Получив известие о том, что Хмельницкий выступил из Запорожья, коронный гетман Потоцкий созвал военный совет.

Польный гетман Калиновский рекомендовал двинуться со всеми силами навстречу козакам и принудить их к генеральному сражению. Большинство не согласилось с ним.

— Неблагоразумно, — говорили они, — выводить все войско в пустыню, не обеспечив достаточно тыл: население всюду враждебно нам. Лучше послать лишь часть войск, — вероятно, и тех хватит для одержания победы. А в случае нужды им можно будет подать помощь.

Потоцкий присоединился к этому мнению. Он рад был досадить Калиновскому, с которым непрестанно враждовал. Кроме того, им руководило еще одно соображение.

— Стыдно, — заявил он, — посылать большое войско против шайки подлых хлопов; чем меньше будет отряд, который истребит этот сброд, тем больше славы.

Был выделен отряд, который 11 апреля выступил в поход. Начальником отряда был поставлен двадцатишестилетний сын Потоцкого — Стефан; в помощь ему дали опытного вояку, Шемберга.

— Иди, и пусть история напишет тебе славу, — высокопарно напутствовал коронный гетман своего сына. — Пройдите степи и леса, разорите Сечь, уничтожьте дотла презренное скопище и приведите зачинщиков на праведную казнь.

Стефан Потоцкий разделил свое войско на две части. Пять тысяч реестровых козаков были отправлены вниз по Днепру в больших челнах — байдаках. Командовали ими члены старшúны реестровых Ильяш и Барабаш, к которым были приставлены польские комиссары. В байдаках ехало, кроме того, около тысячи наемных немецких пехотинцев.

Другая часть, в составе 4–5 тысяч человек, двинулась параллельно Днепру по суше. Хоругви польских жолнеров и навербованных среди украинского населения драгун были перемешаны здесь с сильными соединениями наемных рейтаров. В рядах ехало много знатных шляхтичей (между прочим, Чарнецкий, прославившийся впоследствии как искусный, но кровожадный полководец). Этот отряд был снабжен артиллерией, а в арьергарде его тянулась длинная вереница телег с припасами.

В летописи 1648 года записано: «Того ж року саранча барзо великая на усей Украине была и барзо шкоди великие починила».

Войско Стефана Потоцкого шло по опустошенным саранчою полям, и вслед ему неслись глухие проклятия голодных крестьян.

А навстречу, из Запорожья, двигалось ополчение Хмельницкого — около 8 тысяч человек. Основное ядро составляли запорожцы, остальную часть — пробравшиеся мимо польских застав козаки и крестьяне; некоторые из них имели самопалы, а другие только самодельные копья и топоры. Немного поодаль следовала орда Тугай-бея: лукавый союзник хотел сперва выяснить, на чьей стороне окажется в предстоящей битве победа, и в зависимости от этого вступить в бой или удалиться восвояси.

Для Хмельницкого исход первого столкновения имел громадное значение. За спиной молодого Потоцкого стояло войско коронного гетмана, стояла вся польская армия. Хмельницкий же в случае поражения не мог рассчитывать на чью-либо поддержку. Татары тотчас покинули бы его, а может быть, даже принялись бы совместно с поляками избивать козаков. Десятки тысяч людей, втайне сжимавших кулаки и только ожидавших удобной минуты, снова были бы обречены на ожидание; поражение подорвало бы восстание, подобно тому как ветер рассеивает не успевшую еще пролиться тучу.

Летописец Величко сообщает, что сперва Богдан собирался двинуться на Чигирин, дабы расправиться с Чаплинским. Если таково и было первоначальное намерение Богдана, то он без колебаний изменил его, отложив личную месть ради интересов общего дела.

