Нарастающий рокот мотора всё сильней врывался в островной посёлок Чистая банка.
Он, словно призывный звон, встревожил жителей маленького клочка земли, не так давно отвоёванного у мелеющего моря. Они выбегали из домов, задирали головы. Быстрыми взглядами скользили по хмурому небу и, уловив похожий на хищную рыбу небольшой самолёт-амфибию, сопровождали его.
Приподнятое со звонким мотором крыло над остроносой лодкой, с тонким хвостовым оперением, описывало большой размашистый круг. Вдруг самолёт резко выравнялся и, круто планируя, приближался к земле.
Люди гурьбой ринулись к месту посадки…
Большая беда постигла островитян. Без шторма, сильным течением угнало воду. Отяжелевший лёд просел и шумно треснул. Оторванная лава, увлекаемая водой, медленно поползла от острова.
Неподалёку от трещины, упираясь дротиками в лёд, скользил на чунках с уловом ловец. Услышав глухо раскатистый грохот, он чаще заработал дротиками и быстро подкатил к окрайку.
В разводине лениво перекатывались волны и, ударяясь о неровный обрез льдины, отгоняли её всё дальше в море.
Рыбак вскочил па ноги, жадным взглядом смерил расстояние до посёлка, оглянулся на бесконечные белёсые льды, снова на посёлок, на разводье, отделившее его, и прыгнул.
Холодная вода обжигала тело, до боли сжимала мускулы, а он, не чувствуя холода, только яростно бил руками, подымая брызги. Вот, наконец, ноги коснулись дна, и рыбак, подымая перед собой кипящий бурун, без передыху бежал вперёд.
На острове его подхватили люди и под руки повели в жильё. Тяжело переступая в обмёрзшей одежде, он устало мотал взъерошенной с сосульками в волосах головой, будто отбивался от назойливой мошкары. Дорогой, изредка подымая на односельчан взгляд налитых кровью глаз, он поведал о рыбаках, унесённых на льдине в море.
Двое суток прошло, как море носит льдину с тридцатью пятью рыбаками.
«Где они? Что с ними? Живы ли?» – терзали эти вопросы островитян. И вот они спешат к самолёту в надежде там услышать что-либо о них.
Толпа росла. Люди стекались с разных концов посёлка. Рыбаки несли на лицах суровую сдержанную печаль, рыбачки украдкой всхлипывали, утираясь концами платков. Иные рассеянным взглядом водили поверх голов, а ребятишками, как и всегда, владело ненасытное любопытство. Они с неугасающим вниманием глазели на пилотов, на их костюмы, на огромные унты и перчатки. Ощупывали самолёт, от которого их без конца отгоняли взрослые.
– Пропустите же! Пропустите! – отчаянно кричал кто-то сзади. – Эка, право, что за люди, – возмущался всё тот же голос. – Не успеете, что ли?
– Директора-то пропустите!
Раздвигая беспокойную толпу, директор рыбозавода с боем прорвался сквозь кольцо и предстал перед пилотами, высокий, тучный, с красным мясистым лицом. Оправив меховую из тюленя куртку и сбитую на голове кубанку, он, раскинув руки, удивлённо выкрикнул:
– Ба-а! Орлов! – и, стиснув ладонь, пристально глядя на него, будто отыскивая перемены в смуглом, с большими, открытыми глазами лице пилота, продолжал: – Давненько, давненько нас не навещал.
– На разведке тюленя всё летал, да вот к вам отозвали, – и Орлов сделал шаг, другой от самолёта, увлекая за собой людей. Кольцо окружения переместилось за ним, и бортмеханик получил возможность свободно осматривать самолёт.
– Ну, рассказывай, что видел? – спросил директор и, предостерегающе покосив глазами по сторонам, тихо добавил: – Вчера летали, да всё впустую, – и его белёсые веки часто запрыгали, прикрывая такого же цвета глаза.
Народ только и ждал этого вопроса. Все притихли, выжидающе вытягивая шеи.
– Прям…
– Соколик! – вдруг прерванный на полуслове Орлов повернул голову и увидел невысокую плотную женщину лет сорока с выражением решимости на лице. – Соколик! – ухватив за комбинезон пилота, продолжала она. – Не видал ли моего. Такой красный. Приметный он. От всех отличишь.
– Не перебивай, Марья, – зашикали рыбачки, – не один твой в относе, – и они потянули бойкую рыбачку.
Отступая, Марья быстрым движением вынула из-под фуфайки маленький свёрток и, сунув в руки Орлову, крикнула:
– Передай!
– Из города прямо к вам, – наконец ответил Орлов.
В толпе пролетело разочарование.
– Катаются только!
– Красуются!
– Воздух утюжат! – выпалил кто-то уж совсем язвительно.
Орлов будто не слышал этих слов. У него только плотнее сдвинулись к переносице широкие брови, и он, как бы разглаживая рукой морщинку на крутом лбу, спокойно продолжал:
– Решил на месте уточнить. Выслушать, что скажут рыбаки, сообща обсудить, где вероятнее искать.
В толпе опять прошло замешательство. Некоторое мгновение люди стояли молча, как бы стыдясь своего порывистого поступка. И вдруг послышалось:
– А ведь дельное говорит.
– А ну, давай! Давай Василия сюда! – всё смелее раздавались голоса. И его проталкивали вперёд.
Василий был тот самый рыбак, что выбрался из относа. Он уже успел оправиться и стоял высокий, худой, на длинных ногах. Вот он запахнул короткий не по своему росту ватник, басовито сказал:
– Туда так и погнало льдину, когда я прыгнул с неё, – и его сухая, жилистая рука вытянулась на юго-восток.
Много разных советов давали Орлову рыбаки.
– Ну, не прощаюсь. – сказал он, наконец, и, озабоченный, сел в самолёт.
