Картины московской жизни, в четырех действиях
Действие первое
ЛИЦА:
Павел Прохорович Оброшенов, отставной чиновник.
Анна Павловна, 25-ти лет, Верочка, 17-ти лет } дочери его.
Александр Петрович Гольцов, очень молодой человек, чиновник.
Филимон Протасьич Хрюков, богатый купец, 60-ти лет.
Недоносков, Недоростков } молодые люди, одетые по последней моде.
Небольшой садик, направо крылечко и окно дома; прямо забор; в нем, рядом с домом, калитка; налево забор. Под деревом круглый стол и несколько стульев.
Явление первое
Анна Павловна сидит у стола с работой и Павел Прохорович Оброшенов сходит с крыльца. В руках у него лист бумаги и чернильница с пером.
Оброшенов. Ну, секретарь мой, пиши!
Анна Павловна. Что прикажете?
Оброшенов. Пиши: «В сем доме отдаются три комнаты в мезонине, о цене узнать от хозяина оного дома». Пиши крупнее! Что ты будешь делать! Пятую записку срывают. Уж теперь повыше прибью, не достанут. Вот так! Вот хорошо, разборчиво. Теперь всякий прочтет. Ну, а прочитают, может и наймут. Сама ты посуди, четвертый месяц квартира пустая стоит; а ведь она шесть рублей в месяц ходит; а шесть рублей для нас деньги. (Подымает руку с запиской.) Если ее вот так прибить, можно будет прочесть?
Анна Павловна. Можно, папенька.
Оброшенов. А ты читай, читай!
Анна Павловна. Да ведь я сама же и писала.
Оброшенов. Нужды нет, а ты все-таки читай!
Анна Павловна (читает). «В сем доме отдаются три комнаты в мезонине, о цене узнать от хозяина оного дома».
Оброшенов. Ну да, от хозяина; хозяин сейчас покажет комнаты, уговорит, умаслит. Хе, хе, хе! Вот! у нас и наймут, вот мы и богаты. Другой, может быть, давно ищет квартиры, ну, бедный человек какой-нибудь ходит по улицам, ему и нужно три комнаты, а записки на воротах нет, сорвана, он и не знает, что здесь отдается, и идет мимо. Нет, уж теперь кончено! Как поймаю, сейчас к квартальному сведу.
Анна Павловна. Кто же это, папенька, срывает?
Оброшенов. Соседи, соседские ребята, богатых отцов дети озорничают. То ли еще они делают! От них проходу нет по улицам: понаделают трубок, через забор на прохожих водой брызгают; краской шляпы мажут; женщинам к платкам записочки прикалывают. А отцы только утешаются на своих чадов.
Анна Павловна. Или утешаются, или бьют чем ни попало.
Оброшенов. А поди жаловаться, над тобой же насмеются. «У тебя, видно, говорят, такой же ум-то, как у ребенка. Мол — глуп, ну и балует; вырастет, умнее будет, перестанет баловать». Только неправда это, Аннушка, неправда! Умней они не бывают. Я сорок лет здесь живу, всех знаю; вырасть — вырастут, и рукой его не достанешь, а ум все тот же. А то вот одному недавно стал жаловаться на сына; а он мне что сказал! «Я, говорит, до семи бед коплю, у меня положёное, это еще третья. Как семь бед сделает, так отстегаю». А другой говорит: «Ты служил?» — «Служил, говорю». — «Отчего ж на тебе кавалерии нет? Кабы была кавалерия, никто б тебя не посмел тронуть; значит, ты сам виноват». Вот с ними и толкуй! Да и жаловаться-то нельзя. «Ты, говорят, все с претензиями, ты неспокойный сосед, ты претендент!» Аннушка, какой же я претендент! Какой я претендент! Ну, и терпишь, потому что ссориться с ними нельзя, кушать будет нечего. Мы от них же крохами побираемся. Поссорься с одним, с другим, так и придется зубы на полку положить. А вот я со всеми в ладу, я все больше шуточкой, шуточкой, а где так и поклонами. Оно точно, что на тебя как на шута смотрят, да зато кормимся.
Анна Павловна. Папенька!
Оброшенов. Что, дочка?
Анна Павловна. Неужли нельзя обойтись без этого?
Оброшенов. Без чего? Без шутовства-то?
Анна Павловна. Да, папенька, без унижения. Нам жалко вас.
Оброшенов. Не жалко вам, а стыдно за меня, стыдно, вот что. Ты думаешь, я не вижу? Вижу, Аннушка, давно вижу.
Анна Павловна. Вы, папенька, в таких летах! Мы вас так любим. Нам с сестрой хотелось бы, чтобы вас все уважали.
