Комната второй картины.
Явление первое
[7]
Потапыч становится у притолоки и держится за голову. Василиса Перегриновна входит тихо.
Василиса Перегриновна. Со вчерашнего, должно быть, друг мой?
Потапыч. Чего-с?
Василиса Перегриновна. Голова-то болит.
Потапыч. Вы, што ль, мне денег-то давали?
Василиса Перегриновна. На что другое у вас нет, а на это найдете.
Потапыч. Ну, так, стало быть, и не ваше дело.
Василиса Перегриновна. Конечно, Потапыч, ты старый человек, отчего тебе и не выпить иногда!
Потапыч. Само собою. Чай, трудимся…
Василиса Перегриновна. Так, так, Потапыч!
Потапыч. Уж нам выговоры-то от вас надоели.
Василиса Перегриновна. Добра вам желаю, Потапыч!
Потапыч. Да уж не надо!
Молчание.
Да вы барыню вот расстроиваете! Чем бы за нас словечко замолвить, когда она в веселом духе, а вы нарочно дурного часу ищете, чтоб на нас нажаловаться.
Василиса Перегриновна. И, что ты, Потапыч, сохрани меня бог!
Потапыч. Да уж что! Как ни божитесь, я вас знаю! Вот хоть бы теперь, вы зачем идете к барыне?
Василиса Перегриновна. С добрым утром поздравить благодетельницу.
Потапыч. А вы не ходите лучше!
Василиса Перегриновна. А что?
Потапыч. Должно быть, левой ногой с постели встала; на свет не глядит.
Василиса Перегриновна потирает руки от удовольствия.
Вот уж я и вижу, что вы рады; вас так и подмывает сдьяволить что-нибудь. Тьфу! прости господи! Уж такой карахтер!
Василиса Перегриновна. Обидные ты мне, Потапыч, слова говоришь, до самого до сердца обидные. Когда я про тебя что-нибудь барыне говорила?
Потапыч. А не про меня, так про другого про кого-нибудь.
Василиса Перегриновна. А уж это мое дело.
Потапыч. И все ведь это в вас ехидство действует.
Василиса Перегриновна. Не ехидство, не ехидство, мой друг! Ошибаешься ты! Я такую обиду над собою видела, что на свете жить нельзя после этого. Умирать буду, не забуду.
Уланбекова входит, Потапыч уходит.
Явление второе
Уланбекова и Василиса Перегриновна.
Василиса Перегриновна ( целуя обе руки Уланбековой ). Раненько встали, благодетельница! Заботы-то у вас больно много.
Уланбекова ( садясь ). Не послалось что-то! Дурной сон видела.
Василиса Перегриновна. Что сон, благодетельница! И страшен сон, да милостив бог. Не сон, а наяву-то что делается, расстроивает вас, благодетельницу. Вижу я это, давно вижу.
Уланбекова. Ах, да что мне за дело, что там делается?
Василиса Перегриновна. Как же, благодетельница, разве мы не знаем, что душенька ваша о всякой твари печется?
Уланбекова. Надоела ты мне.
Василиса Перегриновна. Жаль мне вас, благодетельница! Не дождетесь вы себе в этой жизни отрады! Вы всем благодеяния рассыпаете, а чем вам платят за это? Мир-то полон разврата.
Уланбекова. Отойди!
Василиса Перегриновна ( плача ). Слезами я заливаюсь, глядя на вас! Сердце мое кровью обливается, что вас, благодетельницу, не уважают, дому вашего не уважают! В вашем ли честном доме, в этаких ли местах благочестивых, такие дела делать!
Уланбекова (нахмурив брови). Ты ворона! Ты каркать хочешь что-нибудь. Ну, каркай!
Василиса Перегриновна. Благодетельница, не расстроить бы вас, боюсь я.
Уланбекова. Уж ты расстроила. Говори.
Василиса Перегриновна ( оглядывается во все стороны и садится на скамейку у ног Уланбековой ). Кончила я, благодетельница, вчера свою вечернюю молитву творцу небесному и пошла по саду погулять, благочестивыми размышлениями на ночь заняться.
Уланбекова. Ну!
Василиса Перегриновна. И что же я там увидела, благодетельница! Как меня ноги сдержали, уж я и не знаю! Лизка бегает по кустам в развращенном виде, должно быть, любовников своих ищет; ангельчик наш, барин, катается на пруду в лодке, а Надька, тоже в развращенном виде, уцепилась ему за шею руками и лобзает его. И как это видно было, что он, по своей непорочности, старается ее оттолкнуть от себя; а она все хватает его за шею, лобзает и соблазняет.