* * *
Пилот, набирая высоту и удаляясь от острова, наблюдал, как уменьшался круг всё ещё не расходившихся людей. Вот они слились в сплошную массу, выделяясь тёмным пятном на светложёлтом песке. А Орлову всё казалось, будто он видит осунувшиеся лица и полные тревоги взгляды.
Много разных советов и предположений высказывали рыбаки. Какое же должен принять Орлов? Кто может знать, где рыбаки?
«Разве вот оно, – рассуждал ,пилот, смотря на свинцовый отблеск воды. – Да, только море, то с загадочно зеркальной гладью в тишине, то вдруг штормовое и грозное».
Под крылом зияла свободная ото льда разводина. В ней, сверкая белыми гребешками, лениво перекатывались волны. Вдали под тёмнобурым горизонтом виднелись ледяные поля.
«Там где-то на них плавают бедствующие рыбаки», – подумал Орлов, и тут же мысль его перекинулась на остров, к истомлённым неизвестностью ловцам.
«Соколик!… – вдруг, сквозь шум мотора, услышал он вновь слова той бойкой рыбачки… – Такой красный. Приметный он… Передай!..»
Орлов невольно покосился на лежавшую у ног механика посылку к неизвестному адресату, сказал про себя:
«Рыбаки верят, надеются на авиацию. Да может ли он, представитель большой крылатой советской семьи, не оправдать доверия людей, не оправдать сталинские слова: «Лётчик – это концентрированная воля, характер, умение идти на риск…»
И, воодушевлённый столь высокой оценкой, сделанной вождём, он что есть духу крикнул:
– Найдём, Миша, рыбаков! Во что бы то ни стало найдём!
Механик отшатнулся, а Орлов, ещё больше склонясь к нему, добавил: – В оба смотри!
Орлов направлял самолёт и на юг, и резко поворачивал на запад, завидев что-то чернеющее там. А подлетая, он встречал просто навалы льдов.
Снова новый курс. Мелькают испещрённые трещинами, торосами небольшие и огромные, казалось, без границ, ледяные поля, а меж ними поблёскивают ленты тёмнозелёной воды.
Пилот с механиком молча переглянулись и, напрягая вытянутые шеи, впились в силуэт лодки. Много они встречали рыбацких посуд, вмёрзших с осени в лёд, но эту обойти, не посмотреть нельзя.
– Смотри! – вдруг крикнул механик, показывая на поднятый в полмачты маяк.
Они знали, что это не добрый сигнал. Обычно рыбаки, терпя бедствие, подымают на полмачты обрывки паруса, фуфайки – всё, что может привлечь внимание со стороны.
Но Орлова обрадовал тревожный знак о помощи. «Есть сигнал, есть и живые люди. Обнаружены, гора с плеч… Раз найдены, будут и спасены». Дальнейшее его не беспокоило.
И, загораясь желанием быстрее приблизиться к ним, он дал полные обороты. Ещё резче загудел мотор. Но тут же, уловив строгий упрекающий взгляд механика, Орлов быстро перевёл его на прежний режим, припоминая, как нередко тот с обидой говорил ему: «Мотор насилуешь. Горючее не бережёшь».
Вот силуэт стал рассыпаться на такие же тёмные, но подвижные предметы. Они быстро перемещались вокруг лодки.
– Люди! Люди! – восторженно кричал механик, забыв про немую ссору.
Рыбаки, услышав гул мотора, покидали лодку и, рассыпаясь, бежали по льдине.
Одни подбрасывали шапки, другие снимали фуфайки и махали ими, третьи ложились на лёд, раскидывая руки, настоятельно призывая лётчиков сесть к ним.
Так и не смогли пилот с механиком в такой суете посчитать людей. У одного получалось меньше тридцати, у другого больше сорока.
– Оставим эту затею, – и Орлов быстро нацарапал на клочке бумаги записку.
– На, Миша, привяжи.
Рыбаки наблюдали, как самолёт удалился и, сделав резкий разворот, со снижением летел на них. Вот от его борта отделился комок. Шлёпнулся на лёд и, кувыркаясь, покатился.
Пока сутуловатый, пожилой ловец разворачивал поднятый вымпел, остальные сгрудились вокруг него и в ожидании, не моргнув, следили за вялой работой огрубевших пальцев.
«Льдина для посадки мала», – в растяжку прочитал он и в нерешимости медленно повернул голову. Все невольно последовали за ним, жадно наблюдая за самолётом, который то снижался, то взмывал вверх, то кружился в стороне и снова снижался…
-В каждом деле мастером нужно быть, – наконец заключил ловец и громко дочитал: – «Сяду на подходящей. Следите».
Дух облегчения пронёсся среди рыбаков.
Орлов тщательно всматривался в мелькающие под ним поля.
Одни были слишком малы, другие пересечены трещинами, торосами.
Море не аэропорт, где всё приготовлено для приёма самолётов. Нелегко с воздуха определить пригодную льдину для посадки и взлёта. Всё должен предусмотреть и взвесить пилот.
Так и Орлов, выбирая ледовый аэродром, действовал по старинной русской пословице: «Семь раз отмерь, один раз отрежь».
– Сел! Сел! – раздавались в лагере рыбаков восторженные голоса. – Вон и лётчики! Лётчики вышли на лёд!
– Километра два, ближе не выбрать, – вылезая из машины, недовольно сказал Орлов.
– Ну, ничего, – успокаивал его механик. – Зато льдина хороша. Всем бы им на неё перекочевать. Здесь уж точно рыбаков сосчитаем.
– Сами скажут, – указывая на спешивших к ним ловцов, всё также хмурясь, буркнул Орлов.
