Молодая Германия

1

После 2 мая 1945 года мне пришлось несколько раз подолгу бывать в Берлине. Я накопил много впечатлений о послевоенной Германии и познакомился со многими ее людьми. Узнав, что весной 1950 года в демократическом секторе Берлина будет созван Общегерманский слет демократической молодежи, я принял предложение «Литературной газеты» поехать на этот слет в качестве ее корреспондента.

И вот в середине дня 27 мая 1950 года самолет из Москвы опустился на аэродроме Шёнефельд, близ Берлина. Конгресс молодых борцов за мир, предшествующий слету, уже начался в тот день с утра.

Что это был за конгресс и какое отношение он имел к слету?

На Общегерманский слет демократической молодежи, проходивший под лозунгами: «Любить родину!», «Добиться запрета атомной бомбы!», «Завоевать мир!», со всей Германии съехалось семьсот тысяч юношей, девушек и ребят школьного и пионерского возраста. Все приезжие не могли, конечно, принять участие в деловом заседании конгресса. Вот почему 27 мая только десять тысяч делегатов немецкой молодежи собрались поговорить о мире, принять манифест о поддержке борьбы за мир и текст послания к французской молодежи.

В это же самое время тысячи других молодых немецких демократов — юношей и девушек — заполнили многочисленные парки и клубы Восточного Берлина. Саксонские, баварские, тюрингские и рейнские песни, песни всех земель Германии звучали в тот день в Берлине.

Машина мчала меня с аэродрома в город. Я внимательно рассматривал кварталы предместий Берлина, знакомые мне не первый день. Здесь живут средние служащие, ремесленники, мелкие торговцы, рабочие. Кварталы эти уцелели во время войны только потому, что вблизи них находились заводы, принадлежащие американцам.

Насколько я помню, здесь никогда не было особенно весело. Жители предместий встают рано, ложатся тоже рано, театров и кинотеатров поблизости нет; несколько дешевых пивных заменяют все культурные учреждения.

А в день слета молодежи улицы предместий были необычайно людны и веселы Всюду полным-полно голубых блуз Союза свободной немецкой молодежи. Ярко пестрели национальные костюмы, цветы и знамена. Местные жители — и не только молодые — на каждом углу оживленно беседовали с «голубоблузниками». Подъезды многих домов украшены березками: день открытия слета совпал с церковным праздником троицы. Учреждения не работают, магазины закрыты. Весь Берлин покинул свои дома, весь Берлин на улицах!

Я видел праздничный город и в то же время не доверял своему зрению — неужели в самом деле праздничный?

Пять лет назад Берлин казался могилой. Еще три года назад я был поражен тем, что увидел. Город жил как бы отдельными участками. Помню, остановились мы тогда в гостинице «Интурист» на Краузенштрассе, в самом центре города, и по ночам задыхались от зловония, стоявшего над безгласными улицами. Гостиница эта была единственным восстановленным зданием на всей Краузенштрассе. По ночам по ней стаями бродили крысы, а в глубине темных развалин кричали совы.

Нет, нельзя забыть первое впечатление от Берлина 1947 года! Грязный, полуразрушенный, пустынный Силезский вокзал. От вокзала к городу вело несколько уродливых улиц. Вдруг они исчезали, будто проваливались неизвестно куда, и вокруг нас вставали развалины.

Дома лежали раздробленными на куски, висели на стальной арматуре. Улицы то поднимались на разрушенные особняки и шли на уровне бывших вторых этажей, то проваливались глубоко вниз, превращаясь в траншеи с земляными бортами выше первых этажей. Километр развалин, два километра развалин, три километра развалин…

Редкие прохожие, обязательно с рюкзаками за плечами, двигались медленно, сонно, чаще всего посередине улиц: итти по тротуарам было опасно.

Театральные афиши за отсутствием целых стен были наклеены на штабели кирпичей, обрамлявших улицы подобно перилам.

По некоторым улицам полз трамвай. Кое-где стояли немолодые полицейские в белых нарукавниках.

Казалось, мы проезжаем по городу, восстановить который немыслимо, жить и работать в котором практически невозможно.

Спустя год Берлин уже не казался мертвым городом. Он оживал на глазах. Терпеливые руки горожан укладывали битый кирпич домов в очень аккуратные и красивые штабели.

На бывших цветниках перед бывшим королевским дворцом зеленела капуста. Деловито тарахтела подземная железная дорога. В домах появились свет и вода. И в парках, которых очень много в Большом Берлине, стали по воскресеньям появляться толпы отдыхающих.

В демократическом секторе Берлина открывались магазины, в многочисленных общедоступных пивнушках уже торговали пивом. На перекрестках, стояли народные полицейские — девушки, чего никогда не было раньше. Уже можно было без труда купить в немецком переводе любой из советских романов и посмотреть в театрах советскую пьесу.

Куда мы прежде всего направились в том памятном 1947 году? К рейхстагу — месту заключительных боев Советской Армии за Берлин.

Центральная улица — Унтер-ден-Линден, что означает: «Под липами», — идет от площади Люстгартен, раскинувшейся перед старым дворцом прусских королей, до Бранденбургских ворот.

Унтер-ден-Линден — очень широкая улица и до войны, вероятно, красивая. В 1947 году судить об этом было трудно — на ней почти не осталось целых домов и, конечно, ни одной липы.

У самых Бранденбургских ворот, там, где до войны возвышались особняки посольств, громоздились вороха мусора. За Бранденбургскими воротами — источенное осколками снарядов и бомб, закопченное и еще пахнущее дымом, как бы еще горячее от боя здание рейхстага.

Рейхстаг помещается в английском секторе города, но чуть в стороне от этого здания, в конце так называемой Аллеи Побед, у подножия памятника погибшим героям штурма Берлина стоят наши, советские часовые.

Аллея Побед была когда-то одним из самых знаменитых мест прусско-германской столицы. Все «победы» немецкого оружия, даже и те, которые совершались чужими руками, были представлены здесь памятниками прусским полководцам. Безвкусная толчея мраморных статуй тщательно сохранялась Гитлером. По бокам Аллеи Побед расстилался Тиргартен, лучший из парков Берлина.

Своей Аллеей Побед и парком Тиргартен германские императоры пытались затмить великолепие Елисейских Полей в Париже. Здесь было маловато хорошего вкуса и предостаточно масштабов. Но все это в прошлом. Сейчас ничего этого нет и в помине. Огненный шквал, пронесшийся над городом в майские дни 1945 года, оставил от памятников императорского Берлина только жалкие обломки.

На месте Тиргартена сплошь зеленели огороды, обнесенные вместо заборов обгорелыми спинками железных кроватей. Перед черным остовом рейхстага — грязный пустырь, забросанный тысячами консервных банок, — след солдатских завтраков весною 1945 года.

Входы в рейхстаг забраны кирпичами и опутаны колючей проволокой. Помню, это удивило нас, но проводник, хорошо знавший послевоенный Берлин, объяснил, в чем дело.

Здание рейхстага, как уже упоминалось, находится в английской оккупационной зоне. Англичанам не хотелось видеть, как бесчисленные экскурсии не только советских, но и английских, американских и французских солдат, а также бесконечные экскурсии немецких граждан посещают место заключительного сражения за Берлин, выигранного героической Советской Армией.

История этого сражения и рассказ о том, как водружено было над рейхстагом красное знамя Победы, облетели мир, о них знали все, и, конечно, всем было интересно поглядеть на рейхстаг, побродить по его прокопченным и полусгоревшим залам, где каждый камень все еще напоминал о великом историческом сражении, решившем судьбу немецкой столицы, избавившем ее от нацизма.

Англичане без особых причин не могли запретить посещение рейхстага. «Причины», впрочем, скоро нашлись. Дело в том, что американские дельцы использовали популярность рейхстага для того, чтобы создать на пустыре перед ним гигантский «черный рынок». Американские офицеры и солдаты открыли здесь специальный торг, предлагая любой товар: от трофейных золотых часов до автомобиля «виллис» с запасом резины и горючего. «Армия с высоким чувством спекуляции», — говорили немецкие жители об этих дельцах в военных мундирах.

Сигареты, табак, консервы сбывались грузовиками, а более дорогие вещи, вроде бриллиантов и картин, украденных из музеев, предлагались вдали от любопытных глаз — в темных коридорах рейхстага, среди окровавленной ветоши и простреленных касок. Бедствие, приносимое этим гнездом жуликов и спекулянтов, было огромно.

Англичане, хозяева сектора, вынуждены были ликвидировать «черный рынок» и заодно воспользовались этим поводом, чтобы прекратить доступ в рейхстаг многочисленным экскурсиям.

Все же в рейхстаге нам удалось побывать. Во двор здания пришлось влезать на четвереньках. Стены вестибюля и зала заседаний рейхстага, иссеченные пулями, еще сохраняли в полной неприкосновенности десятки тысяч подписей и надписей, сделанных советскими бойцами. Мозаика имен и изречений покрывала стены сверху донизу. Это был своеобразный памятник, сооруженный победителями в ходе самого сражения. Много взволнованных мыслей вызвал в нас мрачный вид покоренного рейхстага и надписи на его стенах.

Старый Берлин напоминал огромную казарму, выстроенную в дворцовом стиле. Однообразно-серые, точно в одну форму наряженные, здания, четкие, одна на другую похожие улицы и многочисленные милитаристские памятники, не отличающиеся, кстати, большим разнообразием, придавали городу вид бюрократический, чиновничий. Здесь почти не было домов светлых, веселых, радующих глаз, — все здания стояли как на часах, вытянувшись в струнку, со строгим выражением на своих фронтонах с гербами.

Особенно мрачен по своему виду был самый центр города — квартал дворцов, министерств и музеев. Все здесь выглядело необыкновенно пышно; невообразимое количество человеческих, звериных и птичьих фигур вырисовывалось на фоне тусклого берлинского неба. То и дело внимание привлекали неподвижные каменные силуэты, горячие кони, вставшие на дыбы, черные и позолоченные крылья чугунных «гениев», «побед» и в особенности орлов, готовых любого растерзать в клочья.

В 1947 году мы увидели старый дворец прусских королей, ключи от которого с 1760 года (когда русские войска в ходе Семилетней войны заняли Берлин) хранятся в нашей стране. Дворец полусожжен и напоминает крепостной каземат, покинутый его обитателями.

Памятник Фридриху-Вильгельму, полуразрушенный авиабомбами, с гигантским бронзовым Марсом — богом войны, съехавшим на заду к подножию памятника, возвышался в те дни против дворцовых ворот. Скульптор наставил вокруг памятника массу статуй, нагромоздил камень и бронзу, окружил его львами — не памятник, а цирковая группа! Это был скульптурный гимн прусской военщине.

Теперь это бронзово-гранитное хвастовство, по решению правительства Германской демократической республики, снесено. Перед бывшим дворцом Гогенцоллернов встанет памятник Эрнсту Тельману, вождю немецких коммунистов, зверски замученному гитлеровцами.

Берлин 1947 года, с опустевшими императорскими дворцами, с разрушенными гитлеровскими штабами, без полицейщины вильгельмовского и гитлеровского режимов, выглядел гораздо уютнее старого Берлина, хотя «уютный», пожалуй, не то слово, которое можно применить, когда говоришь о развалинах.

Но в конце дождливого мая 1950 года Берлин стал совершенно неузнаваем. Развалины перестали бросаться в глаза, хотя множество зданий еще не восстановлено. И потом — развалин, оказывается, не так уж много.

Вместо них — либо чистые, напоминающие спортивные площадки пустыри, либо новые скверы и новые стройки.

Демократический Берлин строится в каждом квартале, да как еще строится! Известковая пыль, не опадая, стоит над улицами, грохочут подъемные краны, пахнет сырым цементом и лесом. Возводятся жилые дома для рабочих, целые улицы домов. Многокилометровая аллея имени Сталина сейчас создана почти заново.

Резко изменился и внешний вид самих улиц. Витрины многочисленных магазинов нарядны и заполнены товарами. На подоконниках жилых домов — ящики и полочки с цветами. Из квартир доносятся звуки радио, патефонов, роялей, скрипок. Девушки-полицейские с завитыми волосами весьма предупредительны.

К чему же сегодня приготовился Берлин — к празднику троицы или к Общегерманскому слету молодежи?

Но раньше, чем ответить на этот вопрос, нужно установить, кто эта молодежь, заполнившая столицу, откуда она.

2

Пять лет назад в Германии не было и не могло быть этой молодежи.

Одни из этих девушек и юношей, что, взявшись за руки, танцуют сейчас в небольшом сквере, в точке скрещения пяти шумных улиц, были тогда еще так малы, что говорить о них как о сознательных гражданах не приходилось.

Другие, постарше, только недавно сбросили форму союза гитлеровской молодежи и, растерянные, испуганные крахом гитлеризма, не знали, что им сулит завтрашний день. Родители твердили им, что «Германия уничтожена и немцам надолго придется стать рабами своих победителей». Дети верили этому, и будущее казалось им невеселым.

Были, наконец, третьи — дети узников гестапо, сироты, чьи отцы и матери погибли в лагерях смерти, дети подпольщиков, борцов движения Сопротивления, всех тех, кто ненавидел фашизм и боролся с ним. Но этих было не так уж много.

Пять с лишним лет назад в Потсдаме собралась Конференция трех держав. Потсдам расположен километрах в шестидесяти от Берлина. Он в свое время являлся резиденцией германских императоров, в нем много удобных, хорошо обставленных дворцов, почти не пострадавших от войны. В одном из них и собрались представители СССР, США и Англии.

Судьба послевоенной Германии интересовала не только немецкий народ. Миролюбивые народы, во главе с Советским Союзом, были озабочены созданием условий, которые обеспечили бы длительный и прочный мир в Европе.

Товарищ Сталин еще в разгар Великой Отечественной войны, в 1942 году, предсказывая неизбежное поражение нацистской Германии и разгром фашизма, указывал:

«Но было бы смешно отождествлять клику Гитлера с германским народом, с германским государством. Опыт истории говорит, что гитлеры приходят и уходят, а народ германский, а государство германское — остается».

И вот в Потсдаме товарищ Сталин от имени Советского Союза внес на рассмотрение конференции предложения о демократическом устройстве Германии. Конференция приняла эти предложения. Был решен вопрос о разоружении Германии, об уничтожении ее военного потенциала, чтобы Германия никогда больше не угрожала своим соседям. По решению конференции, в Германии должны были быть искоренены все остатки фашистского режима, военные преступники арестованы и преданы суду, активные фашисты устранены с занимаемых ими должностей. Вся жизнь страны должна была строиться на демократических началах.

Германская территория разделена была на четыре зоны оккупации: советскую, американскую, английскую и французскую.

С первых же дней после окончания войны советские оккупационные власти начали осуществлять демократизацию Германии.

В Восточной Германии и в советской зоне оккупации Берлина были созданы местные самоуправления, куда вошли представители демократических партий и общественных организаций. В Восточной Германии они осуществили земельную реформу.

Земли крупных помещиков были конфискованы и розданы безземельным и малоземельным крестьянам. Более трех миллионов двухсот пятидесяти тысяч гектаров земли, около полумиллиона лошадей, рогатого скота и овец и до двухсот семидесяти тысяч различных сельскохозяйственных машин поступили в пользование крестьян. Более ста замков и крупных имений, принадлежавших титулованным феодалам — князьям, графам и баронам, превратились в народные здравницы, а сотни других помещичьих владений стали народными имениями.

Фабрики и заводы, принадлежавшие гитлеровцам или тем, кто поддерживал гитлеровцев, были у них отняты, переданы в собственность народа и превратились в народные предприятия! Государство стало хозяином банков, железных дорог, угольной, сталелитейной промышленности, крупных электростанций.

Проведена была денацификация страны. Бывших крупных нацистов привлекли к суду, а на работу в государственные учреждения и на предприятия выдвинули новых, честных людей, не запятнанных близостью к гитлеризму.

Была произведена чистка учебных заведений и научных институтов от тех, кто проповедовал национальную рознь и восхвалял безумные гитлеровские планы о мировом владычестве, о покорении мира. Школы и высшие учебные заведения начали работать по новым программам и новым учебникам.

Немцы получили возможность издавать демократические газеты, журналы и книги; на экранах появились первые советские фильмы, а на сценах театров — первые советские пьесы.

Учение великих вождей трудящихся Ленина и Сталина, книги советских писателей, фильмы советских режиссеров, пьесы советских драматургов, картины советских художников, открытия и достижения советской промышленности, сельского хозяйства, культуры — весь огромный опыт советского народа стал первой школой немецких трудящихся и молодежи в Германской демократической республике, и, может быть, впервые за свою историю немецкий народ узнал правду о своем великом соседе.

Имена выдающихся деятелей науки Павлова, Мичурина, Лысенко, новаторов труда Паши Ангелиной, Петра Быкова, Николая Российского, Александра Чутких и многих-многих других славных представителей советского народа стали хорошо знакомы немецкой молодежи. Вскоре она узнала и полюбила Зою Космодемьянскую, Олега Кошевого из «Молодой гвардии», Алексея Мересьева из «Повести о настоящем человеке». Интересы советской молодежи стали более понятны немецкому юношеству. Оно стало учиться жить на опыте советского народа.

