ЛИЦА:
Сарытова.
Ольга.
Настя.
Бондырев.
Бондырева.
Марья.
Лизгунов, очень богатый молодой человек, сосед Сарытовой.
Баркалов.
Декорация первого действия.
Явление первое
Марья (входит) и Баркалов.
Баркалов. А, фрелина, пожалуйте с вестями!
Марья. Вестев даже очень довольно.
Баркалов. Ну, и катай по порядку!
Марья. Приезжая барыня ходила по всем местам, и на скотную, и в поле, и везде вас ругательски ругала и проходимцем-то и прощалыгой!
Баркалов. Ладно, ладно! Эка у тебя ума палата! Ты бы еще что-нибудь!
Марья. Сами же приказывали, чтобы все!
Баркалов. В доме-то что говорила?
Марья. А в доме… этого и сказать никак невозможно, потому неблагородно и даже конфузно!
Баркалов. Ха, ха! Ишь какая конфузливая! Ты не ломайся, говори! Не было ли разговору о каких-нибудь намерениях?
Марья. Намеренней никаких не слыхала, а уж, кажется, как слушала: и к окну подкрадывалась, и за дверью стояла. А если бы что, так я бы сейчас. Потому мы все за вас готовы куда угодно.
Баркалов. Ну и молодцы! Будет мне хорошо, будет и вам хорошо, особенно тебе… (Берет за подбородок.) Востроглазая!
Марья. И, ух, какие вы бесстыдники! А ну, увидят?
Баркалов. И то правда, стыдливость ты воплощенная!
Марья. Да не то что стыда, на вас и страха нет.
Баркалов. Разумеется, нет.
Марья (кокетливо). Так-таки ни стыдочка, ни страха?
Баркалов. Ни того, ни другого. Можно прожить и без этого.
Марья. Да уж, на вас глядя, и мы думаем, что можно.
Баркалов. Ну, так смотри же, не пророни словечка! За это тебе к свадьбе самое пунцовое платье в подарок.
Слышен громкий разговор.
Марья. Слышите? Скорей уйти от греха!
Уходит в дом, Баркалов во флигель.
Явление второе
Бондарева и Сарытова (входят).
Бондырева. Ты это другому рассказывай, а не мне. Репу от печенки отличу. Какое это хозяйство? Француз ходил. Непорядок, запущенье, разгром.
Сарытова. Кое-что и не в порядке, у всех так.
Бондырева. Кое-что? Одолжила! Что в порядке-то, ты скажи! Сколько у вас скота?
Сарытова. Штук пятьдесят!
Бондырева. А было?
Сарытова. Было больше.
Бондырева. Вот это хорошо, «больше»! Втрое больше!
Сарытова. Он переменяет породу.
Бондырева. Скажи лучше — переводит. Это значит из шляпки бурнус делает! Пропадешь!
Сарытова. Ну, пускай, уж это мое дело!
Бондырева. Не будь у тебя опеки, никто бы тебе и не мешал на старости пустить себя по миру; но у тебя младшие сестры, все равно что дочери.
Сарытова. А разве я забыла?
Бондырева. Забыла, а то не держала бы в доме такого прощалыгу!
Сарытова. Послушай, ведь я не езжу к тебе с наставлениями?
Бондырева. Еще бы! Я живу по-божески, как совесть велит, а на тебя только-только что пальцами не показывают!
Сарытова. Что такое?
Бондырева. А ты как бы думала? Шила в мешке не утаишь!
Сарытова. Ну, всему есть предел! Прошу не передавать мне глупых разговоров.
Бондырева. Какие разговоры! Дело видимое для всякого: скота мало, лошади не те, экипажи проданы!
Сарытова. Экипажи проданы за ненужностью.
Бондырева. Отчего же, когда у тебя не было управляющего этого, все нужно было, а теперь не нужно стало? А где лес? Я сегодня поглядела, как косой покошено!
Сарытова. Лес был нужен для ремонту, для поправок хозяйственных строений!
Бондырева. Да какой ремонт, какие поправки? Нигде даже новой подпорки не видать: все валится, все рушится.
Сарытова. Порубки, крестьяне воруют.
Бондырева. Воруют, да только не крестьяне.
Сарытова. Я не желаю больше продолжать этот разговор.