Уланбекова. А если ты врешь?
Василиса Перегриновна. Четверить себя позволю, благодетельница.
Уланбекова. Если в твоих словах есть хоть капля правды, так уж и этого довольно.
Василиса Перегриновна. Все правда, благодетельница.
Уланбекова. Вздор! не может быть, чтобы все! Ты всегда больше половины сочиняешь. А где ж люди были?
Василиса Перегриновна. Все, благодетельница, пьянехоньки. Только вас уложили, все и ушли на гулянку, да и напились. И Гавриловна, и Потапыч, все пьяные. Какой пример молодым-то!
Уланбекова. Это дело надо разобрать хорошенько. Ну, уж я никак бы и не подумала на Леонида. Вот они, тихенькие-то! Ну еще будь он военный, так извинительно бы, а то… ( Задумывается.)
Василиса Перегриновна. Да вот еще, благодетельница, Гриша-то до сих пор с гулянки не бывал.
Уланбекова. Как? И не ночевал дома?
Василиса Перегриновна. Не ночевал, благодетельница!
Уланбекова. Врешь, врешь, врешь! Со двора сгоню!
Василиса Перегриновна. Издохнуть на этом месте.
Уланбекова ( опускаясь в кресло ). Ты меня уморить хочешь! ( Поднимаясь с кресла.) Ты меня просто уморить хочешь. ( Звонит.)
Входит Потапыч.
Где Гриша?
Потапыч. Сейчас пришел-с.
Уланбекова. Позови его сюда!
Потапыч уходит.
Однако это уж из рук вон!
Василиса Перегриновна. Не найти вам, благодетельница, никого преданнее меня; только одним я и несчастлива, что характер мой вам не нравится.
Входит Гриша, растрепанный и взъерошенный.
Явление третье
Те же и Гриша.
Уланбекова. Ты где был?
Гриша ( то открывает, то закрывает глаза, нетверд в языке и на ногах ). На гулянке-с.
Уланбекова. До сих-то пор?
Гриша молчит.
Что же ты молчишь?
Молчание.
Дождусь ли я от тебя слова или нет?
Василиса Перегриновна. Отвечай барыне.
Гриша. Вам что еще!
Уланбекова. Отвечай мне, где ты был до сих пор?
Гриша. Виноват-с!
Уланбекова. Я не об том у тебя спрашиваю, виноват ты или нет; я у тебя спрашиваю, где ты был?
Гриша ( смотрит в потолок и хлопает глазами ). Где ж мне быть-то! Что ж такое; обыкновенно где.
Уланбекова. Ну, где же?
Гриша. Да я вам докладывал, что все там же-с.
Уланбекова. Ты меня выводишь из терпения! Где там?
Гриша. Да что же такое-с! На все ваша воля-с. Я что же-с… я виноват-с.
Уланбекова. Боже мой! Да ты и пьян еще, кажется.
Гриша. Никак нет-с.
Уланбекова. Как нет? Я вижу.
Гриша. Что же такое-с! Про человека все можно сказать.
Уланбекова. Ах ты, мерзкий мальчишка! Он еще запирается! Это ужасно! это ужасно! Ну, говори сейчас, где был?
Гриша. Что же-с! Я вам докладывал-с.
Уланбекова. Целую-то ночь ты был на гулянье?
Гриша. Я вам докладывал-с.
Уланбекова. Как же ты смел, когда я тебя отпустила не надолго?
Гриша. Что же-с! Я и хотел идти домой, да не отпустили-с.
Уланбекова. Кто же тебя не отпустил?
Гриша. Знакомые не пустили-с.
Уланбекова. Кто же у тебя знакомые?
Гриша. Что же-с! Приказные знакомые.
Уланбекова. Боже мой! Приказные! Понимаешь ли ты, что это за народ?
Гриша. Кто-с, приказные-то? Что ж их понимать-то-с?
Уланбекова. С ними-то ты нею ночь и шлялся! Лучше б уж ты мне и не говорил, мерзавец ты этакой. Знаю я их поведение-то! Они всему научат. Что же это такое! Поди вон! И не смей мне показываться на глаза!
Василиса Перегриновна. Проси прощенья, дурак! целуй у барыни ручку!
Гриша, махнув рукой, уходит.
Уланбекова. Это наказание! Я просто больна сделаюсь! Я уже чувствую, что у меня спазмы начинаются! Какой негодяй мальчишка! Ушел, точно ему и нужды нет! И никакого раскаяния не видно.
Василиса Перегриновна. Ах, благодетельница! ведь он еще ребенок, больше по глупости.
