Станица Даховская, 7–10 ноября
Весенний лес в горах окрашен багрянцем увядания. В пожухлой опавшей листве золотятся плоды диких груш и яблонь. Кружится в воздухе желто-золотой, почти прозрачный лист клена и, словно парашют, плавно опускается на землю. Кое-где видны неяркие запоздалые цветы. На оголенных колючих кустах, как застывшие капли крови, алеют ягоды шиповника. Сквозь пурпурную и желтую сетку неосыпавшихся листьев голубеют клочки безоблачного неба и льется мягкий солнечный свет.
Тяжело поднимаются с цветов полосатые осы. В пятнах скудного солнца греются сонные ящерицы. Медленно ползет уж.
…Отправился в Гузерипль. По сторонам дорога пламенеют лиственные деревья. По-осеннему мелка и сонно медлительна в излучинах Белая.
В тени под копытами лошадей хрустит ледяная тонкая корка. Трава и упавшие стволы вокруг — в седине инея.
Гузерипль — Киша, 11–12 ноября
Выехал верхом на Кишу — зоологический сектор заповедника.
Переправился вброд через Белую.
Деревья по сторонам тропы стоят голые, и только внизу, в ущелье реки, еще золотятся клены и ольхи. На полянах черные мертвые травы, вокруг серо-серебряные стволы буков и грабов и почти воздушное переплетение оголенных ветвей и сучьев. Небо по-осеннему блеклоголубое.
За кордоном Лагерная путь лежит по левому берегу реки Киши. Снова мост. Переправляюсь на правый берег. Дальше тропа идет между хребтами Черный Шахан и Дудугуш — справа и хребтом Пшекиш — слева.
Сквозь сетку ветвей впереди мелькнуло рыже-бурое пятно: медведь неуклюже затрусил по тропе, а затем, свернув в сторону, начал быстро уходить в скалы. Из-под мохнатых лап зверя сыпался щебень. Медведь скрылся в пихтах.
Хрустнула ветка, скатился одинокий камень, и все смолкло. Только попрежнему в тишине осеннего леса звенят опадающие листья, тенькают синицы и с резким криком перелетают с дерева на дерево сойки.
Темнеет. Тонкий туман застилает деревья. Пролетают сумеречные бабочки. Они бесцветны, как будто кто-то стер краску пыльцы с их крыльев.
Взошла ущербленная луна. Отблески лунного света упали золотыми листьями в черную воду крутых излучин реки.
Снова переправился через Кишу, на этот раз вброд, и, миновав две-три широкие, озаренные луной поляны, въезжаю во двор Кишинской зоологической станции.
Киша, 13 ноября
Утром отправился наблюдать форель; сейчас она мечет икру.
Холодная глубина Киши чиста и прозрачна. Сквозь зелено-черную рябь быстрого течения видны камни и зернистый песок на дне.
Чуть шевеля плавниками, со дна поднимается голубовато-серебряной тенью крупная форель. У самой поверхности воды она остановилась, двигая плавниками и широко раскрывая жабры: кажется, будто рыба заснула и мерно дышит во сне. Вдруг, заметив мое отраженье, она стрелой метнулась вглубь и мгновенно скрылась из виду.
На поверхности впадающего в Кишу ручья плавают золотыми корабликами покоробившиеся мертвые листья. Берега ручья поросли влажным мхом и завалены буреломом. В неглубокой воде, против течения, стремительно мчатся форели. Отчетливо видны их серебристые крапчатые тела. Сейчас форель выходит на мелкие места, в ручьи и ключи, и всюду на донном песке рассыпаны большие янтарные зерна икры.
Быстро поднявшись против струи, форели одна за другой уходят на дно, заплывают под прибрежные коряги. Вот форель замерла на песчаном дне, приткнувшись к кучке потонувших листьев. Ее выдает только легкое вздрагивание плавников и жабр. Рядом, на круглой гальке, пучит сквозь воду стеклянные глаза раздувшийся лягушонок. Вокруг шныряют черные головастики и рачки-бокоплавы.
