Комедия в двух действиях
Действие происходит в Москве.
Действие первое
ЛИЦА:
Иван Ксенофонтыч Иванов, отставной учитель, 60 лет.
Лизавета Ивановна, его дочь, 20 лет.
Аграфена Платоновна, вдова, губернская секретарша, хозяйка квартиры, занимаемой Ивановым.
Тит Титыч Брусков, богатый купец.
Андрей Титыч, его сын.
Сцена представляет бедную комнату в квартире Ивановых. Налево на первом плане окно, дальше дверь в комнату хозяйки; прямо дверь выходная, направо дверь в комнату Лизаветы Ивановны.
Явление первое
Иван Ксенофонтыч входит, размахивая руками, за ним Аграфена Платоновна.
Иван Ксенофонтыч. Невежество! Невежество! И слышать не хочу невежества! (Садится за стол и раскрывает книгу.)
Аграфена Платоновна. У вас все невежество. А сами-то что? Только слава, что ученый человек! А что в нем проку, в ученье-то в вашем? Только одно мнение, что я ученый человек, а хуже нас, неученых. Живете, как бобыль — ни кола, ни двора.
Иван Ксенофонтыч. Невежество! Невежество!
Аграфена Платоновна. Наладил одно! Невежество да невежество! Я к вашей пользе говорю. Мне что! Я женщина посторонняя.
Иван Ксенофонтыч. А коли вы, сударыня, посторонняя женщина, так и не мешайтесь в чужие дела. Оставьте меня; видите, я делом занимаюсь.
Аграфена Платоновна (помолчав). Мне как хотите. Я, жалеючи вас, говорю. Куда вы денетесь с дочерью-то? Девушке двадцать лет; нынче без приданого-то никто не возьмет; а у вас ни кругом, ни около — все нет ничего, бедность непокрытая.
Иван Ксенофонтыч. Как ничего? У меня есть пенсия, есть уроки.
Аграфена Платоновна. Что ваша пенсия! Что ваши уроки! Разве это приданое? Пока живы, ну, конечно, на пропитание хватит; а вы то рассудите: вы пожилой человек, ну, сохрани бог, помрете: куда будет Лизавете Ивановне голову приклонить?
Иван Ксенофонтыч. Она куда пойдет? Она будет детей учить. Будет заниматься, сударыня, тем благородным делом, которым отец занимался всю свою жизнь.
Аграфена Платоновна. Уж куда какая невидаль! Хорошее житье, — по чужим людям шляться из-за куска хлеба! Чужой-то хлеб горек! А вы послушайте-ка меня, глупую, давайте-ка я примусь сватать вам жениха; благо, здесь сторона купеческая.
Иван Ксенофонтыч. Какое же это благо? В чем тут благо? Кроме невежества, я ничего не вижу.
Аграфена Платоновна. А я вижу. Вот, например, Андрей Титыч, что к нам ходит, чем не жених? И молод, и богат, и из себя красавец.
Иван Ксенофонтыч. И дурак набитый, читать по-русски не умеет. Это ваш жених, а не Лизин. Вас будет пара.
Аграфена Платоновна. Уж какой он мне жених! Очень нужно ему старуху-то брать! Он с своими деньгами-то получше вашей Лизы найдет. Ему уж давно от невест проходу нет, от богатых; да не хочет, потому влюблен до чрезвычайности в Лизавету Ивановну. Вот что!
Иван Ксенофонтыч (вскочив). Что? Да как же он смел, скажите вы мне? Кто ему позволил? Это житья нет! Лиза моя… ведь это сокровище, это совершенство! А он, безграмотный, смел влюбиться! Мужик! Невежа!
Аграфена Платоновна. Ах, батюшка, да разве кому закажешь! Ведь она не королевна какая! А почем знать, дело женское мудреное, может, она и сама его любит. Чужая душа-то темна. Девушки об этом не сказывают.
Иван Ксенофонтыч. Вздор, вздор! Этого быть не может. Я и слушать не хочу. (Переходит к другому столу.) Не мешайте мне заниматься, Аграфена Платоновна; вы видите, у меня дело есть.
Аграфена Платоновна (переходит за ним). А может, и вздор; я так говорю, по своему понятию. А жаль малого-то, уж очень сокрушается. Дома-то радости нет, отец-то у него такой дикий, властный человек, крутой сердцем.
Иван Ксенофонтыч. Что такое: крутой сердцем?
Аграфена Платоновна. Самодур.
