Каких только рассказов не наслушался Следопыт на транспорте «Екатеринодар», куда его завлекла прихотливая судьба и его упорство в достижении своей цели!
Он не возбуждал ничьего подозрения: на огромном пароходе толклось много всякого люда, и бедно одетый крестьянский мальчик не привлекал к себе внимания. Солдаты при нем не стеснялись выражать свое негодование, возмущение и злобу на белых командиров. Офицеры просто не замечали его, когда он сидел неподалеку от них, прижавшись к мотку каната, и жадно слушал их болтовню.
Всех занимал вопрос, куда их везут. Пароход шел в Керчь, но никто верить не хотел, что война продолжается и Деникин намерен укрепиться в Крыму.
— Подумаешь, крепость какая! — говорили офицеры. — Посмотреть на карту, так смешно становится: одна губерния против всей России! Не пора ли прекратить эту возню?
— Да и в Крыму неспокойно, — подхватывали другие. — Еще месяц назад там капитан Орлов поднял восстание.
— Против кого?
— Против деникинцев. Орловцам надоело быть пушечным мясом для англичан и французов. Чтоб они лопнули, эти союзнички!
— Да, кроме гнилого белья мы от них ничего не получили.
— Да еще френчи ты забыл…
— А башмаки в полпуда весом?
— Но ведь они нам и танки присылали!
— Да, эти танки теперь все покраснели, нашего брата давят.
— Вольно ж было их большевикам отдавать!
— А как воевать при такой дурацкой политике? За дурной головой и спине достается!
Спорам положил конец щеголеватый офицер, пришедший откуда-то из кают парохода. Все окружили его.
— Ну, что? Куда едем?
— Едем мы в Крым. Генерал Врангель принимает командование армией. Война продолжается.
Наступило подавленное молчание. Офицеры хмурились и перешептывались, пожимая плечами.
— Антанта обещала нам поддержку, — продолжал офицер. — Крымский фронт неприступен. Польша переходит в наступление на Северную Россию. Не надо падать духом. Мы еще повоюем!
«Повоюете вы! — думал про себя Макар. — Нет, братцы, с этаким воинским духом вам нашего брата не одолеть: раздавит он все в яичницу!»
Пароход шел всю ночь, а на утро показался Керченский пролив: крымский и кубанский берег близко сошлись в этом месте, Тамань и Керчь глядели друг на друга из-за воды. С парохода хорошо видны были оба берега.
«Да тут ничего не стоит и в лодке переплыть, — думал Макар. — Вот и ладно: не найду своих, — айда через пролив: Тамань чай, уже красная!»
Транспорт причалил, и началась выгрузка войск. Здесь порядок до известной степени поддерживался, и Макару с большим трудом удалось втиснуться в ряды. Мальчика гнали, он едва упросил солдат взять его с собой:
— Тятьку потеряю, — врал Макар, — коли от вас отобьюсь.
— Тятьку? Ну, чорт с тобой, иди! — махнул рукой офицер.
С беженцами Следопыту смешиваться не хотелось: в своем рваном платьишке он мог бы показаться подозрительным контрразведке. С солдатами же он проскользнул за милую душу.
Сойдя на мол, он остановился, созерцая картину высадки: длинной лентой тянулась по сходням пехота, казачьи части сводили лошадей в поводу.
За армией двинулись частные лица; их на транспорт набилось порядочно. Сейчас же к ним слетелись со всех сторон какие-то босяки, татары, греки с предложением донести вещи. Макару кинулся в глаза мальчишка, ухвативший большой чемодан: что-то знакомое показалось ему в этом мальчишке. Подойдя ближе, он так и вскрикнул от радости: это был Пронька, верный «черногорец», выслеживавший Любочку.
— Пронька! — крикнул Следопыт, кидаясь к нему. Тот оглянулся, и дикое изумление отразилось на его лице.
— Макар! Ты?! — едва смог он произнести.
— Я, я! Остальные здесь?
Пронька нахмурился и махнул рукой. Сердце Следопыта сжалось.
— Э, какое! Разве этого прыгуна поймаешь! Дальше поехали.
— Давно ли?
— С месяц. Как прошел слух, что Крым защищать будут.
— Куда?
— В Севастополь. Сморчок с ними.
— А ты?
— А мне надоело. Ну их!.. Отсюда к дому ближе. Я и отстал, работаю здесь носильщиком. Как случай будет, в Тамань подамся.
— Изменил, брат! — укоризненно покачал головой Следопыт.
— Ничего не изменил, а только Балдыбаев за границу собирался. Туда все равно не поедешь.
— Да, это верно. Надоело мне у белых. Скорей бы на нашу сторону.