Рыбаки бежали по льду. У трещин баграми подтаскивали небольшой угловатый осколок льдины. Прыгали на него и, как на пароме, переплывали маленькие разводья. Снова прыгали, перебирались через торосы и вот уж первые, разгорячённые, сияющие, подолгу пожимали лётчикам руки.
– Как там на «Чистой»? – спросил Орлова коренастый, в фуфайке, заправленной в стёганые штаны, рыжеволосый ловец. – Небось, считают пропащими.
– Как же, тревожатся на острове, – ответил Орлов и, улыбаясь, подумал: «Права рыбачка, такого не потеряешь».
– О тебе особо беспокоятся, – продолжал пилот. – На, от жены.
– Махорочка! – обрадовался ловец и, надорвав осьмушку, угощал рыбаков. – Ну и молодец же Марья. Знает, рыбаку хлеба не дай, а покурить уж вынь да выложь.
– А мы вот, – закурив, продолжал ловец, – все как есть тридцать пять налицо. С едой не совсем хорошо. Кобылку одну съели, а шкуру под понтон надули, на случай переправы.
«Видимо, старший, – определил Орлов, – обычно в тяжёлых случаях быстро вожаки выявляются», – и посоветовал:
– Надо бы перебраться на эту льдину, – сказал он, долбя её каблуком. – Кстати, вон и реюшка есть, – и пилот посмотрел на скренённую во льду лодку.
– Это можно, хоть сейчас. – И, пощипав рыжую бородку, спросил: – Что, перевозить на остров будете?
– Будем, но, к сожалению, только завтра. Сегодня поздно. Попутно одного завезу.
– Дорогой, вы девчонок хоть бы забрали, – взмолился ловец, положив свои большие в крупных веснушках руки на грудь. – Не сподручно им здесь, – упрашивал он.
– А сколько? – спросил пилот.
– Двое. Всего двое.
Нахмурив лоб и сдвинув брови, Орлов прикинул: «Бензин отработал, девичий вес не велик. Перегрузки не будет».
– Давайте. Обеих возьму. Только побыстрей, – торопил он.
– А ну, ребята, скоренько сюда девчат! – обрадованно выпалил старший, поворачиваясь к ловцам.
– Так я и знал, – обтирая замасленный картер забубнил механик. – Услышал про девчат, так готов их десяток забрать. А мотор надрывать не жаль.
– Молчи же ты, – оборвал Орлов. – Только и на уме мотор, мотор… Положение надо понять.
– Сейчас приведут, послал, – поглядывая на покрытую брезентом кабину, доложил старший.
– Вам, вам привезли. Выгружайте, – и Орлов сдёрнул чехол.
– Хлеб! – широко раскрыв глаза, обрадовался старший. – Принимай, ребята! – И он стал бросать рыбакам круглые буханки. – Вот и коня подкормим. Одного бережём.
– Фамилия твоя? – держа записную книжку, спросил старшего Орлов.
– Кляузников, – продолжая работу, ответил тот.
– Как? Как? – переспросил Орлов, и его большие глаза выразили недоумение.
– Ну, Кляузников Федот. С рождения был таков и сейчас остался.
– Да вы, товарищ лётчик, не удивляйтесь, – смеясь, заговорил сутуловатый рыбак, что поднял вымпел.
Рыбаки прекратили работу, смеялись.
– Это только фамилия его такая, – продолжал, ещё более сутулясь от смеха, рыбак, – а сам он золото, прямой человек…
– Ну-ну, хватит. Позубоскалили, работать надо, – и старший строго покосился на ловцов.
– Пассажиры идут! – крикнул кто-то.
– Миша, усаживай их, – сказал пилот и отвёл старшего.
– «И на девушек-то не похожи», – подумал механик, рассматривая их тяжёлые сапоги, стёганые брюки и ватники, как у всех рыбаков. Только светлоголубые глаза, радостно сверкавшие на тёмных, обожжённых морским холодным ветром лицах, да белевшие из-под клетчатых платков пряди волос отличали от остальных.
«Смелые, а, видно, по двадцати нет», – подумал механик.
– Вот видите, – усаживая, говорил он, – всего одно свободное место, а я настоял, чтоб командир сразу обеих вас взял. Чего, говорю, одну-то оставим, бери уж обеих. Мотор, как зверь. Вытянет, – прихвастнул он.
Девушки, поудобнее устраиваясь, благодарили внимательного к ним механика.
– Привет! Привет, там передавайте! – кричали провожающие ловцы. Молодые рыбачки улыбались им и на прощанье махали руками.
– Так вот… – и, замявшись, Орлов всё же не назвал старшего по его странной фамилии. – Так вот, Федот, – заканчивал разговор Орлов, – завтра будем тремя самолётами вывозить. Организуй порядок, как я говорил.
Вскоре самолёт, пробежав по льдине, отскочил от неё и, легко устремляясь ввысь, развернулся в обратный путь. Непродолжительный полёт – и вот амфибия, замедляя бег, катилась по песчаному острову.
– Ну, как? – заломив на затылок кубанку, таинственно спросил директор пилота. – Ну, как разведка? – повторил он, тяжело и часто дыша. – Ба-а! – вдруг удивлённо протянул он, завидев в кругу ловцов рыбачек. – Дочурки! Дорогие! – обнимая их, причитал он. Но набежавшие женщины быстро отбили у него девчат.
– Нюська! Шурка' – слышались их имена.
– Милые! Нюська! Шурка!..
А над воплями и гомоном взлетали звонкие, радостные детские голоса:
– Нашли! Относных нашли! Живы все! Живы-ы-ы!
Женщины обнимали, целовали молодых рыбачек, обливая их горячими, неудержимыми слезами. Каждой хотелось подольше задержаться в объятиях, но их оттаскивали другие.
– Красавицы вы наши! Царицы морские!..