Бондырева. Ну, так я тебе, Серафима, коротко скажу: чужим нельзя так распоряжаться. Ведь это хорошо, пока у вас предводитель разиня, а наскочишь на другого, так не ту песню запоешь. Теперь ты протоколистам овес да масло посылаешь, так все шито да крыто.
Сарытова. Ты мне угрожаешь?
Бондырева. Я пока не угрожаю, я говорю, потому что люблю и жалею своих племянниц и сердцем болею, глядя, как расхищается наше родовое добро. За них, бедных, заступиться здесь некому!
Сарытова. Ты меня обижаешь; они ближе мне, чем тебе, роднее.
Бондырева. Да что толку, что ты родня, коли ты не хозяйка у себя в доме? Здесь есть другой хозяин: он задает пиры, сдает землю без смысла, скот, экипажи летят за бесценок… А куда деваются деньги — неизвестно. Сама ты живешь скромно, а у него картежная игра, кутеж! Управляющий! Скажите, пожалуйста!
Сарытова. Прошу тебя, потише!
Бондырева. На что тебе управляющий? Возьми хорошего мужика старостой — и чудесно! Дело во сто раз лучше пойдет; а этот проходимец тебя и сестер с сумой пустит. Только я этого не допущу!
Сарытова. Что ты кричишь? Это ни на что не похоже!
Бондырева. На площади скажу, что он проходимец! Любя говорю.
Сарытова. Ах, да не нуждаюсь я ни в любви твоей, ни в попечениях! Оставь меня!
Явление третье
Те же, Бондырев (входит), за ним Ольга и Настя.
Бондырев. Ну вас, отвяжитесь! (Ольге и Насте.) Отстаньте! Ну вас!
Сарытова. Что вы тормошите дядю?
Ольга. Нельзя, на месте преступления пойман.
Бондырева. Опять заснул?
Ольга. Еще как сладко, если б вы видели и слышали!
Бондырева. Ему неймется! Дождешься ты!
Бондырев. Напророчь еще! Отстаньте! Нигде нет покою! А все ты, куцая!
Настя. Дядя, пойдемте в сад!
Бондырев. Еще куда? Опять моционить! Нет, уж довольно, я здесь посижу. (Садится на скамью.)
Бондырева. А ты, Серафима, подумай, хорошенько подумай!
Сарытова (тихо). Хоть при них-то оставь!
Бондырева. А ты смотри на них, чаще смотри; может быть, жалость придет.
Сарытова уходит, Бондырева за ней.
Настя. Оля! Вот тетя молодец-то! Так и отчитывает. Я готова прыгать от удовольствия.
Ольга. Какая ты злая. Нет, Настя, я не чувствую никакого удовольствия, а напротив, сердце болит, плакать хочется. Я только и жду случая поговорить с ней.
Настя. Говори, пожалуй, толку не будет. Нет, тетя молодец у нас, молодец! Откуда у ней что берется? Так и отчитывает, так и отчитывает! Куда мама, туда и она! Вот хорошо-то, вот хорошо! Ты посмотри-ка маме в лицо, что с ней делается, а сказать ей нечего. А я думаю себе: что, хорошо тебе, хорошо? Вот послушай-ка, это, видно, не со мной!
Ольга. А ты рада видеть маму в таком положении?
Настя. А зачем она променяла нас на него, зачем меня не слушается, зачем разлюбила? Она думает, что все глупы, что все молчать будут!
Ольга. Только, Настя, право, тут радоваться нечему.
Настя. А не делай так! Ведь нехорошо она делает, нехорошо? Ну, скажи!
Ольга. Разумеется, нехорошо, да только…
Бондырев потягивается.
Настя. Ах, дядя опять заснул!
Бондырев. Ан и врешь! Ах ты, куцая!
Настя. Дядя, милый, ведь вам вредно!
Бондырев. Знаю, дружок, что вредно, да ничего не поделаешь. Как поел, так тебе подушка перед глазами и замелькала, так вот тебя и манит, как русалка в реку. Искушение, да и только!
Явление четвертое
Те же и Баркалов.
Баркалов. Мое почтение. Отдохнули после дороги?
Бондырев. Н-да, ничего-таки.
Баркалов. А вы, Ольга Давыдовна?
Ольга. Я и не устала!
Бондырев (встает). Пойти покурить!
Баркалов. Не прикажете ли папироску?
