Выйдя из гостиницы, Макар направился в старую часть города «Стамбул». Он прошел ряд богатых улиц, мало чем отличавшихся от улиц других виденных им городов, например, Новороссийска или Севастополя; затем спустился к Золотому Рогу, в кварталы, носящие название «Галата». Здесь было очень шумно и людно, в особенности на набережной. Попадалось множество русских, имевших по большей части растерянный и даже униженный вид. Макару стало не по себе, когда он заметил, с каким пренебрежением относились к его соотечественникам англичане и французы.
Шикарные лейтенанты, встречаясь с русскими, не только не сторонились из вежливости, но, наоборот, шире расставляли локти, норовя задеть. Русские воробышками отскакивали от них, бормоча извинения, но один какой-то нерасторопный старик не успел увернуться от растопыренных локтей лейтенанта, за что получил гневный окрик и удар хлыстом по плечу. Следопыт остановился в негодовании.
— Как вы стерпели это? — спросил он старика. Тот испуганно взглянул на него и отмахнулся:
— Слава богу, что так благополучно пронесло. А то бы кликнул турецкую полицию, тогда беда: тюрьмы у них страшные, у турков, заживо люди гниют.
— В тюрьму за толчок на улице? — воскликнул, мальчик.
— Вы, молодой человек, видно, только что приехали, — усмехнулся старик угрюмо. — Толчок доказывает непочтительное отношение к представителю англо-французской армии, а такую непочтительность проявляют только большевики: значит, я — большевик, и меня не то, что в тюрьме сгноить, а заживо четвертовать надо!
Макар внутренне содрогнулся и поспешил направиться дальше по своему делу: не дай бог попасться раньше его завершения! Он торопливо прошел мост, базар и углубился в кривые улицы «Стамбула».
Здесь обстановка сразу изменилась: пошли низенькие старые домишки, выходившие на улицу глухими стенами; если и попадались окна, то они были заколочены густой деревянной решеткой.
Множество собак валялись на солнце, бродили взад и вперед, рыскали по закоулкам. Часто встречались продавцы простой питьевой воды, которой в Константинополе маловато. В кофейнях, уставленных низкими ковровыми диванами, задумчивые турки курили кальян, пропуская дым сквозь розовую воду. Затем стали попадаться большие пустыри, следы давних пожарищ. У фонтанов на улицах турчанки в белых чадрах, закрывавших им лица, наполняли глиняные кувшины. Все казалось Макару каким-то диковинным сном.
Он шел, задавая встречным один и тот же вопрос по-турецки: «как пройти на улицу Нури-Османие»? Те сначала лопотали что-то в ответ, но потом, видя, что мальчик ничего не понимает, указывали руками. Так он добрался, наконец, до искомой улицы и здесь начал расспрашивать о купце Селиме. Купца знали все, и через пять минут Следопыт уже сидел в полутемной низенькой комнатке, устланной коврами, куда его ввел молодой турок, сушивший во дворе табак. После минуты ожидания Макар увидел перед собой рослого, горбоносого человека, пытливо и подозрительно уставившегося на мальчика; человек этот вышел из внутренних комнат, опустив за собой ковровый занавес на двери.
— Купец Селим Ямисси? — спросил Макар. Тот кивнул головой.
— Мне надо поговорить с тобой наедине, — прочел Следопыт по Мартыновой бумажке. Турок сказал молодому несколько слов, и тот вышел во двор.
— Хороз, юлдыз, ярымай! — сказал тогда Макар купцу. Тот ахнул и быстро ответил:
— Эль, туфек, мылтык!.. Ты из Крыма? — добавил он по-русски.
— Из Крыма, — обрадовался Следопыт: он боялся, что Селим не говорит на этом языке.
— От Мартына?
— Да.
— Что же велел передать Мартын?
— А вот слушай.
И Следопыт внятно, раздельно произнес длинное послание, заученное им наизусть.
По мере того, как он говорил, лицо турка все прояснялось и к концу стало совсем веселым.
— Знаешь ли ты, что говоришь? — спросил он мальчика, когда тот кончил.
— Нет.