Привезённые со льдины рыбачки часто, часто хлопали пушистыми ресницами. Невольно влага заволакивала им глаза, туманя взор. По щекам покатились крупные слезинки…
– Беда с бабами, – качая головой, сокрушённо проговорил директор, – и с горя плачут, и с радости…
– Ну так, – как бы опомнившись, – продолжал он, – а за остальными завтра?
– Да. С утра начнём, – ответил Орлов. «А вдруг непогода», – тут же подумал он, и сердце его как-то тревожно и часто забилось.
* * *
– Я как в зеркало смотрел! Я это предчувствовал!..
– Не волнуйся, Пётр, день только начинается, – успокаивали раздосадованного Орлова товарищи, – на дню ещё десять перемен будет.
Прошло всего несколько минут, как три амфибии, рассекая морозный воздух и будоража утреннюю тишину, устремлялись к морю. Рокот моторов летел над застывшей в зимней спячке дельте, заполняя покрытые льдом, как хрустальные, протоки, вплетаясь в дремавшие по берегам камыши, подымая людей в сёлах…
А из далёких морских просторов навстречу самолётам валил и валил туман. Его огромные бело-серые волны подкатывали к берегу, извивались змеёй и ползли вдоль переплетённых камышовых зарослей.
Встретив непогоду, пилоты решили переждать и произвели посадку у приморского села.
– Будет, будет! – понурив голову, сердито, будто передразнивая, повторял Орлов. – Вот уж засели. Ждём, когда это будет, – и он посмотрел в бесконечную голубую высь, а затем на горизонт, проступавший сквозь утреннюю дымку. Ослеплённый взор его остановился на исчезающей бледнооранжевой заре. Её всё больше заливало холодным, ярким светом встающее солнце. Косые лучи, озарив морозный день, скользили по оголённым верхушкам деревьев, по плотному лесу золотистого камыша, по хмурому, негодующему лицу Орлова.
– Здесь погода, а в море сам чорт её не поймёт! – и, в сердцах бросив на землю лохматую перчатку, он пошёл прочь от самолётов.
– Ну, Миша, командир у тебя. Прямо кипяток, – покачав головой, сказал пилот Силин и уставил сверлящий взгляд всегда прищуренных глаз в широкую спину Орлова. – Не понимаю? Пожар, что ли? Куда торопиться? – и он вставил свою излюбленную пословицу: – Тише едешь, дальше будешь.
– Да, далеко. Слишком далеко будешь, только от того места, куда стремишься, – вступился бортмеханик Михаил Ковылин. – Всегда Орлов на деле горяч, а тут вот, как на грех, словно на мель сели, – и, укрывая чехлом мотор, добавил: – Полёт для него, что валерианка. Ему бы в воздух сейчас…
– Поди-ка, Коленька, верни друга, – прервал механика Силин, – ты с ним знаешь как… – и, растянув улыбку на скуластом лице, закончил: – А то, гляди, и в прорубь ухнется.
Пилот Рожков только строго сверкнул на него и молча пошёл за Орловым.
Про таких, как Рожков, обычно говорят: это человек невозмутимый. Сам он, казалось, был наполнен спокойствием, добротой и весельем. Всем он был по душе, и, любя, его звали просто Коленькой.
Свою профессию он любил. Увлекал его каждый полёт и если почему-либо полететь не удавалось, то боль досады он растворял в самом себе, всегда спокойно говоря: «Что же поделаешь».
– Пётр! – сочувственно окрикнул он. – Подожди!
Орлов, нервно перебирая в руках шлем, остановился.
Лёгкое дуновение ветерка играло в его волосах. Повернув голову с раскинутой ветром пышной шевелюрой, он с удивлением, будто впервые, рассматривал широко шагавшего плечистого Рожкова.
– Ну, что ты, право, – подойдя, заговорил Рожков. – Чувствуешь, ветер потягивает? Разгонит туман.
Орлов из-под нахмуренных бровей взглянул в продолговатое лицо Рожкова и сумрачно сказал:
– Ждут нас, Коленька. Я обещал. Ведь на пловучей льдине не дом отдыха…
– Ну, что поделаешь, – разведя руками, ответил Рожков в тон ему, – а шлем-то надо одеть.
– А что, если ещё попробовать? – и Орлов вопрошающе заглянул в чёрные глаза Рожкоза, близко сидящие к нависшему над тонкой губой носу.
– Конечно, конечно! – тут же поддержал он, – слетай, поразведай, а мы подождём.
– Бывает же так, – вдруг просияв, продолжал Орлов, – в чернях[1] туман, а дальше в море его и нет, – и, приподнимаясь на носки, громко крикнул:
– Готовьте мою машину!
Бортмеханики неулетающих самолётов пришли помочь Ковылину. Один из них был, как и сам Ковылин, низенький крепыш, проворный в работе. Другой, механик Рожкова, Вася Глебов, в противоположность им, был худ и сажённого роста. «И как только он в самолёте умещается», – невольно думал каждый, дивясь его росту.
Вскоре Орлов повёл машину на бреющем полёте, в надежде пролететь меж льдов и низко над ними клубившимися дымчатыми облаками. Местами они ложились на лёд сырыми, рыхлыми, бесформенными клочьями и, как щупальцы, охватывали амфибию. Самолёт всё чаще утопал в непроглядной мути тумана, и пилот вынужден был вернуться.
– «Попробую сверху», – решил Орлов, когда вырвался из тёмной морской хмары, и, набирая высоту, полетел над безбрежным океаном облаков. Взгляд пилота сначала блуждал по их волнистой сверкающей белизне, потом остановился на радужном кольце, в котором бежала остроносая тень самолёта.
Орлов воочию убедился, что ни сверху облаков, ни под ними к рыбакам не подойти, и прекратил бесплодные поиски.
