Удар с моря по Керчи был неожиданностью для немцев. В штормовую декабрьскую ночь, когда, казалось, ни одно существо не проберется живым через кипящий волнами пролив, бесшумно подошли большие и малые десантные суда. Люди прыгали в студеную воду и, высоко подняв в руках оружие, спешили к берегу. Крохотный катер подскочил к самому причалу, но не пришвартовался вплотную. Между бортом и пристанью было пространство метра в полтора-два. Пехотинцы чуть замялись. Безыменный краснофлотец прыгнул в воду, уперся руками в края причала, шепнул ближайшему бойцу: «Пехота, прыгай на меня! Не бойся! Флот под тобой! Не подведет!» И шестьдесят пар сапог промчались по его богатырским плечам. В спешке этой героической ночи никто не заметил, куда потом девался отважный моряк. Одни говорили, что захлебнулся и погиб, другие уверяли, что видели его поутру в первых рядах наступающих и слышали, как он покрикивал: «Размяться никак не могу, ребята! Навек пехота меня сгорбатила!»
Удар с моря был для немцев страшною неожиданностью. Но еще большей — явилось для них яростное звучание боевых криков на добрых пяти языках, раздавшееся в предутреннем сумраке Керчи: звали в бой, пели, бранились, скликали товарищей на русском, украинском, на грузинском, армянском и азербайджанском.
Вой был жестоким. Бушлаты моряков и шинели пехотинцев звенели, подмерзнув на холодном ветру. Бой шел за берег Крыма, за дороги, за город, за каждую улицу.
И поныне цел дом, в котором группа краснофлотцев, заняв второй этаж, выбивала немцев из первого и третьего этажей. И поныне памятно место, где погиб, ведя за собой бойцов, комиссар Георгадзе. Его сильный певучий голос немцы могли услышать одним из первых:
— Вашá! Вашá! (Ура!)
Он звал за собою, голос его в темноте ночи был маяком, определявшим путь вперед.
— За нашу Грузию! — подхватывали бойцы-грузины зов своего комиссара.
— За Айястан! — вторили им бойцы-армяне.
— За Баку, за солнце Азербайджана! — дружно поддерживали азербайджанцы.
— За Черное море! — гремели краснофлотцы.
…Из Крыма Гитлер мог угрожать станицам Терека, долинам Грузии, степям Азербайджана, горам Армении. Отбивать Крым от немцев сошлись бойцы со всех сторон Советского Союза, и, пожалуй, ни на одном другом фронте не было такого национального разнообразия, как в Крыму. Здесь все народы в братском единстве защищали каждый свое родное и кровное. Молодые воины Кавказа получали здесь свое первое боевое крещение, и скоро подвиги более опытных слились с новой славой тех, кто впервые взял в руки винтовку.
В сталинском содружестве советских народов началась борьба за освобождение Крыма. Это содружество создало свои традиции, свою славу, свое бессмертие. Вот оно:
Идя на прикрытие наших бомбардировщиков, летчик-истребитель капитан Абзианидзе встретил над территорией, занятой немцами, семь «мессершмиттов» и пять «юнкерсов». В его распоряжении было не больше полсекунды, чтобы принять решение. Он принимает самое смелое — вперед!
Подскочив на шестьсот метров к семерке вражеских истребителей, он берется за пулемет и орудие. Не давая немцам опомниться, он первым нападает на них. После нескольких выстрелов у одного из немцев отрывается левая плоскость, он падает. И одиннадцать остальных вразброд отваливают в сторону, сходя с курса, поворачивают назад. Небо остается за капитаном Абзианидзе.