— Очень, очень хорошие вести. Я не имею права; открыть их тебе, раз пославший тебя не посвятил тебя в тайну. Но я рад передать в ответ сообщение о наших успехах в Ангоре… Но скажи… в конце он говорит о каком-то твоем личном деле, в котором я должен тебе помочь. Об этом тоже не знаешь?
— Об этом-то я знаю! — воскликнул Макар с радостью.
— Что же это такое?
— А вот что. — Макар вкратце рассказал турку о Любочке и Балдыбаеве. Турок слушал его с усмешкой и спросил:
— Значит, ты хочешь, чтобы я помог тебе найти этого мурзу и отнять у него дочь?
— А потом?
— Потом посадить нас на пароход в Севастополь.
— Так. Это нетрудно сделать, — сказал турок, подумав. — Но разве тебе, мальчик, не жаль ее отца? Ведь ты отнимешь у него единственную дочь.
— Она наша, Селим. А он увез ее сюда, от России, от дела и от своих. Она сама убежала от него.
Селим покачал головой.
— Каждому зверю дорого его детище… А может ей будет с ним лучше? Ведь она еще очень молода.
— Лучше? Посмотри-ка, как здесь обращаются с русскими. Не думаю, чтобы ей было лучше на чужбине чем дома.
— Хорошо, я помогу тебе разыскать их. A там увидим, что делать, — сказал Селим. — Теперь позволь угостить тебя.
Он хлопнул в ладоши, и тотчас в дверях показался молодой турок. Селим сказал ему несколько слов, и тот исчез. Через несколько минут он снова вернулся, неся на подносе ароматный черный кофе в чашечках и целую гору рахат лукума и других восточных сластей.
После долгой беседы о Турции, о России хождениях Следопыта, после знатного угощения Макар наконец расстался с радушным «купцами, условившись встретиться с ним завтра к вечеру у мечети Айя-София. Макар вышел и направился в свою гостиницу, гордый своими успехами: Мартыново поручение было выполнено блестяще. В чем заключалось письмо, Селим так и не объяснил, сказал только, что деньги будут переданы в распоряжение Кемаль-паши, согласно указанию Мартына.
Но Следопыт не подозревал, какую неожиданность готовила ему судьба. Когда, он поднялся из Галаты в Перу с ее бесчисленными кофейнями и ресторанами, он почувствовал нестерпимую жажду после селимовых сластей. Войдя в первое попавшееся кафе, он сел у окна и заказал какой-то мудреный напиток. Сидя за столиком и потягивая сквозь соломинку прохладительное питье, он оглядывал публику. Вдруг его внимание привлекла золотистоволосая девочка, подававшая кофе компании каких-то англичан.
— Как похожа на Любочку, — подумал он. В ту же минуту девочка обернулась, — и Следопыт остолбенел: это была именно Любочка!
Едва переводя дух от волнения, Макар постукал ложечкой о край стакана. Девочка вскинула на него глаза, быстро подошла и спросила его не по-русски.
— Любочка! — сказал Макар вполголоса.
— Что ль не узнаешь? Ведь это я, Макар, отыскал, наконец, тебя. Только тише, не выдай меня.
Девочка тихо вскрикнула, побледнела, как передник, надетый на ней, и глядела на Следопыта остановившимися глазами, словно на привидение. Но уже через минуту она овладела собой и быстро шепнула. — Через час, у фонтана… Сейчас принесу тебе пирожок.
Макар кивнул головой. Милая! Пирожок, чтобы объяснить, зачем он подозвал ее! Сердце бешено колотилось в его груди. Вот удача! Надо же было сюда зайти! Впрочем все равно Селим разыскал бы ее… Но почему она здесь, да еще служанкой? Э-э, видно времена-то меняются!
Бедная Любочка! С ее-то норовом прислуживать этим барбосам!..
Любочка вернулась с обещанным пирожком и, ставя его на стол, благодарно и весело улыбнулась мальчику. Тот так и вспыхнул гордостью. Едва владея собою, делая неимоверные усилия, чтобы казаться спокойным, он наскоро проглотил любочкин пирожок, допил лимонад и вышел на улицу. С полчаса он бегал по улицам вне себя от радости. Наконец, немного успокоившись, направился к условленному фонтану.