….Прошли три дня, похожие одни на другой. От восхода и до вечерней зари над побережьем в томительной тишине проплывало солнце. Над морем по прежнему лежал тяжёлый, сырой туман.
В четвёртую ночь подул ветер. Вначале плавно и ровно, лишь слегка склоняя поднимавшийся над трубами дым. Затем он всё чаще и чаще наскакивал быстрыми порывами, насвистывая в оголённых ветвях ветлы, подвывая в чердаках…
– Шторм будет, – прислушиваясь к завыванию ветра, предупредительно сказал бортмеханик Глебов. – Самолёты надо покрепче увязать.
– Да, нужно, – поддержали остальные.
Захватив с собой верёвки, пешни, лопаты, пилоты и механики быстро вышли.
А холодный, колючий северо-западный ветер уже лютовал. Насквозь пронизывал и больно колол лицо.
– Быстрей! Быстрей, товарищи! – надрываясь, кричал Орлов, глужбе втягивая голову в воротник.
По дельте властно разгуливал шторм, сбивая с ног идущих во мраке людей, теребил одежду, больно хлестал концами верёвок, свисавших с их плеч.
Орлов, надрывая голос, что-то крикнул ещё, но его слова, подхваченные ветром, слились с шумящим, упруго клонившимся к земле камышом. Вся дельта дико и протяжно ревела, а ошалелый норд-вест всё летел и летел по замёрзшим её протокам, рекам и рывками гулко врывался в мере…
* * *
К рассвету ещё пуще залютовал шторм. Раскатистые, тяжёлые, пронзительные порывы, гукая, упирались в сгустевший предутренний мрак, будто разрывая его. Проносились с диким воем шквалы, подхватывая обломанные ветви; срезая верхушки камыша, всё мешая со снежной пылью и выбрасывая в море. Но вот там, вдали, ветер как-то глухо надрывно взвыл, ещё раз, другой, простонал и утих, будто захлебнувшись в волнах.
Над приморьем вставало тихое морозное утро.
Механики запустили застоявшиеся моторы. Вскоре они весело и звонко запели, стремительно унося самолёты в затихшее просветлевшее море.
Шторм вспорол ледовое полотно, разорвал на куски, а кое-где забугрил их высокими, седыми курганами над посиневшими, словно от стужи, волнами.
И всюду, куда доставал глаз, перед пилотами открывалась всё та же картина погрома.
Не найдя дрейфующую льдину с рыбаками, они к вечеру опустились на острове Чистая банка. Остров был ближе к месту действия. Командование отряда перебазировало на него самолёты: одни самолёты подвозили сюда бензин, другие, вылетая парами, «прочёсывали» морские районы.
…Шла вторая неделя, а рыбаков всё ещё не могли найти.
Людей всё сильней угнетала томительная, напряжённая неизвестность. Угрюмыми и задумчивыми стали лица островитян.
…«Бесполезно искать. Поди, утонули давно. А может, и льдом под бугор завалило», – нередко поговаривали они меж собой.
А пилоты вылетали чуть свет. Затаив надежду найти рыбаков, обшаривали море и поздно возвращались с горьким осадком на душе.
Небольшую, хорошо натопленную комнату заполнил лётный состав. В ней заканчивался разбор проведённого лётного дня. У глухой стены, где висела большая карта Северного Каспия, стоял узкий стол, покрытый красным полотном. За ним сидел, подперев левой рукой крупную голову с седеющими висками, командир. Слушая доклады пилотов, он не переставая курил, обволакивая дымом сидевших по бокам своих заместителей. Дальше полукольцом на табуретах расположились пилоты и бортмеханики.
– Да-а… – заслушав неутешительные сообщения, задумчиво произнёс командир и, прикурив папиросу от своего окурка, продолжал:
– Так, где же будем искать? – и он ожидающим взглядом обвёл пилотов.
Они молчали. Никто не знал, что ещё можно предпринять после столь тщательных, продолжительных поисков.
– Значит, нечего подсказать. Ну, прослушайте наш план, – и командир кивнул своей большой головой заместителю по лётной части. Тот быстро встал, одёрнул китель, аккуратно облегавший его стройную фигуру, и, водя указкой по карте, заговорил мягким приятным голосом.
Объясняя пилотам задачу будущего дня, он часто отрывался от карты, обращая к ним своё сухое, с покрасневшими глазами утомлённое лицо.
– Прошу на отдых, товарищи, – объявил командир, когда закончил его заместитель, и тут же вышел вместе с ним.
Пилоты нехотя вставали с мест. Не расходясь, вели меж собой нескладный, невесёлый разговор.
– Ну, что носы повесили! – подойдя к ним, громко сказал замполит.
Все умолкли и насторожённо смотрели в его не по годам морщинистое лицо, с вниманием ожидая, что он скажет дальше. Пилоты любили своего замполита. Он немало полетал и сам, но по состоянию здоровья «списан на землю», как обычно говорят авиаторы. Его советы для них всегда были вескими, деловыми.
– Ай-я-яй! – качая головой, как бы стыдя их, продолжал он. – Зачем же преждевременно руки опускать? Мы ведь на море Каспии работаем, а здесь и не то бывает. Присядемте-ка на минутку. Случай один мне припомнился.
По комнате прокатился дробный стук табуреток, и стало тихо.
– Вот также зимой дело было, – начал рассказ замполит. – Я с разведки возвращался, а мысли работали вперёд, и план субботнего вечера уже созрел… А тут… Tax… Tax… Tax… – забарахлил мотор. Ну, заёрзал я на сиденье, а самолёт всё ниже и ниже к заснеженному льду. Облюбовал «полянку» и на ней примостился.
