Уничтожение в 1853 году основных морских сил Турции русской эскадрой под командованием вице-адмирала П. С. Нахимова в синопском морском бою было последней славной победой русского парусного флота. Вступившие в войну на стороне Турции развитые капиталистические страны Англия и Франция имели уже сильный винтовой флот.
Русские парусные корабли не могли противостоять значительно более быстроходным, вооруженным дальнобойной артиллерией, паровым кораблям противника. К тому же морские силы союзников в Черном море превосходили русские и в количественном отношении. Несмотря на блестящие качества личного состава Черноморского флота, руководимого талантливыми флотоводцами — адмиралами П. С. Нахимовым, В. А. Корниловым, В. А. Истоминым, — действия русских кораблей были парализованы. Флот сосредоточился в Севастополе. Крепостническая, самодержавная Россия расплачивалась за свою политическую, военную и техническую отсталость. Когда союзники высадились в Крыму и двинулись на Серастополь, большая часть флота была затоплена с целью преградить вход в севастопольскую бухту. Орудия, снятые с кораблей, были установлены на укреплениях. Моряки ушли на берег защищать город.
Героическая стойкость защитников Севастополя изумила весь мир. Одиннадцатимесячная оборона Севастополя измотала англо-французскую армию. В безрезультатных штурмах города союзники несли большие потери. Севастополь заставил Англию и Францию отказаться от широких планов ведения войны и сыграл значительную роль в том, что Россия добилась сравнительно благополучных условий мира.
Опубликованные в журнале «Современник» рассказы о защитниках Севастополя, написанные молодым офицером, участником обороны Львом Толстым, читались передовыми людьми с чувством законной гордости.
Все же война была проиграна. Севастополь пал. Черноморский флот перестал существовать.
Мирный договор, заключенный в 1856 году в Париже, нанес сильный удар царской России.
Один из пунктов договора лишал Россию права строить на Черном море военные корабли. Восстановить Черноморский флот, таким образом, Россия не могла.
Между тем реформы 1861–1874 гг. при всей их самодержавной ограниченности вызвали к жизни придавленные крепостническими отношениями общественные силы. По всей громадной Российской империи начинается коренная ломка старого, укладывание нового.
Эта ломка старого и укладывание нового отразилась и на флоте, создав перспективы быстрого его развития и технического совершенствования. Огромная работа по реорганизации флота, благодаря талантливости и инициативности передовых представителей русского народа на флоте, осуществлялась более оригинальными методами и смелее, чем в странах Западной Европы.
Один за другим появляются смелые технические проекты. На страницах «Морского Сборника» того времени из номера в номер публикуются сообщения об изобретениях морских офицеров. Адмиралы А. А. Попов и Г. И. Бутаков, ломая унизительную традицию, решительно поднимают голос против раболепного, некритичного отношения к преимуществам иностранной военно-морской тактической и изобретательской мысли.
Постепенно, — с развитием промышленности, создаются новые классы мощных по тому времени боевых кораблей (паровых, обшитых броней), появляется дальнобойная артиллерия, совершенствуется созданное впервые в России минное дело, возникают новые боевые средства, разрабатывается впервые в мире тактика броненосного флота.
Одновременно, в связи с отменой крепостного права и проведением военной реформы, устанавливаются новые принципы обучения личного состава флота, изменяется система комплектования, возникают новые отношения между офицерским и рядовым составом флота. Но наряду с возникающим новым существовало и боролось за старое все отживающее, консервативное, реакционное. Прежде всего цеплялись за старое на флоте представители феодально-крепостнических кругов. Бороться с ними было трудно. Они составляли верхушку флота, занимали в нем командные посты.
Все же Балтийский флот реорганизовался довольно быстро и представлял к концу шестидесятых годов уже серьезную боевую силу.
На Черном море военного флота не существовало. По предложению адмирала Ф. П. Врангеля[20] было решено строить винтовой быстроходный. торговый флот. В 1857 году основывается, завоевавшее вскоре широкую популярность, Русское общество пароходства и торговли (РОПИТ). Общество обслуживало порты Черного и Средиземного морей.
Однако, как бы быстроходны и маневренны ни были пароходы РОПИТ'а, замена ими в случае необходимости военных кораблей представлялась невозможной.
Россия искала случая избавиться от тягостных условий Парижского договора. И такой случай, наконец, настал. Удачно воспользовавшись поражением Франции в франко-прусской войне (1870–1871 гг.), Россия заявила об отказе от выполнения договора и стала сооружать на Черном море военные корабли.
Борьба за обладание Черным морем возобновилась. Однако увеличение русских морских сил шло медленно. Строительство свелось к сооружению адмиралом Поповым, при участии лейтенанта Макарова, плоскодонных круглых тихоходных «поповок». Имевшие некоторое значение в качестве пловучих береговых батарей для защиты портов, «поповки» совершенно не годились для боя в открытом море. Было на Черном море еще несколько тихоходных деревянных корветов и железных шхунок, но для серьезного боя они не могли быть использованы. Пароходы РОПИТ'а, обладавшие хорошим по тем временам ходом, и колесная царская яхта «Ливадия» — вот все, что плавало под русским флагом в Черном море.
Вновь приступать с такими средствами на море к разрешению одного из двух «основных вопросов» своей внешней политики царское правительство не решалось.
А этим «основным вопросом» был вопрос о проливах, и Константинополе. Еще Николай I, называя султанскую Турцию «больным человеком», предлагал Англии разделить ее. Царь выговорил право обосноваться в Константинополе за уступку Англии принадлежащих Турции Египта и района Суэца. Англия, отлично понимая, что утверждение России в Константинополе парализует британские торговые пути в Средиземном море, распространит русское влияние на Балканы и страны Ближнего Востока и нанесет непоправимый удар английским колонизаторским интересам, резко отказалась от такой сделки. С тех пор традиционной политикой Англии стала поддержка Турции против России. Поэтому Англия и приняла деятельное участие в войне 1853–1856 гг.
Потерпев поражение в Восточной войне, царское правительство вовсе не собиралось отказываться от своих планов на Ближнем Востоке и Балканах.
В начале семидесятых годов внещне-политические обстоятельства сложились для царской России благоприятно. Франция Наполеона III была разгромлена в 1870 году Пруссией, Англия, оставшаяся без своего союзника, не рисковала снова выступить в «защиту» Турции. Дипломатической поддержкой или, во всяком случае, нейтралитетом бисмарковской Пруссии, объединившей после франко-прусской войны многочисленные княжества в единое государство, царская дипломатия себя обеспечила. На Балканах и Ближнем Востоке руки у царской России были развязаны.
И несмотря на то, что Россия к новой войне с Турцией не была готова, обстоятельства заставили ее начать эту войну.
Ближайшим поводом к русско-турецкой войне 1877–1878 гг. послужили события в балканских странах, находившихся под владычеством Турции.
Летом 1875 года произошло восстание христианского населения против гнета и поборов турок, сначала в Герцеговине, а затем и в Боснии. Идея национального объединения всего южного славянства под главенством России пропагандировалась уже давно. Именно потому восставшие встретили горячее сочувствие и обещание вооруженной поддержки со стороны Сербии и Черногории. В России восстание также встретило живой отклик в обществе. В особенности в среде славянофилов, возглавляемых Иваном Аксаковым.
Борьба на Балканах разгоралась. В мае 1876 года восстание вспыхнуло и в Болгарии, где тайный национальный комитет объявил, что пробил час освобождения болгар от ненавистного турецкого ига. Турецкие войска со зверской жестокостью подавили восстание. В одном Филиппопольском округе они в несколько дней вырезали двенадцать тысяч человек.
Резня в Болгарии произвела потрясающее впечатление на общественность Европы и России и была умело использована царской дипломатией.
Война славянских народов во главе с Россией против турок казалась неизбежной. Однако была сделана лицемерная попытка уладить дело миром. Канцлеры трех империй — Горчаков (Россия), Бисмарк (Германия), Андраши (Австро-Венгрия), — собравшись в Берлине, разработали так называемый «Берлинский меморандум», по которому от Турции требовалось проведение реформ в пользу христианского населения балканских стран. Эти требования были составлены так, что, осуществив реформы, Турция становилась объектом международного контроля, в котором России принадлежала руководящая роль. Англия вновь встала на путь дипломатической «защиты» Турции. Во всей своей остроте снова выявились противоречия между английскими и русскими интересами на Ближнем Востоке. В России впрочем отлично понимали, что на этот раз Англия вступить в войну на стороне Турции не решится.
