Ольга Ивановна стояла в передней.
Перед ней, с полотенцем и очками в руках, тоже стояла незнакомая старушка. Они разговаривали так:
— Простите, я вас не знаю.
— Да и я тоже, матушка вы моя!
— Вы к Геннадию Петровичу, то-есть из Саратова?
— А вы Ольга Ивановна и есть? Глеб у вас сыночек!..
— Я, я. Простите, а она… дома?
— Дома, дома. Привезли её. А вы-то, вся как есть в снегу!
— Это ничего. Почиститься только.
— Толька? Умница он, Толечка. В милицию мигом позвонить сообразил!
— В милицию? Но ведь Глеб и Гандзя…
— Гандзя у нас всегда послушной была, вот Люда… А ребятишки те, ме-тро-строевские, вышку чинят… Уж вы простите!
— Метростроевские?
— Они, они самые. Такие проворные! И пловунчиков этих, бог с ними совсем.
— Пловунчиков?
— Уж вы не сердитесь… За ниточку, говорит, подёргала.
— За ниточку? Ничего не понимаю!
Ольга Ивановна как была, так и села на стоящий в передней стул. А из комнаты Геннадия Петровича, куда только что пробежали Глеб с Гандзей, вышел ещё один, совершенно незнакомый, большой и очень смущённый человек в стёганке и с шапкой в руке.
И одновременно из-за скрипнувшей двери Глебкиной комнаты стали вылезать друг за дружкой мальчишки в синих куртках с блестящими пуговицами, курносые, быстроглазые, весёлые. Один держал игрушечного пловца в красной шапочке и трусах, другой пачку цветных металлических планок и плоскогубцы.
— Ребята, — прошептала Ольга Ивановна, — вы откуда? Чьи? Ох, расскажите же мне наконец!..
И тогда в передней застучали быстрые шаги, замелькали новые лица, зазвенели взволнованные и радостные голоса, и началось подробное объяснение.
А в это самое время…
В это самое время внизу, в подъезде дома, происходило следующее:
Дворник, чтобы, как он говорил, погреться, остановился докурить свою козью ножку. Вынул кисет, чиркнул и зажёг спичку и с наслаждением затянулся. И тут же выпустил её изо рта.
Парадная дверь подъезда рывком отворилась и хлопнула. На лестницу легко взбежал кто-то в белой меховой шубке, белых валенках и белой шапке с длинными, закинутыми на висящий за спиной рюкзак ушами.
— Дом двадцать первый? — спросил звонкий женский голос.
— Двадцать первый, — ответил дворник.
— Мне восемнадцатую квартиру. Сюда?
— А на третий этаж пройдите.
Вбежавшая тряхнула ушами, подтянула рюкзак и запрыгала сразу через две ступеньки.
— Ишь ты, быстроногая! — проворчал дворник. — Тоже в восемнадцатую…
Белая шубка мелькнула уже на верхней площадке, и тотчас по лестнице полетели весёлые звонки. Потом дверь восемнадцатой квартиры открылась.
— Я жена инженера Петровых, — прозвенел задорный голое. — Мои две дочки и муж сюда переехали? Ой, народу-то!.. Гандзечка, птичка моя!..
На площадке затопали, охнули, крикнули, и дворник даже зажмурился — так громко кто-то кого-то поцеловал.