— Я тоже не прочь. Да только теперь уж поеду в Севастополь. Ну, рассказывай по порядку, как вы ездили.
Ребята отошли в сторону и сели за какими-то ящиками. Пронька долго рассматривал своего приятеля.
— А похудел ты, брат.
— Ну, еще бы: почитай три месяца в горах с зелеными прогулял.
— Вон что! Хорошо?
— Недурно. Только тяжеловато… Да я потом расскажу, сперва ты…
— Что ж тут рассказывать? Привез Балдыбаев Любочку в Таганрог и прямо к Деникину отправился. О чем они там говорили — не знаю, но только вышел он от него веселый и в тот же вечер уехал на Кавказ. Как мы уши ни вострили, так подслушать и не удалось, до какой станции он билет взял. Ты нас искал?
— Как же! Я тогда же узнал, куда вы уехали.
— Как так? Кто тебе мог это сказать?
— Тот, кто знал. Угадай.
Пронька пожал плечами.
— Нешто угадаешь? Знали только у Деникина.
— Вот-вот. Он сам мне и сказал.
Пронька выпучил на него глаза.
— Полно врать, — сказал он.
— Зачем врать. Слушай! — и Следопыт рассказал историю своего знакомства с генералом. «Черногорец» пришел в полный восторг и долго хлопал себя по ляжкам, приговаривая:
— Ну и ловкач! Ну и пострел! Ай да Следопыт!
Макару с большим трудом удалось заставить его продолжать свой рассказ.
— Приехали мы в Туапсе, — начал, наконец, Пронька. — Видим: Балдыбаев лошадей нанимает — сам отошел, Любочку с вещами оставил. Мы сейчас же шасть к ней. Свету она не взвидела от радости, думала, что уж все навек кончено. «Вот что, — говорит, — папа ищет себе подручных в имение, нанимайтесь к нему; скажете — земляки-мол, беженцы, от родителей отбились и пропадаем одни в чужом городе. Он вас возьмет». Так мы и сделали. Клюнуло, — взял он нас к себе вещи таскать да по имению работать.
Так мы и поехали в Голубино. По дороге черепки бросали, да скоро не хватило… Приехали мы в имение, стали тебя ждать. А тебя все нет да нет! Приуныла совсем Любочка. Мы ей предлог делали бежать с нами, — да куда сунешься: всюду горы, медведи да чекалки! А тут вдруг — бах! — депеша Балдыбаеву, — дела, мол, у белых плохи, надо удирать. Он так пулей оттуда и вылетел. Хотели мы тебе письмо написать, да как передать? Себя только выдашь. Да и, некогда было, в последнюю минуту узнала Любочка, что он в Керчь собирается. Вот она и придумала селедочную голову. Ты ее видел?
— Как же, видел.
— Понял?
— То-то и дело, что не совсем: решил, что вы за море подались и два месяца прослонялся с зелеными.
— Если б ты сразу сюда приехал, застал бы нас здесь всех.
— Как же Любочка согласилась уезжать заграницу?
— Что ж будешь делать? Нас он прогнал еще в Новороссийске. За все это время ни разу к ней близко подойти не удалось. Она наверное думает, бросили меня пощады!
— Плохо! — поморщился Следопыт. — Ну, что ж, поеду за ней в Севастополь. Будь, что будет. А теперь черед за мной.
И он в подробностях рассказал Проньке свою жизнь за последние месяцы. Тот удивлялся, восхищался, завидовал, и все ругал себя за то, что не догадался из Голубина уйти к зеленым.
— И дела не сделал, и такой жизни не видел! Жалко! Что толку в этой Керчи? Селедок, правда, до чорта; есть всякие диковинки древние, а в общем — скучно.
— Какие ж диковинки?
— О, брат, это тебе посмотреть надо: есть тут катакомбы — пещеры такие в земле, — там когда-то, давным-давно, лет за тысячу восемьсот до нас, христиане от язычников прятались. Три гроба старых стоят. Подумать только — сколько годов прошло!
— На что мне старые гробы? — пожал плечами Макар. — Какой из них толк? Нет ли здесь чего и для живых?
— Есть-то — есть, да руки не доходят: железная руда здесь богатеющая! До сорока миллиардов пудов залежи. Егорка Сморчок просто обохался, как послышал: какое богатство в земле лежит, и никто его не сумеет поднять.
— Да, Сморчок — механик, этих дел любитель, — усмехнулся Макар. — Соскучился я по нем. Завтра же в путь-дорогу.
— Поезжай, — ответил Пронька. — То-то обрадуется! Он на вокзале обещал записать, где его найти.
И долго еще сидели ребята на набережной, слушая по весеннему шумливое море и рассказывая друг другу подробности своих скитаний.