В жизни авиаторов, обслуживающих каспийских рыбаков, много неожиданностей. Мне припоминается одна из осенних путин. Тёплые дни, притихшее море и всюду, куда ни кинь взор, – паруса, паруса…
В такие погожие дни пилоты, летая над рыболовецким флотом, направляют его на обнаруженные рыбные косяки. Ловцы берут тогда богатые уловы, а разведчики отыскивают новые скопления рыбы.
И вдруг ночью, будто подкравшись, обрушивается верховый – холодный северо-западный ветер. Его леденящие струи порывами летят по морю. Вода густеет, на поверхности пятнами всплывает «сало», а к утру от берегов, устремляясь дальше в море, фронтом движется ледовая кромка. Рыбаки, опасаясь её, поспешно отступают на глубь…
Ранние неожиданные заморозки словно бросили вызов каспийским лётчикам. Им предстояло выполнять ответственную работу, которая по плечу слаженному, дружному коллективу. Моторист, техник, инженер, борт-механик, ещё на земле подготовляя самолёт к полёту, заложат основы успеха работы по спасению пострадавших в море людей, а пилоты завершат её.
…Мигающий свет то озарял, то погружал во мрак озабоченное лицо командира Черных. Он объяснял авиаторам задачу, изредка пристукивая кулаком о стол, будто фиксируя сказанное. Кратка была его речь. Но каждый пилот понимал всю ответственность, возлагаемую на него.
С рассветом, треща моторами, на старт поползли приземистые лодки. Вот, подняв за собой полоску пыли, теперь медленно оседавшую, в воздух поднялась «амфибия», пилотируемая Евгением Сидякиным. За ним стартует пилот Василий Вязанкин. Небольшие интервалы – и другие самолёты, оставляя аэродром, скрываются в хмуром небе.
Вскоре покинул землю и наш тяжёлый корабль.
Под крылом пронеслись желтоватые в извилинах ещё незамёрзши жилы рек, позолоченные морозом буйные камышовые заросли, подёрнутые льдом озёра и, наконец, открылся ветреный Каспий, на котором нам предстояло произвести глубокую разведку.
Неведомая картина предстала перед членами экипажа, впервые попавшими в море, – вторым пилотом Константином Цыплаковым, бортмехаником Петром Поповым и радистом Анатолием Задорецким. Сильный ветер врывался в раскрытые упругие паруса реюшек, приёмок и гнал их по всклокоченному, словно кочковатому, морю – то ловцы вели свои суда вдоль ледяной кромки к Главному банку – каналу, ведущему в Волгу.
Хлеставшие волны обмерзали на бортах лодок, и они, убелённые льдом, походили на стаи лебедей.
На много десятков километров растянулись караваны судов, совершавшие смелый переход.
Как ни быстро шли рыбаки, лёд всё же настигал их. Некоторые решительно пробивали судами ледяной панцырь и, вырываясь на простор, продолжали путь. А к тем, кто застревал, лётчики направляли пароходы.
– Что за бесстрашный народ рыбаки, – удивлённо сказал бортмеханик. – Идут, идут вперёд, и лёд им ни по чём.
В стороне над кромкой прозрачного льда скренилась реюшка. Подлетев, мы увидели, что её срезало льдом. Обитатели судна пытались выйти к берегу. Но лёд рушился. Два рыбака вынуждены были, чтобы удержаться, лечь на него.
«Как помочь им? – подумали мы. – На воду не сядешь: самолёт сухопутный. С воздуха не подхватишь. И сброшенная посылка не спасёт».
Немедля мы повернули в Гурьев.
А там на аэродроме стояла амфибия Андрея Ивановича Осипова. Старый морской волк второй десяток лет встречается со своенравным морем. Вначале летал бортмехаником, а затем стал пилотом всё на том же гидроплане. Внимательно выслушав нас, он сказал:
– Спасибо. Сейчас полечу.
Только и услышали от него. Но мы верили, что сама работа красноречивее оратора скажет за Осипова.
…Мы взлетели вслед. Кружась, наблюдали, как лётчик, дорожа жизнью рыбаков, искал пути спасения их. Во льду зияла единственная небольшая разводина со ступенями, похожими на опрокинутую лестницу. Гидросамолёт прочертил по воде длинные белые усы пены, и снова поднялся. Так пилот прикинул раз, ещё раз и сел. Боковой ветер разворачивал нос самолёта, как флюгер, поперёк разводины. Обламывая тонкий лёд, пилот с бортмехаником Сызрановым, проталкивали самолёт и подбирались к лежащим на льду рыбакам.
