По мере того как темнело, Гремякин все энергичнее ходил по своему кабинету. Изредка он останавливался у открытого окна, чтобы вдохнуть полной грудью вечернюю свежесть, а затем снова принимался шагать из угла в угол.
— Стальные трубы… А если диаметр больше? А?.. В самом деле, увеличим диаметр, — директор смотрит в глубину комнаты, где в полумраке вырисовывается темный силуэт письменного стола.
В поселка один за другим зажигались огни. На горизонте мелькали зарницы. Слышались далекие раскаты грома. Приближалась гроза.
— Пусть доставляют на самолете! Точка! — проговорил Гремякин и стремительно подошел к столу. — Все… никаких возражений быть не может!
Даже наедине Константин Григорьевич продолжал чувствовать себя членом большого коллектива. Он мысленно спорил с людьми, доказывал им, спрашивал у них совета, соглашался с ними или опровергал их мнение. Это была своеобразная форма творческого процесса, присущая многим людям, но обостренная у Гремякина до крайности.
— Такие возможности… А мы? Что делаем мы, спрашивается? — резко повернувшись, директор направляется к выходу.
Широко распахивается массивная дверь. Она остается открытой. Ее прикрывает Нина Леонтьевна. Она некоторое время прислушивается к удаляющимся шагам, а затем медленно усаживается за стол.
Но вот в коридоре снова послышался шум шагов. Кто-то ступал грузно и уверенно. Открылась дверь, и на пороге показался приземистый, широкоплечий человек в украинской рубахе и широких брюках, выпущенных поверх добротных сапог.
Это Батя, секретарь парткома. Собственно, его настоящая фамилия — Хвыля, что в переводе с украинского значит волна. Иван Михайлович Хвыля. Но так его редко кто называет. Кличка, данная рабочими, его товарищами, за степенный вид, рассудительность и добродушие, осталась за ним с давних пор.
— Добрый вечер, Нина Леонтьевна! — Батя приблизился к секретарю. — У себя?
— Добрый вечер, Иван Михайлович. Только что вышел.
Батя медленно повернулся и направился к двери.
— Придется зайти попозже. Всего доброго.
Между тем директор идет по огромному помещению, слабо освещенному немногочисленными дежурными лампочками. Он внимательно приглядывается к сложным механизмам, расставленным в зале. Некоторые тонут в полумраке — видны лишь их контуры, другие освещены хорошо.
Медленно переходит директор от одного механизма к другому. Это мощные буровые машины самой разнообразной конструкции. Они стоят на сборочных стендах.
Вот блестящий стальной цилиндр, окруженный системой шестеренок, — это телескопический бур. Когда-то на него возлагали много надежд, но он не оправдал их. Испытания этого механизма давно прекращены.
Вот электробур. Когда он работает, в нем не вращаются трубы, идущие в землю. На конце неподвижной штанги — бронированный электромотор, длинный и тонкий, как труба; глубоко под землей он приводит в движение резцы, в мелкую пыль превращающие землю.
Пневматический бур. Гидравлический бур. Много и других буров расположено в зале.
Больше всего гидравлических буров. Уже давно они показали себя с лучшей стороны. Вода, подающаяся с поверхности земли под большим давлением, не только приводит в движение маленькую турбинку, но и размывает породу. Одновременно она беспрерывно промывает просверленное отверстие и не дает ему засориться землей.
Гроза усилилась. Теперь раскаты грома слышатся где-то совсем рядом. В большие квадратные окна, озаряемые фиолетово-розовыми вспышками молний, начинает барабанить дождь.
У одной из машин директор задерживается особенно долго. Он внимательно разглядывает ее со всех сторон, словно любуясь.
Вогнутая раковина, снабженная целым рядом блестящих стальных резцов, выделяется среди других деталей машины своим размером. Это скоростной шахтный бур. Его назначение — бурить землю так, чтобы сразу получилось широкое отверстие, напоминающее ствол шахты.
Шахтные буры известны давно. Конструкторское бюро должно лишь усовершенствовать существующую машину, применив к ней последние достижения науки и техники.
— Чудесно… — директор смотрит на новую, недавно привинченную деталь.
Он хорошо знаком с конструкцией этой машины, проектируемой под руководством инженера Трубнина. Видел он раньше и деталь, привлекшую его внимание, но не полюбоваться ею лишний раз он не может.
Несколько часов назад Гремякин получил приказ ускорить конструирование скоростного шахтного бура. На выполнение этого задания нужно направить все силы. Вот почему директор ходит по мастерским, присматриваясь к механизмам и оборудованию, на месте прикидывая будущую перестановку людей.
— Трубнин не подведет, — говорил он вполголоса. — А вот как Крымов? Человек новый… Можно ли поручить ему? Участок ответственный…
Константин Григорьевич покидает сборочный зал, поднимается по лестнице на второй этаж и идет по длинному коридору. Мимо него проплывает шеренга дверей. Тут расположены лаборатории.