Повозились, мы с механиком на моторе. Наконец, он извлёк из карбюратора прохудившийся поплавок и, пожалев, что нечем запаять, сунул его в карман. «Летит! – Летит!» – вдруг, спрыгнув с самолёта и побежав по льдине, размахивая шлемом, закричал механик. Я туповат нa уши и не сразу услышал гул мотора, а как глянул, на душе так повеселело, будто там музыка играла. Вот самолёт поравнялся с нами и стал удаляться. Не заметил. Мы поняли, что заходящее солнце маскировало нас. Наступила ночь, звёздная, холодная. Я осветил фонариком термометр, столбик ртути опустился за тридцать. Отвели ужин: грызли застывшие консервы с галетами.
А стрелки часов еле-еле подползали к семи. Механик, скорчившись, уже лежал в хвостовом отсеке. Забрался и я. Чехлами задраили проход, но мороз находил лазейки, и через десяток минут на теле не ощущалось тёплого обмундирования. Хоть и холодно, а встать тяжело, так и лежал бы. «Нет, это кончится плохим», – подумал я и толкнул механика. – Вставай, Иван, вставай.
– Обожди, подремлем немного.
– Нет, вставай, вставай, – настаивал я.
Пробежались вокруг машины. Кровь по жилам так и заходила.
– Командир, у. нас же работа на самолёте есть, – неожиданно заявил механик. – Займёмся. А?..
– Давай, давай, Иван, – обрадовался я. И тут же уловил резкое шипенье: это он выпустил с покрышки воздух.
– Качай!
И я ритмично, сгибая и выпрямляя спину, заработал насосом. Так и прокоротали ночь. К утру потеплело, но занялась пурга. О прилёте самолёта не приходилось и думать.
– Пойдём на берег, – говорю я механику, – кто знает, сколько времени пакостная погода простоит, да и лёд здесь часто большие подвижки даёт.
Вышли. Самолёт быстро затерялся в крутящей белёсой мгле.
Килограммовый компас непомерно тянул мне руку. Но благо он, а то плутать бы нам. Временами вьюга ослабевала, и впереди туманно проглядывали громады.
– Ну, наконец-то берег, рыбозавод, – радовались мы, а это были ледовые бугры. Они всплывали то справа, то слева, маня к себе, но я твёрдо верил волшебной стрелке компаса. Идти становилось труднее, и мы чаще присаживались на отдых. Разгорячённый механик не мог утолить жажды, часто глотал снег.
– Ну, пойдём, Ваня, хватит, а то худо будет, – предупреждал я. – И он шёл, на ходу подхватывая комья снега.
Под вечер, пройдя более тридцати километров по торосистому заснеженному льду, в который по колено проваливались ноги в унтах, мы взобрались на высокие мостки рыбозавода. Натруженные ноги легко несли нас по гладкому настилу.
Немало были удивлены рабочие, увидев лётчиков без самолёта, точно мы с неба к ним свалились. Но вскоре они узнали, что произошло, и повели нас из конторки в тёплое помещение, где мы с механиком успели осушить двухлитровый графин воды.
Там мы разделись и развесили над горячей плитой промокшую от пота одежду. Утром получили нелестные сообщения. Карбюратор доставить нам не смогут: в Астрахани туман.
А механик уже запаял худой поплавок и всё порывался как-то добраться к самолёту. Да и оставлять его надолго там было опасно. Решили ехать. Уселись мы в розвальни, и рыбаки, лихо подгоняя коней, примчали нас к самолёту. Наладили мотор, и погода просветлела. Расчистили для взлёта полоску от снежных переносов и перегнали на берег самолёт.
Прошло три дня, как мы прожили на заводе, а из Астрахани всё по-прежнему не мог вылететь к нам самолёт.
Так вот, товарищи, к чему я вёл рассказ. Чтобы преодолеть трудности, мало одного отличного знания техники. Мало, – повторил он, вставая, – нужна ещё воля. Твёрдая большевистская воля, – и, окинув всех быстрым взглядом, добавил: – А мы кто? Разве мы не партийные и беспартийные большевики? А где это было, чтоб они перед трудностями отступали!? Да. нет таких крепостей, которых большевики не могли бы взять. – И, хлопнув по плечу нахмуренного Орлова, спросил: – А ну, скажи, кто это сказал?
Орлов на мгновение остановил на нём понимающий взор, ответил:
– Товарищ Сталин.
– Так то-то же, – и, видя оживление пилотов, он по– отцовски сказал:
– Ну, а сейчас, товарищи, пора и койки занимать. Пошли! – и, уходя последним, он щёлкнул выключателем.
В помещении, где расположились на ночлег пилоты, было тесно и тихо. Казалось, все спали.
– …А знаешь, Коленька, – вдруг зашептал Орлов, – что, если махнуть сюда, – поднимаясь с кровати. Орлов запалил спичку.
Рожков повернул лицо на бледно освещённую карту, по которой ноготь Орлова прочертил линию, уходящую далеко на юг.
– Без нас там уж были, – глухо пробасил он, также охваченный бессонницей.
– А мы ещё раз проверим, – сдвинув к переносице брови, настойчиво повторил тот.
– Дайте же спать! – прозвучал недовольный голос в противоположном углу.
Орлов промолчал и только пристально посмотрел сквозь тёмное окно, за которым тихо шумело море.
* * *
Орлов, словно вихрь, вылетел от командира. Сияющий и радостный, он искал во дворе Рожкова и, увидев его, призывно замахал рукой.
– Ну, Коленька, всё в порядке! Полетим, как вчера ночью решили.
Вскоре они покинули остров.
Под крылом мелькали знакомые морские пейзажи. То блестела прозрачная с серо-зелёными переливами вода, над которой вставали горбатые, белые ледяные бугры. Меж этих зубчатых хрустальных громад, направляясь на северо-восток, ползал ледокол, волоча за собой извилистый хвост чёрного дыма. То встречались полосы мелкобитого льда, ледяные поля, вода и снова поля.