Иван Ксенофонтыч. Самодур! Это черт знает что такое! Это слово неупотребительное, я его не знаю. Это lingua barbara, варварский язык.
Аграфена Платоновна. Уж и вы, Иван Ксенофонтыч, как погляжу я на вас, заучились до того, что русского языка не понимаете. Самодур — это называется, коли вот человек никого не слушает, ты ему хоть кол на голове теши, а он все свое. Топнет ногой, скажет: кто я? Тут уж все домашние ему в ноги должны, так и лежать, а то беда…
Иван Ксенофонтыч. O tempora, o mores! [О времена, о нравы! (лат.) ]
Аграфена Платоновна. Так вот Андрюша-то и боится, что отец ему жениться не позволит… Ну да это ничего, я баба огневая, я обломаю дело; только было бы ваше согласие. Я за двуми мужьями была, Иван Ксенофонтыч, всеми делами правила. Я теперь хоть в суде какое хочешь дело обделаю. Стряпчего не нанимай. По всем кляузным делам ходок. Во всех судах надоела. Прямо до енарала хожу…
Иван Ксенофонтыч. Об чем вы говорите, я не понимаю.
Аграфена Платоновна. Все об том же об Брускове, об купце.
Иван Ксенофонтыч. Послушайте: Плутарх в одной книге…
Аграфена Платоновна. А насчет плутовства — это точно, он старик хитрый.
Иван Ксенофонтыч (обращая глаза к потолку). О, невежество!
Аграфена Платоновна. И это есть. Хоть он и плутоват, а человек темный. Он только в своем доме свиреп, а то с ним что хочешь делай, дурак дураком; на пустом спугнуть можно. Теперь как хотите, Иван Ксенофонтыч, так и сделаем. Честно так честно, а то и на штуку поймаем. Так запутаем, что хоть плачь, а жени сына на Лизавете Ивановне.
Иван Ксенофонтыч. Что я слышу! Громы небесные! И вы не поразите эту женщину!
Аграфена Платоновна. За что ж вы бранитесь? Я вас люблю, вам добра желаю (утирает слезы), а вы меня всяческими словами ругаете.
Иван Ксенофонтыч. Как хотите, Аграфена Платоновна, любите или не любите, только оставьте нас с дочерью в покое.
Аграфена Платоновна (покачав головой). Эх, Иван Ксенофонтыч, Иван Ксенофонтыч! Жаль мне тебя! Человек-то ты добрый, да больно ты прост. Беден ты уж больно. Вот и одежонка-то…
Иван Ксенофонтыч. Я беден, да честен, бедным и останусь. Не хочу я знаться с твоими с богатыми.
Аграфена Платоновна. А нынче так жить-то нельзя. (Отходит от стола.) Как хочешь ты, Иван Ксенофонтыч, обижай меня, а я все-таки всякое добро для вас готова сделать, да и завсегда буду делать, за вашу кротость и сиротство. Мне за это бог пошлет. (Уходит в свою комнату.)
В середнюю дверь входит Лизавета Ивановна, скидает шляпку и кладет на стол. Иван Ксенофонтыч, не замечая ее, читает с жаром и размахивает руками.
Явление второе
Иван Ксенофонтыч и Лизавета Ивановна.
Лизавета Ивановна. Здравствуй, папа!
Иван Ксенофонтыч. А, здравствуй! Подай мне шляпу.
Лизавета Ивановна. Куда ты, папа? Отдохни немного! Ты и так много трудишься.
Иван Ксенофонтыч. Нельзя, Лиза, нельзя! Отдыхать некогда. Молодым людям учиться надобно, и так, Лиза, у нас мало учатся, мало. Достань-ка мне Горация да подсыпь табачку, весь вышел.
Лиза достает ему книгу и насыпает табаку.
Ну, прощай! Чай пить не дожидайтесь, может быть, затолкуюсь с ребятами.
Лизавета Ивановна. Бедный папаша!
Иван Ксенофонтыч (надевает шляпу, идет к дверям и возвращается). Лиза, ты меня извини, я тебе задам вопрос…
Лизавета Ивановна. Что такое, папа?
Иван Ксенофонтыч. Давеча вот эта глупая женщина (показывая на комнату хозяйки) говорила, только не утвердительно, а так, одно предположение, что, может быть, ты… Только ты, Лиза, не сердись!
Лизавета Ивановна. Что же она говорила?