Оброшенов. Мало ль чего нет! Где уж нам! Какое уважение! Были бы сыты, и то слава богу. Не до жиру, дочка, не до жиру, быть бы живу!
Анна Павловна. А каково смотреть-то на вас!
Оброшенов. Ну, что ж делать-то! И рад бы в рай, да грехи не пускают. Ты, может, думаешь, что я всегда такой был? Ну, нет, брат. Смолоду я сам был горд. Как еще горд-то, Аннушка! Ужас как горд! Как женился я на вашей матери да взял вот этот домишко в приданое, так думал, что богаче да лучше меня и людей нет. Фертом ходил! Ну, а там пошли дети, ты вот родилась, доходов стало недоставать, надобно было постороннюю работишку искать; тут мне форс-то и сбили. Сразу, Аннушка, сбили. Первое дело я сделал нашему соседу, и дело-то небольшое: опеку ему неподходящую дали, надо было ее с рук сбыть! Обделал я ему это дело, позвал он меня да еще секретаря с чиновниками из суда в трактир обедом угощать. И какой чудак, право ведь чудак! Сидит, ничего не говорит, весь обед молчал; только посидит-посидит да всей пятерней меня по волосам и по лицу и проведет. Ах ты, батюшки мои! Что ты будешь с ним делать? Я было в амбицию. Только тут один чиновник, постарше, мне и говорит: ты обидеться не вздумай! Ни копейки не получишь: он не любит, когда обижаются. Нечего делать, стерпел: ну и принес жене три золотых; а не стерпи я, так больше пяти рублей ассигнациями бы не дал. Много я после с него денег перебрал. Вот так-то меня сразу и озадачили. Ну, а потом, как пошел я по делам ходить, спознался с богатыми купцами, там уж всякая амбиция пропала. Тому так потрафляй, другому этак. Тот тебе рыло сажей мажет, другой плясать заставляет, третий в пуху всего вываляет. Сначала самому не сладко было, а там и привык, и сам стал паясничать и людей стыдиться перестал. Изломался, исковеркался, исказил себя всего, и рожа-то какая-то обезьянья сделалась.
Анна Павловна. Ах, папенька!
Оброшенов. Что «папенька»! А ты, дочка, не суди! Вот кабы я паясничал да пропивал деньги-то, вот тогда бы я был виноват. А то я деньги-то домой носил, все до копеечки. Делового народу, ученого тогда меньше было, наш брат, горемыка-подьячий, был в ходу, деньги так и огребали. Много ли я тогда получал, знаешь ли? Тысяч шесть ассигнациями. Ого-го-го! Вот оно что! И теперь еще все говорят, что у меня много денег, что я их спрятал. А ты знаешь, есть ли у меня деньги. Ваша мать хозяйка была отличная, дома у меня рай был. На стороне, в людях, я шут, я паяц; а ты меня дома посмотри! Тут я отец семейства, жену мою все уважали, дети — ангелы. Эка важность, что меня шутом зовут! Ты и не жалей меня, Аннушка! Я таковский! Что я такое? Дрянной старичишка, никуда негодящий! Пускай смеются, коли им нравится, мне все равно. Они смеются, а я, как птица в гнездо, таскаю, прибираю свое гнездышко да детей кормлю. Для меня только ты да Верочка на свете и людей-то, больше я и знать никого не хочу.
Анна Павловна. Мы оба с вами, папенька, для одной Верочки живем.
Оброшенов. Избаловали мы ее с тобой. Хе-хе-хе! Вот теперь и нянчись с ней!
Анна Павловна. Да как же не баловать-то ее! Она такая милочка. Кого же нам с вами и любить-то, как не ее? больше некого. А ведь кого-нибудь надо любить, без этого жить нельзя.
Оброшенов. Ну да, само собой. (Делает серьезную мину.) А что ты скажешь насчет жениха? То есть насчет Саши?
Анна Павловна. Кажется, хорош.
Оброшенов. Хорош, хорош. Это я сам нашел. Ну уж и хлопот было. Трудно нынче хорошего-то найти. А ей нравится?
Анна Павловна. Ведь она еще ребенок. Кто же ее знает; кажется, нравится.
Оброшенов (таинственно). Хожу я это по судам-то, приглядываю; ходил долго; вдруг вижу, мальчик такой смирный сидит. Я стороной узнавать. Говорят, сирота; поведения, сказывают, хорошего, воспитывался у матери в строгости; с приказными не водится, по трактирам не ходит. Его-то, мол, нам и нужно. Познакомился, да вот дело и вышло. Ведь хорош?
Анна Павловна. Хорош, папенька.
Оброшенов (таинственно). Руки просил третьего дня. Я было отнекиваться стал — нарочно; так в слезы: умираю, говорит, от любви.
Анна Павловна. Что же вы?