Он может войти в любую из них. Для этого не придется звать вахтера, чтобы отпереть дверь. В кармане директора лежит «единый» ключ, он подходит ко всем дверям института: в них установлены специальные замки.
Перед дверью с надписью «Лаборатория электроразведки» Гремякин останавливается. Звенящий звук отпираемого замка разносится по коридору.
Под потолком вспыхивает цепь матовых шаров, освещая просторную комнату мягким рассеянным светом. Директор медленно начинает обходить столы.
— Куда же девался? — удивленно говорит он. — Вчера еще был здесь…
Он снова оглядывает все столы и не находит того, что ему нужно. Вот аппаратура, исследующая строение земных слоев с помощью отраженных от них звуковых волн. Это приборы электроакустической разведки… Вот магнитный прибор, позволяющий вести разведку с самолета, идущего бреющим полетом над землею… Вот точные гравитационные приборы, с помощью которых определяется малейшее отклонение в силе земного притяжения. Они рассказывают о том, где находятся глубоко скрытые под землей тяжелые руды металлов. Вот акустическая станция для подслушивания подземных шорохов. Ее чувствительные «уши» геофоны, зарытые в землю, могут уловить шум далекой подземной реки или кипение магмы вблизи вулканического очага.
— Вот оно что, — тихо произносит директор, разглядывая детали, разбросанные по столу. — Разобрали. Почему? Надо будет завтра вызвать Цесарского.
Он долго смотрит на стол, где ещё вчера стоял макет аппарата для подземной ультразвуковой локации.
Разработка этого прибора производится крупнейшим специалистом по электрической разведывательной аппаратуре — инженером Цесарским, и производится очень давно. Но только вчера были получены обнадеживающие результаты.
Идея нового прибора необычайно проста. Уже давно существует радиолокация, позволяющая с помощью отраженных радиоволн наблюдать на специальном экране передвижение далеких предметов. Радиолокатор предупреждает о приближении самолетов. На экране радиолокатора последней модели, установленного на судне, вырисовывается контур корабля, не видимого из-за тумана или дальнего расстояния. И вот строители аппаратуры для разведки земных недр решили применить локацию в своем деле. Но как это сделать? Ведь ультракороткие радиоволны, применяемые в обычной радиолокации, не могут распространяться в толще земли. Часть их сразу же отражается от верхнего слоя земли, а остальные бесследно поглощаются.
Но в природе существуют другие волны, легко распространяющиеся в земле и особенно хорошо — в твердых породах, в камнях, рудах. Это ультразвуковые волны, источником которых является звук настолько высокого тона, что его не слышит человеческое ухо. Опыт подтвердил, что эти волны можно приспособить для подземной локации. Мощный пучок ультразвуковых волн пронижет толщу земли. Встретив по пути породы различной плотности, волны отразятся от них в разной степени — в большей или меньшей. Отраженные волны, подобно эху, вернутся обратно к прибору, и на телевизионном экране можно будет наблюдать картину подземного мира.
Долго еще ходил директор по пустынному институту. Он напоминал полководца, ночью осматривающего расположение позиций и спящих бойцов. Завтра полководец появится среди войск. А сегодня, под покровом темноты, он бродит, предаваясь размышлениям и строя планы будущих славных дел.
Последним местом, куда зашел директор, было конструкторское бюро инженера Трубнина. Осторожно склонялся он над чертежными досками. Иногда брал в руки карандаш и делал мелкие заметки на толстой бумаге, приколотой кнопками. Эти надписи, всегда очень дельные, часто приводят в изумление конструкторов, не сразу догадывающихся, кем они сделаны.
У одного из столиков директор задержался надолго. Он сел на стул и взял в руки лист бумаги, попавшийся ему среди чертежей. Вверху стоит крупное, выведенное каллиграфическим почерком название, не имеющее никакого отношения к геолого-разведывательной технике: «В блеске сияния полярного» (Поэма).
Директор не обратил внимания на фамилию автора. Он прочитал только заглавие и несколько первых строк.
— Вот оно что! В рабочее время! Трубнин прав… Возмутительно! — негодующе сказал Гремякин и положил бумажку на место.
Обратно он шел быстро.
— Кого нам присылают? Безобразие… — бормотал директор на ходу.
На лестничной площадке с ним повстречался поднимающийся наверх дежурный вахтер Панферыч.
— Не в противопожарном ли отношении, Константин Григорьевич, безобразие? спросил вахтер проходящего мимо директора.
— Почему в противопожарном? Кто тебе сказал? — проговорил директор, остановившись перед Панферычем.
— Может быть, чем надо помочь, Константин Григорьевич?
— Спасибо, Панферыч, твоя помощь тут не нужна, — ответил Гремякин и отправился дальше.
Вскоре он появился в помещении парткома.
— Безобразие… — было первое его слово. — Игрушками у нас народ занимается…
— Притвори дверь-то сначала, — спокойно сказал Батя, поднимаясь со стула. — Кто, говоришь, игрушками занимается?..