Иван Ксенофонтыч. Она говорила, что, может быть, ты влюблена в этого молодого купца, который ходит к нам за книгами. Ну, разумеется, я не поверил.
Лизавета Ивановна. Охота тебе, папа, слушать ее!
Иван Ксенофонтыч. Я ее и не слушаю, она вздорная болтунья, необразованная женщина. Только вот что, Лиза: ты теперь в таком возрасте… Молодая девушка, тебе скучно со мной, со стариком… ты, сделай милость, прыгай… веселись… влюбись в кого-нибудь, я тебя прошу об этом. Только ты не скрывай от меня, скажи мне — я сам с тобой помолодею; я все за книгами. Лиза, у меня душа зачерствела.
Лизавета Ивановна. Ах, папаша! Если б я полюбила кого, я б тебе сказала… А то нет еще… Этот молодой человек… так себе; только уж очень необразован, ни стать, ни сесть не умеет. И ты, папаша, мог подумать?
Иван Ксенофонтыч. Ну, ну, ну, виноват! (Целует ее.) В последний раз, больше не буду. (Смотрит на часы.) Пора, пора… (Бежит бегом из комнаты, Лизавета Ивановна смотрит вслед ему.)
Явление третье
Лизавета Ивановна (одна, подходит к столу, садится и берет работу; молчание). Нет, уж мы очень много трудимся! Что ни говори, как себя ни утешай, а тяжело, право, тяжело! Уж я не говорю об деньгах, не говорю о том, что за наши труды нам платят мало; хоть бы уважение-то нам за наш честный труд оказывали; так и этого нет. На что уж наша хозяйка, и та смотрит на нас с каким-то сожалением! А всего мне обиднее, что смеются над папашей. Он, точно, немного странен, да ведь он всю жизнь провел за книгами, его можно извинить. И что в этом смешного, что человек ходит в старой шинели, в старой шляпе? А у нас такая сторона, чуть не в глаза хохочут. Конечно, это невежество, с образованием это пройдет, а все-таки тяжело. Вот вчера, как я шла из церкви, какие-то молодые купцы вслух смеялись над моим салопом. Где же я лучше возьму? Ты же приносишь людям пользу почти бескорыстно, тебя же презирают. (Подносит платок к глазам.)
Андрей Титыч входит.
Явление четвертое
Лизавета Ивановна и Андрей Титыч.
Андрей Титыч. С нашим почтением-с, Лизавета Ивановна!
Лизавета Ивановна. Здравствуйте, Андрей Титыч! Садитесь.
Андрей Титыч (утираясь). Покорнейше благодарим-с. Летел к вам скоропалительно, инда взопрел-с. Тятеньки нет-с?
Лизавета Ивановна. Нет; ушел на урок.
Андрей Титыч. По-латыни два алтына, а по-русски шесть копеек-с.
Лизавета Ивановна. Что вы такое говорите?
Андрей Титыч. У нас в ряду один учитель ходит, горькой, так над ним смеются, дразнят, значит. Ты, говорят, окромя свинячьего, на семь языков знаешь.
Лизавета Ивановна. Как же вам не стыдно смеяться над людьми почтенными! Как это дурно!
Андрей Титыч. Что ж такое! Шутка не вредит-с. Хороший человек на свой счет не примет.
Лизавета Ивановна. Бросьте эту привычку, нехорошо. Зачем обижать!
Андрей Титыч. Нельзя нашему брату не смеяться-с; потому эти стрюцкие такие дела с нами делают, что смеху подобно.
Лизавета Ивановна. Что у вас за слова такие! Какие-то стрюцкие!
Андрей Титыч. Уж это слово им недаром дано-с. Другой весь-то грош стоит, а такого из себя барина доказывает, и не подступайся, — засудит; а дал ему целковый или там больше, глядя по делу, да подпоил, так он хоть спирю плясать пойдет. (Помолчав.) Я теперь от тятеньки скрываюсь-с.
Лизавета Ивановна. Как скрываетесь? Зачем же?
Андрей Титыч. Женить хотят… насильственным образом.
Лизавета Ивановна. Что ж, разве вам невеста не нравится?
Андрей Титыч. Такую нашли — с ума сойдешь! Тысяч триста серебра денег, рожа. ю как тарелка, — на огород поставить, ворон пугать. Я у них был как-то раз с тятенькой, еще не знамши ничего этого; вышла девка пудов в пятнадцать весу, вся в веснушках; я сейчас с политичным разговором к ней: «Чем, говорю, вы занимаетесь?» Я, говорит, люблю жестокие романсы петь. Да как запела, глаза это раскосила, так-то убедила народ, хоть взвой, на нее глядя. Унеси ты мое горе на гороховое поле!