Оброшенов. Ну, я и рад; велел с Верочкой поговорить. О приданом не заикается. Денег бы, говорит, нужно мне рублей триста. Ну, денег, говорю, не припасено для тебя. Дом, говорю, вам купил в две тысячи, вот и будет с тебя, а денег ни копейки. А я и дом-то, Аннушка, нарочно купить поторопился; не хватало денег, так призанял; потому деньги они могут истратить, люди еще молодые; а дом-то им на всю жизнь. Очень приставал об деньгах: я, говорит, вам после отдам; ну, да нет, так где же взять? Самому до крайности нужны, да нет, и занять не у кого. Я понимаю, на что ему нужны деньги. Ему на свадьбу, перед товарищами хочет себя показать. Так нет, брат, шалишь! На мотовство денег, хоть бы и были, так не дам. Нам пышности не нужно: чем скромнее, тем лучше. Коли понадобится что к свадьбе, так, говорю, у казначея вперед возьми, — не откажет. Говорил он с Верочкой или нет?
Анна Павловна. Нет еще.
Оброшенов. Так сегодня скажет. Да неужто она спит до сих пор?
Анна Павловна. Нет, должно быть, встала.
Оброшенов (у окна). Верочка!
Голос Верочки за сценой: «Сейчас, папаша! Я одеваюсь».
Ну как же, есть мне время тебя дожидаться! Высунь сюда рыльце! (Верочка выглядывает из окна, он ее целует.) Не спи долго, жениха проспишь! (Идет к калитке и читает.) «В сем доме отдаются три комнаты в мезонине».
Входит Гольцов.
А, Саша, здравствуй! Верочка! Саша пришел! (Уходит.)
Верочка за сценой: «Подождет, я еще не причесана!»
Явление второе
Анна Павловна и Гольцов.
Анна Павловна. Садитесь!
Гольцов садится.
Что вы скучный такой?
Гольцов. Дела плохи-с.
Анна Павловна. Стыдитесь! Разве женихи скучают?
Гольцов. А вы уж знаете?
Анна Павловна. Сейчас папенька сказывал.
Гольцов. Он-то меня обнадежил; не знаю, как Вера Павловна!
Анна Павловна. Это вы ее-то боитесь?
Гольцов. Не то что боюсь, а как-то робко. Ну, как Вера Павловна мне откажет!
Анна Павловна. Быть не может.
Гольцов. Дай-то бог! Смелости у меня нет, боюсь с барышнями разговаривать, очень я неловок.
Анна Павловна. Ведь разговариваете же вы?
Гольцов. О пустяках разговариваю, а как сказать, что влюблен?
Анна Павловна. Ничего, не робейте! Это не так страшно, как кажется. Только и горя у вас?
Гольцов. Нет-с. Никак не могу денег достать, а мне очень нужно.
Анна Павловна. На что вам?
Гольцов. Этого я не могу вам сказать-с; а только до зарезу нужны, хоть живой в гроб ложись.
Анна Павловна. Живете вы аккуратно…
Гольцов. Очень аккуратно-с, и в трактир никогда не хожу.
Анна Павловна. Много ли вы в год жалованья получаете?
Гольцов. Уж теперь полные триста рублей получаю.
Анна Павловна. Чего ж вам еще?
Гольцов. Не стал бы я напрасно говорить-с. Ей-богу, нужно-с, а достать негде.
Анна Павловна. У нас теперь тоже нет; мы сами нуждаемся.
Гольцов. Да верно ли это-с?
Анна Павловна. Что верно ли?
Гольцов. Что у Павла Прохорыча денег нет? Мне все говорят, что у него денег много, только он скупится, дать не хочет. А кабы он знал, какая мне надобность!
Анна Павловна. Как же вы можете сомневаться? Неужели мы вас станем обманывать!
Гольцов. Вы меня извините-с! Есть у меня один случай, да не знаю, удастся ли. Тут, по соседству у вас, живут два молодые человека, очень богатые, они родственники. Недоносков и Недоростков.
Анна Павловна. Знаю.
Гольцов. Обещали дать денег-с. Велели сегодня к ним завтракать приходить.
Анна Павловна. Вот и подите!
Гольцов. Пойду; только надежды мало, люди-то пустые; вернее, что от них ничего не получишь. Что тогда делать! Куда мне деваться! Анна Павловна, скажите мне по совести, как перед богом, есть у Павла Прохорыча деньги? Меня что-то сомнение берет.
Анна Павловна. Как вам не стыдно! Перестаньте! Что вы!
Гольцов (закрывая лицо руками). Ах, боже мой!
Анна Павловна. Что вы? Уж не плачете ли?
Гольцов. Кабы вы знали, что у меня на душе!