За пять лет в Восточной Германии было издано около двухсот книг советских авторов.

Произведения М. Горького, А. Толстого, А. Фадеева, М. Шолохова и других разошлись в Германии в стотысячных тиражах.

Многогранный социалистический опыт нашей страны увлек немецкую молодежь, как восходящий поток воздуха подхватывает и бросает птицу в свободное парение на высоте.

Конечно, все это приходило постепенно и действовало исподволь. Многому не сразу верили. Во многом вначале сомневались. Многое ошеломляло с первого раза. Наша жизнь, если взглянуть на нее со стороны, глазами человека, живущего в условиях капитализма, кажется настолько невероятной, сказочной, что в нее не сразу можно поверить.

Но, поверив, следовать за ней и учиться у нее стало первой заповедью лучших представителей немецкой молодежи, стало их жизненной потребностью.

В больших и малых городах Германии начали создаваться кружки по изучению русского языка. Русский язык был включен в программы средних школ демократической Германии. Им заинтересовались ученые и активисты производства. Сейчас не редкость услышать песню на русском языке. Русский язык стал другом новой, послевоенной Германии. Он помогает здешней молодежи узнать то, чего она до сих пор не знала.

Лейпцигская учительница говорила мне о книге «Четвертая высота» Елены Ильиной (на немецком языке книга вышла под названием «Девочка Гуля»):

— Другого духовного склада человек предстает перед нами в вашей литературе — благородный, свободный, сложившийся и выросший в социалистическом обществе. Эта книга потрясла меня, — добавила она, волнуясь. — Я плакала от стыда за то, что мои соотечественники напали на Советский Союз. Клянусь, что сделаю все, чтобы никогда никто не посмел напасть на Советский Союз, чтобы такие прекрасные девушки, как Гуля, всюду жили в мире и свободе!

А молодой химик из Западной Германии назвал «Молодую гвардию» Александра Фадеева, проникшую на запад Германии нелегально, энциклопедией советской жизни.

Разговоры юношей и девушек изложены с такой непосредственностью и правдивостью, — говорил он, — что нам чудится, будто мы слышим чуть заикающуюся речь Олега Кошевого, мелодичный голос Любы Шевцовой и сдержанный говор Ульяны Громовой. Эта книга — источник силы для молодежи.

В 1947 году студенты славистского факультета Берлинского университета просили меня прочесть им лекцию о советской литературе.

После лекции один из слушателей-студентов сказал:

— Не подумайте, что я хочу произвести на вас впечатление какого-то особенного друга СССР. Я обыкновенный студент, каких сотни. Верьте: то, что мы узнали из книг ваших писателей и из ваших кинокартин, — это больше, чем открытие нового материка или даже нового физического закона. Мы открыли самих себя. Мы поняли, что человек — это очень много, и осознали в то же время, что нам предстоит здорово подрасти, — но как прекрасен и увлекателен этот путь, если бы вы знали!

В течение пяти послевоенных лет Восточная Германия убеждалась ежечасно, что Советский Союз является настоящим, бескорыстным другом немецкого народа.

Немцы Восточной Германии видели, что у них исчезла безработица, а в западных зонах — три с половиной миллиона безработных. Немцы видели, что здесь судили и изгнали бывших нацистов, врагов немецкого народа, а в Западной Германии бывшие нацисты судят демократов; что здесь усилия советских оккупационных властей направлены только на то, чтобы помочь и подготовить немецкий народ, еще недавно страдавший от фашистского режима, к управлению государством, а там этот народ закабаляют, как при Гитлере.

Каждый немец, приехав в Западный Берлин из Гамбурга (английская зона) или из Мюнхена (американская зона) и пройдя в кварталы демократического Берлина, может своими глазами увидеть, как течет жизнь там и тут, может наглядно убедиться в преимуществах жизни там, где победили гуманные демократические идеи.

В общем, за пять лет немецкая молодежь всей Германии многое узнала и многому научилась.

Что же касается молодежи Восточной Германии, то она быстро проявила свою волю к активному участию в государственной жизни своей страны, в строительстве Германской демократической республики.

8 февраля 1950 года Народная палата Германской демократической республики единогласно приняла закон о молодежи. Этот закон предусматривает право молодежи на образование и на груд, защищает трудовые интересы молодежи и предупреждает возможность закабаления ее частными хозяевами, которые еще есть в Германской демократической республике.

Этот закон открыл перед немецким юношеством широчайшие возможности для духовного и физического роста, предоставил ей все условия для активного участия в политической и хозяйственной жизни страны.

Уже к середине мая 1950 года в народную промышленность были выдвинуты на руководящую работу тысячи молодых людей из числа рабочих. Около трехсот юношей и девушек занимают сейчас руководящие посты и на транспорте.

В республике создано свыше тысячи специальных курсов для профессионального обучения молодежи.

Спустя две недели после опубликования закона о молодежи были зарегистрированы новые сорок тысяч немецких фабзавучников. К маю 1950 года их было уже свыше семисот пятидесяти тысяч.

К моменту слета в промышленности и сельском хозяйстве насчитывалось уже более двадцати тысяч молодежных бригад, объединяющих двести двадцать тысяч человек Среди них четырнадцать тысяч юношей и девушек удостоены значка активиста (передовика) производства.

Об общественно-политическом росте молодежи можно судить по такому факту: в одной лишь земле Саксония-Ангальт девятьсот юношей и девушек стали членами комитетов народного контроля за работой промышленности.

А как выросла культура! В Саксонии-Ангальт создано около трехсот Домов культуры, клубов, читален, библиотек для молодежи. В тысяче четырехстах семидесяти двух драматических кружках, семистах сорока кружках народного танца и тысяче ста четырнадцати хоровых кружках участвуют многие десятки тысяч немецких юношей и девушек.

В демократическом Берлине открылся впервые в истории Германии детский театр. Во всех без исключения библиотеках организованы детские отделения. Весной.1950 года открылось сорок семь больших лагерей для пионеров и молодежи.

В Германской демократической республике в ближайшие годы вступят в строй шесть новых высших учебных заведений, сто сорок два средних, двадцать три профессиональных и шесть специальных школ.

При шести университетах демократической Германии — Берлинском, Иенском, Галльском, Лейпцигском, Ростокском и Грейфсвальдском, а также при Дрезденской высшей технической школе и Фрайбергской горной академии, где когда-то учился Ломоносов, открыты рабочие факультеты. В 1950 году четыре тысячи пятьсот девушек и юношей, главным образом из рабочей и крестьянской среды, держали экзамены в рабфаки.

«Четыре тысячи пятьсот? Всего только?» — удивитесь вы. Да, пока четыре тысячи пятьсот, но ведь это первые рабфаковцы, первые за всю историю Германии!

А что происходит на западе страны?

В Вюрцбургском университете из пятидесяти разрушенных аудиторий кое-как восстановлено всего десять. В 1949 году совет университета должен был признать: «Невыполнение баварским правительством своих обязательств по отношению к существующим в Баварии высшим учебным заведениям равносильно духовной гибели Баварии».

Такое же положение в Гейдельбергском университете, еще хуже — в Тюбингенском.

В то время как в Германской демократической республике больше трети студентов — дети рабочих и крестьян, — среди студентов Западной Германии их всего четыре процента. Но даже сынков и дочерей буржуазии горе-правители Западной Германии не могут обеспечить работой по специальности. Так, например, Гамбургский университет прекратил прием студентов на медицинский факультет, ибо врачи, окончившие этот университет, не могут быть обеспечены работой.

Послушаем, что пишут буржуазные газеты.

Газета «Норддейче Цейтунг» в Ганновере с тревогой говорит о безработице, дороговизне, спекуляции продуктами, непосильных налогах, об отсутствии запасов угля для населения. Новый год ознаменовался новым повышением цен на хлеб и сахар. Мрачно смотрят на будущее немцы Западной Германии.

Журнал «Вельт дер Арбейт», выходящий в Дюссельдорфе, озабочен тем, что двадцать пять тысяч врачей, юристов, инженеров, химиков, физиков работают швейцарами, кондукторами трамваев, письмоносцами и чернорабочими, Не от хорошей жизни происходит это!

Впрочем, о том, что творится в Западной Германии, лучше всего рассказывали на многочисленных собраниях и митингах сами молодые люди, приехавшие оттуда. Их прибыло на слет больше тридцати тысяч.

3

Организационное бюро Общегерманского слета демократической молодежи разместилось на Унтер-ден-Лин-ден. Сегодняшний облик Унтер-ден-Линден настолько удивителен, что я не могу не остановиться на нем.

Пять лет назад улица стояла в сплошных развалинах. На всем протяжении ее не было ни одной липы. Сейчас липы уже появились. Они еще очень тоненькие, но все же они есть. Никакого мусора и осколков. Образцовая чистота. Вдали возвышается почти готовое здание советского посольства, единственное из посольских зданий, которое восстановлено после войны. Это настолько характерно, что заслуживает особого упоминания.

В оргбюро полно людей, суета, телефоны звонят не умолкая. Люди ходят вприпрыжку, полубегом. По их лицам видно, что напряжение достигло предела.

К организаторам слета, занятым учетом, приемом и размещением делегатов, непрестанно подходят корреспонденты газет: своих — демократических, и чужих — капиталистических. Последние — главным образом американцы. Их довольно много.

Молодой человек, работник оргбюро, который занялся мною, сказал, что предполагается прибытие по крайней мере пятисот представителей враждебной печати.

— Как шла подготовка к слету? Кто такие делегаты слета? Сколько прибыло на слет молодежи с востока и запада Германии? — спрашиваю работника оргбюро.

Подготовка к слету в низовых организациях Союза свободной немецкой молодежи началась месяца за два, за три до слета. На местах проводилась широкая кампания по выдвижению кандидатов. Каждый завод, каждая машинопрокатная станция, каждая школа, университет, каждый городской район и сельский населенный пункт могли послать своих делегатов на слет.

Условия не сложные: делегат должен быть человеком демократических убеждений и являться передовиком в своей области. Таким образом, заводской рабочий, выполнивший план на сто пятьдесят — двести процентов, и школьник, у которого в дневнике пятерки, оба имеющие на своем общественном счету известное количество собранных подписей под Стокгольмским Воззванием, были вполне приемлемыми кандидатами. Выбирались лучшие.

Но выборы делегатов — это лишь одна, и далеко не самая трудная, часть подготовки слета.

Необходимо было, если речь шла о ребятах школьного возраста, договориться с родителями о порядке приезда этих ребят. Затем следовало, подсчитав, сколько человек отправляется в Берлин от данного района, организовать переброску делегатов в столицу республики. А это было совсем не просто, когда речь шла о делегатах из Западной Германии: им предстояло перейти через зональные границы, охраняемые полицией.

Для доставки делегатов слета правительство Германской демократической республики предоставило десять тысяч автобусов, пустило специальные поезда, выделило паровые баркасы и баржи на реках и каналах.

Наконец следовало довести до сознания и молодежи, и педагогов, и родителей задачи Общегерманского слета немецкой молодежи как слета молодых борцов за мир, которые своей волей и трудом единодушно поддерживают Германскую демократическую республику и ее правительство как единственно законное для всей Германии.

Борьба немецкой молодежи за мир тесно переплетается с борьбой за единую демократическую Германию, за неколебимую дружбу с Советским Союзом, с борьбой против «маршаллизации» Западной Германии, против закабаления ее американцами.

Сложно было организовать прием сотен тысяч приезжих в Берлине. В трех секторах столицы Германии — английском, французском и американском — фактически хозяйничают американцы. Там и слышать не хотели ни о каком слете, не разрешали выбирать делегатов на слет и угрожали расправиться с теми из молодых трудящихся, кто захочет принять участие в «коммунистическом путче», как они именовали слет. Там арестовывали за сбор подписей под Стокгольмским Воззванием; о молодежном слете распространяли провокационные небылицы: в день слета большевики-де двинут безоружную немецкую молодежь на штурм западных секторов Берлина. Вот, мол, что будет означать этот слет!

Чтобы придать своим же провокационным слухам большую достоверность, американцы принялись деятельно «готовиться» к слету: они стянули к границам между демократической зоной и своими зонами войска, установили танки и пулеметы. Их газеты обливали организаторов слета грязью и требовали от родителей, чтобы они ни в коем случае не отпускали своих ребят в демократический Берлин.

Американцы не поскупились выпустить несколько тысяч детских воздушных шаров с такими уговорами и предупреждениями, а полиция угрожала населению западных секторов Берлина, что она будет жестоко наказывать тех, кто предоставит приют «голубоблузнику».

В демократическом секторе Берлина, насчитывающем примерно полтора миллиона жителей, нужно было разместить свыше пятисот тысяч делегатов молодежи, то есть на трех жителей приходился один приезжий!

Для города, еще не залечившего военных ран, с ограниченными жилищными возможностями, это оказалось делом чрезвычайно трудным. Были взяты на учет все школьные здания (они пустовали ввиду каникул), все молодежные и фабрично-заводские клубы, все пригородные дома отдыха.

Демократический Берлин радушно встретил гостей. Горожане наперебой предлагали свои услуги. Даже в западных секторах, где бургомистр Рейтер пригрозил реквизировать все квартиры, в которых «голубоблузники» найдут себе приют, тридцать пять тысяч жителей потихоньку от американцев сообщили о своем согласии принять от одного до трех приезжих. Чтобы не ставить в затруднительное положение этих гостеприимных людей и не осложнять жизнь молодежи, решено было отказаться от их услуг.

Жители восточного сектора Берлина приютили на своих квартирах около трехсот тысяч участников слета. Остальные разместились в школах, клубах, домах отдыха.

Для прибывающих пионеров был разбит специальный лагерь — «Республика юных пионеров имени Тельмана» — на десять тысяч человек.

Вместо предполагаемых пятисот тысяч человек в Берлин прибыло добрых семьсот тысяч, не считая неорганизованных одиночек, которые останавливались у родственников и знакомых.

В эти дни Берлин стал городом юности! В течение недели хозяевами столицы были люди, которым не исполнилось и двадцати пяти лет.

Из Западной Германии на слет прибыло более тридцати тысяч юношей и девушек, из них две тысячи пятьсот пионеров. Большая часть немецкой молодежи с запада прибыла, как здесь говорят, через «зеленую границу», то есть без всяких разрешений властей и англо-американской полиции. Они пришли с припрятанными знаменами и плакатами.

Западногерманские газеты, выходящие по американо-английским лицензиям, пророчили всякие ужасы, неизбежность всевозможных эпидемических заболеваний. Они так упорно говорили об этом, так обстоятельно рассказывали, как, отчего и почему могут возникнуть те или другие эпидемии, что могло показаться — уж не директивы ли они дают своим тайным агентам, находящимся в Германской демократической республике?

В восточном секторе Берлина была мобилизована многотысячная армия врачей. Руководителям отрядов, вожатым пионеров были даны строжайшие указания профилактического характера — не допускать, чтобы ребята пили сырую воду и ели зеленые фрукты. Как и следовало ожидать, никаких эпидемий не было, хотя животы у многих ребят переболели, причем почти исключительно у детей из Западной Германии: дело в том, что ребята, прибывшие из мест, где едят плоховато, переедали. Им, жившим дома на скудном пайке, трудно было удержаться от непривычно сытной еды, тем более что каждый житель демократического Берлина старался как можно обильнее угостить приехавших из страны голода.

Семьсот тысяч юношей и девушек оказались гостями демократического Берлина, только что поднимающегося из руин. Нужно было их расселить, накормить, ознакомить с достижениями демократической Германии, так организовать время, чтобы молодежь, не слишком переутомляясь, как можно больше увидела, как можно большему научилась.

За семьюстами тысячами участников слета стояли миллионы людей — их родители, родственники и знакомые. От того, как будет встречен в Берлине юноша из Гамбурга или девушка из Эссена, в значительной мере зависело доброе отношение к порядкам в демократической Германии нескольких миллионов взрослых людей на западе страны.

Но почему, собственно говоря, местом слета был избран Берлин?

«Германская демократическая республика — сборный пункт миролюбивых людей Германии и надежная опора для всех прогрессивных сил, которые в Западной Германии и в Западном Берлине сегодня еще отданы во власть империализма», — сказал премьер-министр Германской демократической республики Отто Гротеволь.

В Германии нет лучшего места для Общегерманского сбора, чем Берлин — сердце страны, столица страны. Здесь особенно ярко видно, что такое подлинная демократия.

Здесь — как бы живая выставка разных социальных порядков. Любой житель западных секторов Берлина, так же как и любой немец, приехавший в Берлин с запада, мог легко оказаться очевидцем слета — этого замечательного массового демократического мероприятия, осуществленного в мае — июне 1950 года. Вот почему местом для слета был выбран Восточный Берлин — лагерь мира бок о бок с лагерем войны!

4

Примерно за месяц до слета молодежь Восточного Берлина взялась за приведение в порядок центральных кварталов города.

За четыре месяца было закончено строительство стадиона «Митте» на восемьдесят тысяч человек. Молодежь присвоила ему имя Вальтера Ульбрихта.