Девочка не заставила себя долго ждать. Она чуть не бегом прибежала. Схватив Следопыта за руки, она крепко сжимала их в своих ручка и влажными от слез глазами глядела на него.
— Как ты сумел, как ты сумел? — повторяла она прерывисто.
— Это я еще успею рассказать, — отвечал Макар.
— Лучше» ты говори, почему в кофейню попала?
— Ах, это очень просто: папа разорен вдребезги.
Все наше состояние было в земле, инвентаре и процентных бумагах. Бумаги пропали еще в начале революции, земля и инвентарь отошли вам, мужикам, и осталось у нас только немного драгоценностей, которые папа рассчитывал пустить здесь в оборот. Но по дороге нас ограбили отобрали саквояж с этими вещами, — и мы остались совсем нищими.
— Так! — протянул Следопыт. — Кончилось для него, стало быть, буржуйское житье… Что же он теперь делает?
— Маклерует, ищет товары, сводит продавцов с покупателем. Но здесь столько маклеров и…
[…]
— Знаю. Маклерует.
— Откуда знаешь?
— Я уж успел Любочку повидать.
Турок взглянул на него с удивлением.
— Да ты, я вижу, парень не промах! Что же ты решил делать?
— Еще ничего не решил. Тебя ждал.
— По прежнему хочешь ее увезти?
— Сейчас даже еще больше, чем раньше: совсем ее жизнь незавидная!
— Ты прав, — сказал турок, подумав. — Но мне хочется, чтобы это случилось с ведома ее отца: нельзя убивать человека окончательно.
— Но ведь он ее ни за что не отпустит!
— Посмотрим, что он нам скажет. Я думаю, лучше повидаться с ним.
— Он нас тогда выдаст полиции.
— Не выдаст, — усмехнулся турок. — Я сумею сделать так, что он не будет знать ни места, ни времени, где встретится с нами. Не увидит он также меня. А ты — ты будешь уже далеко, когда он получит возможность что-либо предпринять.
— Что же ты придумал?
— Я подошлю к нему своего агента с предложением купить овечью шерсть по недорогой цене. Он, конечно, обрадуется и пойдет смотреть товар; в одном из предместий на них нападут грабители. Они усыпят Балдыбаева и принесут его в потаенное место, известное только нам. Ты встреться с девочкой и приходи ко мне на улицу Нури-Османие.
— Проще было бы прямо сесть нам с ней на пароход и удрать по добру — по здорову.
— Ну, я на это не согласен. Если ты не хочешь поступать по моему совету, я не стану тебе помогать.
Делать нечего, пришлось Следопыту уступить. Все же, дело обещало успех. Он распрощался с Селимом и направился к заветному фонтану. Любочка уже ждала его, сгорая от нетерпения.
— Ну, что? Как дела? — кинулась она ему навстречу.
Макар рассказал ей план Селима. Она подумала и сказала:
— Селим прав. Бросать отца нехорошо, он может не пережить такого горя. Правда, мне будет очень тяжело говорить с ним. Но я думаю — так будет лучше.
— Когда вы условились с турком? Следопыт объяснил ей, что дело назначено на завтрашний вечер.
— Хорошо, тем временем я слегка подготовлю его, буду плакать и говорить, что соскучилась по России, что не желаю служить в поганой кофейне и тому подобное. Мне кажется, мы добьемся своего.
Они провели вместе больше часа, строя планы на будущее. Макар сообщил девочке о намерении Мартына отправить его в Москву и выражал уверенность, что Любочка сможет поехать вместе с ним.
— Это получше, чем быть служанкой в кофейне и подавать еду англичанам, — говорил Макар. — Уж, конечно, в Москве нам найдется работа.
Любочка прыгала от восторга. Расставаясь, они условились встретиться на следующий день возле Золотого Рога и вместе итти к Селиму.
Целые сутки Следопыт изнывал от нетерпения, бродя по улицам Константинополя. Кипучая незнакомая жизнь города помогала ему скоротать время. Задолго до назначенного часа он уже был на мосту, и как только прибежала его «черногорка», оба быстро пошли на улицу Нури-Османие.