Входит Верочка и закрывает ему глаза.
Явление третье
Анна Павловна, Гольцов и Верочка.
Гольцов. Ах, Вера Павловна, это вы-с!
Верочка опускает руки.
Я и не слыхал, как вы вошли. (Целует руку.)
Верочка (целуя сестру). Что вы оба такие сердитые? Поссорились, что ли?
Анна Павловна. Какие ты глупости, душенька, говоришь! Из чего нам ссориться?
Верочка (Гольцову). Зачем вы так рано приходите? Не смейте так рано приходить!
Гольцов. А вы зачем так долго спите?
Верочка. Оттого долго, что я очень люблю спать. Когда спишь, всё лучше, а проснешься, всё хуже.
Анна Павловна. Нельзя же всю жизнь спать, душа моя!
Верочка. Отчего же нельзя? Так бы все спали, всякий бы видел во сне, что ему хочется, все бы были счастливы.
Анна Павловна. Ты забываешь, душа моя, что надо кушать что-нибудь.
Верочка. Ничего бы этого не нужно.
Анна Павловна. А что ж тебе нужно?
Верочка. А вот что: чтобы все, кто кого любит, всегда были вместе. Вот бы я, папаша, ты, Александр Петрович всегда бы и сидели вместе в одной комнате.
Анна Павловна. Немного же тебе нужно.
Гольцов. А разве вы меня любите?
Верочка. Вас? Да. Будто вы не знаете?
Анна Павловна. Почем же ему знать?
Верочка. Разве я вам не говорила? Так я вам скажу: я вас очень, очень люблю.
Анна Павловна. Какие ты глупости говоришь!
Верочка. Совсем не глупости. Как вас ваша маменька называла?
Гольцов. Саша.
Верочка (шепотом). Саша, Саша! (Громко.) Саша!
Гольцов. Что вам угодно?
Верочка (смеется). Нет, это я не вас. Я вас не могу так называть. Это я про себя. А вы меня любите?
Анна Павловна. Скажите, что нет.
Гольцов. Зачем же я буду лгать? Уж я лучше им правду скажу.
Анна Павловна. Да разве с ней можно серьезно разговаривать? А впрочем, говорите, пожалуй.
Верочка. Отчего же со мной серьезно нельзя разговаривать? Нет, вы говорите со мной серьезно! Я умею и серьезно разговаривать.
Гольцов. Я вас тоже очень люблю-с и уж говорил об этом вашему папеньке и сестрице, теперь остается только вам сказать.
Верочка. Папаше говорили и сестре говорили, теперь мне говорите!
Гольцов. Да-с, я и желаю с вами говорить! Я просил у папаши руки вашей, он мне велел к вам обратиться.
Верочка. Как? Что такое?
Гольцов. Руки вашей прошу-с.
Верочка (задумчиво). Нет, не надо.
Анна Павловна. Ну, вот видите!
Гольцов. Зачем же вы, Вера Павловна, хотите меня сделать несчастным?
Верочка. Нет, нет, я не хочу, чтоб вы были несчастны!
Гольцов. Так отчего же вы не хотите идти за меня?
Верочка. Нет, нет, ни за что не пойду! Вот еще! Зачем замуж идти? Я не хочу. Вы лучше так просто к нам приходите каждый день.
Анна Павловна. Вот и толкуйте с ней. (Уходя.) Не слушайте ее, она вздор говорит. (Уходит.)
Явление четвертое
Гольцов и Верочка.
Гольцов. Может быть, вы не верите любви моей?
Верочка. Нет, верю.
Гольцов. Или я сам вам не нравлюсь?
Верочка. Нет, нравитесь.
Гольцов. Так отчего же вы не хотите меня осчастливить?
Верочка. Оттого, что не хочу.
Гольцов. Ну, бог с вами! (Отходит к стороне.)
Верочка (про себя). Саша, Саша!
Гольцов. Вы смеетесь?
Верочка. И не думала смеяться. Подите сюда! Что я вам скажу!
Гольцов. Что вам угодно?
Верочка. Садитесь подле меня.
Гольцов. Извольте. (Садится.)
Верочка. Если я соглашусь за вас идти замуж, тогда вы будете моим женихом?
Гольцов. Да-с, сначала женихом, а потом мужем.
Верочка. Когда вы будете женихом, вы будете к нам каждый день ходить?
Гольцов. Каждый день-с.
Верочка. Что же вы будете делать?
Гольцов. То же, что и теперь-с.
Верочка. То же, что и теперь?
Гольцов. Только тогда мы будем короче знакомы, я буду называть вас Верочкой.
Верочка. А еще что?
Гольцов (смеясь). Целовать вас буду-с.
Верочка. Как целовать?