Положение складывалось следующим образом. Реестровые козаки и немецкие пехотинцы плыли по направлению к крепости Койдак, где должны были соединиться с крепостным гарнизоном и дожидаться там следовавшего сушей отряда. По плану польского командования, этому отряду надлежало держаться в виду берега и двигаться с той же быстротой, что и байдаки. На самом деле вышло иначе. Байдаки быстро неслись по течению, а не любившие утруждать себя шляхтичи подвигались медленно, «наслаждаясь, — по выражению летописца, — весенней прохладой». В результате этот отряд значительно отстал от плывших водою реестровых: восемь дней понадобилось ему, чтобы пройти 70 верст, отделявших его от урочища Желтые Воды. Когда приблизились к этому урочищу, названному так вследствие глинистой почвы, окрашивавшей в желтый цвет глубокое озеро и протекавшую речку, то здесь уже стояли козаки[71].

Узнав о наступлении Стефана Потоцкого и правильно разгадав его планы, Хмельницкий с замечательной быстротой составил план, свидетельствующий столько же об его решительности и смелости, сколько о глубине понимания им подлинного настроения отдельных борющихся групп. Его замысел был основан на разновременности приближения обоих польских отрядов. Он надеялся, что ему удастся перетянуть на свою сторону реестровых козаков: он знал, как велико среди реестровых недовольство установившимися порядками.

Приказав козакам «отабориться» на Желтых Водах, но не атаковать поляков, он покинул лагерь и поскакал к Днепру, где, по донесению его разведчиков, уже показались передовые польские байдаки.

Встретив на Желтых Водах козацкое войско, поляки построились в боевой порядок и ожидали немедленной атаки. Но ее не последовало. В нетерпении шляхтичи стали разъезжать перед четырехугольником козацких возов, бросая насмешливые реплики и вызывая козаков на герцы. Горячие запорожцы волновались, но, соблюдая наказ Богдана, не втягивались в битву. И вдруг 7 мая[72] в козацкий лагерь стройными рядами въехали тысячи свежих бойцов. То были реестровые.

Всполошившиеся поляки узнали грозную весть: пока они занимались герцами, Богдан встретил близ урочища Каменный Затон передовые байдаки и, не открывая военных действий, вступил в переговоры с находившимися в них козаками.

В этих переговорах была сразу найдена общая почва. Одним из байдаков командовал Кречовский — тот самый, который некогда дал возможность Богдану скрыться от ареста. Он без колебаний примкнул к восставшим. Вместе с ним и весь авангард реестровых перешел на сторону Хмельницкого.

— Обещаем тебе, — заявили они Богдану, — склонить всех плывущих за нами козаков; все пойдем войной на поляков, а присяга нам не присяга: ее вынудили у нас насильно.

Хмельницкому нечего было более тут делать. Он уехал обратно на Желтые Воды, поручив дальнейшие действия ловкому и обходительному козаку Ганже.

Когда подплыли остальные байдаки, Ганжа и Кречовский созвали «черную» раду (созванную не начальниками, а по инициативе снизу). Начались страстные прения.

— Мы идем за веру и козачество и за весь народ русский, — провозгласил Ганжа, высоко поднимая знамя. — Короне ли польской пособлять станете, которая заплатит вам неволею, или матери своей Украине?

Один за другим выступали козаки и напоминали своим товарищам о тех гонениях, которым подвергали ляхи их самих и весь украинский народ. Как выражается один польский летописец, на всех челнах «вспыхнул огонь ярости и гнева и у всех шести тысяч стал один ум, одно сердце». Реестровые рвали в клочья польские знамена и бросали их в реку. Почти все, известные своей преданностью Польше, были изрублены: Барабаш, Ильяш, Олеско, Гайдученко и много других, ревностно служивших панству. Затем реестровые напали на немецких наемных рейтаров и частью уничтожили их, частью рассеяли.

Получив известие о случившемся, Хмельницкий попросил Тугай-бея предоставить запасных («заводных») татарских коней для перевозки реестровых в козацкий лагерь. Сидя на белом аргамаке, он торжественно встретил новое пополнение своего войска.

