскому озеру. Во время этой поездки Потанин познакомился с карелом-шкипером, у которого и пожил в деревне близ г. Олонца. Затем он провел некоторое время на Валааме у своего приятеля, художника-пейзажиста Шишкина, писавшего этюд на живописном острове. Оба они обедали в столовой Валаамского монастыря, обслуживавшей паломников. В монастырской столовой деревянные ложки, во избежание покражи их паломниками, были прикреплены к столам цепочками. К Шишкину и другому художнику, также писавшему этюды на острове, был приставлен монах, следивший за их поведением.
После второй зимы посещения лекций в университете Григорий Николаевич, прочитавший несколько учебников по ботанике, почувствовал, что он еще не подготовлен к путешествию в качестве ботаника. Он пошел к П. П. Семенову и сказал ему это. Семенов посоветовал ему купить книгу Ледебура «Русская флора», поехать в деревню, ходить в поле, собирать растения и находить их названия в книге, чтобы хорошо познакомиться со способами определения.
Но книга стоила 24 рубля, а денег у Григория Николаевича не было; поэтому он вместе со своим приятелем Куклиным, которого уговорил также заняться ботаникой и поехать летом на практику, решили деньги на покупку книги сэкономить на еде. Они упразднили в обеде картофель. Утром и вечером пили чай с сухарями, а к обеду покупали бутылку кваса и несколько фунтов ситника, который ели с маслом и зеленым сыром.
Накопив денег к лету, они купили Ледебура и поехали в деревню Воровую на Оке, близ Калуги. Здесь они наняли комнату у крестьян и прожили в ней два месяца, собирая растения и определяя их по книге. Ели за общим столом, четыре раза в день, с хозяевами, щи с гречневой кашей. От чая отвыкли, и немудрено: во всей деревне был только один самовар — у отставного солдата.
Потанину не удалось окончить университет. На третий год его учения в университете начались студенческие волнения; весной 1862 г. занятия были прерваны, и университет закрыт на неопределенное время. Приходилось думать о возвращении на родину.
В годы учения в университете Григорий Николаевич все время колебался при решении вопроса, кем ему сделаться — натуралистом или публицистом. Он прочитал по-французски книгу Гумбольдта «Центральная Азия». Воображение рисовало ему описанные в книге по данным китайских путешественников озеро Куку-нор в глубине Азии и окружающие его снежные пики, которые местные жители называли патриархами. На берегах Куку-нора еще не ступала нога европейского путешественника. Книги Гумбольдта, посвященные описанию этой местности, были проникнуты такой жаждой раскрыть тайны этой неизвестной страны, что читатель невольно загорался желанием увидеть берега Куку-нора и пики окружавших его снежных вершин.
В той же книге внимание Потанина привлекла еще одна гора в Тянь-шане, которую по китайским источникам Гумбольдт считал действующим вулканом. Григорию Николаевичу хотелось посетить берега Куку-нора и разрешить вопрос о вулкане.
Но, с другой стороны, разговоры и споры со студентами-сибиряками о вопиющих непорядках в управлении Сибирью и личное знакомство с положением дел в генерал-губернаторстве Гасфорда и бесправием казачьего сословия побуждали Потанина к другой деятельности.
Время было исключительное, новые идеи волновали общество. В университете кафедру русской истории занимал украинец-федералист Костомаров, в газете «Век» сибиряк Щапов также проводил федералистские идеи. Потанина и его друзей занимал вопрос, является ли Сибирь провинцией Российского государства или же его колонией, подобно тому как Австралия, Индия, Канада и т. д. являются колониями Британской империи. Они приходили к выводу, что Сибирь не только колония, но штрафная колония Российской империи, место ссылки преступников и извлечения богатств в виде золота, серебра, денег за снабжение Сибири мануфактурой и другими товарами.
Ссылка уголовных неблагоприятно отражалась на культурном росте коренного населения. Экономическая отсталость Сибири поддерживалась конкуренцией дешевых товаров метрополии. Отсутствие своего университета отрывало молодежь от родины, мешало формированию сибирской интеллигенции, которая могла бы сыграть большую роль в промышленном и культурном росте Сибири. Бесправное положение «инородцев», о котором студенты-сибиряки знали как из личных наблюдений, так и из рассказов киргиза Чокана и бурята Пирожкова, также приехавших учиться в Петербург, тоже до крайней степени препятствовало развитию производительных сил Сибири.
Одновременно с Григорием Николаевичем собирались ехать назад в Сибирь его друг Ф. Н. Усов, казачий офицер, слушавший лекции в Военной академии, писатели Шашков, Наумов и Ядринцев. Они ехали, окрыленные надеждами, горя нетерпением поскорее начать на родине культурную работу. Они мечтали, что будут устраивать публичные библиотеки, читать публичные лекции, собирать пожертвования для помощи сибирякам, учащимся в столицах, совершать ученые поездки по родине, собирать коллекции для музеев и писать в местных газетах о нуждах Сибири.