Для метания икры форель поднимается по горным рекам и ручьям, перепрыгивает через камни и пороги, выскакивая из воды высоко в воздух. В мелких местах она ползет, цепляясь за неровности дна плавниками и судорожно изгибая тело. В это время на форель охотятся лисицы. Они сторожат добычу у перекатов.
Киша, 14 ноября
С утра все кругом затянул густой свинцово-серый туман. Днем пошел дождь. Когда дождь прекратился и туман рассеялся, открылись побелевшие вершины гор: там выпал снег.
Ясно чувствуется приближение зимы. Снег на горах спускается очень низко. В ущелье Киши солнце почти не греет, и в тени кожу царапает острый холодок. Когда мы с Насимовичем подъезжали к Гузериплю, перед нами встала почти совсем белая вершина Филимоновой Лысины. Два дня назад она была в зелени пихт.
…Снова провели короткий день в дороге.
В камнях у тропы кое-где встречаются ящерицы, но движения их стали замедленными, сонными.
Мы вернулись на Кишу уже в темноте. Ночью горы в тумане, как серые призрачные громады. Над горами всходит золотая и словно помятая луна.
Я ночую в лаборатории зоологического сектора. Из-за стекол шкафа грозят пожелтевшими кривыми клыками черепа кабанов и медведей. Со стены смотрит пустыми стеклянными глазами голова зубра, покрытая курчавой коричневой шерстью.
Осматриваю зоологическую коллекцию Киши. Здесь много черепов и шкурок снежной полевки, прометеевой, или слепой, мыши, тушканчиковой мыши, мыши-малютки.
В застекленных шкафах лежат черепа зубра, оленей, туров и многих других зверей. В ящиках, осыпанные блестками нафталина, хранятся их шкуры.
Разнообразен мир летучих мышей Западного Кавказа. Их насчитывается свыше двадцати видов, начиная от длиннокрыла и кончая маленькой ночницей и совсем крошкой, которая имеет только латинское название. Отдельные экземпляры всех этих видов, подсушенные и набитые ватой, переселились сюда, под стекло.
Не менее богата коллекция птиц заповедника: тут и огромный гриф, и рыжая и малая рыжая цапля, альпийская галка, клушица, кавказский черный тетерев и птенцы горной индейки.
Утром иду умываться к холодному звонкому ручью.
Тропа подмерзла. Воздух прозрачен и сух. Только местами, низинах, дымятся клочья тумана. Хребет Пшекиш запорошен снегом до пояса лиственных лесов.
Над входом в здание лаборатории прибиты оленьи рога. На столбах веранды развешаны для просушки недавно добытые черепа лисиц, куниц, сони-полчка и мелких грызунов. На каждом черепе-контрольный ярлычок.
«Охотники за черепами» уже заняты делом. Высоко под крышей, в мезонине, работает младший сотрудник зоологического сектора Полина Алексеевна Шикина. На столах и подоконниках — клетки с подопытными полевками и мышами, капканы и мышеловки.
Перед Полиной Алексеевной лежат запаянные парафином и воском колбы с плодами и ягодами — кормом полчка и листы ватманской бумаги для зарисовок.
Киша — Гузерипль, 18 ноября
Возвращаюсь верхом в Гузерипль вместе с коллектором зоологического сектора Александром Васильевичем Никифоровым.
Сегодня день ясный и теплый. Местами еще цветут голубые колокольчики и желтые лютики. Летают бабочки, мухи, и я видел даже пчелу.
На Кише наблюдал оляпку. Коричнево-серая, с светлой грудкой птичка сидела на камне посредине текучей реки. Она вдруг снялась, быстро перелетела, почти касаясь воды, на другой камень у самого стрежня и, пробежав, нырнула в пенившийся водоворот. Секунд через двадцать она появилась на поверхности и поплыла против течения к только что покинутому камню. В этот момент она была очень похожа на маленького утенка. Подплыв к камню, оляпка легко вспорхнула на него, но, заметив людей, снова снялась и попрежнему низко полетела над водой с резким криком, похожим на смягченный скрип лугового коростеля. Хвост у нее почти такой же куцый, как у зимородка.