— Интересы и нужды наши, — сказал он, обращаясь к выстроившимся реестровым, — одни суть с пользами и нуждами вашими; мы подняли оружие не для корысти какой или пустого тщеславия, а единственно на оборону отечества нашего, жизни нашей и жизни чад наших, а равно и ваших. Все народы, живущие во вселенной, защищали и будут защищать свою свободу. Зачем же нам влачить тяжкие оковы рабства в дремоте и постыдном невольничестве в собственной земле нашей? Поляки отняли у нас честь, права, имущество; остается при нас одна жизнь, да и та ненадежна и несносна нам самим. Что же это за жизнь, когда она преисполнена горестей, страхов и всегдашнего отчаяния?

В ответ на горячую речь Богдана реестровые поклялись сражаться до конца за общее дело.

Поляки были удручены неожиданно изменившимся соотношением сил. Они послали гонца в главную ставку с просьбой о подкреплении: до прибытия подкреплений они рассчитывали отбиться, используя лучшее вооружение и особенно артиллерию (у Хмельницкого имелось всего четыре пушки). Но Богдан не дал им времени. На утро следующего дня он назначил штурм неприятельских позиций.

Перейдя проток Желтые Воды[73], козаки дружно ударили на врага. Их встретил смертоносный пушечный и ружейный огонь из имевшихся у поляков 27 пушек. Устилая землю трупами, козаки вели под огнем атаку, стремясь дорваться до рукопашной схватки. Четырехтысячный отряд Тугай-бея был послан Хмельницким в тыл неприятелю; но в первый день боя он не принимал участия. Поляки стойко держались, но в середине дня драгуны, состоявшие из украинцев, перешли на сторону своих сородичей. Стефан Потоцкий увел остальное свое войско за земляной бруствер, под прикрытие артиллерии.

На другой день битва возобновилась. Тугай-бей атаковал поляков с тыла. Козаки, обложив со всех сторон польский лагерь, отрезали осажденных от воды. Пошел дождь; порох отсырел, и жолнеры в значительной степени утратили свое преимущество. Шляхтичи впали в уныние, и Стефан Потоцкий тщетно старался поддержать в них мужество.

Хмельницкий, однако, сообразуясь с политической и военной обстановкой, не собирался истреблять польское войско. Его цель в это время сводилась к тому, чтобы хорошенько припугнуть панов, вырвать от них побольше уступок; с этой точки зрения чрезмерно раздражать Речь Посполитую было вовсе нежелательно. Богдан подъехал к валам, за которыми укрылись поляки, и, не обращая внимания на свистевшие вокруг пули, предложил осажденным сдаться. При этом он добавил, что надо спешить, пока в дело не вмешались татары.

У поляков не оставалось выбора. Как ни постыдны казались им подобные переговоры с «хлопами», которых они рассчитывали привести в цепях, они сочли за лучшее отбросить свое высокомерие. К Хмельницкому прибыл в качестве парламентера Чарнецкий.

Богдан оказал ему вежливый прием и выставил условия сдачи: неприятель должен выдать свою артиллерию.

Условие было принято: поляки отвезли в козацкий лагерь свои пушки и спешно двинулись восвояси. Козаки не тревожили их. Внезапно поле покрылось скачущими татарами: это Тугай-бей, не желая упустить легкую добычу, ударил врасплох на отступающих, заявив, что соглашение, заключенное Хмельницким, для него необязательно.

Трудно сказать, действовал ли он по собственному почину или за его спиной стоял Богдан. Для Богдана нападение татар представляло двойную выгоду: он окончательно избавлялся от армии Стефана Потоцкого и укреплял связь с татарами (получив большой ясырь, они должны были сделаться более надежными союзниками).

Внезапное нападение татар окончательно погубило и без того наполовину развалившееся войско Стефана Потоцкого. Побросав оружие, поляки сдались в плен; Стефан умер от полученных ран. Хмельницкий добился от татар передачи ему некоторых знатных шляхтичей и отправил их в Чигирин, уже занятый к этому времени козаками.

Так окончилась первая битва Хмельницкого с поляками. Одержанная победа сыграла большую роль в развитии козацкого восстания. Народная память сохранила об этой битве живые воспоминания.