В Трептов-парке был выстроен летний театр на шестнадцать тысяч мест. Только на расчистке берлинских улиц и строительстве стадиона поработало сто восемьдесят тысяч человек. Была отстроена база водного спорта в Грюнау.

Со всех концов Германии молодежь везла листы с подписями под Стокгольмским Воззванием. Со всех концов Германии в Берлин сходились вести о том, что молодежь различных союзов, даже молодежь католических организаций, поддерживает слет и будет бороться за мир.

В Берлин летели телеграммы из всех земель демократической республики о трудовых рекордах молодежи. Молодежь, оставшаяся на местах, работала за своих делегатов, выполняла и перевыполняла свои и их нормы.

Кто же они, эти посланцы мира?

Большинство их — члены Союза свободной немецкой молодежи.

В 1949 году Союз свободной немецкой молодежи насчитывал шестьсот пятьдесят тысяч членов; в 1950 году, к моменту слета, — два миллиона пятьсот тысяч.

Прибыли, как уже говорилось, лучшие производственники, активисты сельского хозяйства, студенты и учащиеся средних школ, вожаки молодежи, горняки, труженики моря — юные рыбаки. Среди гостей Берлина мы встретили детей, отцы которых погибли на фронтах губительной войны, затеянной гитлеризмом, и юношей, старшие братья и сестры которых были замучены в концентрационных лагерях Бухенвальда или Дахау.

На слете была молодежь, пять лет прожившая бок о бок с советскими офицерами и солдатами, но были и такие, которые в лице советских гостей слета впервые видели русских.

Итак, на слете мы знакомились с лучшими представителями молодой Германии, с ее активистами-производственниками и отличниками школ.

О разительных переменах в жизни немецкой деревни много и хорошо рассказывали представители сельской молодежи.

Села демократической Германии быстро перестраиваются. В бывших помещичье-юнкерских гнездах теперь народные имения и машинопрокатные станции. Молодежь работает здесь особенно смело, плодотворно.

Народные имения помогают по-новому организовать сельское хозяйство республики. Это, можно сказать, маленькие сельскохозяйственные выставки в действии. Опыт народных имений является школой для немецких крестьян, быстро преодолевающих привычные устои консервативного прошлого.

Кадры специалистов в народных имениях — главным образом молодежь. Это трактористы и комбайнеры, агрономы, зоотехники и практиканты институтов.

Много нового принесла работа и во вновь созданных машинопрокатных станциях. Советский Союз оказал большую помощь немецким крестьянам присылкой тысячи тракторов. Не один немец, бывший танкист, а ныне работающий на мирном советском тракторе, осознал на собственном опыте великую помощь и бескорыстие советского народа, почувствовал силу его дружбы.

Немецкие машинопрокатные станции отличаются от наших машинно-тракторных станций прежде всего тем. что обслуживают частные хозяйства. В конце 1949 года на полях республики работало уже шесть тысяч тракторов.

Но машинопрокатные станции не только дают напрокат машины, по договорам пашут крестьянскую землю или убирают частновладельческий урожай, — они постепенно приучают немецких крестьян к простейшим видам коллективного сотрудничества.

Машинопрокатные станции пропагандируют совместную обработку земли, вводят новые культуры, рассказывают о достижениях передовиков советской деревни, ведут культурно-просветительную работу. Клубы, кинопередвижки, организация самодеятельности, спорт, библиотеки для села — всем этим занимаются немецкие машинопрокатные станции.

Это не только хозяйственные, но прежде всего культурно-политические организации. Для молодежной инициативы здесь гигантский простор.

С помощью машинопрокатных станций происходит переделка крестьянской психологии. Десятки тысяч молодых активистов читают лекции, демонстрируют фильмы, снабжают крестьян литературой, знакомят их с политическими событиями.

Немецкая молодежь смело ведет сражение за новую деревню.

Вспомните облик немецкого крестьянина, мещанина и обывателя, столь известный по художественной литературе.

В течение многих столетий складывался тип «среднего немца», крайнего индивидуалиста, скаредного хозяина, будь то деревенский богатей, средней руки городской лавочник, мелкий чиновник или хорошо зарабатывающий ремесленник, кустарь-одиночка или даже заводской мастер.

«Мой дом — мое царство», «Государство кончается на пороге моего дома», — любили говорить эти «средние немцы», напоминавшие раков-отшельников.

Немецкий обыватель славился на весь мир отсутствием общественных интересов. Отработав положенные часы на заводе или в конторе, он мчался на велосипеде домой, пренебрегая всем на свете. Едва стянув картуз и помыв руки, он садился за стол, на котором уже поджидал его обед. Затем он пил свое пиво, читал свою газету, копался в своем садике или гулял со своей женой и со своими детьми, махнув рукой на политику и на свое государство. Он «царствовал» у себя дома до утра. Если дело происходило в субботу, он «царствовал» у себя до понедельника. Родина до понедельника оставалась за порогом его дома.

Вызвать такого человека в клуб было делом неслыханной трудности. Заставить такого человека подарить час своего досуга общественному делу было труднейшей задачей, стоявшей перед многими прогрессивными партиями.

Немецкому обывателю всегда казалось неслыханным мотовством прозевать свой обед или свой отдых. Забота о собственном благополучии составляла одно из главных дел его жизни.

Стоило часам пробить час дня, как любого немецкого обывателя одолевал условный рефлекс на еду, и где бы он ни был в это время — на работе, на заседании, на улице, — он вынимал из кармана свой бутерброд и съедал его, ни на кого не обращая внимания. Правда, несмотря на такую пунктуальную заботливость о своем здоровье, долголетием немцы, как известно, не славились, да не блистали и особенной моложавостью.

Итак, немецкий обыватель жил замкнуто. Годы гитлеризма еще больше приучили немецкого обывателя не высовываться из своей норы. Страна так и жила — сомкнув рот и заткнув уши.

И вдруг — война, разгром гитлеризма, начало новой жизни. Жизнь началась новая, а многие привычки остались старые.

Но немецкий народ состоит не из одних обывателей. Как ни безжалостно разгромил Гитлер коммунистическую партию, он не мог уничтожить коммунистов всех до единого. Десятки тысяч смелых и передовых борцов спаслись. Тысячи других вернулись из эмиграции. Десятки тысяч сформировались в ходе движения сопротивления нацизму, в подполье, в концентрационных лагерях.

Коммунисты, объединившись с лучшими из социал-демократов, образовали в апреле 1946 года Социалистическую единую партию Германии (СЕПГ) под руководством Вильгельма Пика, Отто Гротеволя и Вальтера Ульбрихта. Эта партия руководит сейчас коренной перестройкой на демократических началах всей жизни немецкого народа, ведет огромную воспитательную работу среди немецких трудящихся масс. Молодежь — ее ближайший помощник в этой гигантской работе.

Так что же представляла из себя молодежь, приехавшая из городов и сел Западной Германии?

Вот трое баварских юношей. Прибыв в Берлин, они передали советской делегации знамя пионеров Краснодарского края, украденное и увезенное гитлеровцами в дни Великой Отечественной войны. Хранить это знамя в Баварии, в американской зоне оккупации, было небезопасно, но молодежь его сохранила. Юноши многим рисковали, тайно провозя это знамя в Берлин. Но они — сыновья коммунистов. Они рискнули. Перейдя зональную границу, они развернули это знамя как символ дружбы.

Приехали в Берлин и двое молодых гамбуржцев, и тоже со знаменем — одного из советских заводов. Это знамя, привезенное в Гамбург вернувшимися с войны солдатами, было сохранено местной организацией Союза свободной немецкой молодежи. Драгоценную реликвию приходилось переносить с места на место, ибо тамошние полицейские, узнав, что молодежь хранит советское знамя, арестовали одного из молодых активистов.

В день демонстрации гамбуржцы прошли с этим знаменем по улицам Берлина.

Гейнц Денн, член Общества друзей природы в Золингене, делегирован на слет как один из лучших борцов за единство Германии.

Каменщик из Дюссельдорфа Ральф Глязер показал себя замечательным агитатором в пользу мира. Учительница Марта Зингер в свои двадцать три года уже трижды сидела в тюрьме за пропаганду советских песен. Она собрала больше двух тысяч подписей под Стокгольмским Воззванием.

Приехало из Западной Германии и несколько десятков безработных. Товарищи снарядили их в путь на свои последние гроши.

Есть среди прибывших с запада в качестве гостей и не члены Союза свободной немецкой молодежи: это члены буржуазных молодежных организаций — бойскауты, «соколы», члены буржуазных спортивных организаций, являющиеся сторонниками мира.

Сегодня на улицах Берлина двадцать тысяч молодых агитаторов; семь тысяч из них — уроженцы Рура. В парках и скверах, на станциях метро и на остановках трамвая они рассказывают берлинцам о жизни в своем «американском раю». Им верят даже самые завзятые скептики. Очевидцам-детям нельзя не верить. А детям Рура, в частности, верят даже без слов: по одному внешнему виду легко понять, как они живут. Ребята худые, бледные, плохо одетые и выглядят очень запуганными.

5

Спортивный зал имени Вернера Зеелинбиндера вмещает десять тысяч человек. Но на конгресс защитников мира явилось гораздо больше, — в коридорах и в проходах между рядами пристроилось много гостей; они стояли и сидели на перилах, на складных стульчиках, на корточках.

Доклад о защите мира был прочтен еще утром 27 мая. Когда я попал на конгресс, выступал председатель Всемирной федерации демократической молодежи француз Ги де Буассон. Его речь то и дело прерывалась аплодисментами. Вероятно, он один из первых французов, которого от чистого сердца приветствует послевоенная Германия. И Ги де Буассон, вероятно, был первым французом, который открыто, перед всем конгрессом, заявил немецкой демократической молодежи: «Немецкие друзья, мы доверяем вам!»

Ги де Буассон, как и выступавший до него гость из Англии, подчеркнул важность немецкого конгресса юных борцов за мир, ибо от того, как поведет себя немецкая молодежь, будет зависеть многое в Центральной и Западной Европе. Ги де Буассон горячо поддержал внесенное утром предложение о специальном обращении конгресса от имени юной Германии к французской молодежи. Этот первый международный шаг молодых немцев будет иметь огромное значение.

«Хох! Хох!..» — пронеслось по залу. Возгласы «ура» быстро перерастали в песню, в несколько песен сразу. Рукоплескания и несколько мощных запевов овладели залом.

Конгресс транслировался по радио. Песни, распеваемые десятью тысячами голосов, неслись над всей Германией, над всей Европой. Их слушали в немецких деревнях на Рейне, в австрийских и швейцарских Альпах, за океаном…

В президиуме конгресса — президент Германской демократической республики Вильгельм Пик, председатель Всемирной федерации демократической молодежи Ги де Буассон, вдова убитого фашистами вождя немецких трудящихся Эрнста Тельмана — Роза Тельман, председатель Международного союза студентов Громан, немецкие писатели Арнольд Цвейг, Анна Зегерс, председатель коммунистической партии Западной Германии Макс Рейман, советский писатель Илья Эренбург, бургомистр демократического сектора Берлина Фридрих Эберт, заместитель председателя Совета министров Вальтер Ульбрихт, председатель Союза свободной немецкой молодежи Эрих Хоннекер.

Председательствует молодой немецкий писатель Стефан Хермлин.

Когда вчера в состав почетного президиума первым назвали имя товарища Сталина, все делегаты как один встали, и под сводами зала долго гремела несмолкаемая овация в честь великого борца за мир во всем мире.

«Да здравствует Сталин!», «Великому Сталину ура!», «Да здравствует великий Советский Союз!», «Наша дружба нерушима!» — эти возгласы переросли в пение гимна демократической Германии.

Заместитель премьер-министра Германской демократической республики Вальтер Ульбрихт в своей речи сказал:

— Самое лучшее, что могут сделать американцы и англичане, чтобы не мешать мирному развитию Германии, — это возможно быстрее убраться восвояси.

Он призвал молодежь Германии бороться в рядах национального фронта, чтобы сделать свою родину подлинным оплотом миролюбия и демократии.

В огромном зале прозвучал его призыв:

— Дорогие друзья! Вперед! Вперед, молодые борцы за мир! Вперед, на борьбу за единую миролюбивую демократическую Германию во главе с нашим президентом — Вильгельмом Пиком!

Зал загрохотал от криков и рукоплесканий:

— Вперед на борьбу за мир!

— Да здравствует Вильгельм Пик!

— За мир и труд!

— За Германию единую и демократическую!

И только успокоился зал, как снова пронесся грохот рукоплесканий.

— Хеннеке! Хеннеке! — раздались голоса в разных концах огромного зала — В президиум Хеннеке!

И тут все увидели, что в зал вошел и скромно стал у стены зачинатель стахановского движения среди восточнонемецких шахтеров, Хеннеке, — высокий худой человек лет пятидесяти или немногим более.

Его тотчас узнали. Молодежь поднялась с мест. За нею поднялся и президиум.

— Хеннеке! Хеннеке! — раздавалось все громче, а старый шахтер, подняв глаза к верхним балконам зала, счастливо улыбался и рукоплескал узнавшей его молодежи.

Потом он спокойно направился в президиум и сел за стол, рядом с заместителем председателя Совета министров. Спокойствие его было поистине великолепно. Так может держаться человек, осознавший себя хозяином страны. Его вид, достойный и торжественный, еще более радует собравшихся. Овация с трудом утихает.

Вскоре аплодисменты снова потрясают зал. У трибуны — советский делегат, секретарь ЦК ВЛКСМ Вячеслав Кочемасов.

Берлинский конгресс молодежи проходил с необычайным подъемом. Восторгу и воодушевлению делегатов не было предела. На этом слете молодая Германия возвращала свое отечество в великую семью свободолюбивых народов. Она пожимала протянутые к ней руки дружбы. И из всех протянутых к ней рук наиболее дороги ей руки советских людей.

В то время как зал неистовствовал, приветствуя советского делегата восторженными кликами: «Сталин!», «Комсомол!», «Дружба!», — я внимательно вглядывался в присутствующих. Я видел восхищенные лица, блестящие, взволнованные глаза, выражение любви, доверия и надежды.

В Германии нет человека, который бы не знал послания И. В. Сталина президенту Германской демократической республики Вильгельму Пику и председателю Совета министров Отто Гротеволю. Напомним содержание этого исторического документа:

«Президенту Германской демократической республики господину ВИЛЬГЕЛЬМУ ПИКУ Премьер-министру правительства Германской демократической республики господину ОТТО ГРОТЕВОЛЮ Разрешите приветствовать вас и в вашем лице германский народ с образованием Германской демократической республики и избранием первого — президентом и второго — премьер-министром Германской демократической республики. Образование Германской демократической миролюбивой республики является поворотным пунктом в истории Европы. Не может быть сомнения, что существование миролюбивой демократической Германии наряду с существованием миролюбивого Советского Союза исключает возможность новых войн в Европе, кладет конец кровопролитиям в Европе и делает невозможным закабаление европейских стран мировыми империалистами. Опыт последней войны показал, что наибольшие жертвы в этой войне понесли германский и советский народы, что эти два народа обладают наибольшими потенциями в Европе для совершения больших акций мирового значения. Если эти два народа проявят решимость бороться за мир с таким же напряжением своих сил, с каким они вели войну, то мир в Европе можно считать обеспеченным. Таким образом, закладывая фундамент для единой демократической и миролюбивой Германии, вы вместе с тем делаете великое дело для всей Европы, обеспечивая ей прочный мир. Можете не сомневаться, что, идя по этому пути и укрепляя дело мира, вы встретите великое сочувствие и активную поддержку всех народов мира, в том числе американского, английского, французского, польского, чехословацкого, итальянского народов, не говоря уже о миролюбивом советском народе. Желаю вам успеха на этом новом, славном пути. Пусть живет и здравствует единая, независимая, демократическая, миролюбивая Германия! И. СТАЛИН 13 октября 1949 года»

Сейчас молодая Германия видела на трибуне представителя молодого поколения советских людей, посланца своих сверстников, выступающего со словами дружбы и уважения.

Рукоплескания и крики: «Сталин!», «Комсомол!» снова переходили в песни. Звуки Гимна демократической молодежи, этой поистине всемирной юношеской карманьолы, заполняли воздух. За маршем, точно в прибое, взлетала песня «Широка страна моя родная», за ней — «Молодая гвардия».

Если бы президиум не возвращал время от времени присутствующих к деловой повестке дня, зал пел бы не умолкая. Вдохновенное чувство праздника, ощущение победы испытывали здесь все до единого.

Конгресс юных борцов за мир принял несколько важных решений: он присоединил свой голос к позиции Постоянного комитета защиты мира, обратился со специальным посланием к французской и итальянской молодежи и избрал руководящие органы немецкого молодежного движения за мир.

Конгресс обратился к молодежи Западной Германии с призывом бороться против плана Маршалла, против попыток воссоздания американскими империалистами германской армии, против разжигания новой войны, призвал бороться за вечную братскую дружбу с Советским Союзом.

Накануне делегаты и гости конгресса посетили братское кладбище советских воинов в Трептов-парке и встали в почетный караул у памятника советскому воину-освободителю.