Угрозы, раздававшиеся по адресу России в английском парламенте, не имели силы. У Англии не было союзников. Все же, несмотря на выгодную внешне-политическую ситуацию, начинать войну царская Россия не решалась. Причины этой нерешительности были серьезными. После некоторого упадка, с начала семидесятых годов в России усилились революционные настроения. В связи с развитием промышленности в промышленных центрах России возникает рабочее движение, неудержимо растет количество стачек. В деревнях усиливаются волнения среди крестьян, борющихся против крепостнических пережитков, сохранившихся под прикрытием половинчатой в своей основе, реформы 1861 года. Не подготовлена к войне была Россия и в военно-экономическом отношении. Только в 1874 году начала осуществляться военная реформа, и результаты ее еще не успели сказаться на боевых качествах армии. На главном морском театре будущей войны — в Черном море — Россия почти не имела флота. Перевооружение как армии, так и флота только начиналось.
Царское правительство прекрасно понимало, что поражение в этой новой войне приведет к новому революционному взрыву в стране, так же, как это произошло после Восточной войны, заставившей приступить к реформам. Поэтому царская дипломатия действовала осторожно, стараясь выиграть время для подготовки к войне, оттягивая ее начало. С другой стороны, упустить удобный момент не хотелось. Находясь в таком сложном положении, Россия поощряет к выступлению Сербию, негласно обещая ей военную помощь.
В июне 1876 года Сербия объявила Турции войну. Во главе сербских войск встал отставной русский генерал Черняев. Вначале действия сербов развивались успешно, но турки, получив в октябре значительные подкрепления, стали теснить сербов. Сербии грозил разгром. России ничего не оставалось как вступить в борьбу. 12 (24) апреля 1877 года война была объявлена.
Однако военные действия начались лишь в конце июня, когда русская армия переправилась через Дунай.
На сухопутном театре Россия располагала значительными силами и обладала большими ресурсами. Но что можно было противопоставить противнику на море? Кроме небольших коммерческих пароходов — почти ничего. Между тем турецкий флот насчитывал в 1877 году пятнадцать броненосцев от двух до девяти тысяч тонн водоизмещением, пять винтовых фрегатов, тринадцать винтовых корветов, семь бронированных канонерок и восемь мониторов. Помимо этого, в составе турецкого флота было еще большое число парусных кораблей.
Турецкие корабли, казалось, свободно и безопасно могли курсировать по морю, вплотную подходить к русским портам и приморским городам, обстреливать их, уничтожать пароходы, совершать десантные операции.
Перед русскими моряками на Черном море встала задача парализовать турецкий флот, заставить его отказаться от активных действий, укрыться в свои порты.
До сих пор такая задача решалась только при помощи сильного, превосходящего морские силы противника, или по крайней мере равноценного им, но обладающего другими преимуществами флота. Но его как раз не было. Оставалось одно: легкие коммерческие пароходы Русского общества пароходства и торговли (РОПИТ) превратить в военные корабли, чтобы они могли вести бой с турецкими броненосцами и топить их. Задача казалась неразрешимой. Однако среди русских моряков нашлись люди, взявшиеся ее осуществить. И таких людей было немало. Но из представленных предложений и проектов выделились только два, как наиболее серьезные и обоснованные. То были проекты H. H. Баранова и лейтенанта С. О. Макарова.
Идея первого проекта заключалась в установке сильных артиллерийских орудий на укрепленные палубы пароходов и создании таким образом хотя и уязвимых, но быстроходных крейсеров.
Второй проект, несравненно более оригинальный и смелый, преследовал цель парализовать боевую силу турок минным вооружением. Иными словами, предлагалось достичь с помощью малых и несложных средств наибольшего военного эффекта.
Мысль применить мины в войне на море в сущности не была новостью. Вопрос о подводных минах получил в России развитие еще в начале XIX века, благодаря работам выдающегося русского ученого, члена-корреспондента Академии наук, изобретателя электротелеграфа Павла Львовича Шиллинга[21], предложившего применить для взрыва подводных мин гальванический ток. В последующей успешной разработке некоторых вопросов минного дела в России достигли крупных результатов академик Б. С. Якоби[22], изобретатель подводной лодки и самодвижущейся мины И. Ф. Александровский[23], лейтенант Азаров и другие. Их изобретения дали возможность использовать минное оружие на море еще во время Крымской войны, когда русский флот, впервые в истории, дал блестящий образец массового применения подводных фугасов для защиты побережий на Черном море, на Балтике, а также в устьях Дуная, Днепра и Днестра.
После окончания Восточной войны новое оружие получило быстрое развитие. Для подготовки специалистов минного дела в Петербурге была открыта «Технико-гальваническая школа», специально для саперов, где обучались также и морские офицеры. В конце 1874 года в Кронштадте был учрежден «Минный офицерский класс» с минной школой для матросов.
Новая отрасль военно-морского дела привлекла к себе немало способных моряков. Появились изобретатели. Капитан-лейтенант Бурачек предложил устанавливать на баркасах откидные шесты с укрепленными на них минами для атаки неприятельских кораблей. Заинтересовавшись этим изобретением, адмирал Бутаков приказал испробовать откидные шесты на опыте таранного боя. Опыты дали хорошие результаты и послужили образцом для последующих изобретателей, применявших мины в качестве орудия нападения.
Нет никакого сомнения, что Макаров, создавая свой проект использования минного оружия, знал об изобретениях своих предшественников и во многом использовал их достижения. Проект Макарова заключался в предложении парализовать действия турецкого флота с помощью беспалубных катеров, снабженных минами, как средством нападения. Однако ничтожный по размеру беспалубный минный катер не смог бы, разумеется, совершать сколько-нибудь значительные переходы. И вот Макарову приходит поистине блестящая мысль, далеко опередившая свое время. Он задается вопросом: нельзя ли в помощь катеру, в качестве транспортного средства, дать самый быстроходный пароход РОПИТ'а? Пароход может вести катер на буксире или подымать его с помощью талей и боканцев[24] на палубу. Первый способ мало практичен: на волне катер будет захлестывать, буксирный канат может лопнуть, к тому же всякий буксир замедляет ход парохода, что весьма нежелательно, особенно в условиях боевых действий. Остается второй способ. Имея на борту один или несколько легких катеров, снабженных минами, пароход незаметно ночью подходит к неприятельской эскадре, становится в некотором расстоянии от нее и спускает на воду минные катера. Катера внезапно атакуют неприятеля, после чего немедленно возвращаются на свою базу и их поднимают на борт; пароход дает полный ход и возвращается в ближайший отечественный порт.
Мысль Макарова, предварившая современную идею пловучей базы для торпедных катеров, вначале не нашла ни в ком сочувствия, до такой степени она казалась «неприемлемой». Но Макаров, обладавший уже опытом в продвижении изобретений, действовал энергично и настойчиво. С осени 1876 года он стал осаждать начальство записками, докладами и представлениями, всячески доказывая, что при данных условиях полной безнадежности войны на море проект следует испробовать.
О том, сколько сил и энергии ушло на борьбу с рутиной и недоброжелательностью, хорошо свидетельствуют слова самого Макарова: «Вряд ли, — пишет он, — за всю жизнь я проявил столько христианского смирения, как за эти 2 месяца. Иной раз не только язык — руки! — так и чесались!»
Дело все же не двигалось с места, пока Макаров не нашел поддержку в лице главного командира Черноморского флота адмирала Н. А. Аркаса[25]. Проект направили на утверждение в Петербург, и после обычной канцелярской волокиты Макарову поручили его осуществить. В распоряжение Макарова был предоставлен лучший пароход Русского общества пароходства и торговли «Великий князь Константин», на котором был поднят военный флаг. Макарова назначили его командиром.