Гольцов. Как? Известно, как-с. Приду и скажу: здравствуй, Верочка! И поцелую.
Верочка. Как?
Гольцов. Да как же, право-с! (Конфузясь.) Вот так-с! (Целует ее.)
Верочка (помолчав). А говорить что будете?
Гольцов. Буду называть вас ангелом, милочкой. Будем сидеть обнявшись.
Верочка. Как?
Гольцов. Какие вы-с! (Обнимает ее.) Душенька моя, Верочка, я для твоего счастья жизни своей не пожалею!
Верочка. И мы всегда будем так?
Гольцов. Всегда-с.
Верочка. Всю жизнь?
Гольцов. Всю жизнь-с.
Верочка (с легким присутствием слез в голосе). Правду вы говорите?
Гольцов. Как перед богом-с! Поверьте душе моей!
Верочка (несколько времени молчит, потом обнимает и целует Гольцова). Саша, я хочу быть твоей женой!
Гольцов (целуя руку). Благодарю вас, Вера Павловна!
Верочка. Нет, не Вера Павловна, а Верочка.
Гольцов. Ну, хорошо, Верочка! Ах, как я рад, как я рад! А потом ты не скажешь, что не хочу замуж идти?
Верочка. Нет, никогда теперь не скажу, никогда!
Гольцов. Ну, Верочка, надо папеньке сказать! Ты меня извини, я тебя теперь оставлю на минуту. У меня еще дело есть. Я скоро приду. Прощай, Верочка! (Целует ее.)
Верочка. Прощай, Саша!
Входит Анна Павловна.
Явление пятое
Гольцов, Верочка и Анна Павловна.
Анна Павловна. Что она, все еще упрямится?
Гольцов. Нет-с, она согласна. Позвольте, Анна Павловна, ручку поцеловать! (Целует руку.) Теперь мы скоро родные будем-с. Я, Анна Павловна, пойду, куда говорил-с! Если бы еще это удалось, я бы сегодня был совершенно счастлив-с.
Анна Павловна. Ну, дай бог вам успеха. Прощайте!
Верочка. Прощай, Саша! (Целует Гольцова.)
Он уходит.
Анна Павловна. Верочка! Верочка! Это что еще за новости! Что-то скоро, моя милая!
Верочка. Я всегда его буду Сашей звать и целовать.
Анна Павловна. Понравилось?
Верочка. Да, понравилось.
Анна Павловна. Верочка, слушай, душа моя! Согласись сама, ведь это неловко.
Верочка. Нет, очень ловко. Не знаю, как тебе, а мне очень ловко. (У ходит.)
Анна Павловна (вслед ей). При мне-то нужды нет; только ты при чужих людях не вздумай!
Входит Хрюков, Анна Павловна кланяется ему.
Явление шестое
Анна Павловна и Хрюков.
Хрюков. А крыса приказная дома аль нет?
Анна Павловна. Папенька, должно быть, в комнате. Я позову его.
Хрюков (садясь). Мне ведь не родить: я и подождать могу. А может, тебе моя компания не нравится? Ну, уж позови отца, коль тебе противно со мной сидеть!
Анна Павловна. Нисколько не противно.
Хрюков. Разве я не вижу, что ты нос-то отворачиваешь? Не красавец я, это что говорить!
Анна Павловна. Мне решительно все равно.
Хрюков. Я вот прожил век и без красоты, стало быть без нее обойтись можно. Как ты об этом думаешь? А насчет того, что ежели полюбить меня, так это только стоит мне захотеть. За тем только и дело стало, чтоб мне захотеть. Вот и все!
Анна Павловна. Не понимаю я вас.
Хрюков. Я не маленький, вашу братью хорошо раскусил: знаю, что вам нужно. Ты не сердись! Ты меня узнай прежде! Я человек дорогой, когда захочу мошной тряхнуть. Меня в те поры ничто не удержит, ни на кого не посмотрю! Про меня говорят, что я скуп; так это врут. Я для себя, для своего удовольствия, денег не жалел. Да ежели и теперь какая блажь в голову придет, тоже не пожалею.
Молчание.
Я молодца тут встретил, у ворот; у вас, что ль, был?
Анна Павловна. У нас.
Хрюков (строго). А зачем он у вас был?
Анна Павловна. Он Верочкин жених.
Хрюков. Писарек, должно быть, из суда, какой-нибудь плохенький? По обличью-то показывает. Так, что ли?
Анна Павловна. Да, он служит.
Хрюков. Ну уж, я сейчас вижу, что за птица. Парнишка из себя не видный, гляди не каждый день досыта и ест-то.
Анна Павловна. Молод еще очень.
Хрюков. Голь, надо полагать, непокрытая. Грабить еще не знает как. Где ему знать, как надо грабить! А вы за такого отдавайте, который грабить знает.