Представителем Эссена — города пушек и танков, столицы сталелитейного магната, фабриканта смерти Круппа — оказался молодой немецкий рабочий. Он просил, чтобы его обязательно сфотографировали, когда он будет стоять в почетном карауле у памятника.

— Я должен показать своим ребятам, что был здесь. Непременно! Я дал слово, что побываю здесь!

Вместе с молодыми немцами к могиле советских воинов принесли свои венки и встали в почетный караул вьетнамцы, англичане, французы, индусы, чехи, поляки…

Это было вчера, а сегодня с утра, пока десять тысяч делегатов конгресса приобщали молодую Германию к всемирной армии защитников мира, двадцать тысяч агитаторов трудились на улицах германской столицы. Они выступали на границах американского и английского секторов и в вагонах подземки; они рассказывали правду о народно-демократической Корее, они собирали подписи под Стокгольмским Воззванием, разоблачали сущность плана Маршалла применительно к Западной Германии и истинные замыслы американских оккупантов, готовящих новую войну.

Заседание конгресса закончилось песенной демонстрацией невиданной силы Надо сказать, что немецкая молодежь любит петь и знает наизусть десятки советских песен. Она вкладывает в них столько огня, что иной раз кажется, будто песни именно здесь и родились. А память моя отмечала, что еще два-три года назад в Германии пели меньше вообще и гораздо меньше знали наши песни.

Летом 1949 года пришлось мне побывать в Лейпциге на молодежной демонстрации в честь третьего съезда Союза свободной немецкой молодежи. Демонстрация по тем временам считалась огромной, а принимало в ней участие каких-нибудь пятнадцать тысяч человек. Но не численностью своею запомнилась мне эта демонстрация, а отдельными частностями, показавшимися весьма примечательными. Больше всего, помню, меня поразила группа веймарских студентов и студенток, одетых в польские, чешские, венгерские и китайские национальные костюмы. Группа эта несла написанное саженными буквами стихотворение студента Армина Мюллера:

Алло, брат из Кракова!

Товарищ, я говорю с тобой из Хеннигсдорфа,

Где варится сталь для нашего плана.

Алло, брат из Кракова, и у тебя есть свой план,

Но есть еще третий, общий, неделимый план —

Для всей молодежи от Исландии до Кореи, —

Это план будущего, это план нашей с тобой судьбы,

Брат из Кракова!

Стихотворение читалось вслух. Ему аплодировали. Аплодировали не меньше и студенткам, одетым в костюмы демократических народов. Это было скромное проявление симпатии и желания надолго закрепить дружеские связи, взаимное доверие. Но все же то был еще в некотором смысле парад.

А сейчас десять тысяч юношей и девушек пели как один:

Всех, кто честен душою,

Мы зовем за собою.

Счастье народов,

Светлое завтра

В наших руках, друзья!

Это Гимн демократической молодежи мира. В него естественно вплетались и «Интернационал» и гимн Германской демократической республики.

Вечером, по окончании конгресса, в десятках театров происходили выступления молодежных ансамблей, своих и гостевых; в тот день на улицах и площадях демократического Берлина одновременно состоялось больше ста спектаклей; но гвоздем вечера явилось первое выступление в Государственной опере Государственного ансамбля народного танца СССР под управлением Игоря Моисеева.

И хотя выступление советского коллектива не имело как будто прямого отношения ни к конгрессу, ни к слету, оно тем не менее рассматривалось как неотъемлемая часть гигантской программы слета. На праздник немецкой молодежи советское искусство прислало танец. Да еще какой! Сейчас нигде так отлично не танцуют, как в Советском Союзе, нигде так высоко не поставлена культура народных танцев, как у нас. Для большинства собравшихся творчество моисеевского ансамбля явилось откровением.

Здание, где сейчас помещается Государственная опера, на Фридрихштрассе, штурмовалось голубыми блузами. Но всем не попасть. Ничего, ансамбль Моисеева будет еще много раз выступать перед молодежью.

Спустя час началось одно из тех могущественных чудес, которыми славно советское искусство. Ансамбль вызвал неслыханные овации. Они закончились символическим апофеозом — присутствующие, взявшись за руки, как бы образовали одну непрерывную цепь и стоя пели Гимн демократической молодежи. Многие плакали.

Не знаю, с каким чувством должны были выходить на сцену артисты, если в каждом из них аудитория видела представителя нашей страны. Танец производил здесь огромное впечатление, потому что в нем чувствовалось, как красива и богата, как сильна вдохновенным творчеством наша советская жизнь.

Выступление ансамбля чудесно закончило удивительный и, вероятно, во многом неповторимый день конгресса и кануна слета.

Итак, все доклады прочтены, отчеты сделаны, завтра — парад, смотр, демонстрация сил немецкой молодежи, шествие семисот тысяч делегатов. Завтра немецкая молодежь будет представлять в своем лице все возрасты Германии, как солдат в бою представляет всю нацию в целом.

6

Рассвет 28 мая обещал отличную погоду; но спустя час пошел дождь — сначала реденький, как бы случайный, потом проливной, монотонно-нудный, осенний. Вся грандиозная подготовка к параду, к величественной демонстрации оказалась под угрозой. Срывались футбольные соревнования между командами различных земель республики. Срывались смотры самодеятельных коллективов. Откладывались на неопределенное время встречи с моисеевским ансамблем. Но главное — срывался парад, это грандиозное шествие сотен тысяч юных граждан со своими программами мира и трудового возрождения, встреча народа со своим правительством. Будь это парад войск, ничего особенного в конце концов не произошло бы — парад состоялся бы: солдаты всегда обязаны быть солдатами. Но здесь речь шла о подростках, о детях, о юношах и девушках, одетых лишь в голубые блузы да легкие юбочки или трусы. Случись простудиться нескольким ребятам, как западноберлинская пресса прокричит на весь мир об эпидемии гриппа, ангины, пневмонии. Нет, в самом деле, что же делать?

Было по-осеннему пасмурно, лил дождь, а голубые колонны спокойно стягивались из предместий к центру Берлина. Отовсюду неслись звуки хоров и оркестров. Пешеходы группами и поодиночке торопились на площадь Люстгартен, где возвышались деревянные трибуны для правительства и почетных гостей, одна из них — специально для гостей из Рура.

Площадь Люстгартен — на всем пространстве между рекой Шпрее, собором, бывшим дворцом прусских королей и еще не восстановленным зданием музея Пергама и Трои — уже в половине девятого утра напоминала круг подсолнечника, утыканный голубыми семечками. Даже деревья на площади — и те в голубых цветах: это наиболее предприимчивые мальчуганы устроились на макушках лип.

Широкое русло улицы Унтер-ден-Линден, одной своей стороной впадающей в Люстгартен, а другой упирающейся в Бранденбургские ворота, тоже было сплошь голубым.

А над Бранденбургскими воротами, являющимися границей между демократическим и английским секторами, в воздухе бродил геликоптер. В нем летали по очереди три западноберлинских коменданта — французский, английский и американский генералы — и сверху вглядывались в глубины восточноберлинских улиц.

В Вашингтоне, а следовательно и в Бонне, в том городке Западной Германии, где обосновалось «боннское правительство», с неслыханной подлостью готовили провокацию и нетерпеливо ожидали «штурма» Западного Берлина, чтоб можно было бросить под огонь американских и английских солдат тысячи молодых немцев.

Поэтому вблизи Потсдамской площади, там, где скрещиваются три сектора — английский, американский и демократический, уже с ночи дежурили группа западно-берлинских полицейских, штурмовое подразделение англичан да два небольших английских танка для уличных сражений и специальная радиовещательная и радиопередаточная установка, — вероятно, для того, чтобы крикнуть «караул» на весь мир и затем передать зарисовки, так сказать, непосредственно с «поля сражения». Накануне вечером на берлинских улицах появились провокационные листовки: «Держите своих детей дома! Завтра прольется их кровь!»

Но берлинцы не поверили очередному американскому трюку.

Попробуй удержи кого-нибудь дома! На улицах — весь Берлин от мала до велика. Событие, которое должно сегодня произойти, в своем роде единственное. Такого в Германии еще никогда не было. И потому все на улицах, несмотря на студеный дождь; многие даже без зонтиков, что уже просто удивительно, ибо здесь привыкли, как только с неба упадут две-три капли дождя, сейчас же прятаться под зонтик.

Но в многолюдной толчее, в толпе зонтик — помеха. И сегодня зонтиков нет, хотя дождь льет, как в американском приключенческом фильме, неправдоподобно сильно.

Парад открывается небольшим сообщением о задачах немецкой демократической молодежи в борьбе за мир, краткими выступлениями представителей иностранных делегаций и словом президента Вильгельма Пика.

Появление на трибуне седовласого человека с ясным, лучистым взглядом вызывает всеобщую радость. Первый президент первой Германской демократической республики пользуется огромной любовью населения и особенно нежной любовью молодежи.

Верный сын рабочего класса, Вильгельм Пик свыше пятидесяти пяти лет своей жизни отдал коммунистической партии и своему народу. Вся его жизнь, жизнь смелого борца за мир, — пример революционной воли, пример мужественной и беспощадной борьбы против империалистов.

Таким он был, когда вместе с Карлом Либкиехтом и Розой Люксембург разоблачал предательство правых социал-демократов, проголосовавших 4 августа 1914 года за кредиты Вильгельму II на войну с Россией.

Таким был Вильгельм Пик, когда вместе с Карлом Либкнехтом, Розой Люксембург и Кларой Цеткин создавал союз «Спартак» и боролся за единую коммунистическую партию.

Вместе с Эрнстом Тельманом Вильгельм Пик сплачивал трудящихся в борьбе против фашизма. Его голос звучал на весь мир в самые трудные годы фашистской диктатуры, разоблачая преступные действия гитлеровских поджигателей войны, их бредовые идеи о «мировом владычестве».

Сразу же после того как Советская Армия освободила немецкий народ от ига фашизма, Вильгельм Пик стал во главе лучших людей Германии, боровшихся за создание единой демократической республики.

Вильгельм Пик приветствовал молодежь сердечным словом: «Дружба!» Он подчеркнул значение общегерманского слета как крупнейшей и значительнейшей демонстрации молодежи во всей немецкой истории.

Вильгельм Пик сказал:

— Эта демонстрация в защиту мира приобретает свое особое значение благодаря присутствию представителей славного ленинско-сталинского комсомола и героической китайской молодежи, а также многочисленных гостей из других стран. Скажем же им: «Дружба, дружба и еще раз дружба!

Слова: «Дружба!», «Мы завоюем мир!» — в устах делегатов слета звучали как присяга верности делу борьбы за мир, за мирный труд, за демократию.

С оглушительным треском взлетели и взорвались над площадью ракеты. При восхищенных криках сотен тысяч людей на маленьких парашютиках раскрылись флаги Советского Союза, Германской демократической республики и стран народной демократии.

Это сигнал к параду. Звуки горнов и барабанов пронзают воздух, и — о радость! — дождь прекращается. Ура! Ура! Дождь побежден! Правда, он потом несколько раз начинался снова, но это уже не имело значения.

Гимн демократической Германии подхвачен хором, равным населению большого города. В могучих волнах пения и оркестров, как в прибое, взметнулись тысячи выпущенных голубей. Они шумели над головами, садились на деревья, на крыши зданий, срывались вновь и тучами проносились над колоннами, точно они принадлежали музыке и не могли далеко удалиться от нее.

И в самом деле, стоило смолкнуть голосам и оркестрам, как голуби растворялись в воздухе вместе с последними звуками:

Солнце новой, яркой жизни

Над Германией родной

Навсегда

Взошло!

Шествие открыла молодежная колонна земли Саксония-Ангальт численностью в семьдесят — восемьдесят тысяч человек. Шли молодые шахтеры, шли студенты, шли первые агротехники-девушки, первые инженеры-девушки, шли крестьянки, строящие новую деревню.

Колонна утопала в цветах, особенно много было белой сирени, и эта кипень цветов с особенной силой подчеркивала, что дело происходит в мае. Лица так оживлены и песни так горячи, что не замечаешь мокрых волос и мокрых блуз.

Знамена от дождя намокли, набухли, нести их тяжело. С плакатов и транспарантов стекают цветные нити: свежая краска лозунгов не переспорила дождя. И все-таки весело, все-таки бодро, очень радостно и необыкновенно искренне празднует молодежь свой день.

Мимо трибун проплывают транспаранты:

В ЗАПАДНОЙ ГЕРМАНИИ 750 ТЫСЯЧ ЮНЫХ БЕЗРАБОТНЫХ.

АМЕРИКАНЦЫ, ДОМОЙ!

В ИНДО-КИТАЕ ВОЮЮТ 16 ТЫСЯЧ НЕМЕЦКИХ ЛЕГИОНЕРОВ. ПОЗОР!

АДЕНАУЭР — ГОРЕ ГЕРМАНИИ.

ДОРОГУ НЕМЕЦКОЙ МОЛОДЕЖИ!

ДРУЖБА ПОБЕДИТ!

И как возглас, включающий в себя всю страсть и весь энтузиазм борьбы за мир:

ДА ЗДРАВСТВУЕТ ЛУЧШИЙ ДРУГ ГЕРМАНСКОЙ ДЕМОКРАТИЧЕСКОЙ РЕСПУБЛИКИ — ВЕЛИКИЙ СТАЛИН!

Портреты Иосифа Виссарионовича Сталина — в голове каждой колонны.

На трибунах до тысячи журналистов, включая и фоторепортеров. Я вижу, как одни из них что-то быстро заносят в записные книжки, а другие фотографируют.

Среди журналистов немало представителей из враждебного лагеря. Окажутся ли они достаточно честными, чтобы написать всю правду? Вот было бы здорово!

Я почти забываю, что нахожусь в Берлине, еще пять лет тому назад бывшем цитаделью гитлеризма.

Прислушайтесь-ка: колонны проходят с советскими песнями.

Вокруг нас на трибуне берлинские студенты. Объединяясь в группы человек по десять, они кричат:

— Бер-лин приветствует Сак-со-ни-ю!

И из колонны хором отвечают:

— Сак-со-ни-я приветствует Бер-лин!

Мои соседи студенты до того активны, что вскоре наша трибуна сама начинает напоминать колонну, которая марширует на месте: мы поем, стучим ногами по деревянному настилу, выкрикиваем приветствия проходящим колоннам и вслух оцениваем оформление колони и цифры, показывающие рост национального хозяйства.

С лозунгом «Единство!» прошли представители молодежи Западной Германии из Ганновера, Бремена, Аахена, Рурской области. Прошли гамбургские докеры, мужественно отказавшиеся разгружать американское вооружение.

«Мы никогда не будем наемниками американских империалистов! — заявили они. — Янки, гоу хоум! Уходите домой!»

Перед нашими глазами проходил сильный и волевой народ, решивший построить свою жизнь по-новому — ради интересов большинства. Перед нами проходило поколение, какого еще не было в Германии. Ему, этому поколению, предстоит построить невиданную доселе демократическую страну. Француз Мишель Дебони, бывший на слете, сказал: «Я видел, как рождается нация!»

Что-то скажут обо всем виденном американские, английские и французские газетчики?

Кстати, один из американских журналистов обратился на трибуне к очень популярному на западе Германии левому политическому деятелю с явно провокационным вопросом:

— Скажите, пожалуйста, когда предстоит штурм Западного Берлина?

— Ах, вы знаете, дорогой мой, — как можно небрежнее ответил тот, — у нас такая огромная программа, не знаем, как уложиться. Сейчас парад, после него футбольный матч Германия — Чехословакия на стадионе «Митте», потом ансамбль Моисеева в Трептов-парке и концерт польских детей в Панкове, потом соревнование атлетов… Вздохнуть некогда…

И огорошенный американец замолчал, поняв явную неуместность своего вопроса.

Колонны сменялись колоннами почти без пауз. Демонстрация длится уже четыре часа и займет, вероятно, еще не меньше трех.

Я покинул трибуну, чтобы походить среди народа, прислушаться к разговорам, присмотреться к лицам. Сегодня меня особенно интересовал неорганизованный зритель, берлинец-одиночка. Я хотел поговорить с человеком, жившим в одном из западных секторов. Но как его обнаружить в этом взбаламученном море восторга и волнения? Может быть, это он аплодирует безработным Рура, проходящим мимо трибун с поднятыми и сжатыми в кулак руками — приветствием «Рот фронт»?

Или, может быть, это он во весь голос кричит: «Хох!», видя проходящую колонну земли Бранденбургской с широким плакатом: «Мы — соседи поляков. Линия Одер — Нейсе — линия мира».

Или вот это он, заплаканный и счастливый, рукоплещет народным полицейским, несущим на своих плечах детей Рура?

Худенькие, бледные детишки взволнованы до крайности. Сейчас их проносят мимо трибун правительства. Восседая на крепких плечах народной полиции, они видят любимого президента.

Разве это не удивительно, не странно, не сказочно? Дети, привыкшие к мысли, что полиция существует лишь для избиения их родителей, с трудом осваиваются с новой мыслью, что бывает другая, своя полиция и что с этой своей полицией можно жить в мире и согласии.