Чи не той то хмель, що коло тичин вьеться?
Гей то Хмельницкий, що з ляхами бьеться.
Гей поіхав Хмельницкий к Жовтому Броду,
Гей не один лях лежить головою в воду.
Утікали ляхи, погубили шуби,
Гей не один лях лежить, выщеривши зуби.
Становили ляхи дубовий хати —
Прийдеться ляшенькам у Польшу втикати.
Утікали ляхи в деякии повки,
Ляхів їли собаки и сіри вовки.
Гей там поле, а по полю цвіти,
Не по однім ляху заплакали діти.
Гей там річка, річка, через річку глиця,
Не по однім ляху зосталась вдовица.

В продолжение двух дней после Желтоводской битвы Хмельницкий приводил в порядок свое войско, ежечасно пополнявшееся все новыми толпами крестьян. Ему досталась от поляков артиллерия: 12 полевых орудий и 15 водных арматок (легких малокалиберных пушек). Арматки он установил на двухколесных повозках, запряженных одной лошадью (прообраз знаменитых тачанок). Вслед затем он двинулся по направлению к Черкасам, где расположились силы коронного гетмана.

***

В этот ответственный для польского государства момент магнаты и шляхтичи продолжали растрачивать силы и время на распри и пустую борьбу самолюбий. Пиры сменялись пирами.

Каждый из приезжавших панов устраивал пышный банкет, стараясь превзойти других обилием яств и роскошью привезенной на возах золоченой посуды.

Отсутствие вестей от Стефана вначале никого не беспокоило. Но мало-помалу надменное спокойствие шляхтичей было нарушено: со всех сторон ползли нехорошие слухи о будто бы происшедшем сражении и о том, что повсюду — в каждом селе, в каждом городе — народ, несмотря на все строгости, берется за оружие. Магнаты пришли к досадному выводу, что начинается мятеж. Они ошибались — это начиналось общее восстание.

Неопределенность и тревожные слухи побудили, наконец, гетмана Потоцкого отдать приказ о походе. Войско двинулось вслед за армией Стефана, то есть навстречу наступавшему оттуда Хмельницкому.

Через два дня пути встретили беглеца — «недобитка» — из-под Желтых Вод. Его рассказ поразил всех, как удар грома с ясного неба: паны считали вообще маловероятной неудачу Стефана, известие же о катастрофических масштабах этой неудачи ошеломило их. Встреча с Хмельницким, еще недавно казавшаяся самонадеянным полякам пустым делом, сразу показалась им столь грозной, что они решили усилиться перед ней бóльшими подкреплениями. Войско повернуло обратно и поспешно отступило в Корсунь, где было решено ждать подкреплений.

Но Хмельницкий действовал с энергией первоклассного полководца. Впитывая на пути свежие отряды добровольцев, он быстро двигался в глубь страны и вскоре оказался в Смиле, в 40 верстах от Корсуни.

Поляки окопались между Корсунью и Стебловым; пять мощных батарей, державших под обстрелом всю равнину, подкрепляли их позицию. Все окрестные деревни были выжжены дотла из опасения, чтобы козаки не использовали их в своих целях. Войско Богдана облегло огромным табором польские позиции. В польском лагере господствовало подавленное настроение. Паны без пользы кичились друг перед другом. Потоцкий попрежнему враждовал с Калиновским; ближайшая помощь, на которую можно было рассчитывать, — отряд Иеремии Вишневецкого находился еще у Переяслава; вдобавок, разнесся слух о смерти короля Владислава[74]. «У нас тогда была страшная безалаберщина, — записывал один польский современник, — несмотря на то, что неприятель стоял над шеей, что со всех сторон собиралась к Хмельницкому козацкая саранча, а русские хлопы провозили мимо панского лагеря съестные припасы в стан Хмельницкого и гласно величали его спасителем своего народа и своей религии».

Применяя ту же тактику обходов и засад, Богдан направил шеститысячный отряд под начальством полковника Кривоноса в обход неприятелю в лесистое урочище Крутая Балка, под деревней Гроховицы.

15 мая начался приступ. В этот раз татары активно участвовали в бою. После ожесточенной схватки обе стороны сохранили свои позиции. Однако Потоцкий, не надеясь на то, что его войско сумеет устоять против более многочисленных сил Хмельницкого, приказал покинуть укрепленные окопы и начать ночью отступление[75].