Лизавета Ивановна. Да разве вы своей воли не имеете? Не нравится вам девушка, ну, и не женитесь, так и скажите отцу.
Андрей Титыч. Какая тут воля! Эх, Лизавета Ивановна! Нешто у нас так, как у людей! (Махнув рукой.) Крылья у меня ошибены, то есть обрублены, как есть. Уродом сделали, а не человеком. Словно угорелый хожу по земле. У нас так не водится, чтоб сын смел выбрать себе невесту по душе, значит, как следует; а привезут тебя, покажут, ну и женись. А коли скажешь, что, мол, тятенька, эта невеста не нравится: а, говорит, в солдаты отдам! Ну и шабаш! Уж не то что в этаком деле, и в другом-то в чем воли не дают. Я вот помоложе был, учиться захотел, так и то не велели.
Лизавета Ивановна. Неужели это правда? Право, мне не верится. Что-нибудь да не так.
Андрей Титыч. Уж это так точно-с, будьте покойны. Диви бы негде было учиться али бы денег не было; а то денег угол непочатый лежит, девать куда не сообразим. Коммерческая академия существует на Покровском бульваре. На что ж она построена? Смотреть на нее? Кабы у нас, значит, вообще по купечеству такое заведение было, чтобы детей не учить, так бы и не обидно. А то этого нет. Перед другим-то, перед своим братом и совестно. Вот у тятеньки приятель был, тоже русский купец, с бородой ходил, а сына-то в Англию посылал. Теперь свое дело, по машинной части, лучше их знает. Стало быть, их и выписывать не надо и денег им не платить. Что их баловать-то! Я, может, не глупей его, а теперь смотри да казнись. Кажется, если бы меня учить, я бы до всего на свете дошел: потому страсть имею. Вот тятенька меня поедом ест, а за что? Сам не знает. По фабрике кто первый? Все я. Я вперед знаю, что требуется.
Молчание.
Лизавета Ивановна, вы ведь не поверите, что я вам скажу: я к скрыпке оченно пристрастие имею.
Лизавета Ивановна. Ну, так что ж?
Андрей Титыч. Вот теперь пятый год учусь… знаете где? На чердаке, в чулане. Беда, как узнает… «Да что это! Да к чему это! Да с твоим ли рылом, скажет, такие нежности разводить!» В театр никогда не допросишься. А и допросишься, да опоздаешь немножко, так беда. У нас все равно, что загулял, что в театре просидел, это на одном счету. Ту причину пригоняют, что у нас один брат помешанный от театру, а он совсем не от театру, так, с малолетства заколотили очень.
Лизавета Ивановна. Знаете ли, Андрей Титыч, я вас научу. Когда вы заметите, что ваш отец в хорошем расположении духа, вы ему откровенно и выскажите все: что вы чувствуете, что у вас есть способности, что вы учиться хотите.
Андрей Титыч. Он такую откровенность задаст, что места не найдешь. Вы думаете, он не знает, что ученый лучше неученого, — только хочет на своем поставить. Один каприз, одна только амбиция, что вот я неучен, а ты умнее меня хочешь быть.
Лизавета Ивановна. Мне, право, вас жалко, Андрей Титыч! Ходите к нам почаще. Вы моего отца знаете, он образованный человек, он вам может много пользы принести, да и я, с своей стороны, постараюсь, что могу.
Андрей Титыч. Эх, Лизавета Ивановна, жаль только, что мне развязки никакой не дано.
Лизавета Ивановна. Какой развязки?
Андрей Титыч. Не умею я по-французски говорить и походки настояшей не имею. Вон теперь в магазинах приказчики разговаривают по-французски, ногами шаркают, барышни им глазки делают.
Лизавета Ивановна. Полноте вздор говорить!
Андрей Титыч. Да как же-с! Уж коли знаешь французский язык да есть походка, так тут можно смело… значит, что только завидел, орел ли в небе, щука ли в море, — все наше.
Лизавета Ивановна. Вы мне, пожалуйста, глупостей не говорите, я вас прошу.
Андрей Титыч. Ведь женщины, они души в человеке понять не могут-с: только ловкость нужна, ну и насчет одежи, чтобы первый сорт-с.