В лесу, в стороне от тропы, на волчьих лазах, недавно поставлены ловушки: конические, сплетенные из прутьев шалаши; один шалаш, поменьше, прикрыт большим, как колпаком. В большом шалаше сделана дверца, отворяющаяся только внутрь. В маленький шалаш сажают поросенка: визг его привлекает хищника. Волк заходит в коридор между двумя плетеными стенами и уже не может выбраться наружу. Тщетно пытаясь уйти, он кружится в узком проходе всю ночь, пока не подоспеет охотник.
На берегу Киши, у звериного брода, мы заметили двойной, совершенно свежий кабаний след. Ночью кабан спускался на кормежку в охотничий район, где больше фруктовых деревьев, и ночью же вернулся обратно в заповедник.
На Белой, вблизи кордона Лагерная, я впервые увидел полевку Роберта, водяную крысу горных рек Западного Кавказа. Это довольно крупный, пепельно-серого цвета, тупоносый зверек. Заметив нас, он стремительно скатился с крутого берега в воду.
Гузерипль — Тегеня. 20 ноября
В пять часов утра вдвоем с проводником выехали из Гузерипля через пастбище Абаго на Тегеня. Место это находится у подножья горы Гефо и хребта Пшекиш. Там достраивается дом для зимовки научных сотрудников зоологического сектора.
Едем крутым берегом Малчепы. Чем выше в горы, тем веселее темная зелень пихт. Под деревьями зеленеют купы и целые поляны рододендронов, лавровишни и листья стелющегося по земле ожинника. Яркозеленые, почти желтые стоят папоротники. Стволы деревьев покрыты свежими гирляндами плюща, кустами омелы и пестрят изумрудными и голубоватыми пятнами мха и лишайника. Кое-где попадаются бирюзовые цветы.
В морозном звонком воздухе ясно слышен неумолчный птичий разговор. Сейчас голоса, птиц не те, что в июле, изменилось и пернатое население леса, и поют птицы теперь совсем по-иному, на зимний лад. Мелодический треск, дребезжанье, щелканье, отрывистый свист — вот основной тон птичьего гомона накануне зимы.
Пролетела высоко в прозрачном сухом воздухе стайка красногрудых снегирей. За сеткой обнаженных ветвей мелькнул пестрый дятел.
На черной тропе отпечатки медвежьих следов.
Пастбище Абаго — огромная поляна субальпийского луга — кажется мертвой и пустынной. Сочные, зеленые летом, травы сейчас лежат серые и безжизненные, придавленные к земле ветрами, холодом и недавним снегом.
Все же и здесь, на высокогорье, жизнь продолжает существовать бок о бок со смертью. На теневых склонах — захолодях — зима, и холод, и смерть. Но на выгревах, там, где-ярко светит горное солнце, тепло по-весеннему, цветут крупные голубые колокольчики, летают белые и красные бабочки. По засыпанной снегом тропе на теневом склоне цепочкой протянулись круглые следы дикого кота. Тонкий зеленовато-голубой лед на солонцовом болотце разбит копытами оленей.
Вот острый конус горы Экспедиции. Он с северной Стороны порос березняком и запорошен снегом.
У самого березняка, неподалеку, застыла большая стройная лань. Я придержал лошадь. Среди деревьев мелькнули рыжие тела еще нескольких оленей. Через мгновение на открытое место вышла пара молодых ланок. Они стали рядом с первой ланью и внимательно глядели в мою сторону. Снова какое-то движение в березняке, и на опушке появился огромный олень. Он стал ближе ко мне, впереди ланок, явно охраняя их от опасности. Он вскинул голову, ветвистые рога высоко поднимались в голубом небе. Олени следили за мной несколько минут, затем спокойно повернули к горе — сначала ланки, за ними рогаль — и скрылись в чаще.