Бондырев. Нет, мы со старухой трубочку.
Настя. Я вам, дядя, трубку набью, я умею!
Бондырев. Ну, ну, шустрая ты, я вижу!
Уходит с Настей.
Баркалов. Уходят от меня. (Смеется.) Думают, что огорчили!
Ольга. Никто ничего не думает. Тут съехались все родные, близкие родные; мы можем и ссориться, и мириться, это уж наше дело; вы для нас человек совершенно чужой и, следовательно, при всех наших разговорах и объяснениях совершенно, лишний!
Баркалов. Судя по вашему тону, вы, кажется, хотите петь главную партию в семейном концерте?
Ольга. Думайте, как вам угодно, но во всяком случае и несмотря ни на что, я буду вести себя прилично и соответственно тому положению, которое я должна занимать в этом доме. Вон идет моя сестра, моя крестная мать, я хочу с ней говорить; прошу вас удалиться!
Баркалов. Слушаю-с. (Уходит.)
Явление пятое
Ольга и Сарытова (входит).
Сарытова. Скажи мне, Оля, неужели тетка успела вооружить и тебя? Ты не подходишь ко мне, не приласкаешься.
Ольга. Меня никто не может вооружить против тебя; я живу своим умом. Я люблю тебя, но…
Сарытова. Что же?
Ольга. Я не могу притворяться и никогда не притворялась. Мы перестали быть для тебя тем, чем были прежде. Но, мне кажется, я всего говорить тебе не имею права!
Сарытова. Ты боишься в глаза осудить меня? Послушай, Оля! Ты девушка взрослая, я не хочу тебя обманывать, я также не хочу притворяться перед тобой! Но ты слишком молода, чтобы понять все; ты только слушай, и верь мне, и… пожалей меня. Ты думаешь, я счастлива? Я вас вырастила, я вас люблю, как детей своих, а вы бежите от меня, как от чумы. Все клянут меня за мою страсть, все смеются надо мною, а у меня нет сил бороться с собою. (Плачет.)
Ольга. Мама, мне жаль тебя, но я ничего не могу сказать тебе в утешение, ничего!
Сарытова. Да, потому что ты не знаешь, что такое любовь, что такое страсть!
Ольга. Может быть, я и знаю, что такое любовь…
Сарытова. Ты знаешь, и ничего не найдешь сказать мне в утешение?
Ольга. Ничего. Я знаю любовь, только понимаю ее иначе. Женщина создана для любви: полюбить человека умного, образованного, от которого ждешь себе пользы, добра, очень естественно! Но за что ты любишь его, чем оправдать твою любовь?
Сарытова. Нет, ты еще молода. То, что ты говоришь, не любовь, а резонерство. Любовь слепа, страсть не рассуждает, она мучит, губит человека.
Ольга. Губит? Мама, ты губишь не одну себя, ты губишь и нас. Подумай, мы только начинаем жить, а что ждет їнас? Разорение и бедность. Когда я думаю об этом, я замечаю, что мое чувство к тебе пошатнулось; оно может совсем исчезнуть. Мама, соберись с силами, отрекись от него, это приведет нас всех к согласию и счастию.
Сарытова. Правда твоя, Оля; но что же мне делать, если он завладел моей душой! Если бы он покинул меня, я бы могла забыть его, но самой оттолкнуть… (Сквозь слезы.) Оля, я соберу все мои силы… я постараюсь… только прошу вас, не оскорбляйте меня и его.
Ольга. Мама, за себя я ручаюсь; я попрошу тетю и Настю быть поласковей с ним, только уж и ты скажи ему, чтобы он вел себя с нами поприличней и поскромней. Я побегу к ним. (Уходит.)
Явление шестое
Сарытова и Баркалов (входит).
Баркалов. Что с вами? Растроганы вы или расстроены?
Сарытова закрывает лицо руками.
Даже вот как! Недурно! Значит-таки доняли вас! Остаться мне или уйти? (Молчание.) Что сей сон значит? Не хотите говорить? Ну, как угодно! (Идет.)
Сарытова. Послушайте!
Баркалов. А! Слушаю…
Сарытова. Мне нужно с вами много и серьезно говорить!
Баркалов. И много, и серьезно? Если серьезно, так нельзя ли покороче. Да вам не нужно ли, чтобы я убирался из вашего дома, — так об этом не стоит разговаривать, через час меня не будет, если вам угодно.