Лизавета Ивановна. Я вам откровенно скажу, Андрей Титыч, с вами очень мудрено разговаривать. Вы не подумавши говорите такие вещи, которые могут казаться обидными. Неужели вы думаете, что мы принимаем и ласкаем вас за ваше платье?
Андрей Титыч. Да что со мной, дураком, толковать-с; я просто пропащий человек, от своего собственного необразования. Болтаю, что в голову придет, всякие наши рядские глупости. Вы думаете, что я не чувствую вашей ласки, — да только я выразить не умею. Мне как-то раз показалось, Лизавета Ивановна, что вы на меня повеселей взглянули, так я загулял на три дни, таких вертунов наделал, — беда! Одному извозчику что денег заплатил.
Лизавета Ивановна. Ну, зачем же это? Разве вы не знаете, что это дурно?
Андрей Титыч. А что ж мне делать-то? Куда мне деваться-то? Я как сумасшедший сделался. Я в жизнь ни от кого хорошего слова не слыхивал. (Подходит к Лизавете Ивановне.) Лизавета Ивановна!
Лизавета Ивановна. Что вам угодно?
Андрей Титыч. Дайте мне ручку поцеловать.
Лизавета Ивановна. Что вы за вздор говорите! Ну, для чего это?
Андрей Титыч. Да что ж за важность! Может, в последний раз. Ведь вас не убудет.
Лизавета Ивановна. Да нехорошо, и совсем не нужно… ну, а впрочем… (Оглядываясь, протягивает ему руку.)
Андрей Титыч (целует). Умер бы у вас и домой не пошел! Уж очень тяжко мне! Эх, доля, доля! (Плачет.)
Входит Аграфена Платоновна.
Явление пятое
Лизавета Ивановна, Андрей Титыч и Аграфена Платоновна.
Аграфена Платоновна. Здравствуй, Андрюша! Что с тобой?
Андрей Титыч. Так, ничего-с.
Аграфена Платоновна. Как ничего? Ты словно как мокрая курица.
Андрей Титыч. Подвесить себя хочу-с.
Аграфена Платоновна. Как так?
Андрей Титыч. Известно как: за петельку на гвоздик.
Аграфена Платоновна. Что за напасть такая?
Андрей Титыч. Да что, разговаривать-то не хочется. Женить хотят, вот и все-с.
Аграфена Платоновна. Плохо твое дело.
Андрей Титыч. Обидно-с! (Раскланивается.) А впрочем, прощайте-с. (Подходит к Аграфене Платоновне.) Что ж, отдайте энту штуку-то; еще, пожалуй, история выдет.
Аграфена Платоновна. Ну вот, на что она тебе?
Андрей Титыч. А то, пожалуй, и не надо; делайте, что хотите. Уж семь бед, один ответ. До приятнейшего свидания. (Кланяется и уходит.)
Явление шестое
Лизавета Ивановна и Аграфена Платоновна.
Аграфена Платоновна. Видали вы, что мужики-то значат? Так вот посмотрите. Насильно хотят малого женить. Самое низкое обыкновение! Нешто человек может любить против желания? Какие на это права? Какие законы? Живут неопрятно, ну ничего и не понимают. Ломят по-своему, что на ум взбрело спросонков… А я было его, барышня, признаться, для вас прочила.
Лизавета Ивановна. Я думаю, Аграфена Платоновна, прежде нужно было меня спроситься.
Аграфена Платоновна. Да что спрашивать-то? Дело видимое. Человек хороший, богатый, вас любит. Куражу не имеет сказать вам, потому что умных слов не знает от своего от дурацкого воспитания. А случится, когда ко мне в комнату зайдет, так и заливается-плачет: все бы я, говорит, сидел у вас, все бы глядел на Лизавету Ивановну, жизни готов решиться, только бы жениться на ней. Сколько мне подарков переносил, чтобы я вам за него словечко замолвила.
Лизавета Ивановна. Какой еще он жених, ему учиться надобно в школе где-нибудь.
Аграфена Платоновна. Любовь-то не спрашивает, все ли науки знаешь. Влюбляются и вовсе безграмотные. А что ж ему делать? Он бы и рад учиться, да батюшка-то у него ишь какой сахар!
Лизавета Ивановна. Мне смешно вас слушать, Аграфена Платоновна. Ну, рассудите вы сами, какая же мне неволя идти в такую семью: сын необразованный, а отец дурак.