«Труден будет взлёт, – подумали мы, – маловата разводина. Не одно желание, но и тонкое мастерство нужно приложить, чтоб льдом не срезать днище самолёта…»
Вечером, когда зажглись огни, пилоты вновь собрались в своей комнате, поделились впечатлениями, составили донесения.
Вскоре карта Северного Каспия заполнилась значками. Жирно очерченная синяя линия тянулась по местам, где на море проходила ледовая кромка. Красные точки указывали на зажатые во льдах суда. Взглянув на карту, легко было определить, что происходит на море.
Командир подвёл итоги лётного дня, отметил нечёткости, мешающие дальнейшей работе, и поставил в пример действия пилота Андрея Осипова, перевёзшего с моря гибнущих рыбаков.
Возвышенные чувства наполняли меня, выгоняя усталость, радостно было видеть спокойные весёлые лица товарищей, в которых отражалась сила коллектива, способная побороть стихию.
* * *
… В одну ночь образовался на море лёд и быстро спустился от берегов к югу. Но креп он слишком медленно, не давая возможности производить посадку даже лёгким «амфибиям».
Маленькие «амфибии» и большие воздушные корабли продолжали вести наблюдения за ледовой обстановкой, снабжали рыбаков продуктами.
Как-то раз, находясь с экипажем в разведке, я направлял самолёт от одной знакомой лодки к другой. Подлетая, подавал сигнал, а бортмеханик Попов сбрасывал посылки.
– Слева ещё, – сказал мне Цыплаков, указывая на лодку.
– Приготовить две посылки, – подал я команду.
Тем временем самолёт быстро сближался с лодкой.
Мы ясно видели, как у её кормы на льду показался человек и точно подпрыгивал, перебирал ногами.
Пора было бросать посылку. Я нажал на сирену и… тут же крикнул:
– Отставить!
Но две посылки уже шлёпнулись у кормы, где на шесте обвисли обрывки материи вместо человека. Когда-то эти обрывки были подняты над лодкой, как сигнал бедствия.
Быстро оправившись от столь неожиданного самообмана, мы поняли, что рыбаки покинули лодку и их непременно надо найти.
Впереди, на пути к берегу, зияла огромная разводина, а перед ней чернело несколько мелких. У одной из таких разводин мы заметили двух рыбаков. Сбросили им посылку, в которую вложили записку: «На берег выйти нельзя, ожидайте, к вам сядет маленький самолёт».
Зная, что в этом районе летает пилот Василий Вязанкин с бортмехаником Семёном Красновым, мы стали разыскивать их. На одном из островов нам удалось их встретить. Сбросили вымпел. Вязанкин прочёл: «Следуй за нами, на льду рыбаки, необходимо людей снять, лёд вполне надёжен».
…. Самолёт летел со сравнительно небольшой скоростью и, чтобы не потерять его, нам беспрерывно приходилось кружиться около «амфибии».
Но вот и рыбаки. Пилот раз-другой пролетел надо льдом, оценивая его надёжность, и сел.
Это была первая посадка Вязанкина на лёд и первая в зимнем сезоне.
– Ну как, страшновато садиться на лёд, ведь это не земля? – спросили мы его впоследствии.
– Когда за мной наблюдают, ничего не страшно. Помощь обеспечена, – ответил Вязанкин.
– А кого ты спас? – поинтересовались мы.
– Отца и сына Искалиевых, приёмщиков Урало-Каспийского треста.
* * *
Автомашина, стоя на месте, бросала яркие лучи фар.
В светлой полоске, разбившей темноту холодной ночи, суетились люди. Одни, перегнувшись, внимательно разглядывали шасси самолёта, другие, взбираясь на высокие стремянки, работали на моторе.
Самолёты, прилетая на базу, тщательно осматриваются техническим составом. Тут же устраняются мелкие дефекты. А когда необходимо заменить непригодную деталь, то самолёт выходит из строя на день и больше.
Вот и сейчас бортмеханики и авиатехники готовили машины к утреннему вылету. Две из них имели серьёзные неисправности. Останавливать самолёт на день-два нельзя, его с нетерпением ожидают рыбаки.
– Нет, не можем мы допустить простоя самолётов,– сказал инженер гражданской авиации Марков, всматриваясь в густеющие сумерки, за которыми он будто видел море, подёрнутое льдом, и рыбаков, собравшихся на скренённых лодках.
– Будем работать ночь, а самолёты выпустим, – вновь заговорил инженер, – обращаясь к стоявшему рядом с ним технику звена Воронину.