Анна Павловна. Зачем ему грабить? Он жалованье получает.
Хрюков. А много ли?
Анна Павловна. Триста рублей. Да мы за Верочкой дом даем. Жить можно будет. Вот только бы ему теперь к свадьбе очень нужно деньжонок.
Хрюков. А сколько?
Анна Павловна. Только триста рублей.
Хрюков. Только! Шутила ты, что ли! Триста рублей! Ведь это по старому счету тысяча с лишком.
Анна Павловна. Конечно, у кого нет, тому и рубль дорог; а все-таки, по нынешнему времени, триста рублей небольшие деньги.
Хрюков. А ты попробуй-ка их достать, так вот тогда и узнаешь, велики ли деньги. Вот пусть он, жених-то ваш, сунется к кому-нибудь просить: тогда и увидишь, что ему скажут.
Анна Павловна. Ведь ему нужда крайняя. Если б у меня были деньги, я, кажется, сейчас бы все отдала.
Хрюков. Как нет-то денег, так все так рассуждают.
Анна Павловна. А если б мы у вас попросили? Что для вас значат триста рублей!
Хрюков. Может, для меня и триста тысяч ничего не значат; а все-таки я не дам. Взаймы я не даю, на это есть процентщики. Тому принеси верный залог, так сколько хочешь денег даст. А ежели дать так, на бедность, так по триста рублей я тоже не подаю. Рубля три дам к празднику, к большому. Ведь ишь ты каторжный народ какой! Жалованья грош, деньжонок своих нет, а он жениться да на бедность побираться! Точно для него так у всякого деньги и приготовлены. Пожалуйте, мол, берите! Не нужно ли вам еще чего-нибудь? Оглашенные, право оглашенные!
Анна Павловна. Ему обещали дать.
Хрюков. Как же, дадут! Держи карман-то! Обыкновенно посмеяться хотят, насмешку сделать.
Анна Павловна. Что же тут смешного?
Хрюков. Да как же не смешно! Человек бегает по улицам, ищет триста рублей! Самому-то цена грош, а он воображает, что ему кто-нибудь триста рублей поверит. Как тут не смеяться! Это ужасно смешно! «Дайте триста рублей!» А сам-то ты много ли стоишь? Ничего! Вот увидишь, что над ним шутку какую-нибудь сделают. Уж очень способно, сам лезет.
Анна Павловна. Какую же шутку?
Хрюков. Дураком поставят! Да и за дело! Не будь глуп, не смеши людей.
Анна Павловна. Он коли займет, так отдаст непременно
Хрюков. Да, может, и отдаст; да кто ж поверит, что он отдаст. А ведь я было подумал, что он к тебе ходит.
Анна Павловна. Зачем ко мне?
Хрюков. Зачем? Кто тебя знает? Я думал, уж не ты ль хочешь замуж идти, аль, может, так по душе пришелся.
Анна Павловна. Я замуж не пойду.
Хрюков (подходит к ней). Не пойдешь? Что ты?
Анна Павловна. Нет, не пойду. Во-первых, уж я в летах; во-вторых, папеньку не захочу одного оставить. Верочка выйдет замуж, переедет от нас, с кем же папенька останется?
Хрюков. Да, и не оставляй отца! Не оставляй! Что хорошего! Грех будет, грех! И живите тут скромненько, солидно.
Анна Павловна. Я и всегда так живу.
Хрюков. Ну, и умница! умница! (Гладит ее по голове.) И чтоб не ходил к вам никто, особенно молодые люди, чтоб разговору не было!
Анна Павловна. Какой может быть про меня разговор!
Хрюков. Ну да, ты скромная, умная девушка! Нешто я не вижу! А все-таки лучше. Нет, ты не ходи замуж, не ходи! Так лучше проживешь, я тебе говорю. А денег, что ты говорила, я дам. Отцу не дам и жениху не дам, тебе дам. Никому не дам, а тебе дам, в твои руки. Что хочешь, то и делай с ними. Я завтра зайду поговорить с тобой. Ну, вот и понимай, как хочешь!
Входит Оброшенов.
Явление седьмое
Анна Павловна, Хрюков и Оброшенов.
Хрюков. Эй, ты, приказная строка! Мне тебя нужно, брат.
Оброшенов. Что нужно, батюшка, Филимон Протасьич? Батюшка, что нужно? приказывайте!
Хрюков. Да ты полно по-сорочьи-то разговаривать! Дело есть.
Оброшенов. Приказывайте рабу вашему, приказывайте!
Хрюков. Где ты пропадал? А вот теперь, видишь ты, мне некогда с тобой разговаривать. Ты забеги как-нибудь!