Орлов внимательно разглядывал пестрящий под собой колорит, изредка кося взгляд в сторону самолёта Рожкова. Рожков в свою очередь, кроме всего, следил и за ним.
Находясь на значительном расстоянии, два лётчика просматривали широкую полосу и страховали один другого.
Вдруг самолёты, нарушая параллельность курса, стали сближаться. Оба экипажа одновременно заметили льдину с людьми. И вот они уж кружат над ней.
Орлов, как старший, должен садиться первым.
Он быстро прикидывает размер и прочность льдины, по которой врассыпную бежали рыбаки. Определив направление ветра, лётчик заходит на посадку. Орлов держится внешне спокойно, но выдаёт непослушное сердце, оно не меньше радо, чем рыбаки, и, стеснённое в его груди, готово выскочить.
– …Далеко, далеко же вас унесло, – здороваясь с рыбаками, тоном удивления сказал Орлов. Он пристально вглядывался в похожие друг на друга, заострённые и ещё больше почерневшие лица.
– Занесёт, – протяжно заговорил старший, почёсывая рыжую щетину на щеке, – верховый-то, как бес сорвался. Благо, ещё лошадка была. Кончили и её, – словно оправдывался он.
– Эх! – хватаясь за голову, сказал Орлов. – Так в самолётах же посылки. Выгружайте!
– Ну, как быть? – советовался Орлов, пока рыбаки увлекались посылками.
– Самый близкий берег – форт Шевченко, – стуча пальцем по планшету, сказал Рожков, – туда и надо вывозить.
– Да, пожалуй, так, – согласился с ним Орлов.
– Но как? Разве двумя машинами вывезем? Расстояние около шестидесяти километров, а рыбаков тридцать три. – И, глянув на часы, Рожков удивлённо вскрикнул: – Ой, да времени-то совсем мало остаётся!
– А вот так, – после недолгого раздумья отрывисто заговорил Орлов.– Снимем передние бензобаки, что лишнее выгрузим и будем брать побольше рыбаков. Одного – я посажу в нос, где бак стоял, другого – на сиденье механика и двух – на пассажирское место.
– Что!? Это же бред! – вскипел Ковылин. – Надрывать мотор! Да и мыслимо ли это?! Зачем такой риск?!
– Кстати, Миша, – продолжал свою мысль Орлов, – тебе рисковать не придётся. Назначаю тебя комендантом пловучего аэродрома. Надеюсь, порядок будет полный. А ты, Коленька, – обратился он к Рожкову, – забирай для начала двух и механика. Оставим Глебова в форте, он там будет принимать и обслуживать нас.
– Пётр, это уж слишком, – невозмутимо возразил Рожков. – Многовато, – разведя руками, закончил он.
– Да вы только подумайте. Безумие! – не унимался Ковылин. – Наставление забыл!
– Ну, если уж так, – раздражённо выпалил Орлов, – то в наставлении не сказано, что можно бросать гибнущих людей на произвол судьбы. Нужно принять такие меры, чтоб и людей спасти и себя не подвергать опасности. Вот мы их и предпримем. Так облегчим самолёты, чтоб смело брать больше рыбаков.
– Товарищи! – убедительно продолжал он. – Другие самолёты сегодня нам не помогут. Ледоколу также не дойти. Вот они! – указал он на рыбаков, достававших продукты из мешочков. – Разве можно их бросать сегодня. У них вся надежда – это мы. Завтра… – он задумался и тихо произнёс: – завтра, может, и помошь будет не нужна. – И, вновь повысив голос, продолжал: – Надо не рисковать, а знать возможности машины. Уметь использовать их полностью в нужный момент. А вспомните спасение челюскинцев! Какую находчивость проявляли пилоты, стараясь быстрей увезти со льдины людей. Вспомните! Как возил Молоков, Водопьянов?! – он торжествующе обвёл приятелей быстрым взглядом.
– Да что митинговать! Видим положение людей. Возить надо скорей, время-то не ждёт, – вставил Рожков.
– Вот это дело говоришь, Коленька! – обрадовался Орлов. – Ну, приступим!
– Вот вы, вы садитесь, – и, внимательно взвешивая на глаз рыбаков, Орлов отобрал ещё двоих.
– Э-э-э! – обидчиво протянул старший. – Так, товарищ лётчик, несподручно. Сами говорили, чтоб я порядок соблюдал. Мы жребий тянули. Список вот составлен, кому первым лететь. Со дня на день вас ждали, не теряли надежды и на вот тебе… Нет уж давайте по списку, – протестовал он.
– По списку. Конечно, по списку, чего ещё там… – шумели ловцы.
– Федот… – и Орлов от неожиданного протеста задумался, подыскивая понятные для рыбаков слова.– Понимаешь, Федот, обстановка изменилась. Видишь, по скольку сажаю. Вот наперво и беру, кто поменьше и полегче.
Старший нахмурил брови, и они сошлись у переносицы, повиснув над глазами сплошной красноватой бахромой. Молча повернулся он к толпе, и по его взгляду поняли рыбаки, что спорить напрасно.
– Ну, как вам лучше, так и делайте, – сказал он Орлову и попрощался с отлетающими ловцами.
Резкий, звенящий гул мотора оглушил провожающих. Самолёт вздрогнул и понёсся, скрываясь за снежным вихрем, подымаемым со льда.