Сарытова. Зачем вы это говорите?
Баркалов. Я вижу, в чем тут дело. Ну, и бог с вами. Вы думаете, я заплачу?
Сарытова. Вам все равно, потому что вы меня не любите!
Баркалов. А вы меня любите? Хороша любовь, нечего сказать! Сестрица приласкала, тетка побранила — и прощай, любовь! Отлично! Что значили и чего стоили все ваши клятвы? Э, да лучше убраться поскорей, чем глядеть на эту фальшь.
Сарытова. Фальшь? Вы ошибаетесь. Если б вы знали мое сердце!
Баркалов. Не желаю. Я знаю, что там ничего не найду!
Сарытова. Он же меня оскорбляет! Как я несчастна!
Баркалов. Ну, так будьте счастливы и прощайте! (Идет.)
Сарытова. За что вы так грубы со мною? Что я вам сказала или сделала?
Баркалов. Я не глуп и не слеп. Я слышу, об чем на целый дом кричат ваши родные, а вы, при виде меня, закрываете лицо и молчите. Или мне дождаться, чтобы меня выбросили за окно? Вы задели мою гордость!
Сарытова. Человек, которому я отдала мою душу, не хочет понять меня. Я мучусь, терзаюсь, а он только думает о себе и о своей гордости.
Баркалов. Неправда. (С жаром.) Говорите прямо, без ужимок, что вам нужно от меня? Я готов на все: по одному вашему слову я умру для вас. Скажите, какую жертву должен я принести? По одному вашему слову я погибну!
Сарытова. Зачем, зачем опять вы заговорили этим голосом? Он проникает мне в душу. Я не могу устоять против него. Лучше презирайте, ненавидьте меня и уйдите, уйдите!
Баркалов. Я уйду не с ненавистью, а с разбитым сердцем.
Сарытова (нежно смотрит на него). Уйдете совсем? Нет, не могу. Послушайте, я скажу им, что вы изменитесь, будете скромнее, не будете расточительны. Да? Вы обещаете? Умоляю вас!
Баркалов. Клянусь вам, я изменюсь, и меня не в чем будет упрекнуть!
Сарытова. Благодарю, теперь я покойна!
Баркалов. Вон, кажется, Павел Спиридонович приехал.
Сарытова. Не за деньгами ли? Вот беда-то! У меня нет денег! Гурьевна обещала достать на-днях.
Баркалов. У меня есть основание предполагать, что он, несмотря на свою скаредность, согласится подождать!
Сарытова. Устройте как-нибудь! Хлопочите, спасайте меня! (Уходит.)
Явление седьмое
Баркалов и Лизгунов (входит).
Лизгунов (негромко). Здравствуйте! Скажите, вы ничего не предчувствуете, ничего?
Баркалов. Ровнехонько ничего. Что это вы так таинственно? Не пойдем ли ко мне?
Лизгунов. Нет, я хочу быть здесь, хочу видеть ее! Понимаете… ее!
Баркалов. Любовная муха укусила?
Лизгунов. И не говорите! Вчерашний день был для меня решительным. Рок совершился. Я не спал всю ночь… понимаете, видение… я и так, и эдак — не тут-то было. Стоит передо мной и не исчезает. Помогите!
Баркалов. Я! Как это я буду помогать вам? Вы красивы, богаты…
Лизгунов (перебивает). Все это прекрасно, но я не люблю рисковать. Я должен знать, положительно знать ее мысли, ее мнение обо мне. Хотя я надеюсь… но чего не бывает? Вдруг отказ, при моей-то гордости! Да я не перенесу такого удара… как тогда мне смотреть на людей! И так, добрейший мой, я на вас надеюсь.
Баркалов. Для вас все и всегда!
Лизгунов. Скажите, ну что она? Как обо мне отзывается?
Баркалов. Ничего — хвалит.
Лизгунов. Да? Очень рад! Но вчера… дорожное платье, маленький беспорядок… чудо, прелесть!
Баркалов. Вы не очень еще радуйтесь. Тут есть одно препятствие.
Лизгунов. Неужели соперник есть?
Баркалов. Ну вот, стоит о соперниках говорить! Нет, более существенное: Серафиме Давыдовне деньги нужны — четыре тысячи. Сочтетесь после, а теперь раскошеливайтесь!