Оброшенов. Вы только вздумайте дома: «вот кабы Павел Прохоров пришел!» И посылать не надо. Вы только вздумаете, а я тут, тут, тут.
Хрюков. Ах ты тетерев лохматый! Посмотри-ка в калитку, нет ли кого на улице?
Оброшенов. Зачем, батюшка, родной ты мой?
Хрюков. Зачем? Ах ты голова с мозгом! А затем вот, чтоб не видали, что я у тебя был.
Оброшенов. Отец и благодетель! Да что ж я, прокаженный, что ли, какой?
Хрюков. Эх! До старости ты, брат, дожил, а ума не нажил. Неужели кто подумает, что я к тебе хожу! Зачем я к тебе пойду, какие такие у нас дела с тобой! Нужно мне тебя, так только свистнуть стоит, ты и прибежишь как угорелый. Всякий это понимает. Вон что подумают! — видишь? (Показывает на дочь). Скажут: «Старый шут любовницу завел». А у нас народ какой? Сейчас на смех подымут. А для меня это мараль.
Оброшенов. Шутник, шутник, шутник! Я не сержусь. (Дочери.) И ты не сердись! Шутник, шутник! (Отворяет калитку.) Есть ли в поле жив человек? Ни души не видно.
Хрюков. Ну, прощайте! (Идет к калитке.)
Анна Павловна. Прощайте!
Оброшенов (на ухо Хрюкову). Кукареку!
Хрюков. Ах, ты! Провалиться тебе! Испугал как! Отец-то у тебя шут с гороху! (Уходит.)
Явление восьмое
Анна Павловна и Оброшенов.
Анна Павловна. Лучше б он к нам не ходил.
Оброшенов. Что ты, что ты, бог с тобой! Он благодетель, кормилец наш. Случится, деньги все подойдут, взять негде, а это с нами часто бывает, я сейчас к нему, как в свой карман. Конечно, я ему после заработаю; да где ж ты теперь таких людей найдешь! Ты знаешь ли, сколько я у него по мелочам-то забрал? То-то оно и есть!
Анна Павловна. Отчего же он со мной так дурно обращается?
Оброшенов. Отчего? Оттого, что благодетель всему семейству. Как ты не понимаешь! А ты смейся! Вот как я. Он тебе скажет что-нибудь, а ты: хи-хи-хи да ха-ха-ха! Оно все легче, не так обидно.
Анна Павловна. Папенька, мне что-то странно: он мне денег предлагал.
Оброшенов. Каких денег?
Анна Павловна. Давеча Александр Петрович говорил, что ему необходимо нужно денег. Я проговорилась при Хрюкове; он обещал дать мне: отцу, говорит, не дам, а тебе дам.
Оброшенов. Гм… Нет, брат, лучше не бери!
Анна Павловна. Я и не возьму.
Оброшенов. Они денег-то дадут, да потом не рад будешь жизни, что взял у них. Эх, благодетели, благодетели! А все-таки без них нам жить нельзя на свете. Уж разумеется, если б я был с состоянием, я б этого благодетеля к себе на порог не пустил. Однако пойти к нему; что ему там надо. Фрак надену для учтивости; вот, мол, как тебя уважают.
Уходят в дом.
В калитку входят: Гольцов, выпивши; Недоносков и Недоростков, заглянув в калитку и видя, что никого нет, входят.
Явление девятое
Гольцов, Недоносков и Недоростков.
Недоносков. Ты, Саша, не робь!
Недоростков. Валяй, значит, да и кончено дело!
Гольцов. Я робею? Никогда! Я сейчас ему все…
Недоносков. Что тебе занимать? Ведь отдавать надо будет.
Недоростков. Мы бы дали, слова не сказали; да зачем у чужих, когда у него много?
Недоносков. Он тебя надуть хотел.
Недоростков. Да не на того напал. Ты ведь, Саша, голова!
Недоносков. Еще бы Сашу-то обмануть! Да тот трех дней не проживет, кто его обманет.
Недоростков. Сашка плут!
Гольцов. Нет, уж меня не надуешь! Шалишь!
Недоносков. Он видит, что ты влюблен, ну и прижимает.
Недоростков. Он воображает, что на дурака напал.
Недоносков. Ты ему прямо: давай, мол, денег; а то так и не надо. У него денег много, он сам сказывал.
Недоростков. У меня, мол, другая невеста есть, и шабаш.
Гольцов. Да, ишь вы разгулялись! Чтоб я Верочку-то оставил? Да никогда!
Недоносков. Да что — Верочка, Верочка! Ты поедем с нами; мы тебе такую невесту, значит, покажем… на редкость.
Гольцов. Не поеду.
Недоростков. Съедят, что ль, тебя? Ты погляди только! Примут как! Первый сорт.