Прошла колонна Саксонии-Ангальт. Юноши и девушки одеты в красные, желтые и черные костюмы — цвета национального флага.

Прошла колонна Тюрингии: машиностроители-металлурги комбината «Макс Хютте», оптики заводов Цейсса, студенты-горняки, спортсмены. Конца и краю нет народному потоку!

Только Москва, а за нею столицы народно-демократических стран могут так свободно и просто поднять на демонстрацию сто, двести тысяч, миллион, два миллиона человек, если угодно — всю страну сразу.

Германская демократическая республика выдержала сегодня сложнейший экзамен — она доказала всему миру, что ее правительство любимо народом и поддерживается им.

Не случайно сегодня так много горячих приветов демократической Корее и ее вождю Ким Ир Сену. Разделение Кореи на Север и Юг ощущается немцами так же остро, как и разделение Германии на Восток и Запад.

Колонны взывали:

«Да здравствует единая демократическая Корея!»

«Да здравствует единая демократическая Германия!»

Плакаты, карикатуры взывают: «Американцы, убирайтесь из Германии!»

И это не зря. Борьба за мир — это в сущности прежде всего борьба против американских империалистов, желающих поработить человечество и думающих, что человечество — стадо, которым можно управлять, щелкая бичом.

Я шел по Унтер-ден-Линден, по направлению к Бранденбургским воротам, и видел, как на пустырь перед зданием рейхстага сел геликоптер и из него вылез военный в американской форме. Чины народной полиции, стоявшие у Бранденбургских ворот, кивали на него и пересмеивались.

— Сегодня у американского коменданта много работы, — говорили они. — Так много, что, должно быть, и выпить некогда.

Они отлично знают, чем прославился этот американский генерал, который считается самым выдающимся коньячным чемпионом в Берлине: его никто не может перепить вот уже который год!

Я остановился у самой границы демократического и английского секторов. Десятки взрослых людей, отцы, матери, бабки, веселой гурьбой, оживленно беседуя, пешком возвращались в Шарлоттенбург. День окончательно распогодился, и люди пользовались солнцем.

Западноберлинские полицейские внимательно их оглядывали, но все же не находили подозрительными. Вот и еще семья — муж, жена и крохотная девочка с голубым воздушным шаром в руках. Шар явно приобретен в демократическом Берлине, ибо голубой цвет не в почете у англичан и американцев.

Довольные лица супругов радуют. Они явно не социалисты. Всего вероятнее, он владелец небольшого магазина: очень уж самодовольно и властно его лицо, очень уж он независимо минует полицейских. Что ему проблемы мира? Что ему демократия? А ведь пришел же, смотрите пожалуйста, на демонстрацию, да еще и жену в мехах и дочку-малютку привел! Значит, не поверил он американской провокации, не поверил тому, что сегодня, 28 мая, в Берлине прольется кровь молодых немцев.

Хотелось аплодировать этой буржуазной паре за их недоверие к американцам.

Вчера вечером немецкие друзья повели меня к Потсдамской площади, к самой границе с английским сектором. Мы остановились у киоска, торгующего цветами. Хозяйка его, немолодая женщина, видавшая и императора Вильгельма и Гитлера, сказала:

— Я много лет торгую цветами. Троица всегда очень хороший для нас праздник, но такой троицы, такой троицы я еще не видела! Скажите, господа, это будет так каждый год?

Эта маленькая торговка уже прославляла движение в пользу мира — и не только за прибыль, но и за радость, которую она успела получить в день слета, — и хотела, чтобы много лет так же успешно шли ее дела.

Стоя у цветочного киоска, мы наблюдали за противоположной стороной площади; она относится уже не к демократическому, а к западным секторам Берлина.

Несколько юношей и девушек, размахивая связками учебников, быстро и независимо прошли мимо западно-берлинского полицейского, даже как бы не замечая его, и завернули в какой-то переулок с развалинами домов, уже в демократическом секторе.

Спустя две-три минуты прошла девушка с пакетом в руках, похожая на приказчицу из магазина, несущую покупку. Следом за ней прошел, посвистывая, молодой рабочий с инструментом в руках. Все они, как мы заметили, неизменно заворачивали в переулок с развалинами.

— Пойдемте-ка туда и мы, — предложил я товарищам.

Было очень интересно проследить, что все эти люди делали среди развалин.

Хозяйка киоска заметила, прищурив один глаз:

— Это уже, кажется, десятая группа за сегодняшний вечер. Днем им проходить гораздо труднее.

Но пока мы идем к развалинам, стоит рассказать, что такое секторы Берлина.

Берлин, как уже говорилось, разделен на четыре сектора — демократический, английский, американский, французский.

В демократический сектор входит центр Берлина и его северо-восточная часть. Американцам достались западные кварталы города, кстати наиболее богатые.

Гуляя по улицам Берлина, вы, пожалуй, не сразу обратите внимание на то, что перешли из демократического сектора во французский, английский или американский. Небольшое объявление, вывешенное на степе пограничного дома или укрепленное на специальной стойке, гласит на нескольких языках: «Вы входите в американский сектор», или: «Здесь кончается английский сектор», или, наконец: «Здесь кончается демократический Берлин». Последняя надпись, как вы сами понимаете, относится к Восточному Берлину.

И вы замечаете, что полицейские в западных секторах одеты по-иному, что в витринах магазинов выставлены американские товары, что на перекрестках к вам пристают спекулянты валютой и торговцы наркотиками, что в кинотеатрах рекламируются американские фильмы о грабежах и убийцах.

Около ста тысяч берлинцев, живущих в западных секторах, работают в демократическом секторе, и это обстоятельство причиняет им немало хлопот. Западноберлинские власти отрицательно относятся к работе своих жителей в демократическом Берлине. Относятся отрицательно, обозлены, но терпят, ибо в западных секторах Берлина более двухсот пятидесяти тысяч безработных.

Подземная железная дорога беспрепятственно пробегает под всеми секторами, а электростанция одинаково обслуживает светом жителей всех секторов города, но… американцы сделали все возможное, чтобы усложнить жизнь берлинца. Они ввели в западных секторах свою валюту. Таким образом, работая в демократическом секторе и получая заработную плату восточными марками, вы не можете заплатить ими за квартиру, если живете в западной части города. Чтобы существовать, вам придется обменять восточные марки на западные.

Помимо денег, секторы отличаются еще и порядками. В западном секторе благополучно живут и здравствуют матерые фашисты и выходят книги и газеты, враждебно относящиеся к Советскому Союзу, там запрещены к продаже и распространению издания Восточного Берлина, из которых можно узнать о плодотворной созидательной работе демократического магистрата.

Западные секторы Берлина, неотгороженные от восточного никакими барьерами, представляют для американцев очень удобный плацдарм для шпионажа и диверсии против Германской демократической республики и Советского Союза. Но есть и другие обстоятельства, которых крайне боятся американцы. Западный берлинец, посещая театры, кино и библиотеки или работая в восточной части города, учась в Берлинском университете, находящемся в демократическом секторе, вольно или невольно оказывается в курсе демократической политики и своими собственными глазами видит различие между демократией и империализмом.

Берлин представляет собой как бы гигантскую политическую выставку, выставку явлений и фактов, где любой объективный наблюдатель может на основании данных действительности сделать ряд далеко идущих выводов о том, где лучше жить: при капитализме ли с его анархией производства и безработицей, с аморальностью и распущенностью его нравов, с продажностью государственного аппарата и отсутствием самых элементарных гражданских свобод, или в условиях демократии — с плановым хозяйством и растущим благосостоянием трудящихся, при расцвете культуры и искусств, в обстановке небывалой общественной активности всего населения, творчески участвующего в государственной жизни страны.

…Когда мы вошли в переулок, человек двенадцать молодых людей в голубых блузах выстраивались в маленькую колонну. Вожатый развертывал знамя, прикрепленное к алюминиевому стержню, вероятно складному, а другой прилаживался играть на губной гармошке, которая должна была заменить оркестр.

Эти юные борцы за мир, перейдя площадь, перешагнули из одной эпохи в другую — из царства насилия в царство свободы.

Вожатый скомандовал, колонна замерла, дрогнула и зашагала по направлению к центру.

Одна из девушек запела по-немецки Гимн демократической молодежи. Остальные подхватили его. Прохожие, улыбаясь, приветствовали этот маленький отряд мира, а народные полицейские отдали ему честь.

— Вот так оно и получается, — сказал один из наших знакомых немцев: — «Если топнуть всем народом — землетрясение будет; если вздохнуть всем народом — буря будет». Так, кажется, написали вы когда-то?

— Да.

— И назвали это китайской пословицей?

— Да. Разве это не китайская пословица?

— Возможно. Но я слышал ее у многих народов до того, как прочел у вас. Во всяком случае, чья бы она ни была, а пословица правильная. Вот так и получается — и общее дыхание и общий тон…

Я стоял у Бранденбургских ворот и видел, как партизаны мира возвращались домой. Их было так много, что западноберлинские полицейские не могли остановить их. Впрочем, вполне возможно, что сами полицейские сочувствовали тому, что происходило в демократическом Берлине.

Едва закончилась демонстрация, как голубой поток устремился к стадиону «Митте» — там играли футболисты Германии и Чехословакии, а мы отправились в Трептов-парк, где должно было состояться выступление ансамбля Моисеева. Там уже творилось что-то невиданное. Зрители заполнили все места, хотя до концерта оставалось еще часа два или три. А на сцене ползали на корточках, с утюгами в руках, девушки в голубых блузах и гладили сцену. Оказывается, деревянные подмостки так отсырели от дождя, что танцовать на сыром полу было невозможно. Тогда девушки из Союза свободной немецкой молодежи достали в ближайших домах несколько десятков утюгов и принялись гладить, сушить сцену.

Концерт состоялся, и на нем присутствовало не менее сорока тысяч человек.

Несколькими днями позже на той самой площади Люстгартен, где правительство Германской демократической республики принимало парад молодости, вновь выступали советские танцоры.

Сцену устроили перед фронтоном музея Пергама и Трои. Мне пришлось сидеть как бы в ложе, под хвостом бронзового коня, стоящего перед музеем.

Наш ансамбль народного танца — коллектив чрезвычайно талантливый, вдохновенный. Его руководитель Игорь Моисеев — художник сильный, оригинальный и смелый.

Но в тот день я наслаждался не столько танцами, сколько зрителями. Их было, как сказал мне один народный полицейский, не менее семидесяти тысяч.

— Поверьте, я знаю, что говорю, — сказал он. — У нас, полицейских, глаз наметан.

Людям было так тесно, что они не могли поднять рук для аплодисментов, а те, которые все-таки поднимали, вынуждены были стоять с поднятыми руками, будто сдавались в плен… А ведь и в самом деле мастерство ансамбля захватило их в плен и держало в напряжении часа два подряд.

Площадь смеялась. Площадь рыдала. Площадь полюбила танцующих, как родных братьев. Если бы артисты ансамбля бисировали по требованию публики, концерт мог бы продолжаться до глубокой ночи.

7

На следующий день американское агентство «Ассошиэйтед пресс» должно было признать: «Стало очевидно, что число участников слета превзошло ожидания».

Агентство «Франс пресс» сообщило из Франкфурта-на-Майне, что три четверти пилотов американской авиации, расположенной в Западной Германии, получили накануне слета приказ быть в полной готовности на случай беспорядков в Берлине в дни слета.

«Юнайтед пресс» подтвердило, что и английские войска оставались в полной готовности на всех главных пунктах соприкосновения с демократическим сектором.

Точно так же вели себя и французские военные части.

В чем дело? Была ли в этом какая-нибудь надобность? Нет, надобности такой не было. Просто американцы готовили провокацию и добивались кровопролития. Американские, английские и французские журналисты прибыли сюда в погоне за сенсациями.

Газета «Дер Курир», выходящая на французские деньги, писала не без разочарования:

«Единственным сенсационным сообщением, которое более ста прибывших в Берлин немецких и иностранных журналистов могли передать своим редакциям, является тот факт, что сегодня утром в переулке около Потсдамской площади остановились три английские танкетки».

Таким образом, стало очевидным, что Восточный Берлин не склонен итти на провокации и не даст пищи для грошовых сенсаций.

Даже английская «Дейли мэйл», на что уж газета лживая, и та должна была признать, что «во всяком случае все это производило потрясающее впечатление».

Французская газета «Франтирер» оказалась еще откровеннее:

«Можно сказать, что демонстрация на площади Люстгартен была торжеством режима восточной зоны. Юные участники демонстрации сохранят в памяти лозунги: «Изгоняйте американцев — и единство обеспечено!» и «Аденауэр — несчастье Германии».

Газета «Фрейе Пресс», выходящая в Западной Германии, во Франкфурте-на-Майне, писала:

«Берлинская демонстрация показала, какие там достигнуты успехи. По мнению всех нейтральных наблюдателей, достигнуты отличные результаты. Многих поражала сила убеждений и энтузиазм, охватившие семьсот тысяч молодежи, собравшейся на слет».

А штутгартская газета «Дейче Цейтунг» была явно расстроена:

«Нельзя отнестись безразлично к Общегерманскому слету молодежи не только потому, что эта организация насчитывает два с половиной миллиона членов и что на демонстрации в Берлине участвовало свыше тридцати тысяч молодежи из Западной Германии, но главным образом потому, что среди молодежи растет решимость бороться за дело мира».

Решимость молодежи бороться за мир кажется этой продажной газетенке бедствием и несчастьем. Да, для нее это бедствие, ибо не мир, а война будет кормить продажных писак вместе с их хозяевами — американскими авантюристами. Чистый воздух мира губителен для прохвостов, они не живут в нем долго. Им нужны для существования смрад и ужасы войны, пожары и беды.

И, наконец, специальный корреспондент газеты «Франкфуртер альгемейне Цейтунг» удостоил слет следующей оценки:

«Не может быть никакого сомнения в том, что здесь (имеется, конечно, в виду демократическая Германия) подрастает новое поколение, сплоченный фронт, преисполненный воли и энтузиазма, воодушевленный пламенными лозунгами и идеалами советского комсомола.

Пора, чтобы, наконец, и Запад подумал о том, как он намерен поступать со своей молодежью и на каком языке говорить с нею».

Замечание правильное, но, надо сказать, несколько запоздалое: всеми своими делами хозяева Западной Германии уже доказали, что в западногерманской молодежи они видят главным образом пушечное мясо для США и разговаривать с этим будущим пушечным мясом намерены языком кнута.

Западной Германией управляют люди, которым чужды интересы немецкого народа, люди, которые продали и предали американцам свою родину. Это бывшие фашисты, фабриканты, заводчики, помещики, князья, бароны и принцы. Они рассчитывают уничтожить Германскую демократическую республику, вернуть себе власть ценой отдачи своей страны в рабство американским империалистам.

Американцы держат их в вечном страхе, вопя об «опасности коммунизма», который-де не сегодня-завтра «набросится на Западную Германию и проглотит ее». Тогда, мол, и в Западной Германии княжеские и графские имения раздадут крестьянам, заводы и банки перейдут в собственность народа и титулованные и нетитулованные бездельники навсегда лишатся возможности жить за счет угнетенных и обкрадываемых ими людей.

На пресс-конференции 29 мая комендант американского сектора Берлина генерал Тэйлор, не краснея, заявил во всеуслышание: «Вчера должен был пасть Берлин, но на восточную угрозу был дан ясный ответ, и мы справились с нею».

Говоря эту глупость, генерал Тэйлор отлично знал, что врет, как сивый мерин, но в его обязанность входит запугивание «опасностью коммунизма» тех западных немецких обывателей, которые пуще всего не хотят установления на западе страны демократических порядков. Тэйлор представил дело так, будто демократическая Восточная Германия чем-то угрожала западу страны, но, получив твердый ответ от храброго генерала, стушевалась. Нужно обладать никчемным политическим кругозором американского генерала, чтобы выдавать весь этот бред за нечто серьезное.

А боннский министр, по фамилии Кайзер, в глупости перещеголял даже Тэйлора. Он заявил журналистам, что дни троицы, «когда была отражена попытка покорения Берлина востоком, будут увековечены на страницах мировой истории». Он настаивал на том, что попытка «покорения» была, но ее «отразили»! Где же и когда это произошло? Кто с кем сражался?

Конечно, никому ничего не известно. На выдуманном поле сражения видны пока что две жертвы — Тэйлор и Кайзер. Да и то они жертвы не пуль и не бомб, а психопатии. Но история американских военных деятелей учит нас, что они способны сходить с ума даже вдали от сражений. Пример — покойный министр обороны США Форрестол.

Однако чем же все-таки объяснить это беззастенчивое и наглое вранье, это опереточное размахивание шпагами перед лицом события, мирная сущность которого очевидна для всех во всем мире?

Объяснить можно только одним. Американцы безусловно хотели устроить в Берлине репетицию того, что они предприняли месяц спустя в Корее, но в самый последний момент их что-то испугало. Той провокации, которая должна была играть роль искры, не произошло.

Можно ли догадаться, что их испугало? Конечно. Их испугали прежде всего глубокое сочувствие немецкого народа политике мира, твердая миролюбивая позиция правительства Германской демократической республики, их испугало глубокое сочувствие немецкого народа северокорейцам.