Тропа идет северным склоном горы Экспедиции. В пихтовом лесу все зелено. Особенно ярка зелень густых зарослей рододендронов и овсяницы — зимнее пастбище оленей и серн.
Но тропа покрыта зернистым снегом. Он блестит и между кустиками травы. Видны широкие медвежьи, уже заледеневшие следы и отпечатки оленьих копыт. Следы оленей встречаются всюду.
На этом, северном, крутом склоне горы Экспедиции зимой снег не тает и накапливается, деревья от тяжести снежных сугробов у основания изогнуты.
В долине реки Безымянной вода у берегов скована льдом, быстрое течение также несет куски льда. Еще подъем, и я выезжаю на поляну, всю изрытую дикими свиньями. Здесь, их летние пастбища и купалки. Полусгнивший ствол большой пихты кругом опахан кабанами. Они выкапывают тут корни и клубни, добывают червей.
Миновав пихтовый перелесок, я выехал к лагерю Тегеня. Это широкая, поросшая высокой травой и белокопытником поляна. Она со всех сторон окружена горами, покрытыми пихтарником. Лагерь-зимовка представляет собой деревянный домик в одну комнату. Близко от него, под горой, бежит по круглым камням небольшая река Тегинка. Справа от лагеря серебрятся снега на ребристых вершинах Бамбака и Аспидной. Слева — в зелени, голубизне и фиолетовых, отблесках — вздымается Большой Тхач, похожий на гигантский петуший гребень.
В лагере сейчас живут двое: коллектор зоологического сектора и рабочий.
В окрестностях Тегеней встречается много оленей, серн, диких коз, бывают и туры. Но сейчас все они временно отошли: их беспокоит шум вокруг отстраивающейся зимовки. Кроме того, появились в большом числе волки и распугали серн. Вчера здесь видели двух волков, гнавшихся за серной.
В комнате тепло и уютно. Поужинав консервами, ложусь спать. За окном в холодном мраке хрипло хохочет и ухает сова.
Тегеня, 21 ноября
Все же я надеюсь встретить серн. С утра отправился на гору Гефо, где обычно их держится много. Еще несколько дней тому назад здесь видели стадо серн в тридцать голов. Они спускались на пастьбу очень низко. Сейчас у них гон. В это время они разбиваются на небольшие группы и делают частые и длинные перекочевки.
На Тегинке уже лед, и, чтобы напиться, его приходится проламывать.
Поднимаюсь к хребту по южному склону. Всюду высохшая серая трава на корню и зонтичные, высотою больше чем в рост человека. Среди сухой травы краснеют на оголенных ветках примороженные ягоды шиповника. В траве шныряют быстрые зеленые паучки. Вот пробежали две полевки с травинками во рту и скрылись в норе под корнями бурьяна.
Иду опушкой соснового леса с примесью пихт, горного клена и осины. У молодых широколиственных деревьев обглодана кора на стволах и обгрызены нежные концы веток: здесь были олени. На старой разлапой сосне золотятся в солнечных лучах паутинки. Солнце хорошо греет, и кажется, что сейчас лето. В пихтах стучит дятел. В блеклоголубом небе парит сокол.
В стороне от Оленьей тропы, по которой я иду, среди соломенно-желтой мертвой травы то тут, то там бурым пятном выделяется круглая полянка — точо́к, вытоптанный оленем во время рева.
С заснеженных вершин дует холодный порывистый ветер. Под его ударами гудят стволы сосен и кленов. Шумят и ропщут, пригибаясь, вершины деревьев. Но пролетит ветер — и снова тихо и тепло. Спокойная тишина стоит над горами и в глубоких ущельях.