Селим поджидал ребят у ворот и тотчас проводил их в дом. Там, усадив их за угощение, он начал выведывать у Любочки, любит ли она своего отца.
— Люблю, — отвечала девочка. — Но я думаю, что он сделал ошибку, уехав из России: неужели так приятно быть нищим в чужой стране и раболепствовать перед иностранцами? Работу он мог бы найти и дома.
— Но ведь на родине ему грозит расстрел, — возразил Селим. — Он контрреволюционер и воевал со своим народом.
— Ему и незачем соваться туда сейчас, — заявил Макар.
— Когда наша власть окрепнет, ей перестанут быть опасными разные Балдыбаевы. Я думаю, он сумеет выхлопотать себе помилование и вернуться к Любочке.
— Поговорим с ним, — решил Селим и взглянул на часы. — Если не произошло никакой задержки, он идет сейчас с моим человеком. Через десять минут его схватят. Нам пора отправляться в путь.
Все трое вышли из домика и пошли по направлению к окраине города. Короткие южные сумерки кончались, ночь густела с каждой минутой. Скоро потянулись какие-то зловещие пустыри, заброшенные лачуги, свалки.
Турок уверенно пробирался между развалинами и кучами мусора.
После получасовой ходьбы ребята потеряли всякое представление о том, где они.
— Да, Селим, — заявил Макар. — На что уж я опытный разведчик, а и то во второй раз не разыскал бы этой трущобы.
— Приходится соблюдать большую осторожность, — пояснил турок. — Мы рискуем не только умереть, но еще и вынести ужасные мучения перед смертью. Султан жесток и мстителен.
Наконец они пришли в какую-то полуразвалившуюся хижину, темную, с выбитыми окнами. Осторожно войдя внутрь, Селим поднял люк в полу, предварительно сдвинув с него старые ящики, и опустился в подземелье.
Макар последовал за ним, ведя за собой Лю-…
[…]
— Этого только мы от вас и хотим, — отвечал Селим, снимая веревки.
Балдыбаев сел и, разминая затекшие руки, с отчаянием смотрел на дочь.
— Папа, — начала та, присаживаясь, к нему. — Пойми, ничего худого мы не замышляем. Я говорила тебе давно, что не в силах продолжать эту жизнь, без родины, без настоящего дела, среди противных, враждебных людей, Я хочу домой, хочу жить полной жизнью, а не трепаться по кофейням.
— Ты забыла, что у нас нет дома! — перебил отец. — Они отняли его! — ткнул он пальцем сторону Макара.
— Надо понять одно, папа, — порывисто сказала Любочка. — Каждому овощу свое время: было время, когда были в России помещики и крепостные; потом стало другое время, когда крепостных не стало, но помещики еще доживали свой срок, а теперь пришло то время, когда срок помещикам кончился. И это не Макар сделал и даже не большевики, — это сделали жизнь и история. Разве ты несколько лет назад не говорил о том, что хозяйничать стало не под силу, что условия изменились, и теперь земля не дает и не может дать помещикам такого дохода, как прежде? Помещики умирали давно, но не хотели отдать землю добровольно. Тогда вот они, те, у кого земли не хватало, но кто своими руками обрабатывали ее, те взяли ее силой. Вот и все.
— Но они и избивают нас, — возразил Балдыбаев, — и уж конечно меня обратно не пустят.
— И за дело, — вставил Макар. — Не рыскал бы с бандой по Украине, не жег бы деревни и села, как сущий тигр!
— Тигр?! — рявкнул помещик, багровея. — Так вот что я тебе, мальчик, скажу: у каждого зверя есть свое логово, и это логово он привык защищать. Мало того, что вы разорили это логово, вы отняли у меня и моего детеныша, — вот ее, Любочку! — вы полсердца у меня вырвали, а когда я озлился и начал ее разыскивать, вы, меня обзываете тигром! Что бы стали делать вы на моем месте?