Лизгунов. Она и то мне много должна, но это пустяки, лишь бы верно было.
Баркалов. Я ничего не знаю, это ваше дело! Вы просите помочь вам, я и указываю, с какого конца надо начинать.
Лизгунов. Благодарю от души. Если мне удастся, я готов сжечь ваш вексель. Я так тронут, что не пожалею…
Баркалов. Павел Спиридоныч, вы меня обижаете. Деньги? Мне? Я не богат, но подаяния не беру. Обед, стакан шампанского, да! Пойдемте-ка лучше любоваться на нее из моего флигеля.
Уходят.
Явление восьмое
Бондырева (в очках, с работой в руках), Ольга и Настя (все входят).
Ольга. Тетя, зачем вы завели этот разговор? Мама совсем расстроена; она плачет.
Бондырева. А что ж такое? Говорю, потому что правда. Не хвалить же мне ее! А что она расстроена, так это и прекрасно: одумайся!
Настя. Тетя, милая! Как я вас полюбила, как я вас полюбила!
Ольга. Погоди! Помолчи, Настя! Тяжело видеть, невыносимо тяжело, когда люди относятся друг к другу без жалости.
Бондырева. Какая тут жалость? Что за нежности! Она уходит да отмалчивается, думает, тем дело и кончится. Не придется. Дойму, ох, дойму! Я на все пойду! Коли словом ее не возьмешь, делом доедем.
Настя. Так, так, тетя милая!
Ольга. Ах, Настя, ты невыносима!
Настя. Вот, тетя, она меня всегда бранит, она меня глупой называет!
Бондырева. Ну вот еще! У нас глупых-то и в роду нет! Задорные водятся, а глупых нет. Нет, Олинька, дружок мой, ты вот что послушай. Ваш отец точно предчувствовал, что не все будет ладно. Он просил меня не забыть его последней просьбы и помочь вам, если будет надобность. Ты думаешь, что Серафима потом не скажет мне спасибо? Ой-ой, как скажет!
Ольга. Тетя, да зачем вы горячитесь? Совсем не то нужно, нужно другое. Что за крики, что за брань! Они возмущают меня; ведь у меня есть сердце. Я придумала, как кончить это дело миром.
Бондырева. А придумала, так и делай; спасибо скажем!
Ольга. Да я одна не могу, мне нужна ваша помощь!
Бондырева. Какая еще помощь? В чем дело?
Ольга. А вот, во-первых, не расстраивайте маму и будьте поласковее с управляющим.
Бондырева. Зачем же это поласковее, коли я его видеть не могу?
Ольга. Так нужно, тетя! Вот вы увидите!
Бондырева. Посмотрим. Изволь, изволь!
Ольга. Вот он идет.
Бондырева. Так ты хочешь, чтобы я была с ним ласковее?
Ольга. Да, тетя, сделайте для меня это одолжение.
Бондырева. Изволь, изволь, у меня за лаской дело не станет.
Входит Баркалов и останавливается поодаль.
Явление девятое
Те же и Баркалов.
Баркалов. Прасковья Антоновна!
Бондырева (не глядя на него). Что еще?
Ольга (с упреком). Тетя!
Баркалов. Вы сегодня обходили хозяйство и остались недовольны?
Бондырева. Была, видела, насмотрелась! Ну, а вам-то что?
Баркалов (смиренно). Я управляющий!
Бондырева. Так что ж, сударь? (Ольге.) Ведь ласково, Оля?
Ольга. Ах, тетя!
Баркалов. Вы опытная хозяйка, приятно поучиться у вас…
Бондырева. Эва что! Учить? Не желаю, понимаете, не желаю и не стоит!
Ольга. Тетя, разве это дурно, что молодой человек желает поучиться? Это делает ему честь. Зачем же отказывать ему в добром совете?
Настя. Да тебе что за дело? Зачем ты в чужие разговоры мешаешься! Тетя знает, что говорит.
Баркалов. Я хочу учиться для пользы ваших же родных.
Бондырева. Для этой пользы нужно совсем другое — так-то-с!
Баркалов. Что же именно? Может быть, я могу?
Бондырева. Вы? Можете, как не мочь! Стоит только запречь лошадей, а вам сесть да укатить совсем отсюда, тут вот и начнется действительная польза для моих родных. Другой пользы не знаю и прошу у меня не спрашивать, а то я человек тяжелый, неровен час, обмолвлюсь, скажу что-нибудь вам не по мыслям.