Ковылин сначала заслонил лицо ладонями: снежная пыль летела в глаза; потом нетерпеливо отбежал в сторону и, припав на одно колено, не спускал глаз с самолёта. Он особенно переживал необычный взлёт. Вот самолёт пробежал половину ледяного поля, а колёса не оставляли его, упорно продолжали катиться. Механик, расширив глаза, с затаённым дыханием измерял быстро сокращающееся расстояние между самолётом и обрывом льдины. Со стороны можно было заметить, как Ковылин медленно и тяжело выпрямлялся, будто этим он отрывал самолёт, а он всё бежал и бежал… Вот белёсая полоса, всё уменьшаясь, стала похожей на шоссе, на тропинку, на пояс и… Ковылин на мгновенье закрывает глаза и, открыв, видит свою краснокрылую машину. Она медленно, но уверенно уходит всё выше и выше от тяжёлых зелёных волн.
– Уххх! – вздох облегчения вырвался из его груди. Ковылин ощутил на себе всю невидимую тяжесть работы командира, инженера, диспетчера и других наземных работников, выпускающих экипаж в полёт, и так же вот переживающих за благополучие его.
– Да, не легка наземная работа. – Ковылин взглядом искал сочувствия у Рожкова, возбуждённо продолжал: – Это же стальные нервы нужно иметь, чтоб вот так наблюдать за каждым из нас.
– Эх ты, голова, – усаживая рыбаков, спокойно заговорил тот. – С чего разошёлся? Верь, лётчик чувствует машину, как себя.
– Сам-то, Коленька, ты голова! – обидчиво выпалил Ковылин. – На чувствах не вытянешь. Соображать надо!
– Ну, вот и договорились, – примирительно подхватил пилот и приказал запустить мотор.
Вскоре покинул льдину и Рожков.
Ковылин, оставшись на льдине, чувствовал себя, как и подобает коменданту, по-хозяйски. Он осмотрел её и негромко заключил:
– Да, при нужде и это аэродром, а лучше бы по возможности избегать таковые.
Затем прошёлся по следу, начерченному колёсами, и когда увидел, что две параллельные линии внезапно исчезли на приличном расстоянии до края, льдины, успокоился. Возвращаясь, Ковылин загибал пальцы, спрятанные в карманы куртки. Он считал рыбаков.
«Со мной двадцать восемь, – размышлял он, – так, ещё четыре рейса, и все на берегу будут».
Вдруг раздался сухой раскатистый треск.
– Что это?! – удивлённо спросил он .старшего.
– Вон видишь, – и Федот повёл рукой вдоль образовавшейся трещины, – зыбь ломает лёд, глубина большая. – пояснил он.
Ковылин задумался, наблюдая за медленно уплывающей, как паром, льдиной, и решил помочь пилотам.
– Костёр! Костёр надо! – повелительно сказал он ловцам.
Рыбаки быстро принялись рубить вмёрзшую лодку и конвейером подносить щепы.
– Кладите здесь! – механик облил их бензином из снятых баков, чиркнул спичку и пламя, гулко зашумев, вскинулось, играя огненными змейками. – Ну вот и приводной маяк для самолётов, – успокоенно сказал механик.
Через час с. небольшим вернулся Орлов. Механик приготовил четверых ловцов и бегло осмотрел самолёт.
– Куда четверых! Мотор надрывать! – в шутку запротестовал Орлов.
– Да что ты, командир, право! – обижаясь, начал Ковылин. – Кто старое помянет, тому глаз вон – до мотора ли сейчас. Торопись, время в обрез, видишь полаэродрома у меня оттяпало.
– Ну, то-то, – улыбнулся Орлов, – а за костёр спасибо, – и дал мотору полный газ.
Ковылин также быстро отправил во второй рейс и Рожкова. С каждым отлётом заметно меньше оставалось на льдине людей. И вот, наконец, он оказался сам четвёртым.
Ковылин как-то вдруг почувствовал себя беспомощным. «А вдруг не вернутся», – пронеслось у него в голове, и он беспокойно оглядел пустой, подёрнутый дымкой горизонт, откуда должны появиться самолёты. Повернулся на горевший в бордово-оранжевых красках запад, где большое, уставшее красное солнце, казалось, вот-вот нырнёт в море. Ослеплённый, он потёр глаза и увидел старшего с двумя рыбаками, спокойно разбиравших своё добро. «Как же они почти две недели на этой льдине, которая беспрерывно всё раскалывалась на части, блуждали в море», – пытался он представить всё это себе.
– Летят! Слышите? – и Ковылин, прислушиваясь к нарастающему гулу, смотрел в довольные, как и у него, радостные лица рыбаков.
– Поддать огоньку!
Рыбаки подбросили остатки дров, а механик плеснул бензин. Мгновенно, как из вулкана, с шумом взвился огненный столб. Ветер колыхнул его, вытягивая светло-жёлтые языки.
Один за другим на льдину сели самолёты.
Ковылин на радостях ещё плеснул. Костёр яро забушевал и, казалось, слился с огнями заката.
– Ну, Коленька, последних берём! – Орлов, глазами, полными восторга, смотрел, на размещавшихся в кабины рыбаков.
– Да, последние, – сдержанно ответил тот, – жаль вот до острова далеко.
– Поди, и там уж знают! – с таким же жаром продолжал Орлов. – Такую радиограмму не задержат.
Рожкова, как и Орлова, взволновали последние минуты на покидаемой льдине. У него было тепло и светло на душе так же, как от этого бушующего костра. И вдруг лопнуло его сдержанное спокойствие, и продолговатое лицо озарилось улыбкой. Он бегло глянул другу в глаза и смутился, махнул рукой и направился к самолёту.
Солнце огромным, раскалённым шаром легло на горизонт. Медленно утопая в море, оно сверкнуло последним лучом по крыльям, распластанным в воздухе. Казалось, что волна захлестнула светило. А самолёты, преодолевая упругие рывки разгулявшейся моряны, уверенно приближались к возвышенному берегу Мангишлака.