Получив все полномочия, он с необычайной энергией принялся за осуществление своего проекта. Прежде всего он подобрал из добровольцев офицеров и команду. Уже через две недели после своего назначения командиром Макаров в донесении адмиралу Аркасу подробно сообщает о проделанной работе по превращению парохода из коммерческого в военный, специально приспособленный для минных атак. Всего больше хлопот доставили подъемные сооружения для четырех минных катеров, которые должен был нести «Константин». Макарова очень беспокоил недостаток на корабле мин. Они почти отсутствовали.
Самодвижущиеся мины (торпеды) в то время были новостью[26]. С превеликими трудностями Макарову удалось получить несколько таких мин только в июле 1877 года.
Макаров докладывал Аркасу, что в порядке подготовки «Константина» к боевым действиям заготовлено и окончательно опробовано двенадцать мин Трумберга, пятнадцать буксирных, десять шестовых шлюпочных; сделано четыре буксирных шеста для парохода; сделаны приспособления для их буксировки с вьюшками, блоками и проч.; сделаны, но не установлены еще два носовых минных шеста для парохода.
Донесение Макарова, рассказывающее о том, как обыкновенный торговый пароход превращается в грозный боевой корабль, является интереснейшей страницей из истории развития минного дела в России. Макаров впервые, с помощью самых примитивных средств, и во время войны, осуществлял то, что впоследствии послужило отправным толчком к созданию нового типа военных кораблей — миноносцев. Опыт русских моряков в турецкую войну, успехи их минных катеров на Черном море и на Дунае послужили мощным толчком к повсеместному развитию минного дела на флоте. Приоритет русской технической мысли здесь неоспорим.
Боевая задача, которая возлагалась на макаровские минные катера, состояла в том, чтобы атаковать неприятеля, пуская в ход, смотря по обстоятельствам, два рода мин: шестовые и буксируемые. Первые укреплялись на концах деревянных шестов, длиною от шести до девяти метров, опущенных с носовой части катера в воду. Взрывчатым веществом служил пироксилин. Чтобы нанести решительный удар неприятельскому кораблю, нужно было ночью незаметно подойти к нему почти вплотную, то есть на расстояние длины шеста, и ударить шестом в корпус. Взорванная на глубине около двух с половиной метров от ватерлинии, в том месте, где корабль не был защищен броней, мина производит огромную пробоину и выводит корабль из строя или топит его.
Буксируемые крылатые мины Макарова прикреплялись на длинном тросе к корме катера. В этом случае тактика нападения на вражеский корабль заключалась в том, что катер резким поворотом у борта или под кормой неприятельского корабля наводил буксируемую мину на цель. Взрыв происходил от соприкосновения с корпусом корабля или с помощью электрического тока. Для успешного выполнения всей этой сложной операции необходимы были исключительная крепость нервов, смелость, ловкость и самообладание. Малейшая непредвиденная случайность, неловкость в маневрировании, набежавшая волна — могли не только сорвать все дело, но и взорвать катер. Макаров все это прекрасно понимал. Он подобрал себе в помощники людей, испытанных в опасностях. Все это были добровольцы. «С такими помощниками, — писал Макаров, — я не задумаюсь идти на самую большую опасность». Он разработал подробный план действий, исключительно смелых и рискованных.
Вот как рисует Макаров картину нападения на неприятельскую эскадру по этому плану.
Когда неприятель обнаружен, все четыре катера спускаются на воду и на буксире «Константина», стараясь быть незамеченными, подходят к кораблям противника. В случае если «Константин» будет сам обнаружен, то он дает полный ход и направляется вдоль линии неприятельских судов. Поравнявшись с первым неприятельским кораблем, первый катер отдает буксир, поравнявшись со вторым кораблем, то же проделывает второй катер, и т. д. Расставшись с последним, четвертым, катером и предоставив им действовать самостоятельно, «Константин», вооруженный пятью шестовыми минными аппаратами, сам начинает наносить смертельные удары вражеским кораблям. Каждый из катеров, взорвав мину под судном, производит нападение на другое судно, пока не израсходует всех мин. Вся атака должна совершаться возможно быстрее. Выполнив задание, все катера возвращаются к своей базе, берутся на буксир, после чего «Константин» полным ходом направляется в безопасное место, где и подымает катера на палубу.
Действительность, как вскоре выяснилось, отличалась от нарисованной Макаровым картины. Не получившие еще боевого опыта в минном деле, русские моряки не могли, конечно, предвидеть всех подробностей сложного и крайне опасного дела и вначале допустили ряд промахов.
Макарова нередко называли фантазером, — настолько смелыми казались некоторые из его проектов. Но смелость у него всегда сочеталась с величайшей осмотрительностью и продуманностью всех деталей затеваемого им дела. Составив в своем воображении идеальную картину минной атаки на турецкие броненосцы, Макаров приступил к самой тщательной подготовке технического оборудования корабля-матки и к тренировке экипажа.
«Техническая часть подъема катеров была проста и настолько удобна, что все паровые катера с полным минным вооружением и снабжением, а также с парами в котлах, могли быть спущены сразу. На ученьях их спускали на воду даже при шести узлах хода; подъем производился поочередно. Подъем всех четырех катеров от команды «все наверх» до команды «стоп тали» требовал 7 минут времени, и случалось исполнять его на значительном волнении», — вспоминал Макаров много лет спустя.
Помимо главного вооружения в виде девяти шестовых цилиндрических мин с автоматическим замыкателем[27], «Константин» имел четыре девятифунтовых нарезных орудия и одну шестидюймовую мортиру.
Но основную боевую силу корабля составляли, конечно, четыре минных катера, носившие названия: «Чесма», «Синоп», «Наварин» и «Минер». Никогда еще не было на флоте случая, чтобы катера с машинами, котлами, запасом провизии, угля и различным снаряжением подымались на палубу корабля. На двух-трех судах Черноморского флота пробовали было осуществить такой подъем, но задача была признана настолько трудной, что пришлось ее оставить. С помощью особых, придуманных им, шлюпбалок Макаров добился выполнения этого маневра в несколько минут. Добился, разумеется, не сразу; катера обрывались, повисая в воздухе, тросы лопались и шлюпбалки гнулись. Но все это было преодолено. Не менее хлопотным делом оказалось и минное вооружение парохода. Конструировались и испытывались мины различной формы и веса, пока не был найден наилучший тип. Постановка их на катерах и пароходе также поглотила немало труда и терпения.
История превращения безобидного пассажирского парохода «Константин» в минный крейсер и его действия на Черном море против турок представляют исключительный интерес не только как блестящий пример русской изобретательности и бесстрашия. В пропаганде минного дела в России пароход «Константин» также сыграл весьма видную роль. В течение четырех месяцев, ушедших на переоборудование парохода, он служил практической школой для минеров Черноморского флота. Два раза в неделю на борту «Константина» собирались офицеры-минеры, чтобы ознакомиться с минным делом. Объясняли технику и тактику минного дела лейтенант Макаров и его ближайший помощник лейтенант И. Зацаренный. Оба они охотно делились с посетителями знаниями и приобретенным опытом, объясняли конструкцию придуманных ими мин, устройство проводников, запалов и т. д. Для желающих более детально ознакомиться с минным вооружением парохода делались в одной из кают сообщения с демонстрацией моделей и чертежей.
Эта практическая школа минного дела, создавшаяся в острый момент, заинтересовала не один десяток морских офицеров, ставших впоследствии видными специалистами. Лейтенант Зацаренный в статье «Заметки по минному делу на пароходе «В. кн. Константин» писал: «Этот пароход, единственный в своем роде по идее и исполнению, не только в нашем, но и в иностранных флотах давал в течение почти двух лет много тем для разговоров, даже и в не морском обществе». В словах этих не было преувеличения. Важность минного оружия понималась всеми сколько-нибудь образованными людьми. Прислушивались и к словам Макарова. «Никакие средства, никакие затраты на развитие минного дела не могут считаться чрезмерными, — писал он. — По моему мнению, в будущих наших войнах минам суждено будет играть громадную роль».