Спешив конницу, поляки двинулись по направлению к Богуславу. Козаки и татары следовали за ними, ограничиваясь перестрелкой. Но когда польское войско втянулось в лес и достигло Крутой Балки, на него обрушился отряд Кривоноса; в то же время со всех сторон пошли в атаку главные силы Хмельницкого. И здесь, как и при Желтых Водах, драгунские роты, набранные среди украинского населения, перешли на сторону козаков. Условия местности были также не в пользу поляков; неповоротливые в своих тяжелых латах, шляхтичи не успевали отражать проворных противников. Почти весь обоз их погиб — они не сумели переправить его через устроенные кривоносовцами ямы и засеки. В довершение часть польских пушек свалилась в канаву, тянувшуюся вдоль дороги.

В разгар смятения один из панов, князь Корецкий, решив, что организованное сопротивление все равно ни к чему не приведет, собрал 2 тысячи всадников и попытался пробиться сквозь ряды козаков и татар. Ему это удалось, хотя и ценою гибели чуть не половины его отряда; но для оставшихся оказалось невозможным заполнить пробел, образовавшийся в их построении. Один за другим жолнеры и шляхтичи складывали оружие. Паны мрачно засели в кареты, ожидая, пока свершится их участь.

Схема сражения при Корсуни.

Около 8 тысяч человек, в том числе оба гетмана — Потоцкий и Калиновский, множество родовитых панов и шляхтичей, были взяты в плен в этой битве. Хмельницкому досталась вся польская артиллерия, три драгоценные булавы, четыре бунчука и девяносто четыре знамени — весь великолепный обоз панов. Добыча была так велика, что каждый воин из войска Богдана получил изрядный куш и так разукрасился, что все войско сделалось подобным, по словам летописца, «нивам красноцветущим, голлендерским маком засеянным».

Ценные подарки были посланы в Сечь: 1300 талеров[76] на сечевую церковь, 1000 талеров «товариству на брагу» и т. д. Не забыл Богдан и себя, он отослал в Чигирин 13 возов, нагруженных разным добром.

Но главное, конечно, было не в добыче. Главное последствие Корсунской битвы заключалось в том, что здесь были уничтожены основные силы Речи Посполитой, собранные в Украине. Корсунь и Желтые Воды нанесли тяжкий удар военному могуществу польского правительства и еще более тяжкий удар его политическому авторитету. Оказалось, что грозное войско наемников и блестящих шляхтичей вовсе не так непобедимо. Оказалось, что добрый удар топором по голове оглушает пана так же, как и простого «хлопа». Рухнула плотина страха, и гневная народная стихия, бурля, вырвалась на свободу.

Скрепя сердце паны признали факт: дело идет не о бунте, на Украине — восстание. Киевский воевода Тышкевич писал сенату: «Неприятель все больше ширится и крепнет, так что каждого хлопа приходится считать врагом, каждый город, каждую деревню — вражеским гнездом».

Хмельницкий не покладая рук работал над тем, чтобы раздуть начавшийся пожар. Он знал, что поляки примутся тушить его с удвоенной энергией, как только соберутся с силами, и старался наилучшим образом использовать остающееся до тех пор время.

Спустя 12 дней после Корсунской битвы, 28 мая 1648 года, он издал универсал, явившийся своего рода программным манифестом. Этот документ настолько интересен, что его стоит привести хотя бы в кратких выдержках:

«Зиновий-Богдан Хмельницкий, гетман[77] славного войска реестрового запорожского и всее по обеим сторонам Днепра сущей Украины Малороссийской, вам всим малороссийским по обеим сторонам Днепра шляхетным и посполитым большого и меньшого чина людям, а особливо шляхетно-урожоным козаком, истой братии нашей, сим ознаймуси, иж не без причин мусили есьмо зачати войну и поднята оружие наше на Поляков…»[78]