Ольга (подойдя к Баркалову). Степан Григорьевич, вы не огорчайтесь на тетю. У ней уж такая манера говорить, а сердце у ней доброе и нежное.
Настя. А! Так ты вот как! Ну, хорошо же! (Убегает.)
Баркалов. Бог с вами! За что вы обижаете бедного человека?
Бондырева. Бог всегда со мной, это правда; а есть люди, что и бога забыли! Да вы маску-то снимите, полно Лазаря-то петь! Понимаем мы, не маленькие! (Смеется.) Управляющий!
Баркалов. Сударыня, воздержитесь! Только в этом доме вы и можете так говорить со мной.
Бондырева. А в другом-то месте я на вас и не посмотрю. «Воздержитесь»! Туда же!
Он уходит.
Ольга. Ну что вы наделали! Теперь опять пойдет брань да раздор. А еще обещали быть ласковой!
Бондырева. Да что ж мне делать, коли я его видеть не могу. Как только увижу его мину богопротивную, так у меня даже колотья подступают.
Ольга. Тетя, я вас предупреждаю, он человек дерзкий, он ни перед чем не остановится.
Бондырева. Ну вот еще! Стану я его бояться!
Ольга. Да уж поверьте мне: будет скандал большой; а все это отзовется на нас, дурная-то слава про все семейство пойдет. Вы знаете, что у меня есть жених, так приятно ли мне, когда разговор о наших семейных дрязгах по всей губернии разойдется. Говорю вам, не мешайте мне, у меня дело хорошо обдумано.
Бондырева. Так что такое, скажи!
Ольга. После, после, тетя, а теперь подите к маме, успокойте ее хоть немного! Ведь жалко!
Бондырева. Ох ты, жалостливая! Что ж, я пойду, коли тебе надо, да будет ли толк?
Ольга. Будет, будет!
Бондырева уходит.
Явление десятое
Ольга и Настя (входит).
Ольга. Что ты убежала? Ты рассердилась на меня?
Настя. Нет, что ж сердиться! Только не ожидала я от тебя этого, не ожидала!
Ольга. Чего не ожидала?
Настя. Чтоб ты на его сторону перекинулась.
Ольга. Наконец это из рук вон! Чего ж тебе хочется от меня? Чтоб я вместе с тобой бранилась с ним? Этого ты от меня никогда не дождешься.
Настя. Да я знаю, знаю. Вас теперь трое против меня: она, он и ты!
Ольга. Какие глупости! Ты ничего не понимаешь.
Настя. Уж конечно! Я только и слышу от тебя, что я глупа и зла. Ну и отлично! Мы и без тебя обойдемся: за меня тетя заступится, да я и сама…
Ольга. Ты сама? Что ты выдумываешь? Что ты можешь сделать?
Настя. Что сделаю? Вот ты узнаешь.
Ольга. Ах, Настя, ты только мешаешь моему плану. Как это скучно! То тетя, то ты… не хотите вы подождать немного!
Настя. Дождешься тебя; я измучилась. (Утирает, слезы.) Нет, уж я решилась!
Ольга. На что ты решилась?
Настя. Уж я знаю. Это мое дело.
Ольга. Ну, сделай милость, скажи! Разве хорошо от сестры скрывать?
Настя (осматриваясь). Слушай! Я возьму… я возьму, у скотницы Хавроньи мышьяку и отравлю его.
Ольга. Что ты? Что ты? Ведь это уголовное преступление…
Настя. Я знаю. Я все расскажу на суде, все, я плакать буду, меня оправдают.
Ольга. Тебя оправдают, а грех-то? Ты и забыла?
Настя (подумав). Так я сама отравлюсь.
Ольга. Ну вот еще! Кому же ты угрозишь?
Настя. Да я не могу так жить, не могу… понимаешь?
Ольга. Ведь уж долго ждала; подожди еще немного. Мне самой надоело.
Настя. Немного?
Ольга. До завтра.
Настя. И завтра ты его выгонишь отсюда?
Ольга. Непременно.
Настя. А если нет?
Ольга. Тогда делай что хочешь: отравляй его или сама отравляйся; я уж не скажу ни слова.