Макарова недаром называли впоследствии «дедушкой минного флота». Он первый привел в систему все изобретения по минному делу, суммировал их, применил на практике, обогатил минное дело своей творческой мыслью, изобретениями и усовершенствованиями, положил начало созданию тактики минной войны на море, причем тактики, характерной для русской военной мысли вообще — наступательной.
Макаров всю жизнь интересовался минным делом, изучал его и всячески пропагандировал, как важнейшее средство в морской войне.
12 апреля 1877 года, когда была объявлена война, Макаров вызвал всех наверх. Матросы выстроились на палубе. Макаров был заметно возбужден. «Война объявлена, — произнес он. — Мы идем топить турок. Знайте и помните, что наш пароход есть самый сильный миноносец в мире и что одной нашей мины совершенно достаточно, чтобы утопить самый сильный броненосец. Клянусь вам честью, что я не задумаюсь вступить в бой с целой турецкой эскадрой и что мы дешево не продадим нашу жизнь!..»
Командиру не дали договорить. Раздалось такое «ура», какое, по собственному признанию Макарова, ему никогда не пришлось более услышать. На корабле царило необычайное возбуждение. Макаров приказал поднять пары, чтобы идти на Константинополь, он думал врасплох атаковать турецкую эскадру. Расчет был правильный: вряд ли турки были готовы к бою, зная, что у русских нет флота. На корабле деятельно готовились к бою. Сменили проводники, поставили боевые пироксилиновые мины, вставили шашки с гремучими запалами, мины надели на шесты. Всего больше Макаров опасался какой-нибудь непредвиденной случайности, вполне возможной в деле, не имеющем еще опыта. «…Наш успех верен, — писал Макаров в приказе, — но может случиться, что из-за какой-нибудь мелочи, из-за какого-нибудь бензеля[28] произойдет неудачный взрыв. На эти-то мелочи я обращаю внимание всех служащих на судне. Я надеюсь, что всякий с любовью и полным спокойствием осмотрит свою часть».
Но инертное высшее командование не возлагало на предприятие Макарова сколько-нибудь серьезных надежд и не думало торопиться.
Тем временем, не встречая отпора, турки уже начали хозяйничать на берегах Черного моря, преимущественно вдоль кавказского побережья, и громили русские порты: Поти, Гудауты, Очемчиры. 2 мая 1877 года пять турецких броненосцев подошли к Сухум-Кале и, обстреляв артиллерийским огнем, причинили, серьезные разрушения крепости и городу.
Легко представить себе нетерпение лейтенанта Макарова, внимательно следившего за событиями на Черном море. Четыре месяца работать с лихорадочной энергией, снаряжая свой пароход для борьбы с противником, и теперь, вместо смелых набегов, боев и побед, которые так необходимы сейчас на море, выполнять будничные функции командира портового судна. Макаров несколько раз обращается к командующему флотом с настоятельными просьбами разрешить ему выйти в море. И только спустя две недели после объявления войны ему разрешили, наконец, осмотреть крымские берега.
Макаров почувствовал себя на свободе. Настало время действовать.
Сопровождаемый криками «ура» сотен провожающих, ранним солнечным утром «Константин» покидал Севастополь. В его намерение входило прежде всего обойти крымские берега. Но турок здесь не оказалось. Макаров решил идти на юг, в Батум, куда, по имевшимся у него сведениям, турки переправили войска для своей анатолийской армии. Все встречные нейтральные суда Макаров останавливал и расспрашивал, не видели ли где неприятеля. Но все отговаривались незнанием. «Константин» направился в Поти. Но и в Поти турецких кораблей не оказалось. Они уже побывали здесь накануне, бомбардировали город и ушли на рассвете. Решив, что суда должны быть в Батуме, Макаров направился туда.
Солнце клонилось к закату. «Константин», уменьшив ход, медленно приближается к батумским берегам. В девять часов сорок пять минут вечера в расстоянии семи миль остановили машину. В полном порядке и при полной тишине спустили на воду катера, и они направились к рейду. Во главе флотилии шел катер «Минер» с Макаровым в качестве командующего. Далее следовал катер «Чесма» под управлением минного офицера «Константина» лейтенанта Задаренного, за ним — «Синоп» и «Наварин» с их командирами — лейтенантом Писаревским и мичманом Подъяпольским.
Вдали замелькали огоньки неприятельского судна Макаров приказал катеру «Чесма», обладавшему наилучшим ходом, атаковать неприятеля. Остальные катера должны были приготовиться к атаке других турецких кораблей. Командир «Чесмы», лейтенант Задаренный, сбросив в воду пироксилиновую мину и ведя ее на буксире, дал полный ход и бросился в атаку. С затаенным дыханием ожидал Макаров взрыва. Тем временем на турецком корабле забили тревогу, был открыт бешеный огонь по катеру. Макаров не мог понять, что произошло. Мимо катера, на котором он находился, осыпаемая картечью и ружейными пулями, пронеслась «Чесма», за ней, догоняя ее, следовал турецкий корабль.
С «Чесмы» что-то кричали. Макаров прислушался. То был голос Зацаренного:
— Неудача. Мина не взорвалась. Подвел мину хорошо! — кричал он.
Тогда решил действовать сам Макаров. Но турки уже заметили катер и стали осыпать его пулями. Пришлось отойти в сторону, чтобы изготовиться к атаке. Необстрелянные еще люди в непривычной обстановке, находясь все время под градом свистящих пуль, несколько растерялись и замешкались, отправляя мину с поплавками за борт. Момент для молниеносной атаки был упущен. «Это же самое замешательство людей при первых выстрелах, — откровенно признается Макаров, — вероятно, было причиной невзрыва мины и на катере «Чесма». Неприятельский пароход, дав полный ход вперед, скрылся».
Оставаться на рейде было и бесполезно, и опасно, В Батуме забили тревогу, взвились сигнальные ракеты, следом погасли огни на маяке и в городе. «Нападение на Батумский рейд, когда все суда извещены и везде будут целую ночь стоять в полной готовности, я считал неблагоразумным и решил отступать», — доносил Макаров.
Макаров приказывает дать сигнал катерам возвращаться. Но, кроме «Наварина», никто не подошел. Сигналы повторились еще несколько раз. До двух с половиной часов утра ждали катеров, но их не было. Отсутствие катеров не внушало Макарову большой тревоги. Было условлено, что в случае, если связь с «Константином» будет потеряна и катера не смогут его быстро разыскать, они направятся в Поти. Решив, что так именно и случилось, Макаров поднял на палубу катера «Минер» и «Наварин» и приказал идти в Севастополь.
Неудачная экспедиция «Константина», его отсутствие в течение трех суток и неизвестная судьба двух катеров произвели немалый переполох в Севастополе.
Все недоброжелатели Макарова, осудившие задуманный им план нападения на турецкие суда с самого начала и называвшие его безумным, снова доказывали несостоятельность минных атак. «Пусть рискует собой, но нельзя же так рисковать людьми и пароходами в надежде заработать себе Георгия. Куда девались катера, отчего нет от них никаких вестей, почему они брошены командиром на произвол?»
Что бы ни было причиной осечки мины: неисправность присланного из Кронштадта запала или неопытность командира, первая неудача доставила много неприятного Макарову. Ночная экспедиция катеров, кончившаяся безуспешно, имела тяжелые последствия для всей преледующей деятельности «Константина». Если бы мина взорвалась, то положение Макарова сразу укрепилось бы. Один из биографов С. О. Макарова, Ф. Ф. Врангель, пишет об этом: «Ему (Макарову — Б. О. ) не приходилось бы отвоевывать каждый самостоятельный шаг от недоверчивого начальства; его бы не посылали в бесплодные совместные плавания и не отвлекали бы транспортною службой от прямого своего дела, не держали бы столько месяцев мины Уайтхеда на складе, вместо того, чтобы дать их в руки человека, не упустившего бы случая применить их к делу».
Самого Макарова и его помощников неудача не разочаровала. Они видели свои ошибки и многому научились, а желание сразиться снова с неприятелем и победить ни у кого из состава экипажа не исчезло, а, наоборот, усилилось.