Над черно-зеленой щетиной низкорослых сосен и пихт поднимаются голубые мшистые скалы, похожие на остатки полуразрушенных колонн. В трещинах камней топорщится зеленая трава и пылят желтым огнем какие-то очень мелкие альпийские цветы. За этими скалами мысок пересечен неширокой, но очень глубокой щелью. Перейти через нее нельзя: по другую сторону расщелины — крутой обрыв в причудливых изломах голубовато-серых и коричневых каменных глыб. Вершина его покрыта шапкой сосен. Это крепи, где держатся серны.
Посредине мыска зияет в каменной толще воронкообразный колодец глубиной в пятьдесят-семьдесят метров. Старожилы называют его «Котлом». С большим трудом взобравшись на изогнутый ствол нависшей над Котлом сосны, я заглянул в него: внизу чуть брезжил свет, пробиваясь сквозь отверстия в отвесной осыпи. Тут же, рядом с зевом Котла, в густом переплетении можжевельника, в камнях — нора куницы: на черном перегное у входа — ее следы.
Возвращаюсь по теневому склону, по рябым его снегам. Снег лежит большими лучевидными кристаллами у самых корней травы. Вокруг следы оленей, серн, волка и медведя. Под тяжелой медвежьей лапой снег сильно сдавлен и заледенел. Особенно много следов серн. На прогалинах, в чаще рододендронов снег плотно утоптан десятками копыт и испещрен янтарными пятнами.
В глубине долины дрожит синяя дымка озона. Заходит солнце. Небо в бледноголубых и жемчужно-розовых тонах. По горам, переплетаясь, медленно ползут полосы синих, черно-коричневых и зелено-бурых теней. Подножья гор окутаны сизой мглой. На вершины падают багряно-золотые отсветы.
Тегеня, 22 ноября
Утром вышел с коллектором Василием Александровичем Дементеевым в горы. Небо заволокли свинцово-серые тучи. Накрапывает дождь.
Поднимаемся северным склоном Гефо к «присколкам» — скалистым уступам, на которых днюют серны. Миновали пояс пихт. Выше — зеленая шапка сосновых лесов. Кавказская сосна — могучее красивое дерево. Хвоя ее длиннее и суше, чем у пихты, зелень яркая, с оттенком желтизны. Хвоя пихты темная, до синевы. Ветви сосны подняты, у пихты они опущены вниз.
Опушка соснового леса поросла кленами, ольхой, осинником и рябиной. Ягоды рябины — один из основных кормов куницы с октября и по февраль. В этом году на Гефо рябина не уродилась, и куница ушла в другие места. На земле золотисто-пурпурными звездами лежат опавшие листья клена. Всюду свежие следы оленей и серн.
Здесь, на теневом склоне, почва промерзла и трава присыпана снегом. В прозрачном воздухе чувствуется зимний холодок, но все еще летают бабочки и комары.
Внизу за голубой дымкой тонкого тумана сбегают с гор высокоствольные леса. В иссиня-черном окружении пихт островками поднимаются сквозные, полупрозрачные вершины облетевших широколиственных деревьев. Леса тут почти на треть состоят из бука, осины, ивы, высокогорного клена и кавказского ильма. В этих лиственных островах сейчас жируют медведи и кабаны. Мы поднялись к отвесным, голубым от лишайника скалам. Над ними, на снежном крутом скате, раскинулась цепь кривых берез с густым зелено-коричневым подлеском рододендрона.
Взбираемся по острым ребрам горы к березняку. Идти очень трудно. Приходится осторожно нащупывать ногой малейшую шероховатость на узкой тропе, чтобы не поскользнуться на обледеневшем снегу и не сорваться в ущелье. На самом подъеме виден свежий след серны: она уходила вниз огромными прыжками от какой-то смертельной опасности.
Из поблекшей, белой от инея травы вылетел тетерев. Под моими ногами серым крохотным комочком пробежала мышь-малютка. На голых ветках берез, нахохлившись, сидят стайками красногрудые дубоносы. Их посвистыванье и щелканье сильных клювов нарушают окружающую нас тишину.