Уланбекова. Нет, его надо бы хорошенько.
Василиса Перегриновна. И, что вы, благодетельница! Еще совсем глуп мальчишка! Что с него и требовать-то! Вот поумнее будет, тогда другое дело.
Уланбекова. Больше всего меня оскорбляет неблагодарность! Кажется, он должен бы чувствовать, что я для него делаю. Я больна совсем. Пошли за доктором!
Василиса Перегриновна. Успокойтесь, благодетельница. Стоят ли они того, чтобы вы из-за всякой дряни себя раостроипали!
Уланбекова. Подай мне спирт.
Василиса Перегриновна ( подает ). Плюнуть на них, да и все тут. Хоть бы теперь эти девки…
Уланбекова. Ах, вот еще наказанье-то! Я теперь и с мыслями не соберусь, совершенно расстроена, а она тут с девками. Я того и гляди в постель слягу.
Василиса Перегриновна. Уж и разврату-то, благодетельница, терпеть мочи нет.
Уланбекова. Нет, уж они-то не жди от меня милости. А то одного прости, другого прости, так весь народ перебалуешь. ( Звонит.)
Входит Потапыч.
Позови Надежду и сам приходи!
Потапыч уходит.
Вот что значит женщина-то! Будь я мужчина, разве бы посмели так вольничать?
Василиса Перегриновна. Ни во что, благодетельница, вас считают, ни во что. Ни капельки таки не боятся.
Уланбекова. А вот они увидят сейчас, что я значу.
Входят Потапыч и Надя. Гавриловна и Лиза смотрят и двери.
Явление четвертое
Те же, Потапыч и Надя.
Уланбекова. Надежда! Василиса Перегриновна говорит, что видела тебя с барином нынче ночью в саду. Правда ли это?
Надя молчит.
Ты молчишь, значит, правда. Ну, уж теперь пеняй на себя. Я разврату не потворщица и терпеть его в своем доме не хочу. Прогнать мне тебя, чтобы ты шлялась везде, я не могу: это на моей совести останется. Я должна тебя отдать замуж. ( Потапычу.) Послать в город и сказать Неглигентову, что я отдаю Надежду за него и чтобы свадьба была скорее, как можно. ( Встает со стула и хочет идти.)
Надя ( падая ей в ноги ). Что хотите, только не за него замуж!
Уланбекова. Это вздор! Что я сказала, то свято. Да и что за сцены такие? Ты разве не видишь, что я нездорова? Еще расстроивать меня! Потапыч! У ней отца нет, ты ей будь вместо отца, внуши ей по-отечески, как гнусно ее поведение и что она должна исполнять мои приказания.
Потапыч. Ты, Надежда, слушай, что барыня приказывает! Потому как они мне тебя поручают, значит, я должен свою власть показать над тобою. Коли, сударыня, прикажете, я могу сейчас же при вас собственноручно ей нравоучение сделать! Вот смей хоть одно словечко напротив сказать, тут же и оттаскаю, ни на кого не посмотрю. ( Замахивается.)
Надя. Ах!.. ( Пригибается.)
Уланбекова. Не бей ее! Что за сцены отвратительные!
Потапыч. Да как же, сударыня! Так с ними не сговоришь! Опять же, коли я отец, так уж это прямое дело! На то есть закон, и при всем том, как она вам теперича противится, так я и для вас должен это удовольствие сделать.
Надя ( плача ). Сударыня, не губите меня!
Уланбекова. Ах, боже мой! Вы меня совсем не бережете. Слезы, драки! Пошлите сейчас за доктором! Сколько мне раз говорить! А ты сама виновата, не на кого тебе плакаться. Потапыч! чтобы это дело было кончено. Я не люблю десять раз повторять одно и то же. ( Уходит. Гавриловна за ней.)
Молчание. Гавриловна возвращается.
Гавриловна. Улеглась в постель и на свет не глядит!
Потапыч ( в окно ). Антошка! Антошка! Фалетор! Седлай лошадь, поезжай в город за доктором. Ах ты, господи!
Надя (вставая с колен). Как вам не грех обижать меня, Потапыч! Что же я вам-то сделала?
Потапыч. Мне что же! Мне до тебя какое дело! А как, собственно, на то есть господская воля, ну я и должен потрафлять во всем; потому я должен раболепствовать.
Надя. Вам бы убить меня приказали, вы бы и убили?
Потапыч. Уж это не наше дело, мы этого рассуждать не можем.
Гавриловна. Полно, Надя, не плачь! Бог сирот не оставляет.
Надя падает ей на грудь.