Буквально выпросив разрешение идти в Поти за катерами, Макаров 7 мая приближался к Потийскому рейду. Как и надо было ожидать, «Чесма» и «Синоп» находились в Поти. На них все было исправно и благополучно. Каждую ночь катера готовы были произвести нападение на неприятеля, но турки в Поти не появлялись. Получив сведения, что неприятельский флот находится в Сухуме, Макаров отправился туда. Но вдруг нашел такой густой туман, что все скрылось из глаз. Определить место оказалось невозможным. «Константин» направился в Севастополь.
А турки тем временем, оставив восточный берег, перешли на западный и стали крейсировать между Сулинским рукавом[29] и островом Змеиным, сильно затрудняя снабжение армии. Макарову разрешено было сделать набег. Для обеспечения успеха флотилия Макарова была усилена двумя крупными номерными катерами. Первым катером командовал лейтенант Рождественский, вторым — лейтенант Пущин. С потушенными огнями отправились в путь. Поднялся свежий ветер. Номерные катера, шедшие на буксире, заливало так, что ход пришлось уменьшить до семи с половиной узлов. Лопались буксирные тросы, с корнем вырывались кнехты, за которые крепились буксиры.
Турки никак не ожидали прихода русских. Ярко горели огни на маяках в Сулине и на острове Змеином.
На «Константине» и катерах стали зорко высматривать неприятеля. Команды готовились к атаке. Но в это время сильным течением пароход так стало прижимать к берегу, что вскоре он оказался на мели. «Константин» очутился в тяжелом положении. Если турки обнаружат беспомощный, слабо вооруженный корабль, остается одно — гибель. Макаров приказал выбрасывать уголь за борт и завозить верп[30]. Заработал кабестан[31], наматывая трос верпа; «Константин» дал полный задний ход. Пароход дрогнул и медленно стал сползать на воду. Как один, облегченно вздохнули моряки.
На рассвете, в утреннем тумане, увидели очертания корабля, прошедшего мимо «Константина» из Сулина к морю. Надо было действовать. Макаров составил такой план атаки турецких броненосцев: большие катера входят в сулинскую бухту, их ведут на буксире малые до тех пор, пока не обнаружат неприятеля. Тогда все катера выстраиваются в кильватер. Нападение производится одновременно, большие катера, как более быстроходные, заходят с флангов. Сам Макаров оставался на «Константине».
Приближалась полночь, ветер стих. На флотилии — полное спокойствие. — В добрый час! — произнес Макаров, отправляя катера на трудное дело.
Сначала катера шли вместе, но, завидев стоявшие в глубине Сулинского рейда турецкие броненосцы, разделились, и быстроходные катера первыми бросились в атаку. Они подошли незамеченными к броненосцам настолько близко, что был слышен разговор на кораблях и перекличка часовых. Командир «Чесмы», лейтенант Зацаренный, желая исправить батумскую неудачу, первым атаковал ближайший турецкий броненосец. «Но несчастье, — замечает Макаров, — повидимому преследует этого бравого офицера. Как только он бросил мину за борт, проводник запутался в винт и машина остановилась». Повидимому лейтенанту Зацаренному, несмотря на всю свою храбрость и решительность, недоставало необходимых при подобных атаках выдержки и хладнокровия; боясь упустить момент, он слишком спешил и действовал не совсем осмотрительно.
Вслед за «Чесмой» бросился в атаку на катере № 1 лейтенант Рождественский. Несмотря на обстрел, он спокойно вплотную подошел к борту одного из трех броненосцев и атаковал его. Раздался глухой взрыв, а вслед за ним — дружное «ура» со стоявшей вблизи с запутанным винтом «Чесмы». Одновременно со взрывом с броненосца был дан первый пушечный выстрел, осветивший огромный столб воды, поднятый миной. Хотя взрыв не произвел таких разрушений, от которых броненосец немедленно пошел бы ко дну, во всяком случае, как выяснилось впоследствии, турецкий броненосец «Иджалие» был поврежден настолько основательно, что вышел из строя на все время войны.
Катастрофа с «Иджалие» произвела полное смятение. Турецкие корабли, открыв сильный беспорядочный артиллерийский и ружейный огонь, снялись с якорей и, дав полный ход, бежали из Сулика.
Вторая экспедиция Макарова не обошлась без потерь и для его флотилии. Минный катер № 2, получив серьезные повреждения, вышел из строя и был затоплен своей же командой, чтобы предотвратить возможность захвата неприятелем. Командир катера лейтенант Пущин и пять матросов, надев спасательные пояса, бросились вплавь к берегу и спаслись.
Моральный эффект сулинского похода был чрезвычайно силен. Турки почувствовали серьезную и непонятную еще для них опасность. Турецкий флот не мог чувствовать себя спокойно даже на подступах к столице.
Иначе стали смотреть теперь на Макарова и его минную флотилию и в высших сферах морского министерства. Остро реагировали на черноморские события и в зарубежной печати. В Англии, впрочем, газеты всячески старались умалить действенность русского минного оружия, и «собственцые их корреспонденты» с мест утверждали, что турецкий броненосец «Иджалие» совершенно невредим, и русские попытки напугать турок являются ничем иным, как детскими забавами, опасными лишь для их организаторов.
За дело на Сулинском рейде лейтенант Макаров был награжден орденом Владимира 4-й степени с мечами и бантом, а лейтенант Рождественский — Георгием 4-й степени.
После памятной ночи под Сулином Макарову стало совершенно ясно, что его план ведения наступательной минной войны, при достаточной помощи и поддержке, вполне реален и должен проводиться в жизнь с еще большей энергией. Вместе с тем он убедился, что действие шестовых и других мин недостаточно надежно и сильно для борьбы с турецкими броненосцами. Наилучшим выходом из положения Макаров считал недавно появившиеся самодвижущиеся мины, обладающие большой взрывной силой и удобные в обращении. Такие мины уже имелись и на складах морского министерства. Однако Макарову их не выдавали под предлогом того… что на приобретение мин были затрачены большие средства. Сберегать мины из-за того, что они дороги, и не расходовать для той цели, к которой они предназначены, это было чем-то большим, чем просто глупость. «Я прошу вас, ваше превосходительство, разрешить мне сделать из Севастополя с минами Уайтхеда вылазку на Сулин, — писал Макаров адмиралу Аркасу, — лунные ночи нам будут очень полезны, чтобы найти броненосцы, когда маяк не зажжен, и подойти на 50 саж. можно с катером почти незаметно в самую лунную ночь. Если для операции будет выбрана хорошая погода в тот день, когда броненосцы стоят на наружном рейде, то есть большое ручательство за хороший успех».
Аркас отвечал уклончиво и медлил. Между тем, из разных источников поступало все больше сведений о тревоге, испытываемой каждую ночь турками на рейдах своих портов в ожидании минной атаки русских. В неменьшей тревоге были и капитаны иностранных судов, находясь в таких портах, куда русские минные катера никогда и не заглядывали. Казалось бы, разумно было воспользоваться этим настроением и почаще тревожить турок, посылая в крейсерство по Черному морю «Константин» со всей его флотилией. Но начальство рассуждало иначе и все чаще посылало Макарова на транспортные рейсы: перевозить раненых и больных солдат, всякое военное снаряжение, провиант для войск кавказской армии и т. д. Экспедиции эти совершались в глубокой тайне, по ночам. В один поход надо было захватить как можно больше груза, для чего загружались не только все трюмы, но и заваливались кулями и мешками все палубы. В пути каждую минуту с тревогой ожидали встречи с вражескими кораблями. Корабль, не имеющий своих минных катеров, был беспомощен.
Макарову такая работа не нравилась. «Если ваше превосходительство не одобрите плана нападения на Сулин, то благоволите разрешить мне идти в крейсерство к анатолийскому берегу», — как милости просил Макаров, обращаясь к Аркасу.
Наконец, внимая его настойчивым просьбам, Макарову выдали из севастопольского адмиралтейства несколько мин Уайтхеда. Обрадованный Макаров тотчас занялся со своими помощниками самодвижущимися минами, приспосабливая их к своим паровым катерам. Все было готово теперь к походу в Сулин, а главное — получено разрешение идти туда. Но разрешение запоздало. Турки покинули Сулин.