Мы долго путаемся в зарослях рододендронов. Нас выручает тропа, проложенная медведем. На снегу отпечатки его широких ступней, как будто человек шел здесь босыми ногами. Посредине большой поляны, вытоптанной медведем в рододендронах, стоит береза, сломанная на двухметровой высоте от земли. В месте излома — следы медвежьих закусов. Муравейник в корнях березы слизан медведем.
Перевалив через хребет, выходим к южному склону. На гриве хребта нас встречают удары холодного ветра. Шумят вершины сосен. В синеющем под нами ущелье раздался протяжный вой волка. Теперь для меня стало понятно, почему ни вчера, ни сегодня я не встретил серн.
Возвращаемся к лагерю. Обратный путь недолог. Спускаясь, смотрю на далекие горы. Там извиваются и плещут под ветром пепельные полотнища снежных облаков, крутится дымное курево буранов. Сквозь вьюжную мглу чуть пробивается тусклый свет заходящего солнца.
Стайка синиц пронеслась к пихтовому лесу. На склоне Пшекиша под защитой старых пихт лежит на поляне олень.
Тегеня — Гузерипль, 23 ноября
Выехал прежней дорогой обратно на Гузерипль.
Над горами клубятся тучи. Клочья серого тумана сползают вниз по склонам. Моросит мелкий дождь.
На снегу, вдоль тропы, узоры бесчисленных следов рассказывают лесные были.
Вот почти след в след пробежали за ланкой пять волков. О том, что это была горячая погоня, говорят широко раздвинутые в беге копыта ланки. Вот большие округлые следы рыси. Она спустилась со скалистых вершин и направляется к Тегеням за сернами. Мягкие подушки рысьих лап чуть оттиснуты на примороженном снегу. Протянувшиеся цепочкой по белизне снега дробные кресты — следы черного тетерева. Цепочка крестов вдруг прерывается: снег вспушен ударом крыльев. Тетерев взлетел. Совсем близко виден след лисицы. Он похож на собачий, но только отпечатки лап меньше.
Метели рассыпают снега над горами. Ниже синеет тяжелая дождевая завеса. Пастбище Абаго окружено молочно-белым туманом. Он быстро надвигается с двух сторон и, словно губкой, стирает березовые лески в низинах, и поникшие травы, и черную ленту оттаявшей тропы. Надо спешить!
На верхней опушке пихтового леса, вблизи туристского домика, на мгновенье, будто легкая тень, среди стволов мелькнуло и скрылось рыжее тело ланки. В лесу влажно, как в теплице. Под пихтами зеленеют кусты рододендрона, лавровишни и узорчатолистого падуба. Стволы отдельных пихт обвиты зеленью лиан так густо, что эти пихты кажутся помесью хвойного и широколиственного дерева.
Дождь усиливается. С отяжелевшей бурки струями стекает вода. Облака спустились низко. Еду сквозь облако. Впереди над тесниной реки Белой неподвижно стоит жемчужно-пепельная стена водяных паров.
Гузерипль, 25 ноября
В Южном отделе заповедника, в Красной Поляне, работает Нишенко. В гражданскую войну он с отрядом красных партизан скрывался в тылу у белых, в горах Черноморского побережья.
Однажды по приказу штаба Нишенко, действуя один, захватил живым и привел в лагерь красных партизан известного белогвардейца — черкесского князя. Нишенко проник к нему под видом странника.
После разгрома Деникина ночью в Красную Поляну внезапно ворвался высаженный на берегу моря белый десант.
Десятки красных партизан, в том числе и Нишенко, были схвачены во время сна. Утром белые повели пленных на скалистый обрывистый берег Мзымты, к месту, где над бездонным ущельем реки изогнулась древняя одинокая сосна. На кривом стволе этой сосны, как на плахе, белые бандиты рубили шашками головы партизанам, одному за другим.
Нишенко был последним. Он отшвырнул конвоиров и прыгнул вниз, в кипящую и воющую пропасть. Бешеная стремнина помчала его, захлестывая пеной и водой, швыряя на дно омутов и на острые камни.