В этой первой фразе универсала достойно внимания настойчивое подчеркивание, что гетман обращается «особливо к шляхетно-урожоным козаком, истой братии нашей». Тут ясно видно, на кого преимущественно рассчитывал опереться Хмельницкий и чьи интересы были для него в это время наиболее дороги: интересы зажиточных козаков, из среды которых формировалась и козацкая верхушка. Остальная масса козачества, а тем более «посполитые», крестьяне и мещане, разные «меньшого чина люди» были по своему значению на втором плане. Богдан относился к беглым «хлопам», отовсюду стекавшимся в его войско, совсем не так, как относился к ним, скажем, Иван Болотников — подлинный крестьянский вождь, за сорок лет до описываемых событий возглавлявший крестьянское восстание. По всему своему мировоззрению Богдан не мог ставить знака равенства между «хлопом» и «шляхетно-урожоным» козаком. Здесь, отметим, таился зародыш будущих конфликтов, едва не погубивших все дело Хмельницкого и оказавших огромное влияние на ход последующих событий.

Возвратимся, однако, к универсалу.

Польский король Владислав именуется в нем «паном нашим милостивым и отцом ласковым». Богдан изображает дело так — и, несомненно, он сам в значительной мере разделял это убеждение, — что война ведется против панов, против помещиков, старост и арендаторов, несправедливо притесняющих украинский народ; но эта война никак не направлена против короля, являющегося олицетворением закона, ею не преследуется цель нарушить тесную связь Украины с польской государственностью, восстание не направлено против основ Речи Посполитой.

Таково было настроение Богдана и огромного большинства его сподвижников в этот первый период движения. Богдан тем определеннее провозглашал во всеуслышание эта свои принципы, что, как обычно, хотел ослабить внутреннее единство врага и предотвратить консолидацию его сил.

Универсал далее напоминает населению про нанесенные ему поляками «обиды, тяжести, озлобления и разорения», делавшие неизбежной вооруженную борьбу.

Хмельницкий объясняет, что если бы он прежде издал подобный универсал, то поляки успели бы подготовиться. Поэтому он счел необходимым выступить внезапно. «А теперь, як видите, вам всим общемалороссиянам о том доносим, так и до кампании военной на предлежащее с ними ж поляками дело военное вас вызываем и заохочуем. Кому мила вера благочестивая, кому из вас любима целость отчизны вашей, Украины Малороссийской, и честь ваша шляхетская, от поляков уничтожаемая, весьма посмеиваемая, попираемая и поругаемая, тот всяк… рачи[79] к нам в обоз, под Белую Церковь, на добрых конех и с исправным оружием неоткладно прибувати».

После пылкого призыва Хмельницкий добавляет:

«Но если не зволите допомогти нам в настоящей военной кампании, то ведайте, ижь як поляки нас одолеют, певне и вас всих малороссиян… не только огнем и мечом зруйнуют и спустошат, але и всеконечным веры нашея… искоренением, останки ваши и чад ваших в плен загорнут и в непременяемую всегдашней неволе облекут одежду. Лучше убо и благополезнейше нам за веру святую православную и за целость отчизны на пляцу военном от оружия бранного полягти, нежьли в домах своих яко невестюхам[80] побиенным быти».

Затем в универсале приводятся различные соображения в пользу того, что украинский народ должен одержать на этот раз победу над ляхами, и вновь повторяется клич: «Под Белую Церковь! На войну!»

Универсал Богдана Хмельницкого упал на благодатную почву стремительно развивавшегося восстания. Многие тысячи людей откликнулись на призыв гетмана. Волнение охватило самые отдаленные районы. В сущности, вся Южная Русь всколыхнулась при вести об универсале и первых битвах Хмельницкого.

Не везде это движение протекало успешно: в далекой Галичине паны сумели ослабить или даже парализовать его. Но в Восточной Украине, где был очаг восстания, они уже не могли ничего поделать.

Потоцкий был прав, предвидя, какую опасность для Речи Посполитой создаст появление Хмельницкого в терроризированной, но не желавшей подчиниться стране. Отдельные протесты, глухие угрозы, партизанские вылазки — все это соединялось воедино, как соединяются робкие змеящиеся языки огня в бушующем пламени пожара.