Лиза ( Василисе Перегриновне ). Ну, что, весело теперь вашему сердцу?
Василиса Перегриновна. Погоди, милая, и до тебя очередь дойдет.
Леонид входит.
Явление пятое
Те же и Леонид.
Леонид. Что такое? Что случилось?
Василиса Перегриновна. Набедокурили сами, да и спрашиваете, что случилось.
Леонид. Что я набедокурил? Что вы все выдумываете?
Василиса Перегриновна. Уж не притворяйтесь! Теперь все наружу вышло. Пошалили немножко! Что ж такое! В ваши лета, да и не пошалить!
Лиза. Уж она все барыне отлепортовала. Барыня так разгневались, что беда! Уж теперича Надю, сударь, за того за приказного отдают.
Леонид. Неужели?
Надя. Кончено дело, барин голубчик! Приходится мне отвечать за вчерашнее гулянье.
Леонид. Очень сердита маменька?
Гавриловна. Уж и не подходи никто.
Леонид. Как же это быть-то? Как-нибудь уговорить нельзя ль?
Гавриловна. Подите-ка попробуйте. Нет, уж она теперь дней пять из комнаты не выйдет и никого к себе пускать не велела.
Василиса Перегриновна. А вам хочется уговорить маменьку?
Леонид. Да.
Василиса Перегриновна. Хотите, научу?
Леонид. Сделайте милость, Василиса Перегриновна!
Василиса Перегриновна. Ну уж, извольте. Благодетельница наша обиделись очень на Гришку, что он не ночевал дома, пришел пьяный, да еще и прощенья не попросил, ручку не поцеловал. От этого огорчения они и больны-то сделались. Уж Надежда-то так, под сердитую руку попалась. Теперь наша благодетельница и из комнаты не выйдет и никого к себе не пустит, пока этот противный Гришка прощения просить не будет.
Гавриловна. А, так тут вот какая контра вышла. Ну, уж Гришка тоже своей характер выдержит. Он хоть и дурак, а себе на уме; он теперь завалится на сено, да дня четыре на брюхе и пролежит.
Потапыч. Взять бы орясину — после дяди Герасима, да с хазового-то конца и начать охаживать.
Василиса Перегриновна. Вот теперь, барин наш хороший, не угодно ли вам будет ему поклониться, чтобы он поскорей шел у маменьки прощенья просить.
Леонид ( подумав ). Ну, уж это ему много чести будет. А что, Гавриловна, маменька в самом деле очень сердится?
Гавриловна. Так, сударь, сердится, что беда!
Леонид. Что ж теперь делать-то?
Надя. Да что вы хлопочете-то! Ничего ведь вы сделать не можете: уж оставьте лучше! Вы же теперь скоро уедете в Петербург; веселитесь себе; что вам об таких пустяках думать, себя беспокоить!
Леонид. Да ведь мне тебя жалко!
Надя. Не жалейте, пожалуйста! Я сама как сумасшедшая на беду лезла, не спросясь ума-разума.
Леонид. Как же ты теперь думаешь?
Надя. А уж это мое дело.
Леонид. Да ведь тебе будет очень тяжело.
Надя. Вам-то что за дело! Вам зато весело будет.
Леонид. Да зачем же ты так говоришь?
Надя. Затем, что вы мальчик еще!.. Оставьте!
Леонид. Да ведь он пьяный, скверный такой!
Надя. Ах, боже мой! Уж ехали бы вы лучше куда-нибудь, с глаз долой.
Леонид. А в самом деле я лучше поеду к соседям на неделю.
Надя. Ну и с богом!
Леонид. А как уж очень-то тебе, Надя, тяжело будет с мужем-то жить, что ж тогда?
Надя ( плача ). Ах, оставьте вы мши! Сделайте милость, оставьте! ( Рыдая.) Об одном я вас прошу: оставьте меня, ради бога! ( Рыдает.)
Гавриловна и Лиза ( машут руками ). Ступайте! Ступайте!
Леонид. Что ж вы меня гоните! Мне, чай, жалко ее! Я все-таки подумаю, может быть, можно еще как-нибудь помочь ей.
Надя ( с отчаянием ). Ни помощников, ни заступников мне не надо! не надо! Не хватит моего терпения, так пруд-то у нас недалеко!
Леонид ( робко ). Ну, я, пожалуй, уеду… Только что она говорит! Вы, пожалуйста, смотрите за ней! Прощайте! ( Идет к дверям.)
Надя (вслед ему громко). Прощайте!
Леонид уходит.
Лиза. Видно, правда пословица-то: кошке игрушки, а мышке слезки.