Узнав об этом, Макаров отправился в разведку на юг, к Босфору. Несомненно это был очень рискованный рейс. Но замысел его сложился у Макарова уже давно, еще в самом начале войны, и теперь был во всех деталях продуман. С «Константином» шел пароход «Эльбрус». Совместное плавание стесняло Макарова. На «Эльбрусе», в качестве командира, находился офицер чином старше его. Командовать в боевой обстановке при таких условиях будет трудно. Экипаж «Эльбруса», так же как и его командир, опыта в минных атаках не имеют, и, в случае встречи с противником, «Эльбрус» будет только помехой. Находясь уже на полпути к Константинополю, Макаров поднял сигнал: «Прошу позволения не следовать вместе», на что последовал ответ с «Эльбруса»: «Согласен».
С рассветом, при подходе к Константинополю, показались на горизонте корабли. То были две парусные шхуны. Когда Макаров, дав сигнал остановиться, направился к одной из них, на шхуне началась суета: люди бегали по палубе и спешно что-то выбрасывали за борт. То была пшеница, которую шхуна везла в столицу Турецкой империи. На второй шхуне находились переселенцы из Кюстенджи. Дав приказание переправиться всей команде с первой шхуны на вторую, Макаров утопил первое судно. У местечка Хили, в расстоянии всего лишь двадцати миль от Босфора, Макаров настиг сразу три турецких корабля. Дав экипажу сигнал перейти на шлюпки, Макаров сжег все три корабля.
Удачно выполнив рейд и нигде не встретив неприятельских военных кораблей, 23 июля Макаров прибыл в Севастополь.
Пароход «Константин» с каждым днем завоевывал все большую известность. Раздраженные турки, под руководством англичан, разрабатывали планы уничтожения ненавистного корабля. «Константин» совершенно неожиданно для турецкого флота стал неуловимым и крайне опасным противником. Действия «минного крейсера» расстраивали планы противника на море, заставляли турецкий флот находиться все время в напряженном ожидании минной атаки. Особенную же популярность приобрели «Константин» и его командир после экспедиции к кавказским берегам на выручку отряда полковника Щелковникова.
Дело обстояло так. При передвижении кавказской армии отряд полковника Шелковникова, переправляясь в Абхазию, очутился в весьма критическом положении, так как один из турецких броненосцев, заняв удобную позицию на Гагринском рейде, все время держал под обстрелом проход в Гаграх. Командующий кавказскими войсками обратился, наконец, к главному командиру Черноморского флота адмиралу Аркасу, в распоряжении которого находился «Константин», с просьбой оказать помощь.
Макаров получил задание идти к кавказским берегам и атаковать турецкий броненосец в районе Гагр или же отвлечь его от берега. Сильнейший шторм задержал «Константина» на двое суток. 6 августа, на рассвете, пароход стал приближаться к Гаграм, моряки различили стоявший вдали броненосец. Последний, однако, заметил русский корабль раньше, снялся с якоря и, дав полный ход, направился к «Константину». Вряд ли в этот момент кто-либо на броненосце сомневался в том, что через несколько минут русский пароход не будет потоплен. Слишком неравны были силы. Турецкий корабль, защищенный броней и неуязвимый для пушек «Константина», обладал и в несколько раз более мощной и дальнобойной артиллерией. «Константин» мог быть расстрелян и потоплен с дистанции, почти вдвое превышающей дальность выстрела его пушек. Заранее предусмотрев возможность встречи с турками в открытом море, Макаров распорядился, чтобы в котлах держали все время достаточное количество пара для полного хода. Предосторожность эта спасла «Константина». Повернув на запад, «Константин» дал максимальный ход. Началась бешеная погоня. Необходимо было во что бы то ни стало находиться вне досягаемости турецких орудий. Впоследствии Макаров так вспоминал об этом критическом моменте: «…А дело становилось дрянь, — нажимает, вот-вот начнет разыгрывать. Пароходишко картонный с начинкой из мин… Два-три удачных выстрела — капут!..» Первое время казалось, что броненосец настигает русский корабль. Бешено шуровали кочегары, еще выше подымая давление пара в котлах. От напряженной работы машин пароход дрожал и трясся, как в лихорадке. Через несколько минут ход прибавился еще на один узел. Одиннадцать узлов — максимальная скорость хода «Константина». Сейчас он шел со скоростью двенадцати узлов, ход все увеличивался, сверились по лагу, — оказалось двенадцать и три четверти узла. На палубу, весь мокрый, поднялся старший механик Павловский и доложил Макарову, что если нужно — можно прибавить ход еще на полузла. «Я не могу достаточно нахвалиться как старшим механиком, так и его помощниками и всею машинною командой, — рапортовал Макаров по окончании похода главному командиру. — Только благодаря опытности и знанию этих людей, я обязан несколько раз сохранению парохода. Откровенно должен признаться, что, если бы я не был уверен в своих механиках и машине, я бы не решился ни на одну смелую атаку».
Турецкий броненосец стал заметно сдавать, его ход не превышал одиннадцати с половиной узлов. «Я приказал уменьшить ход, чтобы предоставить ему интерес погони», — писал Макаров. Повидимому поиздеваться и подразнить противника молодому офицеру доставляло величайшее удовольствие. Эта игра продолжалась часа два, пока внезапно налетевший шквал с дождем не скрыл противников друг от друга. Когда дождь перестал и прояснило, броненосца уже не было.
Макаров вернулся к кавказским берегам и, обойдя побережье в районе от Сочи до Гагр и не обнаружив нигде турецких кораблей, заключил, что задача «Константина» — отвлечь броненосец — была выполнена. Когда Макаров прибыл в Новороссийск, выяснилось, что броненосец был отвлечен от Гагр в самую критическую для отряда Шелковникова минуту. В своем донесении Шелковников телеграфировал: «Колонну князя Аргутинского рассвет застал в сфере огня со стороны броненосца. Она была спасена от страшных потерь пароходом «В. кн. Константин».
Эпизод в Гаграх имел самые благоприятные последствия для Макарова. Самые ярые скептики убедились теперь в том, что «Константин» в умелых руках является полезнейшим орудием в борьбе с турками на море. На время Макарову была предоставлена свобода действий. Газеты были наполнены описаниями гагринского похода «Константина». Иногда, впрочем, в этих описаниях преувеличивались возможности русского минного крейсера, сообщались невероятные, выдуманные подробности. Это вредило делу. Но внимание к Макарову и его детищу было привлечено как на флоте, так и в обществе, и он, поощренный успехом, сумел как нельзя лучше воспользоваться благоприятными обстоятельствами. Теперь уже никто не возражал против ночной экспедиции в Сухум-Кале, которую он затевал, проведав, что там находятся неприятельские броненосцы. Макаров знал, что вскоре должно наступить лунное затмение, и предполагал использовать его для обеспечения скрытности и неожиданности нападения.
В день затмения — 11 августа 1877 года, в десятом часу вечера, «Константин», соблюдая все предосторожности, чтобы не выдать себя, подходил к Сухуму. В шести милях от берега Макаров — приказал спустить все четыре минных катера. Командование было поручено лейтенанту Зацаренному. Тихо подойдя к рейду, катера остановились и стали выжидать начала лунного затмения. Как только диск луны покрылся тенью, катера бросились в атаку на стоявший в глубине рейда лучший из турецких военных кораблей, броненосец «Шевкет». В это время на берегу вспыхнул пожар и осветил катера. На броненосце поднялась тревога. Загремели орудийные и оружейные выстрелы. Туча пуль и картечи посыпалась и с броненосца и с берега. Катера действовали смело и решительно. Первым бросился на броненосец катер «Синоп» и удачно подорвал мину. Раздался страшный взрыв, взвился к небу огромный столб черной воды, вероятно взрыв пришелся под угольной ямой, и броненосец заколебался. В отчаянии метались на броненосце люди и бросались в воду, ужасный крик и вопли перемешивались с восторженным «ура» команды «Синопа». Удачно действовали и остальные катера. От близких и сильных взрывов на рейде поднялось волнение, захлестывавшее катера; вокруг плавало множество обломков. Не прошло и пяти минут с начала атаки, как катера, согласно приказу Макарова, стали возвращаться на свою пловучую базу. Их встречали криками «ура». Возбужденные и радостные, поднимались моряки на палубу, их обнимали, поздравляли. «Веселый дух офицеров и команды, твердо верящих в силу своего оружия, не имеет границ», — доносил Макаров.