Аграфена Платоновна. Не тысячу же лет этот старый хрыч жить будет. Потерпите маленько, а потом сами барыней будете. Оно, точно, вам будет не сладко; да денег-то у них, у леших, больно много. Зато что захотите, муж все для вас будет делать, разве только птичьего молока не достанет.
Лизавета Ивановна. Неужели вы, Аграфена Платоновна, до сих пор меня не знаете? Я ни за какие сокровища не захочу терпеть унижения. Ведь они за каждую копейку выместят оскорблением; а я не хочу их переносить ни от кого. То ли дело, как мы живем с папашей! Хоть бедно, да независимо. Мы никого не трогаем, и нас никто не смеет тронуть. (Работает.)
Аграфена Платоновна (взглянув в окно). К нам дрожки подъехали. Ах, батюшки! Да ведь это он!
Лизавета Ивановна. Кто он?
Аграфена Платоновна. Андрюшин отец, Тит Титыч.
Лизавета Ивановна. Это, должно быть, к вам; а к нам ему незачем.
Тит Титыч входит.
Явление седьмое
Лизавета Ивановна, Аграфена Платоновна и Тит Титыч.
Тит Титыч. Где Андрюшка? Сказывайте скорей, а то искать примусь.
Аграфена Платоновна. Почем мы знаем, где твой Андрюшка. Ступай, откуда пришел; нечего тебе здесь делать!
Тит Титыч. Не с тобой говорят. Барышня, выдавай Андрюшку! Да не вертись; видишь, я сам за ним пришел; я шутить не люблю! У меня слово — закон.
Лизавета Ивановна (встает). Я вас не знаю и знать не хочу. Подите вон отсюда!
Тит Титыч (садится). Полно вилять-то! Все суседи говорят, что он у тебя скрывается. Ты, надо полагать, за него замуж норовишь; так нет, шалишь, не пообедаешь!
Лизавета Ивановна (закрывает лицо платком). Господи! Что же это такое!
Аграфена Платоновна. Ступайте, барышня, к себе в комнату. Что вам с мужиком разговаривать! Я одна с ним управлюсь.
Лизавета Ивановна уходит.
Явление восьмое
Аграфена Платоновна и Тит Титыч.
Аграфена Платоновна. Ты что буянишь-то! Ты куда, в кабак, что ли, зашел? Кричи поди у себя дома, а здесь язык-то прикусишь. Я, брат, так раскассирую…
Тит Титыч. А вот я обыск исделаю, квартального позову.
Аграфена Платоновна. Так тебе и позволят в благородном доме безобразничать!.. Да ну, коли на то пошло, делай обыск. А не найдешь, чем ответишь?
Тит Титыч. Не ваша печаль, это наше дело. За безобразие заплатим.
Аграфена Платоновна. Ты думаешь деньгами отъехать? Нет, ведь старик-то не алтынник, он с тебя ничего не возьмет. Чем ты смотришь — и того не возьмет. Он заслуженный человек, за тридцать лет пряжку имеет. Он тебя в смирительный упрячет.
Тит Титыч. Видали мы виды-то! Черт Ваньку не обманет, Ванька сам слово знает. Вы мне Андрюшку подайте; видишь, я сам за ним пришел.
Аграфена Платоновна. Сам с усам! Жалко вот, что тебя не боится здесь никто; а то так бы тебе Андрюшку и представили, невидимой силой. Да коли нет его, чудак человек, значит, негде взять. Он дома давно.
Тит Титыч. Да ты врешь, может быть?
Аграфена Платоновна. А ты сходи посмотри, либо пошли кого-нибудь.
Тит Титыч. Нет уж, я лучше сам пойду, только если не найду его, я уж за тебя примусь. Слышишь! (Берет шапку.)
Аграфена Платоновна. Погоди, куда ты? Еще мне с тобой поговорить надо. Ты думаешь, ты скоро разделаешься. (Вынимает из стола бумагу.) Ты это видишь?
Тит Титыч. Что это такое? Кажи!
Аграфена Платоновна. Читай! Только из рук не выпущу; мы вашего брата знаем.
Тит Титыч (надев очки). «Я, нижеподписавшийся купеческий сын, Андрей Титов сын Брусков, обязуюсь жениться на дочери титулярного советника, девице Елизавете Ивановне Ивановой, в чем и даю сию расписку». (Перестает читать и снимает очки.)
Аграфена Платоновна. Понял?
Тит Титыч. Как не понять! Это, то есть, насчет грабежу. Ну, народец! Что ж вы с эвтой бумагой делать будете?
