— Ты лежи, лежи, грейся, — повторил мальчишка, набрасывая на Люду ещё одно одеяло. — Валенки-то давай посушу.
Он отнёс их к печке, вернулся. Люда, как зверёк из норки, выглядывала из-под воротника шубки.
Мальчишка подумал, полез зачем-то к фотографиям на стене и долго и внимательно рассматривал их.
— Вышку, говорит, поломала, — сказал он наконец. — Ишь ты!.. Ловко придумала.
— Там такая вышечка у них, и куколочка наверху, — забормотала под воротником Люда. — Я за ниточку подёргала, они и свалились. Пловунчики…
— Да где вышка-то?
— А у мамы Глебкиной на столе. И стаканчики разные.
Мальчишка наклонился к Люде и укоризненно посмотрел на неё.
— Да разве ж вышки на столах бывают? — строго сказал он. — С них в воду пловцы летом в реке, зимой в бассейне прыгают. Что я, не знаю? А ты — на столе…
Люда молчала. Орешек вылез из-под кровати, сел на пол и, пятясь, поехал к печке.
— А она пловун, — прошептала Люда. — Которая плавает.
— Кто, кто плавает?
— Мама Глебкина. Мы с Гандзей к ним насовсем в Москву приехали.
— Значит, живёте с которой?
— Живём.
Мальчишка прошёлся по комнате; нахмурившись, остановился у окна.
— Мелешь ты чего, не понять! — сердито сказал он, почёсывая в затылке. — В бассейне плавает?
— Я не знаю про бассейн.
— А как её звать-то?
Люда спихнула одеяло с шубкой и села.
— Звать Ольга И-ивановна, — запинаясь, ответила Люда. — Глебкина мама.
— А по фамилии?
— Ав… Авдеева.
Люда подумала немножко.
— Наша мама студент-митриолог, — забормотала сном она, — а Глебкина мама пловун. У неё такой значочек есть.
Последние слова Люда прошептала едва слышно, исподлобья глядя куда-то в стену.
— Пловун… Ловко придумала!.. Стой, стой, погоди! Какой, говоришь, значок?
— Чим-пионский.
— Стой, стой, погоди! — заторопился вдруг мальчишка, — Значит, плавает и значок чемпионский имеет?
Люда кивнула головой. Тогда мальчишка перебежал комнату к стоявшему в простенке шкафу. Мурлыча что-то, распахнул дверцу, стал перебирать разложенные на полках книги, растрёпанные журналы. Потом вернулся, неся ворох узких газетных вырезок, книжку в цветастой обложке.
— Ну-ка, пловун, — приговаривал он, листая сё и приплясывая, — раз чемпионский, значит тут надо поискать. Я их всех собираю, чемпионов. По лыжам — раз, по конькам — два, по боксу…
Он раскладывал перед Людой вырезанные кружками и уголками листки. С них смотрели весёлые и серьёзные лица, потом замелькали лёгкие прыгуны, быстроногие конькобежцы…
— Так, так, эге! Стой, вот они, пловцы, — говорил мальчишка. — Видать, это у ней дома модель такая, вышечка твоя. Говоришь, поломала? Значит, всыпят. Ладно, поищем… Эге! Гляди, не она?
Нет, это была не Ольга Ивановна. У Глебкиной мамы были пушистые светлые волосы, тёмная юбка и кофточка. А здесь, среди выстроившихся полукругом ребят, стояла похожая на неё, только высокая женщина в майке и круглой шапочке. Сбоку уступами поднималась большая, как дом, знакомая вышка. А на майке у женщины белела перечёркнутая полоской, тоже очень знакомая светлая буква.
— Буковка, — шепнула Люда, ткнув в неё пальцем. — Я знаю. Как у мамы Глебкиной. Мы зарядку детали, я видала. Называется «С».
— Зарядку? Это не буковка, а эм-блема, — сказал мальчишка. — Эмблема спартаковская, так бы и объяснила. А ты «буковка»!
Он поднял листок и громко прочитал:
— «Старший тренер ДСШ «Спартак», чемпионка по плаванию вольным стилем за 1948 год Ольга Ивановна Авдеева со своими учениками». Она, верно, и есть? То-то же. Эх ты, пловун!
Мальчишка сгрёб рассыпанные по кровати листки, побежал опять к шкафу. Застёгивая на ходу рубашку и пряча под ушанку вихор, сказал:
— Теперь вот чего: ты, значит, лежи. Лежи, отдыхай. А я к своим скорей побегу, скажу — отыскался след. Не балуй только тут, а не то осерчаем! — Он повернулся к двери, накидывая на плечи куртку. — Ты лежи, спи.
— Я не хочу спать, я наспалась, — сказала Люда, берясь за спинку кровати.
Но мальчишка не слушал её. Люда осталась одна.
Она медленно сползла на пол, подобрала упавший шарф. Прошлёпала к печке и сунула ноги в валенки. Вышла в коридор. Синяя куртка мальчишки как раз заворачивала за угол.
— Я наотдыхалась! — не очень громко крикнула Люда. — Я хочу домой. Я не хочу отдыхать!
Ей никто не ответил. А из двери напротив вдруг вышел сердитый усатый человек в железных очках и загудел:
— Это ещё что — «хочу», «не хочу»! Мне чтоб тут не мешать! Думать надо.
Люда вернулась в комнату. Аккуратно застеленные кровати тянулись вдоль стен. Только на одной были горой свалены подушки и одеяла, лежала раскрытая книжка.
Люда боком обошла кровать, залезла на самый краешек. Уселась. Хлюпнула раза два носом и… начала крепко думать. А Орешек у печки помогал ей — скулил тонко-тоненько нараспев: «У-и-и-онг-онг-онг!» — как будто говорил: «ой, ой, ой!..»