Общую радость омрачило отсутствие катера «Минер».
Лейтенант Зацаренный, взяв самый быстроходный катер, бросился искать его и вскоре привел. На руках подняли, на палубу в бессознательном состоянии командира катера — лейтенанта Писаревского, голова у него была проломлена. Оказалось, что катер сцепился с турецкой гребной шлюпкой, стоявшей у борта броненосца. Произошла горячая рукопашная схватка. Дрались отчаянно; ударом весла турок пробил голову командира катера, а затем, стаскивая его крюком в воду, хотел утопить. Но матросы спасли своего командира и, пустив в ход приклады, отбились от неприятеля.
Собрав флотилию и подняв катера на палубу, Макаров поспешил как можно быстрее выйти в море. Вдали появился турецкий броненосец типа «Османие».
Атакованный «Константином» броненосец «Шевкет» получил настолько тяжелые повреждения, что был выведен из строя на долгое время. Полковник Шелковников официально доносил со слов очевидцев, что турки возились три дня с броненосцем и на четвертый медленно повели его на буксире с большим креном в Батум. Это не мешало туркам и англичанам утверждать, что действия русских не имели никакого успеха и броненосец повреждений не получил.
После набега на рейд Сухума морское министерство предоставило в распоряжение Макарова еще несколько самодвижущихся мин. Макаров решил, выследив неприятельские корабли, испробовать мины в Батуме. Макарова привлекала глубина Батумского рейда, позволявшая использовать торпеды, да и затони здесь корабль — его вряд ли удалось бы поднять. В атаке участвовали все четыре катера, из которых два были снабжены самодвижущимися минами. Несмотря на благоприятные условия погоды и отсутствие достаточной бдительности у часовых на турецких кораблях и на берегу, атака турецкого броненосца не удалась. Обе мины, выпущенные в броненосец «Махмудие», пройдя почти вплотную подле судна, не достигли цели, выскочили на берег и зарылись в песке. Команды катеров, видимо по неопытности в новом деле, допустили ошибки в расчете.
Турки при батумской атаке не потерпели материального ущерба, но моральное впечатление от все учащающихся атак русских, — на этот раз торпедами, — было огромное. Как в Турции, так и в сочувствующих ей странах все чаще стали высказываться нарекания на бездеятельность турецкого флота, в течение войны не проявившего себя ничем. Особенно старались активизировать растерявшихся турок англичане. Предполагалось и было осуществлено привлечение англичан в качестве командиров турецких кораблей. Турки решили предпринять бомбардировку городов крымского побережья. 30 декабря два турецких корабля — «Ассари-Тефтик» и «Османие», под общим начальством английского офицера Монторпа, надевшего феску[32] и превратившегося в Монторп-бея, подошли к Евпатории и выпустили по городку сто тридцать пять снарядов, разрушивших множество зданий. На рейде находились два торговых корабля. Турки хотели завладеть ими, но при первых же метких выстрелах береговой батареи ушли. Следующим объектом бомбардировки был избран город Феодосия. Здесь турецкие корабли произвели сто пятьдесят два выстрела; в числе пострадавших домов оказался дом знаменитого русского художника-мариниста Айвазовского. Затем подошли к Анапе и разрушали город в течение двух часов.
В ответ на действия турецких кораблей Макаров предлагал осуществить разработанный им план бомбардировки в лунную ночь турецких городов Трапезунда и Батума. «Переведя все пять пушек на один борт, — писал Макаров, — я могу в полчаса выбросить в город до ста штук разрывных снарядов. Я полагаю, что это будет так внезапно, что произведет ужасную панику в городе, не ожидающем нападения».
Морское командование не приняло проекта Макарова полностью. Однако ему предписывалось все же произвести демонстрацию у восточных берегов Черного моря.
Воспользовавшись случаем, Макаров 10 января направился к Батуму. Зайдя в Поти, он узнал, что на-днях русские войска собираются штурмовать Батум и что там сосредоточена эскадра Гобарт-паши. Не доходя четырех-пяти миль до Батума, «Константин» остановился. Были спущены два катера — «Чесма» и «Синоп». На беду нашел туман, и катера с трудом пробрались в бухту. Здесь с катеров увидели семь судов, стоявших кормой к берегу. Туман рассеялся. «Свет луны и блеск снежных гор прекрасно освещали рейд, а мелькание огней на броненосцах заставляло думать, что с эскадры видны катера».
Подойдя к кораблям на расстояние тридцати-сорока сажен, лейтенанты Задаренный и Шешинский пустили самодвижущиеся мины. Обе торпеды взорвались одновременно. Послышался сильнейший взрыв, широкая стена воды на мгновение заслонила корабль. «Затем слышен был сильный треск от переломившихся частей судна и глухие вопли и крики многочисленной команды. Пароход лег на правый борт и быстро погрузился на дно с большей частью своего экипажа. Громкие крики «ура» команд обоих катеров известили эскадру Гобарта-паши, что его сторожевой пароход потоплен. От взрыва мин до того, как скрылись мачты, прошла одна или две минуты. Небольшая часть людей, оставшихся на поверхности, хваталась за плававшие обломки и разные вещи с утонувшего парохода, которые образовали около места потопления правильный круг». — Так доносил Макаров по докладу участников атаки, о потоплении на Батумском рейде в ночь с 13 на 14 января 1878 года турецкого авизо[33] «Интибах» водоизмещением в 700 тонн.
За это дело Макаров, бывший в то время уже капитаном второго ранга, получил звание флигель-адъютанта, лейтенант Задаренный — капитана второго ранга, а Шешинский — орден Георгия 4-й степени.
Макаров не лишен был честолюбия. Награды и повышения в звании он встречал всегда с искренней радостью. Но интересы дела для него всегда были дороже личных отличий. Характерна его просьба к главному командиру еще после первого батумского дела: «Осмеливаюсь быть нескромным — просить ваше превосходительство в награду за батумское дело разрешить постройку быстроходного катера в Севастополе по моему чертежу. Уверен в быстроте хода и в хороших морских качествах. Материалы вздорожали, и только поэтому он будет стоить 12.000 рублей. Могу ли надеяться получить мины Уайтхеда взамен взорванных?»
Эта записка прекрасно характеризует министерские нравы того времени. Невероятная рутина, боязнь расходов на новое дело, хотя бы и государственного значения, всегда отличали деятелей петербургского адмиралтейства. В разгар войны моряк-патриот в награду за свои славные дела просит две вещи: катер, который только потому, что «материалы вздорожали», как бы извиняясь, поясняет Макаров, будет стоить 12.000 рублей, и мины Уайтхеда взамен использованных!
Потопление авизо «Интибах» — последняя боевая операция Макарова в русско-турецкую войну 1877–1878 гг.
Минное оружие, примененное на море Макаровым, сыграло в ней немаловажную роль. С самого начала боевых операций на долю русских армий выпала труднейшая задача форсировать Дунай. Эта полноводная река, при ширине свыше одного километра и глубине, доходящей до тридцати метров, представляла серьезнейшие препятствия во всех русских войнах против Турции. Борьба за Дунай в войну 1877–1878 гг. — одна из славных страниц в истории боевых действий русских моряков, нанесших сокрушительный удар по турецкому флоту, охранявшему подступы к Дунаю. Главнейшим оружием их были мины, широко использованные как в наступательных, так и в оборонительных целях. В первом случае использовались вооруженные минами катера, во втором — неподвижные мины заграждения. Турки имели на Дунае восемь броненосцев, пять канонерок и одиннадцать вооруженных пароходов разных типов. Помимо этого, в устье Дуная, у Сулина, стояла броненосная эскадра Гобарт-паши. Русские же силы на всем Черном море были ничтожны. И все же, благодаря умелому использованию нового минного оружия и беззаветной храбрости русских моряков, Черноморскому флоту удалось обеспечить русским войскам переправу через Дунай. Особенно замечательной операцией были смелые действия четырех минных катеров, атаковавших по примеру Макарова турецкий броненосец «Сельфи» в Мачинском рукаве Дуная в ночь с 13 на 14 мая 1877 года.