— В логове-то все и дело, — усмехнулся Макар. — А как же вон другие живут без логова? Чай, тоже люди! Больше скажу: немало и вашего брата, помещика, осталось у нас. Что ж, работают, как другие, и никому не вредят: можно, стало быть, и без большого да мягкого логова прожить. То-то и дело!.. А дочки твоей и пальцем никто не тронул, хорошая она и нам зла не сделала. Ты вот ее мыкаешь без пользы по разным кабакам.
— Я разбогатею, и она будет счастлива.
— Ах, папа, зачем мне это? Что толку мне в заграничных деньгах! Я истосковалась по милым степям, по родным сенокосам, по спокойному Днепру!.. Как хочешь, а я уеду с Макаром.
— Чтобы они испортили тебя, развратили, сделали большевичкой! — снова вскипятился отец.
— Ты меня здесь скорее испортишь, папа.
— Отпустить на нищету, на погибель! Нет, нет!
— На какую такую погибель? — возмутился Макар. — Отсюда мы поедем в Крым, а из Крыма в Москву, к Ленину.
— К Ленину?.. — изумился Балдыбаев. — Да кто ж ты такой?
— Сказано тебе: красноармеец и чрезвычайный курьер. Хорошо будет твоей Любочке, нечего тут долго и разговаривать.
— Я подтверждаю все, что говорит этот мальчик, — вмешался молчавший до тех пор Селим. — Вообще, пора кончать нашу беседу. Они хотели уехать от вас тайно, но я настоял на этом свидании, жалея вас. Мой совет, человека постороннего и вовсе не большевика, как вы воображаете, — мой совет: отпустите дочь с ним. Он внушает всяческое доверие, он честный и преданный своему государству солдат, и перед ним большая будущность. Ваша дочь будет на родине счастлива, тем более, что она сама рвется туда. Пройдет несколько времени — и вы сможете вернуться к ней.
— Но как же я их найду? — спросил Балдыбаев, видимо поколебленный.
— Очень просто, — заявил Макар. — Приехав в Москву, она вам напишет.
— Конечно, напишу! — воскликнула Любочка.
— И отца не забудешь?
— Нет, нет, никогда!
Балдыбаев задумался, горько нахмурив лоб.
— Я тебя не отпускаю, — сказал он, наконец, тихо. — Я не могу отдать свою дочь добровольно… Но разве я могу удержать тебя? Спасибо на том, что сказала мне и не убила меня на месте своим бегством.
— Мне тебя очень, очень жалко, папочка, — сказала Любочка, заливаясь слезами и целуя его руку. — Но, право, так будет лучше для нас обоих. Ты не хочешь и не можешь понять нас, а я молода и не хочу пропадать на чужих задворках… Но я знаю, знаю, — мы скоро увидимся опять — в России.
Селим встал.
— Пора, пора! — торопил он. — Не беспокойтесь за дочь, я сделаю все, чтоб обеспечить им благополучное возвращение, — обратился он к Балдыбаеву. — Не обессудьте, вам придется провести здесь, дней пять, пока они не будут в безопасности от турецких властей. Мы обставим вас со всеми удобствами, а затем выпустим на свободу. К сожалению, я не могу сделать это сейчас, так как вовсе не уверен, что вы не предпримете против нас преследования.
После короткого, но жаркого прощанья, Любочка рассталась с отцом. Тот казался глубоко потрясенным и опечаленным, но в последнюю минуту сказал:
— Будь счастлива. Об одном молю бога, чтобы мальчик этот говорил правду!
— Я никогда не лгу! — с достоинством ответил Следопыт. — Даю честное слово красноармейца — Любочка не пропадет.
Выйдя из хижины, Селим сказал ребятам:
— Вот видите, так вышло гораздо лучше. Завтра я вам достану паспорта и билеты до Севастополя. Встретимся возле Айя-Софии. И да будет над вами Аллах, удалые ребята!..
Через день, ясным солнечным утром, огромный пароход под бело-голубые греческим флагом тихо вышел из Золотого Рога и повернул в Босфор. На носу его стояли радостные, сияющие счастьем Макар и Любочка и жадными глазам глядели вперед, где за голубыми волнами лежала милая, вечно ими любимая родная земля.