Вот почему несколько позже, когда американские разбойники вторглись в Корею, не только в западных секторах Берлина, но и в десятках и сотнях рейнских и баварских городов и сел появились надписи: «Германия — немцам! Корея — корейцам!»

Американцев испугала решимость немецкой молодежи защищать дело мира. Если бы этой решимости было меньше, они, безусловно, спровоцировали бы столкновение. И тогда 28 мая 1950 года на улицах Берлина пролилась бы кровь молодых немцев.

Успешное проведение слета было первой победой немецкой демократической молодежи во имя светлого будущего.

Недаром на пресс-конференции иностранных делегаций, созванной после слета, представитель демократической молодежи Австралии Муррай Смис назвал Общегерманский молодежный слет «мастерским достижением нации».

К этому можно добавить: достижением демократически организованной нации, потому что ничего подобного приведенному слету не способно организовать, к примеру, боннское правительство Аденауэра, хотя оно тоже состоит из немцев и в Западной Германии живут такие же немцы, как и в Восточной Германии. Все дело в том, как и для каких исторических задач организован народ.

В Германской демократической республике немецкий народ организован для замечательных побед на фронте мирного труда, для созидания, для роста! Вот против чего хотели бы поднять руку заокеанские разбойники!

В песнях немецкой молодежи, в ее ярком шествии на слете американцы почувствовали огромную силу — и отступили. Надолго ли? Это будет зависеть от дальнейшей борьбы за мир молодых демократов и всех трудящихся Германии.

8

Совершим небольшую экскурсию в ту часть Германии, которая находится в американской кабале. Признаться, у меня самого нет никакого желания побывать там, хотя однажды я был даже специально приглашен в те места Обществом изучения Советского Союза во Франкфурте-на-Майне. Приглашение состоялось после избрания меня почетным членом этого общества. Я был весьма признателен избравшим меня друзьям Советского Союза, но ехать туда, где шляются пьяные табуны американских солдат, не имел никакого желания. И не потому, что они страшны, а главным образом потому, что они очень уж наглы и противны.

Посудите сами! Приятно ли было бы вам находиться в Западном Берлине, в районе Ванзее, в тот момент, когда группа американских солдат среди бела дня окружила гостиницу «Дейче Рейх», согнала в вестибюль всех присутствующих и начала ни с того ни с сего поголовный обыск? «Выручив» пятнадцать тысяч марок, американцы уселись в «джипы» и скрылись в направлении своих казарм.

Весело ли было бы вам в Нюрнберге, когда на городской площади в течение трех часов шла драка между американскими солдатами, раздавались выстрелы и санитарные машины развозили по госпиталям десятки раненых? В Нюрнберге, где американские солдаты только за одну ночь в конце 1950 года совершили двадцать восемь грабежей?

Или в Висбадене, когда подожгли здание, где помещается организация компартии? Или в Пассау, где в гостинице «Омнибус-отель» коменданту города пришлось во главе дежурной роты лично устанавливать порядок, когда американские полицейские подрались с американскими танкистами?

В том самом Франкфурте-на-Майне, куда меня приглашали приехать друзья Советского Союза, зарегистрировано было в 1949 году восемьсот пятнадцать случаев грабежа немецких квартир американскими солдатами. В одном лишь случае справедливость была нечаянно (и то отчасти) восстановлена: американца-грабителя тяжело искусала собака, принадлежавшая ограбленному немцу.

«Ну и отлично!» — скажете вы.

Вы поторопились. Хозяин собаки получил месяц тюрьмы за ее необдуманный поступок. Быть может, вещи-то все-таки хозяину вернули? Ничего подобного. Ему не вернули вещей, и его же посадили на месяц в тюрьму. Такова справедливость по-американски.

Американский офицер — сын какого-нибудь мелкого предпринимателя, фермера или торговца — рассматривает военную службу как своего рода маленький бизнес: он зарабатывает всюду и на чем только возможно.

Если вы увидите американского офицера в демократическом секторе Берлина в книжном магазине, не удивляйтесь и не делайте поспешных выводов. Многие американские офицеры, прослышав о гигантской популярности советской литературы, стали закупать ее и перепродавать втридорога в городах Западной Германии.

Известен случай, когда американский майор продал за шестьсот западных марок экземпляр «Коммунистического манифеста» издания 1948 года. В магазине готового платья костюм стоит примерно сто пятьдесят западных марок. Значит, этот офицер-спекулянт взял за книгу четыре костюма!

Английские солдаты во всем подражают своим более богатым американским коллегам; французские солдаты тоже стараются не отстать ни от тех, ни от других.

Еще в 1947 году английская газета «Таймс» вынуждена была в номере от 26 июня опубликовать статью своего корреспондента из американской зоны Германии, в которой говорилось:

«В Нижней Саксонии и в других районах английской зоны немцы, стоящие на ответственных постах, теряют веру в английскую политику. Слияние английской и американской зон не создало морального подъема у населения».

О каком моральном подъеме можно говорить, имея в виду орду разбойников, правонарушителей и пьяниц, какой являются американские войска в Германии!

Заняв после побед, одержанных Советской Армией, часть этой страны, американцы всерьез считают, что немцы должны их побаиваться и непременно слушаться. Но оказалось, что немцы не боятся, а презирают американцев, не слушаются, а только терпят их и по-настоящему уважают лишь Советский Союз.

Готовя новую войну, американские генералы загоняют молодых немцев в военные легионы. Но немцы не хотят итти в эти легионы, создаваемые американцами, и готовы отстаивать дело мира. «Без нас!» — говорят они американцам.

9

Во Франкфурте-на-Майне на стене здания американской комендатуры кто-то углем начертил рисунок: скелет в форме американского полицейского (США) истязает живую женщину (Германия). После того как полиция стерла этот рисунок, он возник по крайней мере еще в двадцати местах.

В шахтах Рура можно видеть надписи на вагонетках с углем: «Ты подписался? Не медли!» Это шахтеры призывают товарищей подписаться под Стокгольмским Воззванием.

Асфальт городских площадей — великолепное полотно для антиамериканского плаката углем или мелом, а на стене дома или на садовой скамейке можно сделать рисунок даже маслом. По утрам дворники западногерманских городов смывают с площадей лозунги; написанные руками неизвестных художников.

Передовая живопись потихоньку перебирается из мастерских на улицы и на площади. Во многих городах Рура на заводских трубах развеваются флаги с изображением голубки, работы знаменитого борца за мир, французского художника Пикассо.

Во многих школах учащиеся ведут «тетради Мира». В тетради заносятся интересные случаи борьбы за мир в данном классе. Особо значительные записи отбираются для школьной «Книги Мира»; школьные «Книги Мира» сводятся в «Книгу земель».

Немецкие дети — борцы за мир и летописцы Мира. Это прекрасное явление возникло два-три года назад, оно родилось в огне и буре всемирного движения против войн и агрессий.

Школьники одного из рейнских городков решили вести «записи Мира» на двух языках: на родном немецком и на французском, и посылать записи на французском языке в одну из французских школ, а взамен получать «записи Мира», сделанные юными французами на немецком языке. Вместе с хорошей практикой в изучении языка, это отличная школа интернациональной дружбы.

А знаете ли вы, какой взрыв негодования вызвал в немецком народе, живущем в западных зонах, сумасшедший проект американских захватчиков взорвать, на случай войны, знаменитую скалу Лорелей на Рейне?

Взрыв скалы угрожает немецкому народу колоссальным бедствием. Сотни деревень и такие города, как Майнц, Мангейм, Гейдельберг, Людвигсгафен, будут сметены с лица земли, десятки и сотни тысяч гектаров пашен и садов окажутся под водою. Но что из того? Американцы рассматривают Западную Германию как поле будущего сражения. Им нет дела до народа, которому принадлежит немецкая земля.

— Я побывал у скалы Лорелей, — сказал пастор Отмар Мюллер, один из активных деятелей борьбы за мир в Западной Германии, — и видел минированные районы. Все готово для превращения великолепных берегов Рейна и Майна в одно сплошное болото.

Школьники Западной Германии распевают сейчас песни, посвященные скале Лорелей, и это тоже часть их борьбы за мир.

Юные демократы в Западной Германии слушают и широко распространяют среди населения радиоизвестия о трудовых достижениях в восточной части страны.

Они организуются в кружки для изучения биографий своих великих соотечественников — Карла Маркса, Фридриха Энгельса, Розы Люксембург, Карла Либкнехта, Эрнста Тельмана.

Они разучивают наизусть стихи и песни демократических поэтов. Они распространяют гимн Германской демократической республики, и вдохновенные слова поэта Иоганнеса Бехера звучат вблизи американских казарм как вызов:

Подымаясь к новой жизни,

Побеждая зло и тьму.

Будем мы служить отчизне

И народу своему.

Все дороги нам открыты,

Чтоб не знать нужды былой,

Чтоб до самого зенита

Солнце счастья поднялось

Над родной

Землей.

Юные борцы за мир изучают биографии великих вождей народов мира Ленина и Сталина и поют наши советские песни, как свои родные.

Если вам когда-нибудь придется проезжать по Западной Германии и вы захотите встретить друга, запойте вполголоса:

Дети разных народов,

Мы мечтою о мире живем…—

и тотчас вам ответят, подхватив песню, или улыбнутся, или запросто пожмут руку. Да, уж действительно эту песню не задушишь и никакими бомбами не убьешь!

И когда дети города Эссена, города пушек и танков, где расположены военные заводы Круппа, проходят по улицам со стихами молодого немецкого поэта Кубы:

Встает на новый путь Германия сегодня,

Открылась перед ней невиданная даль.

Чтоб не было войны, чтоб стало жить свободней,

Для мирного труда мы варим нашу сталь, —

это тоже часть повседневной борьбы немецкой молодежи за мир.

Молодежь Западной Германии не хочет итти в солдаты к американцам. Она не хочет умирать за интересы американских и английских банкиров ни во Вьетнаме, ни в Корее, ни на Тайване.

Молодежь Западной Германии мечтает, окончив школы, применить полученные знания для борьбы за мир и демократию, чтобы установить порядки, по которым живет Германия, возглавляемая первым народным президентом Вильгельмом Пиком.

Конечно, такова не вся западногерманская молодежь, а только ее лучшая, передовая часть, та, которая послала на общегерманский слет в Берлин в качестве своих представителей тридцать тысяч делегатов.

Как много нового привезли они из Берлина домой!

10

Был темный ветреный вечер в Берлине. Город, еще не везде освещенный, расплывчато-смутно угадывался в темноте, но на его плохо освещенных улицах было довольно оживленно, и, как и 28 мая, потоки людей стремились к площади Люстгартен.

Там, невидимая, угадывалась лишь слухом гигантская человеческая масса — это юные борцы за мир слушали прощальное слово председателя Совета министров Германской демократической республики Отто Гротеволя. Наутро они должны были разойтись и разъехаться по домам.

После речи Отто Гротеволя Люстгартен и Унтер-ден-Линден враз вспыхнули огнями — зажглись тысячи факелов, и началось факельное шествие — факельсцуг. Улицы Берлина снова запели, зазвучали свежими, звонкими юношескими голосами.

Наутро начала свертываться и «Республика юных пионеров имени Эрнста Тельмана» со своим временным населением. Здесь, в Вульхайде, они представляли более миллиона пионеров. Друзья прощались со слезами, — один уезжал в Дрезден, другой в Галле, а третий должен был перейти «зеленую границу», чтобы попасть в материнские объятья где-нибудь в Гамбурге.

И вдруг эти малыши из Западной Германии объявили «стачку»: они не желают возвращаться домой. Не желают категорически!

Там голодно, дома! И скучно! А здесь им очень понравилось, и вместо того, чтобы ехать домой, уж лучше они вытребуют сюда своих пап и мам.

Я видел слезы этих малышей и сам едва сдерживался, чтобы не заплакать. Как тяжела, как голодна, как уныла должна быть тамошняя жизнь этих ребят, если они решительно не хотят возвращаться домой!

Но их привезли сюда, дав честное слово отцам и матерям, что дети возвратятся точно в срок, и сейчас их нужно увезти от хлеба, масла и колбасы, и им никак не объяснишь, почему, если они хорошие и послушные ребята, им надо возвращаться от сытости к голоду. И разве нельзя, чтобы и отец с матерью были здесь?

Можно не сомневаться, что, когда эти малыши вернутся домой и станут, не мудрствуя лукаво, рассказывать, как их в Берлине кормили и поили и как им не хотелось возвращаться домой, движение за мир пополнится новыми страстными агитаторами в возрасте от десяти до двенадцати лет. Вокруг этих путешественников, побывавших в стране радости и благополучия, образуется актив мечтающих совершить такое же путешествие.

Каждый уезжающий из Берлина увозил в своем сердце слова приветствия И. В. Сталина немецкой молодежи. Эта телеграмма была как бы личной наградой каждого делегата. Она обязывала того, кто вез ее, держаться отныне еще более твердо и мужественно, чем до сих пор.

А испытания были близки…

Уже 1 июня до Берлина дошли первые вести о боевых столкновениях западнонемецкой молодежи с полицией у Любека и Гельмштадта.

Что произошло у Любека?

30 мая английская и западногерманская полиция задержала на зональной границе, на пути в Любек, десятитысячную колонну молодых борцов за мир. Район, где молодежь рассчитывала пересечь границу, полиция заранее обнесла проволочными заграждениями, кое-где выкопала рвы, на лесных тропах выставила заслоны с ищейками. Специальные отряды из Гамбурга и других районов Шлезвиг-Голштинии, общей сложностью до двух тысяч отлично вооруженных полицейских, расположились в резерве, за местечком Геррибург. Десять полицейских катеров, оснащенных крупнокалиберными пулеметами, патрулировали в Любекской бухте, чтобы помешать молодежи, возвращающейся со своего праздника, обойти полицейские посты водным путем. Министр внутренних дел земли Шлезвиг-Голштиния лично прибыл в Любек руководить кампанией по ловле юношей, девушек и детей.

30 мая полиция предложила десятитысячной колонне молодежи пройти медицинский осмотр и неизбежную при этом регистрацию, то есть, короче говоря, назвать свои фамилии и адреса.

Требование было мотивировано тем, что в Восточной Германии якобы свирепствуют инфекционные заболевания. Регистрироваться молодежь наотрез отказалась. Юноши и девушки знали, что это чисто полицейская мера: регистрация фамилий и адресов повлечет за собой увольнение с работы их отцов и матерей. Врачи колонны засвидетельствовали, что больных в колонне не имеется. Полиция, однако, настаивала на своем, пытаясь применить силу. Молодежь держалась непоколебимо. Так прошел день. Утром 31 мая вожаки колонны отдали приказ: всем десяти тысячам сесть и лечь на автостраде Любек — Берлин и не вставать даже в том случае, если против них будут пущены танки.

Межзональное движение по трассе замерло. Десятки английских, французских и американских машин, следующих из Западного Берлина или в Западный Берлин, должны были остановиться — не ехать же по телам!

Десятки фото- и кинокорреспондентов разных национальностей бросились снимать такой «замечательный» эпизод — десять тысяч тел, устилающих шоссе международной важности. Полиция заметалась в полной растерянности, не зная, что предпринять. Так прошел второй день. Пробка, устроенная колонной в горловине трассы, приняла гигантские размеры — не менее чем две сотни машин с каждой стороны шоссе ждали разрешения конфликта.

К концу следующего дня полиция смягчила свои требования. Молодежи разрешили перейти границу, сняв голубые блузы и спрятав знамена. Все отказались. К вечеру, не зная, как выйти из создавшегося положения, и боясь еще более широкой огласки события, полиция согласилась уже на то, чтобы колонны проследовали через Любек, пусть со знаменами, но обязательно ночью, без песен и оркестров.

Развернув знамена, с портретами Сталина и Вильгельма Пика, под звуки оркестров и пение хоров двинулись молодые борцы за мир. С песней «Навстречу утренней заре» они вступили в заснувший город и разбудили его. Раскрылись окна. На улицу выбежали старые и молодые.

— В чем дело?

— Да здравствует мир, друзья! Долой оккупантов! Да живет единая Германия!

Улицы мгновенно ожили.

— Вставайте, друзья!

Зазвучала «Новая жизнь» — песня, недавно сочиненная в Берлине; пронеслись звуки «Гаудеамуса», студенческой песни еще прошлого столетия, знакомой отцам и дедам многих молодых демонстрантов, а за «Гаудеамусом», точно в половодье, все затопляя на своем пути, ринулись разноязычные песни, запомнившиеся на слете. Здесь были и болгарская «Жив е той, жив е…» со словами, от которых слезы навертывались на глаза:

Тоз, който падне в бой за свобода,

той не умира: него жалеят

земя и небо, звер и природа,

и певцы песни за него поят! —

и испанский гимн свободы — гимн Риего, и чешская «Свобода», и китайская «Чи Лай» с призывами, столь близкими для всех: «Вставайте, кто не хочет быть рабами; поднимемся на борьбу за свободу и подлинную демократию! Весь наш мир поднялся против тиранов и их оков, и каждый, кто трудится ради свободы, зовет: «Вставай! Вставай! Вставай! У всех нас одно сердце! Вперед с факелом свободы в руках! Вперед! Вперед! Вперед!»