Несмотря на сильный орудийный и ружейный огонь, один из катеров, подойдя вплотную к наиболее крупному в эскадре броненосцу «Сельфи», нанес ему меткий удар миной. Броненосец начал крениться. Другой катер, повторив атаку, довершил дело; последовал второй оглушительный взрыв мины. Спустя десять минут броненосец погрузился на дно. Остальные же корабли турецкой эскадры, снявшись с якоря, тотчас покинули бухту и направились к Рущуку, болгарскому городу, расположенному на правом берегу Дуная. Атака была проведена русскими моряками с большим умением и хладнокровием, обеспечившими ей успех.
Потопление броненосца произвело на турок потрясающее впечатление и имело весьма важные последствия. Турецкий флот, и без того не отличавшийся активностью и предприимчивостью, был настолько парализован смелыми минными атаками, что почти вовсе не оказывал противодействия плаванию русских кораблей не только на нижнем, но и на среднем Дунае. Создавшееся положение облегчило как переправу через Дунай, так и дальнейшее снабжение русской армии на Балканах.
Война окончилась победой России.
Однако эта победа над реорганизованной и обученной английскими инструкторами и снабженной английским оружием турецкой армией далась нелегко.
Три раза русские войска штурмовали упорно защищавшуюся турками крепость Плевну. Русский отряд, занявший еще в июле 1877 года стратегически важный Шипкинский перевал через Балканский хребет, был отрезан от своих войск и выдержал шестимесячную героическую оборону. Лишь в декабре, после падения Плевны, русская армия перешла в решительное наступление. Часть турецких войск была окружена в долине реки Тунджи, а основные силы турецкой армии были разгромлены под Филиппополем. Русские передовые отряды заняли Адрианополь и двигались к турецкой cтолице.
На малоазиатском фронте к этому времени уже были заняты Баязет, Ардаган, Карс.
3 марта (19 февраля) в пригороде Константинополя — Сан-Стефано был заключен предварительный мирный договор. Казалось, теперь, после победоносной войны, Россия продиктует свои условия побежденной Турции и разрешит, наконец, вопрос о проливах.
Однако этого не произошло. Англия сумела найти себе союзника в лице Австрии, все время ревниво следившей за успехами русских войск на Балканах. Поставленная перед угрозой новой войны, теперь уже с Англией и Австрией, царская дипломатия уступила.
На созванном под председательством такого «посредника», как Бисмарк, Берлинском конгрессе Россия вынуждена была значительно смягчить условия Сан-Стефанского договора. Разрешение вопроса о проливах отодвигалось на неопределенное время.
Россия получала обратно потерянную во время Восточной войны часть Бессарабии, приобрела Карс, Ардаган и Батум, получала контрибуцию в возмещение расходов на войну.
Однако основное политическое значение победы России заключалось в другом. Берлинским трактатом, правда в урезанном по сравнению с Сан-Сте-фанским договором виде, признавалось создание нового славянского княжества на Балканах — Болгарии.
Признавалась также независимость Сербии и Черногории, ранее находившихся во власти Турции.
Получилось так, что, разрешая один из основных вопросов своей внешней политики и не разрешив его, Россия попутно совершила акт прогрессивный, имеющий гораздо более важное значение, чем захват средиземноморских проливов, — освободила славянские народы на Балканах от турецкого деспотизма, способствовала созданию этими народами самостоятельных государств. Недаром болгарское население встречало русские войска как освободителей. Недаром во всех балканских странах к русским проявлялись самые горячие «национальные симпатии»[34].
Выступавшие же на Берлинском конгрессе, как «защитники» Турции, Англия и Австрия не задумались выторговать себе за счет подзащитной первая — остров Кипр, вторая — Боснию и Герцеговину.
Успешные действия на Черном море парохода «Вел. кн. Константин» под командой Макарова сыграли немаловажную роль в общем итоге русско-турецкой войны 1877–1878 гг.
В самом деле. Перед войной турки считали себя хозяевами моря и грозили русскому побережью, постоянно появляясь вблизи наших портов.
У России не было военного флота на Черном море. И что же? Торговый пароход, превращенный Макаровым в боевую единицу, оснащенный новым оружием, своими ловкими и смелыми действиями почти парализует военное превосходство противника на море. Страшные русские катера грезятся турецкому морскому командованию повсюду, и против них турецкий флот оказывается бессильным.
Заслуги Макарова в русско-турецкой войне были очень значительны.
Макаров впервые в мире предложил и осуществил идею минных катеров, возимых на быстроходном корабле, и этим, по существу, предвосхитил создание современных пловучих баз торпедных катеров и малых подводных лодок. Он разработал и применил новые тактические приемы ведения морского боя, превратив существовавшее и до него защитное минное оружие в грозное оружие нападения.
Макаров определил и испытал на практике методы внезапной ночной минной атаки, наметил пути развития тактико-технических данных минных катеров, также ставших предшественниками современных быстроходных и маневренных торпедных катеров и эскадренных миноносцев.
Помимо всего этого, пароход «Константин» попутно породил идею создания авианосца. Эта идея также впервые в мире была осуществлена в русском флоте.
В ходе войны Макаров успешно применял изобретенный им способ ночной сигнализации с помощью снопа лучей электрического фонаря, направленного кверху, — прототип современного прожектора. С помощью этого средства русским морякам удавалось вести переговоры между Одессой и Очаковым, то есть на расстоянии до пятидесяти миль.
В промежуток времени между подписанием Сан-Стефанского договора и заключением Берлинского трактата положение было напряженным: ожидали разрыва дипломатических отношений и даже войны с Англией и Австрией. Макаров считал положение опасным и «усиленно готовил свой «Константин» на случай, если понадобится крейсерская служба. «…Я был бы весьма счастлив получить разрешение выйти в крейсерство, как только будет объявлен разрыв, если бы мы вступили в войну с Англией. Я твердо уверен, что при нашей теперешней опытности мы можем безнаказанно сделать нападение на суда, стоящие в проливе и на другом месте». Далее, в своем обращении к главному командиру Черноморского флота, Макаров «осмеливается просить разрешить» взять ему теперь же одну или две мины, приспособления же минного в порт не сдавать, а спрятать в пароходном трюме «Константина», чтобы в случае разрыва с Англией и последующих военных действий иметь все преимущества для нападения.
Но разрыва не последовало. Англия после Берлинского трактата почувствовала себя удовлетворенной и на время успокоилась.
«Константин» под командованием Макарова вместе с другими пароходами стал совершать рейсы между портами Черного моря, эвакуируя русские войска из Турции и выполняя другие поручения, связанные с демобилизацией армии. За четко организованную и хорошо проведенную перевозку войск из Мраморного моря и Бургаса в Россию Макаров был награжден орденом Станислава 2-й степени. За боевые же подвиги во время турецкой войны, менее чем в год, молодой лейтенант получил два ордена, золотое оружие и был произведен в капитаны второго ранга с присвоением звания флигель-адъютанта.
Во время перевозок русских войск на родину «Константин» заходил в Константинополь. Здесь Степан Осипович Макаров познакомился со своей будущей женой Капитолиной Николаевной Якимовской.
Ни по происхождению и воспитанию, ни по взглядам на жизнь они не подходили друг к другу.
Степан Осипович был человек простой, прямой и глубокий. Манерность и фальшь были ему противны. Он, однако, не сумел разглядеть в своей будущей невесте именно этих, наиболее неприятных для него, недостатков. Якимовская, претендовавшая на принадлежность к аристократическому кругу, воспитывалась в иезуитском монастыре в Бельгии, ее вкусы и интересы были противоположны вкусам и интересам Макарова. Впоследствии разница в характерах отрицательно сказалась на семейной жизни Степана Осиповича.
Он сделал Капитолине Николаевне предложение и получил согласие от своей невесты. Но свадьба состоялась лишь пять месяцев спустя в Одессе, потому что в тот же вечер, когда Макаров сделал предложение, он отправился в плавание.