Имя у городка древнеславянское. Он стоит у берега озера, похожего на пруд, отдаленно напоминая Переславль-Залесский. Маленькие пестрые поля, от которых рябит в глазах, подбегают к его околицам и в обнимку с садами втискиваются в концы городских улиц. Дома стоят почему-то бочком к главной улице, искоса поглядывая на жизнь из-за забора. Базарная площадь, торговые ряды, миниатюрная ратуша со шпилем, древняя широкобокая церковь с куцым куполом и дома со светлыми стенами и черными, будто обуглившимися, крышами из прогнившей дранки.
За городом, на краю полей, как дымок, стелется низкий лес. Галицийская грязь, сыро. Но дорога оживлена: мчатся военные грузовики с сеном, бредут из города и в город люди в котелках, длинных пальто, со штанами, подвернутыми под коленями, тарахтят подводы с беженцами. Молодые люди в синих беретах и городских летних плащах лихо отдают честь проезжающим мимо них военным.
Вдоль разбитой прошедшими армиями дороги валяются еще развороченные автомобили. Они лежат на земле осями, будто ползут на четвереньках. У перекрестков дороги — высокие тонкие кресты, тощие, как здешние люди. Деревянные фигурки библейской Марии, отсыревшие под дождем, напоминают заблудившихся беженок из-за Сана.
Красивый, но печальный юг. Это Галиция. В Гродке Ягеллонском, от старины которого ничего не осталось, кроме знаменитого имени, семьдесят украинцев, двадцать три поляка, пять евреев и два немца на каждую сотню жителей. Чем они занимаются в самом городе, где их шестнадцать тысяч, никому неизвестно.
Гродек Ягеллонский — центр уезда. Промышленность — пять не работавших из-за отсутствия заказов лесопильных заводов и мебельная фабричка с сорока человеками. За неполный месяц деятельности временного управления мебельная фабрика расширилась; в ней уже сто рабочих. Но и их мало, придется перестраивать цехи, потому что заказов полным-полно до Нового года. Запускаются и пять лесопилок. Создается свой уездный театр, детские ясли; на днях откроются новые магазины.
В первом избирательном участке баллотируется кандидат председатель временного управления, с именем которого связана новая жизнь городка.
Сырой корпус гимназии убран возможно торжественно: на стенах домотканные ковры нежных тонов, портреты вождей, на подоконниках неизвестные мне цветы — темно-малиновые, махровые.
Час дня. Очередь у стола, где выдают бюллетени, не уменьшается с самого утра. Приезжают фиакры с престарелыми, иных подвозят на телегах.
Как раз напротив гимназии костел. Захожу. Пусто, хотя ксендз в облачении все же свершает какой-то обряд в совершенном одиночестве. Нет даже древних старух.
В селе Добростан сегодня первой голосовала восьмидесятилетняя старуха крестьянка. Опустив свой бюллетень, она осталась на участке, встречала знакомых и проявляла горячий интерес к тому, как голосуют, когда объявят результаты и не может ли выйти ошибки. К полудню, когда все проголосовали, она ушла домой.
Из села Любень Великий привозят польскую урну, служившую при выборах в сейм. Простой деревянный ящик с раздвижным куском задней стенки. Любой бюллетень мог быть изъят совершенно незаметно и заменен другим. Забирают урну во Львов.
В Гродке, на первом участке, урна оцинкованная, как бензиновый бак. В селах повытаскивали старые, обитые железом сундуки и, повесив на них замки и запломбировав, опускают бюллетени в пробоину в крышке сундука.
В Вычерче Набутовской верующие украинцы сначала отслужили в церкви, а потом пошли все вместе на выборы. В местечке Янове, на Яворовском шляху, гремит музыка: любительский струнный оркестр мобилизовал себя на сегодня и ходит по улицам от участка к участку. В селе Деброжире народ не расходится по домам, хотя голосование тут окончено: все ждут новостей.
Поезд из Яворова во Львов, бегущий по краю шоссе бок о бок с автомобилями и телегами, убран флагами и портретами членов Политбюро ЦК ВКП(б).
А над Львовом, над его иллюминованными улицами, колышется задушевная украинская песня. Радиорупоры установлены на днях. Это — новое. Многие слушают, свесившись с подоконников. Пожилые люди вынесли скамеечки и сели возле радиорупоров. Украинская песня закончилась, вслед началась еврейская мелодия. Старики подняли головы к радиорупорам и закрыли глаза. От центра шел гул рабочей демонстрации. Ни на час не оставлявшие улицы, начиная с рассвета, шеренгами, рука об руку шли украинцы, поляки, евреи, песни сливались на трех языках.
1939