Гольцов. Да ну, хорошо.
Недоносков. А ты, Сашка, бедовый!
Недоростков. Уж я тебе говорил, что парень — нашего поля ягода. Ты скорее, мы ждем.
Недоносков. Еще б ему стаканчик!
Недоростков. Нет, в самую припорцию. У меня на это размер верный: в самый раз.
Уходят.
Гольцов. Он думает, что я влюблен, а как же мне? У меня такая крайность!.. Где ж я?.. Я не могу.
Входят Оброшенов и Анна Павловна.
Явление десятое
Гольцов, Оброшенов и Анна Павловна.
Оброшенов. А, Саша, друг любезный, ты здесь?
Гольцов. Я за деньгами.
Оброшенов. Что?
Гольцов. За деньгами.
Оброшенов. За какими деньгами?
Гольцов. Какие деньги? Ха-ха-ха! Триста рублей.
Оброшенов. Что?
Гольцов. Триста рублей.
Анна Павловна. Молчите! Что вы! Завтра я вам, может быть, денег достану; а теперь ступайте домой!
Гольцов. Завтра! Значит, правда, что у вас есть деньги. Завтра! Нет, это дудки!
Анна Павловна. Перестаньте! Ступайте домой!
Гольцов. Оставьте, пожалуйста, я с вами не разговариваю.
Анна Павловна. Папенька, что с ним сделалось?
Оброшенов. Саша! Саша! Не надо, не надо! Всякие шутки прочь! Ты еще молод, молод, любезный!
Гольцов. Да-с, обмануть хотели. Он влюблен… без денег возьмет, а у вас денег много… Пожалуйте денег, а не то…
Оброшенов. А то что? Ну, что? говори.
Гольцов. Не надо ничего… вот и все…
Оброшенов. А кто плакал вот здесь, на этом месте, руки мои целовал, чтоб я Верочку отдал? А теперь не надо?
Анна Павловна. Папенька, потише; а то Верочка услышит.
Оброшенов. Что я тебе говорил? Что я тебе говорил? Что ты молод, не умеешь на свете жить. Вот так оно и вышло. Еще ничего не видя, ты пьяный в дом лезешь да шумишь тут! Что же это ты делаешь с своей головой?
Гольцов. Что вы с моей головой делаете? Мне теперь либо повеситься, либо… другую невесту искать с деньгами.
Верочка сходит с крыльца.
Явление одиннадцатое
Оброшенов, Анна Павловна, Гольцов и Верочка.
Оброшенов. Хорошо, Саша, хорошо! Ну, бог с тобой! Нам, брат, денег взять больше негде.
Гольцов. Павел Прохорыч, дайте денег, не скупитесь… а то смотрите: мне сватают.
Верочка. Я сама не пойду за него ни за что на свете! Папаша, я с тобой останусь, я ни за кого не пойду.
Гольцов. А давеча-то что?
Верочка. Папаша, прогони его.
Гольцов. Кого это? Меня-то?
Верочка. Папаша, он меня давеча здесь целовал, обнимал, говорил, что всю жизнь так любить будет. Что же он теперь делает?
Оброшенов. Как же ты, мальчишка…
Верочка. Я его так полюбила…
Оброшенов. Слышишь ты, полюбила.
Верочка. Папаша, я сама виновата. Зачем я такая глупенькая девочка, что меня можно обманывать! Теперь уж я никому не буду верить. И ты, папаша, не верь! А то и тебя будут обманывать.
Оброшенов. Слышишь ты, слышишь?
Анна Павловна. И вам ее не жалко!
Гольцов. А ему разве нас с Верочкой жалко? Деньги есть, а не хочет дать.
Оброшенов. Как ты смеешь…
Гольцов. Кабы не было денег! А то есть, и не дает. А я так люблю, так люблю.
Оброшенов. Молчи, молчи! Видим мы, как ты любишь-то! Поди отсюда!
Гольцов. Что ж это такое? Вы меня гоните, и вы меня гоните? Вам не жалко меня, что я совсем погибаю. Я ведь погибаю!
Верочка. Нет, мне вас жалко. Папаша, не гони его. Он сам сейчас уйдет.
Гольцов. Зачем же я уйду?
Верочка. Вам очень стыдно станет, что вы нас обманули.
Анна Павловна. Вы только вспомните, что вы наговорили.
Гольцов. Боже мой! Что же это со мной сделали? (Стоит молча.) Простите меня. Прощайте! (Уходит.)
Оброшенов. Вот поди, узнай человека-то! Эка беда-то! Где ж бы мне теперь тебе жениха-то поискать?
Верочка. Я, папаша, не пойду ни за кого, кроме него! (Бросается на грудь отцу.) А за него тоже не пойду… он не стоит.