Аграфена Платоновна (запирает в стол бумагу). Уж старик знает, что делать. Порядок известный: дело по делу, а суд по форме.
Тит Титыч (почесав затылок). По форме? Нет уж, лучше мы так, между себя сделаемся.
Аграфена Платоновна. Известно, лучше: только ведь с тобой честью-то мудрено.
Тит Титыч. Уж и ваш-то брат нам солон приходится. А вы пожалейте душу человеческую.
Аграфена Платоновна. Что тебя жалеть-то! Давай три тысячи целковых, вот и квит.
Тит Титыч. Ишь ты, ишь ты заломила! Ведь я не сам деньги-то делаю; трудами доставал, по́том.
Аграфена Платоновна. Да, потеете вы в трактире за чаем. Ты лучше и не торгуйся; а то сам придет, пожалуй, и трех не возьмет. Уж это я так беру смелость, хочу без него дело сделать.
Тит Титыч. Полтораста рубликов.
Аграфена Платоновна. Что? За такое дело полтораста рублей! Да как у тебя язык-то поворотился!
Тит Титыч. За что деньги-то давать, ты сама рассуди. Ведь задаром-то жалко.
Аграфена Платоновна. За что? За твое нравство! Не ходи по лавке… Говорю, не торгуйся, а то прогоню; так ни с чем уйдешь.
Тит Титыч. Ты меня выведешь из терпимости, в те поры я в себе не властен: я тебя прибью.
Аграфена Платоновна. Любопытно это будет посмотреть! Я караул-то на всю Зацепу закричу. Свяжем тебе лапки назад, да еще три тысячи заплатишь.
Тит Титыч. Надоела уж ты мне. Говори последнюю цену.
Аграфена Платоновна. Последнюю?
Тит Титыч. Да, последнюю.
Аграфена Платоновна. Без разговору — две тысячи.
Тит Титыч. Возьми пятьсот.
Аграфена Платоновна. И говорить не хочу, что за торговля! (Молчание ) Ну, давай полторы.
Тит Титыч. Семьсот пятьдесят.
Аграфена Платоновна. Ну, вот тебе последнее слово: тысячу рублей и ни копейки меньше.
Тит Титыч. Ни копейки?
Аграфена Платоновна. Ни копейки.
Тит Титыч. Ну, по рукам!
Аграфена Платоновна. Давай деньги.
Тит Титыч. Давай бумагу.
Аграфена Платоновна. Клади деньги на стол, и я положу.
Тит Титыч отсчитывает деньги и кладет на стол, Аграфена Платоновна вынимает из стола бумагу.
Размениваются. Аграфена Платоновна кладет деньги в стол и запирает. Тит Титыч кладет бумагу в карман.
Тит Титыч (садится). Разбойники, грабители!
Аграфена Платоновна. Ну, теперь ступай с богом. Дела все покончили, больше не об чем с тобой толковать.
Тит Титыч. Нет, погоди, дай хоть поругаться-то за свои деньги. Разбойники, грабители! За что только вы с нас денег не берете? Обмануть, ограбить, обольстить человека!
Аграфена Платоновна. Как с тебя и не взять-то! Ведь уж ты жила известный, сам норовишь на грош пятаков купить.
Лизавета Ивановна проходит из боковой двери в середнюю.
Должно быть, старик пришел. Ступай, ступай!
Тит Титыч. Обманули мальчишку, дурака, опутали, а с отца деньги взяли. Честно это, благородно? А еще благородством похваляетесь!
Иван Ксенофонтыч и Лизавета Ивановна входят.
Явление девятое
Тит Титыч, Аграфена Платоновна, Лизавета Ивановна и Иван Ксенофонтыч.
Лизавета Ивановна. Папаша, посмотри, что у нас делается.
Иван Ксенофонтыч молча смотрит на Брускова.
Тит Титыч. Ты что на меня смотришь? На мне, брат, ничего не написано. Деньги-то взять умели! Вы меня хоть попотчуйте чем за мои деньги-то.
Иван Ксенофонтыч (смотрит на всех вопросительно). Он сумасшедший? Сделайте одолжение, милостивый государь, оставьте нас.
Тит Титыч. Обобрали, а теперь гоните. (Показывая на Лизавету Ивановну.) Ишь, какая красавица! Как не прельститься на нее. Ловушку для нашего брата подстроили. У вас тут такая шайка подобрана, что вы и старика какого из ума выведете, а не то что мальчишку глупого.
Иван Ксенофонтыч. Поди вон!