И весь Любек повалил к вокзалу вслед за молодежью, возвращающейся из Берлина. Слет как бы все еще продолжался, неуклонно передвигаясь на запад.

Английские оккупационные власти распорядились срочно подать дополнительные поезда, чтобы до рассвета развезти по домам беспокойных сторонников мира. Но до вокзала десятитысячная колонна шла от митинга к митингу, от одной песенной остановки до другой. Любек пел до рассвета.

Десять тысяч юношей, девушек, подростков победили вооруженную челядь Британского королевства. Это была первая крупная победа слета вне Берлина.

А в Гельмштадте дело закончилось несколько иначе. Молодежная колонна разбилась там на мелкие группы, потеряв свою компактность. Полиция изолировала группу от группы и учинила расправу над беззащитными ребятами. Один юноша с перебитым позвоночником был отправлен в больницу в безнадежном состоянии, десятки избиты, сотни арестованы; избежать губительной для молодежи и их родителей регистрации удалось одиночкам.

Но несправедливое дело никогда не приносит выигрыша тому, кто его совершил. Искалеченный юноша оказался сыном довольно влиятельного человека, и разговоры о бесчинстве полиции и ее покровителях из оккупационных штабов сразу же пошли по всему городу. Раненые дети были к тому же отличными «пропагандистами» американского образа жизни, когда, обливаясь кровью, они появились в местной больнице. Война с детьми во всех случаях позорна, недостойна, отвратительна. Прогрессивная пресса Западной Германии тотчас оповестила страну об очередном полицейском преступлении, и тысячи писем и телеграмм со всех концов Западной Германии понеслись в Гельмштадт.

Каждая семья, чей сын или чья дочь еще не вернулись домой из Берлина, переживала тревожные дни. И отнюдь не уважением или любовью к англо-американским оккупантам полны были их сердца.

В «красном» Берлине, о котором рассказывалось столько ужасов, ни одного ребенка не тронули пальцем, а свои полицаи избили до обморока! Это ли не прекрасная агитация в пользу «красного» Берлина?

В 1898 году, пятьдесят три года назад, великий французский писатель Ромен Роллан, тогда еще не бывший социалистом, произнес знаменательные слова: «В течение ста лет Европа станет социалистической, или она перестанет существовать».

Писатель объяснил, в силу чего это случится. Тремя годами раньше он писал: «Социалистические идеи просачиваются в меня вопреки моей воле… Я не хочу думать о них, а они все-таки ежедневно проникают в мое сердце».

Вот так оно происходит сейчас с миллионами немцев, услышавшими, как под Любеком и Гельмштадтом вооруженные взрослые люди всевали с безоружными ребятами.

Битвой у Любека и Гельмштадта дело не ограничилось. Она была лишь наиболее значительной из серии меньших. Западногерманские власти перепугались активности молодых борцов за мир и затаенной ненависти их родителей и перешли к различным другим формам борьбы.

А молодежь, поняв на опыте Любека, что сила ее — в единстве, активизировалась еще больше. Сражения уходили в глубину сел и заводских цехов, развертывались в школах и семьях. Эхо слета проникало все дальше на запад.

Уже в июне в печати появились сведения о том, каковы отзвуки слета.

Четырнадцатилетняя школьница в Нюрнберге провела сбор медикаментов для Корейской народной армии. Полиция нашла у мужественной активистки более двадцати килограммов собранных медикаментов.

В Мюнхене группа школьников организовала в городе «трамвайный лекторий». Едучи в трамвае в школу или возвращаясь домой, «трамвайные лекторы» затевают беседы о берлинском молодежном слете, о порядках в Германской демократической республике и ее успехах в борьбе за мир. Почин «трамвайных лекторов» имеет огромный успех у населения.

Другая группа школьников в том же городе создала бригаду «настенной агитации». Юные рисовальщики по ночам покрывают стены зданий шаржами и карикатурами антиамериканского характера и лозунгами в защиту мира.

Делегаты Общегерманского молодежного слета развертывают движение в защиту мира среди деревенской молодежи Западной Германии.

Предприниматели Западной Германии начали увольнять молодых людей с работы только за одно сообщение о берлинском слете. Если рабочий пользовался заводским общежитием, он тотчас лишался койки. Следовательно, оставшись без работы, он терял и кров. Без полицейской прописки он подлежал выселению из города. Но куда может уйти бездомный безработный? И он превращается в горячего ненавистника империализма. Если такой молодой рабочий до своего увольнения еще не стал сознательным революционным борцом, то теперь он становился им.

В Гамбурге молодые патриоты заставили обербургомистра Макса Брауэра разрешить молодежную демонстрацию, хотя этот Брауэр еще недели две тому назад платил полицаям по двести марок за привод каждого юноши или девушки, пропагандирующих мир.

В Вюртемберг-Бадене в июне прошли многочисленные молодежные собрания, на которых обсуждалось коллективное письмо советским комсомольцам. Это был, так сказать, слет на местах. Он объединил десятки тысяч людей. Взрослые выражали желание присоединить свои подписи и свои голоса к хору молодежи, ибо мир и дружба с Советским Союзом касались всех.

Наконец передовая молодежь западной части Германии решила созвать в начале октября в промышленном сердце Германии — Руре — стотысячный митинг молодых западногерманских патриотов.

Двадцать молодежных организаций выразили согласие стать организаторами слета, на котором, кстати сказать, должны были быть представлены лучшие сборщики подписей под Стокгольмским Воззванием.

В качестве подготовки к западногерманскому слету в низовых молодежных организациях, различных по своим политическим убеждениям, прошли отчеты тридцати тысяч участников общегерманского слета.

Молодежь быстро набирала силы и высоко поднимала голову. Если до общегермайского слета на улицах западных городов Германии редко встречались юноша или девушка в голубой блузе, то теперь они были видны повсюду.

В конце августа в Дортмунде состоялась мощная демонстрация в защиту мира. Демонстрация одновременно защитила восемь молодых демократов, накануне арестованных полицией. Демонстранты кричали: «Руки прочь от Кореи!» Полиция вынуждена была освободить арестованных молодых немцев.

Макс Рейман, председатель центрального правления Коммунистической партии Западной Германии и почетный член Союза свободной немецкой молодежи, публично осудил запрещение боннским «правительством» всех митингов и демонстраций молодых борцов за мир. Он заявил при этом, что день слета тысяч молодых борцов за мир подтвердит, насколько отрицательно относится немецкая молодежь к подготовке войны.

Как позже стало известно, западногерманские власти с благословения американцев запретили созыв слета молодых патриотов. Но это не означает, что движение замерло. Оно перешло вглубь, захватывая все более и более широкие пласты молодежи.

Население Западной Германии горячо и дружно поддерживает свою молодежь. В ответ на полицейские репрессии были созданы сто новых комитетов борьбы за мир и дополнительно собраны сотни тысяч голосов, требовавших запрещения атомной бомбы.

25 сентября в Бохуме (английская зона) должен был состояться заключительный митинг первого молодежного слета западногерманского профсоюза горняков. На митинге намеревался выступить ставленник оккупантов, «президент» боннского «государства», некто Теодор Хейс, чтобы привлечь молодежь на сторону своего «правительства».

Едва Хейс начал говорить, как участники митинга запели гимн Германской демократической республики, а двое молодых рабочих взобрались на трибуну позади Хейса и развернули огромный транспарант с лозунгом: «Мы хотим масла вместо пушек и увеличения заработной платы, а не увеличения числа дивизий».

Оба рабочих были арестованы, но выступление Хейса провалилось.

В Вашингтоне рассчитывали, что стоит только свистнуть, как немцы Западной Германии валом повалят на вербовочные пункты. Но американские империалисты просчитались: даже безработные отказываются от хорошо оплачиваемой военной службы.

В середине мая, как раз в разгар всегерманской подготовки к молодежному слету, английская газета «Дейли мэйл» опубликовала серию статей известного английского журналиста Александра Клиффорда.

«Лучшее из того, — писал он, — что немцы могут предложить нам, — это самих себя в качестве солдат. Здесь их вдоволь, число безработных в Западной Германии доходит в настоящее время до двух миллионов человек». (К слову, мистер Клиффорд скромно уменьшил количество безработных почти вдвое).

В беседе с Клиффордом бывший гитлеровский фельдмаршал Мантейфель заявил:

«Мы могли бы пополнить личный состав тридцати танковых дивизий… Дело в том, что призывные возрасты, которым как раз наступает очередь, особенно многолюдны».

Но уже 22 августа 1950 года корреспондент «Нью-Йорк геральд трибюн» в Западной Германии отмечал, что «американское общественное мнение сильно ошибается, если оно полагает, что немцы широкой волной устремятся в армию».

Даже сам английский министр обороны Шинуэл вынужден был признать в палате общин, что достопочтенный Черчилль жестоко ошибается, рассчитывая, что немцы охотно пополнят так называемую «европейскую армию».

Корреспондент американского агентства «Юнайтед пресс» сообщал в августе 1950 года:

«Союзные и германские власти считают, что потребуется прибегнуть ко многим различным средствам убеждения, чтобы заставить немцев вступить в армию, предназначенную для борьбы с Россией… Опыт борьбы против русских, поражение и колоссальные разрушения еще живы в памяти немецких солдат и даже сегодня являются сильным отпугивающим средством».

Сегодняшняя демократическая Германия внесла заметный вклад в дело мирного развития народов Центральной Европы. Тот, у кого завтрашний день будет лучше сегодняшнего, не хочет войны. Кто призван жить хорошо — не хочет умереть ради заокеанских господ.

Роль Союза свободной немецкой молодежи в разоблачении планов американских поджигателей новой войны чрезвычайно велика. Слет демократической молодежи в Берлине еще более усилил значение Союза молодежи.

1 июня 1950 года Совет министров Германской демократической республики высоко оценил значение проведенного общегерманского слета: слет явился манифестацией доверия молодежи тем передовым народным силам, которые пять лет неутомимо трудятся над построением демократической и миролюбивой Германии, создавая молодому поколению условия для отличной жизни.

Слет показал тесную связь новой молодежи с правительством Германской демократической республики и ее президентом.

Участие в слете многочисленных молодежных организаций со всех частей света явилось наглядным доказательством того, в какой мере демократической Германии и ее молодежи удалось завоевать доверие миролюбивых народов. Огромные силы, объединенные во Всемирной федерации демократической молодежи, поддерживают борьбу немецкого народа за создание единой демократической и миролюбивой Германии.

Общегерманский слет, сказано в решениях правительства Германской демократической республики, требует еще упорнее продолжать путь, указанный законом о молодежи, и обеспечить всему немецкому юношеству счастливую жизнь в единой и миролюбивой Германии.

11

К северу от Берлина тянется цепь небольших озер, богатых рыбой. Вскоре по окончании молодежного слета меня пригласили на ловлю рыбы острогой.

Ночь была на редкость темной и, что еще удивительнее для дождливого лета, сухой. Холмистые берега озера, знаменитого своими рыбными урожаями, занимал старый сосновый бор. Настоенный на дневном тепле смолисто-дымный воздух напоминал наши русские места за Валдаем.

Рыская в поисках лещиков и щурят вдоль берега, с автомобильной фарой вместо факела, мы оказались вдруг у небольшого острова. Костер освещал группу ребят, сидевших кружком. Голубое знамя, прислоненное к дереву, отсвечивало огнем. Кто-то горячо говорил, а остальные слушали с благоговейным вниманием. Вероятно, делегат рассказывал о слете тем, кто не смог побывать в Берлине.

Потом ребята поднялись и запели гимн Германской демократической республики и вслед за ним, так же стоя, боевой гимн демократической молодежи. Полковник Советской Армии, стоявший с острогой на носу лодки, опустил острогу и погасил фару. Сидевшие на веслах перестали грести и замерли.

А там, у костра, спев боевой молодежный гимн, вдруг сильно и вдохновенно запели «Смело, товарищи, в ногу».

Мы никак не ожидали этого и, признаться, растерялись. Нам было видно, как волновались ребята у костра, как искренне переживали они то, что пели, как строго и торжественно встали они «смирно», точно давали торжественное обещание.

Они пели по-немецки, но мы внутренне вторили песне по-русски, и странно, и трогательно, и по-особому сильно звучала песня в этой не совсем обычной обстановке.

Смело, товарищи, в ногу,

Духом окрепнем в борьбе,

В царство свободы дорогу

Грудью проложим себе! —

неслось к нам с берега.

Вдруг из темной глубины озера кто-то мощным баритоном подхватил песню по-русски. У нас от волнения побежали мурашки по телу.

Удивленно переглянувшись, ребята бросились к берегу и стали всматриваться в белесую мглу озера.

Но они не могли увидеть певца, скрытого расстоянием и темнотой, он оставался вне поля зрения, и только сильный голос его смело атаковал ночную тишину, волнуя и будоража воображение ребят.

И они ринулись навстречу этому голосу-другу, они подхватили его зов. Так на двух языках и закончилась песня.

Не раз вспоминал я эту коротенькую ночную сцену. Особенно часто приходила она мне на память, когда я читал о международном слете молодых сторонников мира, происходившем в августе 1950 года в Ницце, во Франции. Там советские песни пелись на четырех и пяти языках одновременно.

Берлин, Париж и Рим встретились в необычайном соревновании. Кто лучше сражается за мир? Кто привлек больше людей доброй воли? Кто собрал больше подписей под Стокгольмским Воззванием?

Берлин занял в этом соревновании первое место, за ним шел Рим, от которого не отстал и Париж, принесшие на слет по четыреста тысяч подписей.

Я вспоминал эту трогательную ночную сцену, читая о том, как тысячи жителей Гамбурга вышли навстречу «каравану мира», в котором приняли участие сто восемьдесят три французских преподавателя, и как гамбургские школьники встречали французских педагогов песнями демократической Франции.

Я вспоминал эту ночную сцену, читая о молодом человеке из города Сан-Мартина в Аргентине, собравшем пятнадцать тысяч четыреста подписей под воззванием Постоянного комитета Всемирного конгресса защитников мира…

Один — и пятнадцать тысяч, им привлеченных к защите мира! Какие великолепные вожаки подрастают на земле!

Я вспоминаю сцену на немецком озере, слыша по радио, что третий национальный съезд учащихся средних школ Бразилии принял от имени трехсот тысяч человек резолюцию, в которой говорится: «Учащиеся средних школ являются сторонниками невмешательства Бразилии в жизнь Кореи. Они против отправки бразильских войск за пределы страны».

Где, в какой стране мира не горит такой молодежный костер и ребята, собравшись вокруг огня, не запевают великую песню, воспитавшую много поколений русских революционеров:

Смело, товарищи, в ногу,

Духом окрепнем в борьбе,

В царство свободы дорогу

Грудью проложим себе!

Я вспомнил ночную сцену на озере, когда, вернувшись домой, прочел в журнале «Большевик» прекрасную статью руководителя итальянской Коммунистической партии Пальмиро Тольятти «Современное международное положение и национальные интересы Италии».

Вот что пишет товарищ Тольятти о Германии 1950 года:

«Недавно, участвуя в третьем конгрессе Социалистической единой партии Германии, я имел возможность посетить Германскую демократическую республику и вынес глубокое убеждение в том, что и в этой части Европы достигнута крупная победа… Когда я разговаривал с товарищами из Социалистической единой партии Германии, когда я посещал заводы, где немецкие рабочие встречали меня, как брата по труду и борьбе, я действительно чувствовал, что рождается новая и единая Европа. Но это не Европа так называемых европеистов, которые имеются и в рядах наших правительственных партий. Это истинная Европа, которая простирается от Урала до Атлантического океана и в которой живут жаждущие мира и сотрудничества европейские народы — от русского народа до французского, чешского, итальянского. Между народами, которые уже создали новый строй, и передовой частью тех народов, которые еще этого не достигли, налицо солидарность, единство в защите мира, в борьбе за демократию, за создание нового мира».

Когда в декабре 1950 года швейцарское правительство, под нажимом американских дельцов, не разрешило въехать в Женеву участникам Первой сессии Всемирного Совета Мира, правительство демократической Германии оказало широкое гостеприимство делегатам восьмидесяти стран обоих полушарий. Ректор Берлинского университета имени Гумбольдта профессор Фридрих поблагодарил Бюро Всемирного Совета Мира за то, что Первая сессия собралась именно в Берлине, «руины которого взывают о мире и предостерегают против безумия новой войны».

Поэт Иоганнес Бехер выразил на этой сессии мысли всех передовых немецких борцов за мир, сказав: «Либо Германия будет мирной, либо она перестанет существовать».

Берлин — некогда гнездо фашизма — превращается в один из могучих центров борьбы за мир во всем мире. Молодые немецкие труженики мира видят это значение своей столицы, ценят его и гордятся им. Демократическая Германия вошла в семью миролюбивых государств, показав на деле, трудом народа, искренность своей политики мира и дружбы между народами.

Я представляю, какое огромное воздействие на самые широкие слои немцев имеет беседа Иосифа Виссарионовича Сталина с корреспондентом «Правды», как много она говорит их сердцу.