В нескольких километрах ниже по течению шапсуги подобрали на прибрежной гальке обезображенное, с переломанными руками и ногами, тело неизвестного человека. Человек еще слабо дышал. Шапсуги унесли его в горы и стали лечить.
Нишенко выжил.
Гузерипль, 26 ноября — декабря
По горам стелется непроглядный, слоистый туман. Над ущельем реки клубятся и пузырятся белые и сине-сизые пары. С однообразным глухим шумом и плеском без перерыва льет дождь. Кругом в низинах стоят озера зелено-желтой воды. Вечером и ночью свистит и воет ураган. В каменных теснинах гремит Белая.
Двадцать седьмого наблюдался особенно высокий уровень паводка; за долгие годы — это второй по небывалому подъему. Мутные бурлящие волны Белой несут вывороченные с корнем деревья, забрасывают могучие кряжи на вершину утесов-порогов, которые обычно высоко торчат над водой. Грохоча, сталкиваются друг с другом огромные камни, сдвигаемые напором мчащейся с гор тысячетонной струи. Дождь и паводок рождены фенами — теплыми влажными ветрами. Двадцать восьмого в клокочущем тумане вспыхнула короткая радуга, расцветила клубы паров над горами и через несколько секунд растаяла.
На следующий день дождь продолжал лить с неослабевающей силой. Но уровень воды в Белой заметно снизился: высоко в горах выпал снег.
Ежеминутно под дождем и ветром климатолог спускается к реке: следит за уровнем паводка и берет в горластые склянки пробы замутненной илом воды.
Научными работниками заповедника создается своя, очень интересная теория климата.
«Местные», или «малые», климаты и общий, «большой», климат находятся в тесной взаимосвязи и должны в этой живой связи изучаться. Воздушные массы и подстилающая поверхность, то есть климат и орография района, также взаимосвязаны и действуют друг на друга. Воздушные массы заполняют выемки рельефа, текут по ним или упираются в возвышенности, через них переползают, обходят их.
Неразрывна теснейшая связь между климатом, рельефом и растительным миром. Они воздействуют друг на друга, а следовательно, определяют и животный мир.
Эта диалектическая теория климата в огромной степени объясняет «парадоксы», которыми полна здешняя природа. Только она дает правильный ответ на вопросы: почему у некоторых рек южного склона господствует северный режим, и наоборот. Почему наблюдаются одновременно самые низкие и самые высокие модули (показатели) водостока на противоположных склонах одного и того же хребта, когда получается положение, точно хребет «сам себя загораживает». Она совершенно правильно объясняет снижением рельефа глубокое продвижение лесов в степные районы, как это наблюдается у Майкопа: снижение рельефа открывает путь насыщенным водяным паром воздушным массам, идущим от Черного моря, а за ними движется и влаголюбивая лесная растительность.
Гузерипль — Хамышки, 2 декабря
Зима наступила неожиданно, без переходов. Ночью похолодало, подул резкий северный ветер, а утром все горы и леса вокруг были запорошены чистым, сверкающим снегом.
Выехал верхом в Хамышки. Белые молчаливые леса призрачно-пустынны. Среди серо-синих низких облаков видны куски неба нежной голубизны. С ветвей пихт и лиственных деревьев сыплются искрящиеся и переливающиеся всеми цветами снежинки. Кое-где на дубах трепещут под легким ветром зеленые флаги неопавшей листвы. Слышатся редкие голоса соек, синиц и гулкий стук дятла.
Белая залила паводком огромные пространства пойм и сейчас клокочет и роет каменные стены в узких коридорах.
Высоко, над бело-желтыми известняковыми осыпями, над Дахом, летят косяки гусей: на кромке снежных буранов они стремительно мчатся к югу.
Великолепен закат. Черно-синие снизу и багряно-огненные вверху вечерние облака клубятся над опушенными снегом дубовыми лесами на конусообразных горах. Небо по-зимнему замутненное и мягкое. Острая, как крупинка соли, звезда дрожит в мглистой синей дали.