А на земле, в подбитом немцами танке, башенный стрелок Сааб Измаилов, азербайджанец, перевязав раненого командира, открывает огонь из орудия по фашистской колонне, идущей в контратаку. Снаряд за снарядом он метко посылает в немцев. Их контратака сорвана. Они растерянно залегают. А Сааб Измаилов, израсходовав все снаряды, спокойно принимается за пулемет. Он бьет по залегшим цепям, заставляет их ползти назад или разбегаться по сторонам. Тогда немецкая артиллерия сосредоточивает на танке Измаилова сильнейший огонь. Танк в огне. Немцы радостно улюлюкают: сейчас советский танкист выскочит с обожженным лицом, поднимет вверх руки и будет молить о пощаде. Немцы придвигаются ближе, чтобы не упустить его. А Измаилов и не думает покидать горящей машины, он знает одно: впереди есть еще не перебитые немцы, а патронов у него много. Он бьет по врагам в упор. Жизнь его замолкает с последним выстрелом, точно они едины.
Недалеко от этого места продвигается вместе с подразделением автоматчик Айрапетян. Немцы жестоко отбиваются. Они подбрасывают подкрепления, чтобы задержать наш натиск. Их резервам удается на какой-то момент приостановить атаку. Все может сейчас пойти прахом. Решают секунды. Нужен решительный зов или отважный поступок, чтобы возобновить движение. Айрапетян горяч и вспыльчив, как всякий южанин, а битва еще более возбудила его. Полный ярости, скрипя зубами от злости, он вплотную приближается к немцам и открывает такой сумасшедший огонь из автоматов, точно стреляет последний раз в жизни. «Психическая атака» Айрапетяна имеет успех — немцы растеряны. Не зная, что позади него, не зная, один ли он, или в соседстве с товарищами, Айрапетян попрежнему наседает на немцев.
— Ура, я вам говорю, ура! — кричит он.
И громовое «ура» раздается в ответ на его настойчивый зов. Минуты растерянности как не бывало. В этот момент — решающий исход схватки — Айрапетян ранен в руку.
— Ура! — кричит он.
Однако что это? Немцы пытаются перейти в контратаку. Еще раз повторяется мгновение, когда нужен решительный зов. Айрапетян попрежнему впереди. Огонь его автомата действует сильнее окрика, решительнее команды. Айрапетян ранен в плечо. Стрелять ему теперь очень трудно — а уйти невозможно. Еще «ура», и еще вперед!
Немцы отходят. Дважды раненный Айрапетян бросается вслед за отступающими. Не имея штыка, он бьет немцев прикладом своего автомата.
Но тут третье ранение в ногу, и товарищи опережают Айрапетяна. Теперь наступление неудержимо, как камни обвала с горной кручи… В этом ожесточенном бою санитар Ахмед Гейдаров выносит из-под огня более тридцати раненых с их оружием. Когда он несет очередного бойца, немецкая пуля пробивает ему ногу, надо ползти. Он пополз, истекая кровью и влача на себе беспомощное тело товарища. Правда, они даже незнакомы, даже не понимают друг друга. Но у них есть речь без слов — речь общей цели. Огонь немцев преграждает путь санитару. Раненому нужно какое-нибудь укрытие, иначе — гибель. Никакого укрытия нет. Тогда скромный азербайджанский колхозник, впервые переживающий бой, прикрывает собою раненого и так, обняв его, погибает.
…Темная южная ночь перепутала небо с землею. Разведчик Михаил Кварацхелия выходит за «языком» в паре с земляком-грузином. Как ни тихо они ползли, наткнулись на немецкий патруль. Кварацхелия слился с землей, а его напарник трусливо поднял вверх руки.
Трус проклятый!
И Кварацхелия заносит гранату: немецкий патруль и трус в последний раз видят землю и небо.
Двадцать ночей в течение пяти недель пробыл Кварацхелия в тылу врага. Двадцать благодарностей в его деле. Одна из них — от маршала Тимошенко — относится еще ко времени войны с белофиннами. В эту ночь Кварацхелия не привел «языка», зато не дал он «языка» и немцам. Были они земляками, Кварацхелия и тот подлец, что поднял руки, и был у них один язык, — а души разные. У Кварацхелия нет общей речи с трусом, хотя бы тот был трижды грузином. Кварацхелия сражается по-советски, и его все понимают: и моряки-украинцы, и русские-саперы, и армяне-снайперы, и кубанские казаки.
…Вот каковы они, дети советского Кавказа, собравшиеся на битву за кровно принадлежащий всем, общий наш Крым.
1942