… В темноте мелькали огоньки переносных ламп, слышался звон металла, говор работающих людей.
В свете фар внезапно появилась фигура Маркова, проверявшего работу техников.
– Ну, как дела? – обратился он к авиатехнику Бабушкину.
– Всё в порядке, – ответил тот и спустился на землю, уступая ему стремянку.
Пока инженер проверял работу, Бабушкин и работавший с ним авиамоторист Есин отогревали руки. Тут же вынырнул из темноты Воронин и доложил инженеру, что машины его звена готовы к полёту.
Захлопали, затрещали моторы. Их рокот словно торопил медленно уходившую длинную декабрьскую ночь.
И как только рассеялись сумерки, на старт поползли самолёты. Каждый авиатехник подолгу смотрел на удалявшуюся в море машину. И когда она исчезала в багровом небе, облегчённые, будто с них сняли тяжёлую ношу, они бодро шли к опустевшим стоянкам, приготовляя всё необходимое для встречи самолётов.
* * *
Под Гурьевом на море лёд окреп. По нему катили санные упряжки, сюда садился даже самолёт. Но в полутораста километрах к юго-западу лёд был слабым. В течение нескольких дней большие и маленькие самолёты кружились над рыбаками, сбрасывали посылки, указывали путь к ближайшим островам. Рыбаки тянулись вереницей с наскоро сделанными чунками, на которых лежали их вещи.
Однажды пилоты увидели во льду длинную, но не широкую разводину. Командир Черных произвёл на неё посадку. Вслед сел и пилот Пётр Креминский. Самолёты подрулили к острым ледяным окрайкам. Бортмеханики Михаил Иванов и Андрей Байкин, причалив самолёты, принялись долбить лёд. Удар, второй – и на лёд, как из скважины, хлынула вода.
– Вот, – механики показали пилотам выломанный кусок льда.
– Тонковат. Сантиметров десять, а надо минимум пятнадцать, – рассматривая ледяшку, оценивающе проговорил Креминский.
– Ну что ж, используем эту разводину, – ответил Чёрных и, посмотрев на быстро подходивших рыбаков, добавил: – Ловцы давно ждали этого часа.
Вскоре пилоты оказались в кольце всё прибывавших рыбаков. Каждый из них первым хотел приветствовать посланцев с «Большой земли».
После короткой тёплой встречи пилоты, усадив в кабину по одному рыбаку, оттолкнули самолёты от края льдины.
Взревели моторы, окутанные пеленою брызг.
Обледеневшие самолёты бороздили воду. Они всё больше обмерзали и не могли взлететь. Два раза останавливали моторы. Люди, энергично работая, сбивали с самолётов лёд, но и повторные попытки взлёта были безуспешны.
– Взлечу, буду садиться на лёд, – высадив из самолёта рыбака, сказал Черных пилоту Креминскому. – Если всё будет в порядке, садись и ты, только не сближайся.
Облегчённый самолёт с трудом взлетел. Креминский и его бортмеханик Байкин в обмёрзших комбинезонах, словно осыпанных рыбьей чешуёй, напряжённо следили за посадкой.
Вот самолёт коснулся колёсами льда. Секунда, другая… И вдруг раздался треск.
– Газу! – крикнул что есть духу Креминский, будто его могли услышать на самолёте.
Но экипаж почувствовал это сам, и самолёт снова взмыл, описывая круги над рыбаками.
– Сяду на ту белёсую полоску, там лёд покрепче будет, – сказал Черных.
– Этот выдержит, – подтвердил механик.
Вскоре самолёт стоял на льду. Неподалёку сел второй.
Опасаясь за прочность льда, лётчики отошли от машин навстречу рыбакам.
Позднее вечером самолёты приземлились на берегу, доставив первых двух рыбаков. На следующее утро из Астрахани прибыли ещё лёгкие самолёты под управлением пилотов Андрея Осипова, Александра Медведева, Ильи Яфасова, Григория Гептнера, Евгения Ильина, Петра Кучерявого.
Немедля Черных дал пилотам указания и повёл «эскадру» в море.
Садиться всем самолётам сразу было нельзя. Сев первым на ледяной аэродром, Черных принял очередной самолёт, отправил его и принял второй. Потом, оставив на льду для обслуживания бортмеханика Семёна Охотина, он взял на борт рыбака, взлетел, влившись в «воздушный конвейер».
Наш корабль доставил бензин на берег моря, где базировались самолёты. Там авиатехники Иван Пога и Григорий Фокин быстро обслуживали прилетавшие с моря самолёты и, сделав всё необходимое, вновь отправляли их.