Вопрос корреспондента: «Что Вы думаете об интервенции в Корее, чем она может кончиться?» — и ответ товарища Сталина: «Если Англия и Соединенные Штаты Америки окончательно отклонят мирные предложения Народного Правительства Китая, то война в Корее может кончиться лишь поражением интервентов», — вероятно, известны наизусть любому и каждому, ибо события в Корее немец переносит на себя.

Эттли запрещает говорить о мире в Лондоне, Трумэн — в Вашингтоне, Макартур запрещал в Токио, а Берлин, былому гитлеровскому облику которого они до сих пор упрямо подражают, Берлин — борец за свободу!

В майские дни 1950 года он собрал в невиданном количестве немецкую молодежь. Он пригласил для работ сессию Всемирного Совета Мира и, наконец, в марте 1951 года гостеприимно открыл двери европейской конференции рабочих против ремилитаризации Германии, став, таким образом, одним из боевых штабов рабочих европейских стран.

Вырос и становится на ноги новый Берлин — первая столица первой подлинно демократической Германии. В этом также большая доля труда немецкой молодежи.

12

Спустя месяц после слета мне снова пришлось быть в Германии, и я прежде всего поинтересовался, что дал стране молодежный слет, поднял ли он на борьбу за мир новые сотни тысяч молодых сердец.

— Да, — ответили мне, — слет сделал великое дело. Он оказался смотром сил молодежи, ее резервов и возможностей. После слета молодежь развернулась вовсю.

В самом деле, заметно больше стало молодежи на городских улицах, в театрах, в музеях, на всяческих демонстрациях, в науке, в труде. Точно гурьбой вбежала она в жизнь, да так и осталась на виду у всей страны.

Мне лично жизнь приготовила встречу совершенно необыкновенную и исключительно сложную, вероятно единственную в своем роде. Я не упоминал бы о ней, если бы она не имела принципиального значения, если бы не касалась отношения ко всему советскому искусству. В Берлине, в кинотеатре «Бабилон», шла премьера второй серии «Падения Берлина». Случилось так, что нужно было выступить перед началом сеанса и рассказать собравшимся, как создавался фильм и какие задачи стояли перед режиссером М. Э. Чиаурели и мною, когда мы начинали работу.

Мне, как одному из авторов сценария, предстояло выступить перед аудиторией, которая если не целиком, то уж во всяком случае в значительном большинстве пережила описанное в кинофильме падение своей столицы. Аудитория не участвовала в съемках фильма, но участвовала в событии, являющемся финалом фильма. Кто она, эта аудитория? Союзник или противник? Для многих из сидевших в зале падение Берлина, возможно, являлось и личным, и имущественным, и классовым падением, а потому и наш фильм «Падение Берлина» мог явиться для них враждебным.

Но, повторяю, сложилось так, что не выступить я не мог, и отправился в этот «Бабилон», сам еще не зная, что буду говорить.

Я представлял, как выхожу на сцену и, глядя на публику, произношу:

«Господа!.. Я и режиссер Михаил Чиаурели написали сценарий, по которому Чиаурели поставил потом фильм. Его вы сейчас увидите. Мы ставили перед собой задачу — попытаться проанализировать события прошедшей войны и крах гитлеризма и показать неизбежность этого краха. Мы были бы рады получить ваши замечания и пожелания…» Да нет, что я! Какие замечания и пожелания? Я же не в Москве! Я ведь нисколько не застрахован от того, что где-нибудь в десятом или одиннадцатом ряду партера не сидит последний или предпоследний из гитлеровских могикан, и ведь не ему же в самом деле предоставляется право поправлять или, тем более, критиковать кинофильм! Но тогда что же говорить? Или, может быть, так: «Друзья! Я был бы рад выслушать, насколько точно и верно удалось нам…» Да нет… опять не то.

Пока я сочинял речь за речью, машина подкатила к зданию кинотеатра. У кассы (было часов шесть-семь вечера) толпилось множество народа. Настроение мое еще больше ухудшилось, и, не будь со мной Николая Семеновича Тихонова, я бы безусловно удрал из машины, но он удержал меня, так сказать, на посту.

Не помню, как я с кем-то здоровался, как шел темным коридором за экран и как выжидал там, пока меня выпустят на эстраду.

Рядом со мной стояла девушка в голубой блузе, лет шестнадцати — семнадцати, с большим букетом цветов, который она должна была, оказывается, преподнести мне тотчас после моей речи. Я взглянул на нее и совершенно обмер — она плакала, губы ее беззвучно шевелились, и когда она успевала вытереть слезы, я видел, как ее красные испуганные глаза ободряюще глядели на меня.

Нет, я не мог ошибиться — она, безусловно, ободряла меня. Я оглянулся, ища переводчика, но было уже некогда, девушка сжала мне локоть, и я вышел.

Я начал говорить, представьте себе, совершенно спокойно. Та секунда, когда эта взволнованная девушка, которой, может быть, впервые предстояло выйти перед тысячью людей и сказать что-то хорошее советскому писателю, одному из создателей произведения, где показано, как горит и гибнет ее родной город, — та секунда все перевернула в моей душе. Если она держится так, чего же волноваться мне? Она ведь не решала — преподнести мне букет или убежать. Нет, она твердо хотела преподнести мне цветы и хотела, чтобы все прошло замечательно, и боялась, что я, может быть, не знаю, не чувствую, что все обязательно будет хорошо. Ома ободряла меня, как своего соратника.

Когда после краткого слова, в которое, как мне кажется, я вложил как можно больше теплоты, девушка подошла ко мне с букетом, левая ладонь ее до белизны сжималась от напряжения. Теперь она не глядела на меня, а всматривалась в глубину темного зала, как бы там и только там ища поддержки и сочувствия тому, что она говорила сухими, потрескавшимися и побелевшими губами. Из всего того, что она сказала мне, я на всю жизнь запомнил одну фразу:

— Спасибо, что вы помогли нам, немецкой молодежи, бороться с остатками нацизма!

И тут опять волнение охватило меня, и я принял букет, глядя на девушку такими же, как, должно быть, у нее, красными и ничего не видящими глазами, потряс ее худенькую, выпачканную в чернилах руку, приколол к ее блузке ярко-красную гвоздику, и мы вместе с ней, как два бойца одного сражения, покинули сцену под аплодисменты и возгласы:

— Да здравствует Сталин!

В этом не было ничего неожиданного, необъяснимого.

То, чему оказался свидетелем большой зал «Бабилона», не могло произойти ни в 1938, ни в 1941, ни даже в 1945 году.

Только разгром нацизма, дополненный пятью годами демократических преобразований и дружбы с Советским Союзом, мог породить день, когда юная девушка Берлина поблагодарит советское искусство за помощь, оказанную ее поколению.

И, конечно, такой день и такую встречу только и можно было понять в свете великого возгласа:

— Да здравствует Сталин!

Это — приветствие нового человечества, объединяющее людей всех стран и наций во имя торжества жизни.

Дружественное отношение к Советскому Союзу чувствуется не только в Берлине, но и во всех землях Германской демократической республики.

Приведу в пример небольшой, неиндустриальный городок Веймар в Тюрингии. Мне пришлось дважды быть в Веймаре — в 1947 году и в 1950 году, после торжеств в честь Гете по поводу двухсотлетия со дня его рождения. На этих торжествах выяснилось, что советское искусствоведение далеко опередило немецких литературоведов по глубине изучения наследства великого немецкого поэта.

В 1950 году, в одно из июльских воскресений, президиум Веймарского городского общества имени Гете пригласил группу советских писателей и обратился с просьбой помочь им организовать русский отдел в музее Гете.

Завязалась беседа. Из нее вскоре обнаружилось, что не одно лишь отсутствие русского отдела беспокоит руководителей общества, но, пожалуй, вся система пропаганды гетевского наследства. Гетевское общество оставалось все еще главным образом кружком по изучению творений Гете. Сведения о влиянии великого поэта и его наследства за рубежами Германии были чрезвычайно незначительны, чтобы не сказать — наивны, а представления о межевропейских литературных связях Гете и взаимоотношениях его времени — провинциально робки. О связях русских писателей с Гете в Веймаре знали очень мало; об изданиях произведений Гете в советское время только слышали.

Дом-музей Гете в день приезда советских писателей ломился от посетителей. Веймарцы атаковали дом своего великого земляка с энергией новичков, будто вчера только узнавших, что существовал Гете. Обращало на себя внимание преобладание среди посетителей молодежи. Школьники Веймара и окружающих его деревень, заводские «фабзайцы», молодые трактористы… Директор музея разводил руками. Три, даже два года назад такого еще не было.

Ночью на Дворцовой площади, перед старым герцогским замком, видавшим в своих стенах, помимо Гете и Шиллера, еще и Бетховена, Листа и Бородина, демонстрировался советский фильм «Кубанские казаки». Площадь была полна народу, и опять-таки бросалось в глаза преобладание молодежи.

Несколько позже, осматривая в воскресный день знаменитый в истории Тюрингии и лютеранства замок Варбург в Эйзенахе, мы были снова поражены обилием пригородных туристов, среди которых не менее трех четвертей составляли учащиеся. Как потом оказалось, многие приехали, узнав о присутствии в Варбурге группы советских писателей и рассчитывая, что, весьма вероятно, состоится что-нибудь вроде «вечера вопросов — ответов», на что, надо полагать, намекнуло со своей стороны Веймарское общество советско-германской дружбы.

Когда в Германии концертировал ансамбль песни и пляски имени Александрова, его прослушало, вероятно, не меньше миллиона людей. Среди этого миллиона добрые семьсот тысяч составляла молодежь. На выступления Государственного ансамбля народного танца СССР под управлением Игоря Моисеева приезжали издалека: в Берлин — из Дрездена, в Дрезден — из Хемница, в Иену — из Веймара и Эрфурта.

Немецкая демократическая молодежь, образно говоря, рыщет в поисках духовной пищи, как птица ранней весной, когда земля еще кое-где покрыта снегом и мало зелени на деревьях.

— Больше всего я ценю тот воздушный мост, который незримо протянут между Москвой и Германией, — сказал мне секретарь хемницкого отделения Общества советско-германской дружбы. — Американцы называли воздушным мостом свою аэролинию Западный Берлин — Франкфурт-на-Майне, при помощи которой они питали свой гарнизон в Западном Берлине в дни ими же организованной блокады. Но то была тропинка, а настоящий мост — это трасса, по которой движутся идеи и факты и на которой устроить пробку или аварию немыслимо.

— Что вы называете воздушным мостом? — спросил я.

— Советское радио есть тот воздушный мост, тот второй воздух, которым дышит в наши дни каждый честный немец, если он думает о жизни, а не о смерти. Мы, — добавил собеседник, — учимся по радио русскому языку. Слушаем музыку советских народов. Узнаем от вас мировые новости в правдивом и ясном изложении и, наконец, обогащаемся повседневным опытом советской жизни. Когда Москва рассказывает о новом достижении своего очередного новатора производства — знайте, что добрый миллион немцев прильнул к радиоприемникам. Когда Москва рассказывает о благородных случаях социалистического героизма — знайте, что добрый миллион молодых активистов завтра утром расскажет об этом подвиге, а днем или вечером подвиг этот повторится у нас.

В другой раз я встретился с молодым немцем, знавшим, что я приехал из Крыма.

— Ну, как там в Ялте? — непринужденно спросил он меня на приличном русском языке. — Обстраивается? Замечательный город! А Севастополь? Ах, как мне было жаль его!

— Вы бывали в нем? — спросил я, еще ничего не подозревая.

— Ну как же! — радостно воскликнул он. — Как же! Я там попал в плен!

— Чего же вы в таком случае радуетесь? Можно подумать — вы пережили там лучшие годы своей жизни.

— А что вы думаете! — чистосердечно ответил он. — Во-первых, я остался жив, а мог бы остаться среди камней Севастополя, а во-вторых, там-то и начал я кое-что понимать в вопросах жизни. Для кого-кого, а для меня Севастополь — город моего будущего, школа моя, знамя мое!..

* * *

В сентябре 1950 года вновь начались дикие репрессии над молодыми борцами за мир в Западной Германии.

После запрещения слета в Гамбурге борьба за мир приняла формы движения «от сердца к сердцу», «от дома к дому».

Английские оккупационные власти обвинили молодежь во «враждебном и непочтительном» к ним отношении. Начались аресты. Еще задолго до суда было объявлено, что арестованных ожидает жестокое наказание. Население Гамбурга энергично выступило в защиту арестованных. Больше тысячи человек собралось перед зданием суда с требованием прекратить преследование сторонников мира. «Англичане, убирайтесь домой!», «Корея — корейцам! Германия — немцам!» — кричали они хором в течение нескольких часов судебного разбирательства. Против демонстрантов был направлен усиленный наряд полиции, начались избиения и аресты, и все же суд вынужден был отложить вынесение приговора. Негодование охватило настолько широкие слои города, что суду в конце концов пришлось оправдать двадцать трех из тридцати восьми обвиняемых.

Таким образом, запрещенный в Западной Германии стотысячный молодежный слет вызвал сотни судебных процессов. Молодежь манифестировала не на площадях городов, а на скамьях подсудимых.

«Правительство» Аденауэра, напуганное ростом движения молодежи за мир и единство Германии, запретило все митинги и демонстрации, намеченные на 1 октября. По сообщению газеты «Тагесшпигель», в земле Северный Рейн — Вестфалия девятнадцать тысяч полицейских вооружены бомбами со слезоточивыми газами, а газета «Ди нейе Цейтунг» добавляла, что в случае нужды будут введены в действие английские оккупационные войска. Всем железнодорожникам и железнодорожной полиции были даны указания следить за борцами мира и отказывать им в железнодорожных билетах.

И все-таки День слета молодых борцов за мир состоялся!

Почти во всех крупных городах Западной Германии прошли митинги и демонстрации.

Во Франкфурте-на-Майне вооруженные резиновыми дубинками полицейские зверски избили многих участников молодежного митинга. Но те не смирились и с еще большим упорством повели борьбу за мир и дружбу с Советским Союзом.

В Дюссельдорфе молодежь вывесила голубые знамена мира рядом с полицейским управлением. Близ Нюрнберга молодежь вступила в схватку с полицией.

Более двух тысяч «голубоблузников» было арестовано в тот день по всей Западной Германии, но, несмотря на террор, День слета молодежи все-таки состоялся.

Значение его чрезвычайно велико.

День слета подсчитал силы демократически настроенной молодежи.

День слета позволил проверить спаянность демократической молодежи.

День слета мобилизовал вокруг борьбы за мир огромные массы трудящихся Западной Германии всех возрастов и состояний.

«Уличная демонстрация, — учит товарищ Сталин, — создаёт уличную агитацию, влиянию которой не может не поддаться отсталая и робкая часть общества».

В этом смысле демократическая молодежь Германии выдвинулась в 1950 году на одно из первых мест в рядах активнейших борцов за мир, показав на своих гигантских уличных демонстрациях образцы великолепной уличной агитации.

26 ноября, ровно через шесть месяцев после общегерманского молодежного слета, в Берлине состоялась Первая общегерманская конференция Союза свободной немецкой молодежи.

На ней присутствовало восемь тысяч делегатов из всех частей Германии, в том числе две тысячи делегатов из Западной Германии.

С докладом «Пятилетний план — план борьбы за мир, демократическое единство и независимость Германии, за счастье молодого поколения» выступил генеральный секретарь Социалистической единой партии Германии Вальтер Ульбрихт. По докладу развернулись оживленные прения.

Мир! Труд! Дружба! Счастье! Многие резко выступали против проводимой правительствами США, Англии и Франции ремилитаризации Западной Германии, показывая на фактах, что немецкий народ не хочет войны, потому что ему незачем воевать.

Председатель Союза свободной немецкой молодежи Хоннекер сделал доклад о «мирном призыве» немецкой молодежи, о мобилизации ее сил и талантов на строительство новой, миролюбивой — и потому сильной и великой — Германии.

Юноши и девушки, школьники и пионеры Германской демократической республики собрали восемь миллионов двести сорок восемь тысяч шестьдесят одну подпись под Стокгольмским Воззванием.

Я читал о конференции, будучи уже дома, в Ялте. Но как хорошо, как ярко видел я осенние улицы Берлина, и шум молодых голосов, кричащих: «Позор Америке! Позор Трумэну! Да здравствует Корея!», и звонкий хор, исполняющий кантату «1950 год» на слова Иоганнеса Бехера, поэта-борца, верного сына своего народа, верного друга Советского Союза:

…Кто нас в незабвенные даты

Избавил от бедствий войны?

Советского войска солдаты.

Герои Советской Страны.

Спасибо ж вам, братья-солдаты,

Герои Советской Страны!

Садами земля покрылась —

Нам светлые дали видны.

Для счастья всеобщего билось

Сердце Советской Страны.

Оно и для немцев билось,

Сердце Советской Страны.

Мы будем сильней с каждым годом.

Становятся явью сны.

Вернула весну народам

Кровь Советской Страны.

Мир принесла народам

Кровь Советской Страны!

1951