Тит Титыч. Что ты кричишь-то! Я ведь ничего, я так, шучу с тобой.
Иван Ксенофонтыч. Поди вон, говорю я тебе.
Тит Титыч (встает). Пойду. (Подходит к Ивану Ксенофонтычу и ударяет его по плечу.) Поедем ко мне! Выпьем вместе, приятели будем! Что ссориться-то!
Иван Ксенофонтыч. Уйди ты от нас.
Тит Титыч. Ну, прощай. (Подходит к двери.) Ишь ты, какой сердитый! Да уж теперь не испугаете. Вот она, бумага-то, здесь в кармане. Разбойники, грабители! (Уходит.)
Явление десятое
Иван Ксенофонтыч, Лизавета Ивановна и Аграфена Платоновна.
Иван Ксенофонтыч. Что это за человек?
Аграфена Платоновна. Тит Титыч Брусков, Андрюшин отец.
Иван Ксенофонтыч. Что он говорил? Какие деньги? Какие грабители? Кто его ограбил?
Аграфена Платоновна. Ну, да за дело, чтоб не шумел в чужом доме. За дело ему! Так их и надо. Я-таки, признаться, сорвала с него малую толику. Жаль, что мало! Нам годится, а с паршивой собаки хоть шерсти клок.
Иван Ксенофонтыч. Да за что?
Аграфена Платоновна. Все жалеючи вас, Иван Ксенофонтыч, да вашу дочку; глядя на вашу бедность, решилась на такое дело. Что ж, ведь тут дурного ничего нет.
Иван Ксенофонтыч. Да каким образом? Не мучьте вы меня, говорите.
Аграфена Платоновна. А вот каким образом: как Андрюша-то уж очень влюбленный был, вот как-то раз и зашел ко мне, и расплакался, а я ему нарочно и говорю: тебе, мол, нельзя к нам ходить, будут соседи говорить и то, и се. Что хорошего! Наше, мол, дело женское, мы никакого такого разговору про себя не хотим. Ты, говорю, оставь, не ходи. Он это, сударь мой, стал меня просить, плакать, руки целовать. Я взяла подпоила его да и говорю: все может, Андрюша, случиться, отец твой не нынче-завтра умрет, ты будешь на воле, тогда, пожалуй, нас с Лизаветой Ивановной и забудешь, других найдешь. А он-то божится, он-то разные клятвы произносит. А у меня на ту пору случись лист гербовой бумаги.
Иван Ксенофонтыч. Ну!
Аграфена Платоновна. Ну, я своей рукой написала расписку, что он обещается жениться на Лизавете Ивановне, все как следует, по форме, а он и подписал.
Лизавета Ивановна. Какой стыд! Какой срам! Папаша, что мне делать! (Рыдая, падает на грудь отцу.)
Иван Ксенофонтыч. Ну, ну…
Аграфена Платоновна. Ну, вот за это и взяла с Тита Титыча тысячу целковых.
Иван Ксенофонтыч. А расписка где?
Аграфена Платоновна. Я ему отдала.
Иван Ксенофонтыч (обнимая дочь). Бедное дитя мое! (Плачет.)
Аграфена Платоновна. Да об чем вы плачете?
Иван Ксенофонтыч. Куда нам с тобой деться от грубости, от оскорблений, от невежества!
Лизавета Ивановна. Папаша, уедем отсюда поскорей!
Иван Ксенофонтыч. Уедем, уедем!
Лизавета Ивановна. Ты поди, брось ему деньги. (Садится у стола.)
Иван Ксенофонтыч. Да. да, и расписку возьму. Он мне ее отдаст, я ему деньги возвращу. Как ты думаешь, ведь он отдаст? Отдаст? Он не смеет не отдать — мы не виноваты. Я разорву ее, вот и конец, и не об чем нам плакать с тобой! (К Аграфене Платоновне.) Подай деньги!
Аграфена Платоновна. Иван Ксенофонтыч, пригодятся.
Иван Ксенофонтыч. Подай деньги! Подай!
Аграфена Платоновна (вынимая из стола). А чем завтра топить будете? (Отдает.)
Иван Ксенофонтыч. Прощай, Лиза!
Лизавета Ивановна. Прощай, папаша. (Обнимает его.) Поди, выкупай наше бесчестье.
Идут к двери.
Аграфена Платоновна (вслед им). Вот хлопочи для людей, старайся, сама ж виновата останешься. Кто же вас знал, что вы такие сумасшедшие!