Поднявшись, мы увидели внизу движущийся «воздушный мост». Одни самолёты летели в море, другие – на берег, доставляя рыбаков.
– А движение-то, как в Москве на улице Горького! – в шутку сказал бортмеханик.
Всё меньше и меньше оставалось внизу людей. Вот самолёты забрали последних ловцов и на льду одиноко темнели рыбацкие суда.
Все рыбаки, до единого, были найдены, спасены и благополучно доставлены в свои колхозы.
* * *
– А как же быть с рыбаками на Жёстком? – спросил бортмеханик замполита после окончания беседы о предстоящих выборах в местные Советы.
– По нашей Конституции, товарищ Охотин, – отвечал замполит, свёртывая конспект, – голосуют все граждане, достигшие 18 лет, кроме лишённых по суду и умалишённых. Нет сомнения, на острове Жёстком рыбакам создадут условия и они проголосуют.
– Это мне ясно, товарищ замполит. – Не об этом я беспокоюсь. – Там более ста человек зазимовало. У них свой избирательный участок есть. Но как мы обслужим его. Остров зарос камышом, а на лёд и воду не сесть.
– Да, это сложное дело, – задумчиво произнёс замполит. – Тут надо поискать возможности: до выборов остались считаные дни.
– Есть такие возможности! – с места крикнул я, вспомнив метод приёма донесений «кошкой».
– Надо будет, товарищ замполит, на остров сбросить бюллетени и описать, как нужно подвесить урну, а мы её с воздуха «кошкой» подцепим – и в район.
Командование одобрило мой план и тотчас же мы приступили к испытанию.
На аэродроме установили два шеста, меж ними протянули верёвку, на которой привязали тяжёлую колодку. Первый заход был неудачен. Якорёк сдёрнул колодку, но конец не выдержал и он вместе с колодкой полетел на землю. Привязали якорёк (кошку) на более крепкую верёвку, и опыт удался.
Настал день выборов. Хоть он для нас был и рабочим, но на аэродроме всё выглядело празднично. Люди были приодеты, на зданиях развевались флаги, пестрели плакаты, голосистый динамик разливал весёлую, бодрящую музыку.
Один за другим взлетали самолёты. Я поглядывал на быстрый их бег, ожидая задания.
– Берите погоду, – наконец, сообщил мне диспетчер, – звонили из района, просят забрать урну с бюллетенями. На острове проголосовали все.
– Ну вот, Семён Семёнович, сейчас и полетим. Своевременно потревожился ты о рыбаках, они исполнили гражданский долг. Надо не подкачать, доставить их голоса на избирательный участок, – сказал я бортмеханику, когда он доложил о готовности машины.
– Не подкачаем, командир, – уверенно ответил он, приготавливаясь к запуску мотора.
…Прошёл час, как мы покинули землю. Позади остались широкие и узкие речушки дельты с лохматыми, заросшими камышом берегами, под нами были обширные, подёрнутые водорослями меляки взморья, а впереди, на горизонте, показался остров – наша цель.
– Вот это меня и беспокоило, – сказал я механику, указывая на шесты, меж которых была натянута верёвка.
Рыбаки всё сделали по-своему, подобротнее, покрепче и установили вне плоскости ветра. Надо было определить, с какой стороны пролететь, чтобы сдёрнуть верёвку, не потащив за собой шесты.
– Ну, Семён, приготовься, делаю заход. Смотри, если верёвка не сдёрнется, бросай свою.
Механик спустил за борт «кошку», которая тащилась за самолётом, взлетая то вверх, то вниз.
Снижаясь, я вёл машину на цель. Но вот меж шестами якорёк подскочил, не зацепив урну. Видя это, люди сбежались под верёвку, желая помочь нам. Руками и сами приседая, они показывали нам, чтобы спуститься ниже.
Боясь зацепить людей, пришлось подняться выше и выбрать якорёк. Наконец, на земле поняли, что они мешают и удалились.
Повторяем заход. Вот самолёт проскочил на уровне шестов и содрогнулся. Я быстро оглянулся назад и увидел внизу урну. Она волочилась, крутясь и цепляясь за макушки камыша.
Набирая высоту, я плавно разворачивал самолёт над маленьким островком, боясь уходить в море. Вдруг сорвётся урна, не выдержит тонкий лёд и всё пропало. Пока я исполнял все предосторожности, механик, тяжело дыша, подтянул урну и, быстро перекинув в кабину, грудью прижал её, словно пойманную рыбину.
Я сразу почувствовал облегчение, будто сам тянул её, и, одобрительно кивнув механику, взял курс на берег.