За этой удачей снова начались неудачи. Опять пошли торосы, пять глубокий снег, опять продвижение за день не превышало трех километров. Больше всего затруднял глубокий снег, в котором нарты вязли и часто ломались. Чуть не каждый день приходилось заниматься починкой, после чего нарты становились на ходу все тяжелее.
Настал май. Одному из матросов, Баеву, казалось, что к западу путь должен быть легче. С какого-то очень высокого ропака он увидел на юго-юго-западе совершенно ровный лед, тянувшийся очень далеко на юг. Снега на том большом поле было мало, и он был крепок. Как выражался Баев: «Такая ровнушка, что копыто не пишет».
Но напрасно путешественники целый день забирали правее, напрасно Альбанов с торосов разглядывал окрестность, — «ровнушка» как в воду канула. Баев все стоял на своем: «есть «ровнушка», но только он, должно быть, сбился с дороги и не может ее найти.
— Сам своими глазами видел, верьте, сам шел по ней. Такая «ровнушка», что конца-края не видно. Не иначе как до острова.
На следующий день, 3 мая, утром караван направился к юго-юго-востоку поискать дорогу, не желая больше забирать вправо. Баев же отпросился поискать свою «ровнушку» правее.
Тем временем остальные нашли дорогу, хотя и неважную, и повернули обратно. Когда вернулись к бивуаку, Баева еще не было. Часа в четыре дня все решили, что дело неладно: надо итти на поиски… Взяв с собой сухарей, отправились вчетвером: Альбанов, Регальд, Контрад и Шпаковский. Баев не любил ходить на лыжах и ушел без них. Следы его хорошо были видны на глубоком снегу.
Сначала они шли на юго-запад, но мало-помалу уклонились на запад. Километрах в пяти от стоянки, действительно, пошел: не толстый лед, около полуметра, на котором снега было очень мало Баев шел по левой стороне этих полей, по-видимому, ожидая, что через некоторое время поля повернут левее, на юг; но ропаки по-прежнему не пускали его влево.
Тем временем погода начала портиться, и пошел снег. Стали появляться, неширокие каналы, через которые на лыжах было переходить нетрудно, но Баеву приходилось прибегать к помощи мелких льдин. Далее каналов стало попадаться больше. Так шли по следам Баева его товарищи в один конец два часа, сделав не меньше 10–12 километров. Наконец, следы повернули обратно, но Баев уже не придерживался своих старых следов, а почему-то забирал правее. Флаг, всегда водружавшийся у становища на ропаке, давно уже не был виден за торосами. Следы Баева очень слабо отпечатывались на слое крепкого снега, их запорошило шедшим снегом. Скоро следы затерялись окончательно. Искавшие напрасно кричали, свистели и стреляли из винтовок. У Баева была с собой магазинка. Если бы он был поблизости, то вероятно услышал бы выстрелы и ответил на них. Но ничего не было слышно. Надо было торопиться обратно и принять другие меры. В девять часов вечера все были у палатки. Из мачт каяков, лыж, лыжных палок и запасных реек была, связана мачта вышиною в 10 метров. К ее вершине прикрепили два флага. С помощью длинных оттяжек эта мачта была укреплена на вершине холма метра в четыре вышины. Эти флаги были далеко видны. Если бы Баев ходил где-нибудь вокруг этой стоянки, он должен был бы видеть новый сигнал. Подняли мачту в десять! часов вечера, т. е. через 15 часов после ухода Баева. Погода тем временем стала улучшаться, и снег перестал валить.
На следующий день продолжались поиски пропавшего. Обыскали все торосы кругом до четырех километров. Была надежда найти свежие следы Баева на глубоком снегу. Но розыски остались безуспешными, следов не было.
«Куда он мог деваться?», — задает вопрос Альбанов — «В местах, где мы встречали каналы, Баев переходил их благополучно, это было видно по следам. Возвращаясь обратно, он пошел не по старым следам, а левее и мог. заблудиться в ропаках. Но трудно предположить, чтобы Баев не вернулся назад, когда убедился, что идет неправильно. Тогда следы привели бы его к тому месту, откуда была видна уже наша высокая мачта. Он мог, переправляясь через какую-нибудь полынью, свалиться в воду, но для нас такие купанья были далеко не редкостью. "Обыкновенно сейчас же выкарабкаешься на лед, выжмешь воду из одежды и бежишь к становищу. Помню я, что Баев не раз жаловался на сердце; по-видимому, он страдал пороком. Не мог ли у него случиться разрыв сердца при падении в холодную воду? Иначе я не могу ничего придумать. Простояли мы на этом месте трое суток, вес еще надеясь что подойдет Баев, но он как в воду канул, уйдя искать свою «ровнушку», на которой копыто не пишет».
Среда, 14 мая. Снялись около четырех часов дня и за шесть часов прошли четыре километра. Сегодня в некотором роде юбилейный день: мы считаем, что отошли от судна 100 километров. Это выходит на круг 3,3 километра. Уходя с судна, мы рассчитывали теперь уже быть если не на берегу, то в виду берегов.
Справили юбилей торжественно: сварили из сушеной черники и вишен суп и даже приправили его для сладости двумя банками консервированного молока, что вместе с сухарями дало роскошный ужин.
Четверг, 15 мая. Опять не хватило топлива, опять забота, чем напитать людей. Как это тяжело, как это надоело мне! Хуже всего то, что за ничтожными исключениями эта забота никого из моих спутников как бы не касается. Как будто им безразлично, дойдем ли мы до земли или нет. Тяжело в такой компании оказаться в критическом положении. Иногда невольно становится страшно за будущее.
Сегодня ветер перешел к западу. Погода холодная, туманная. Прошли за день два километра.
Пятница, 16 мая Вчера едва не потонули три человека. Если мы доберемся до берега, пусть эти люди помнят 15 мая, день своего избавления от смерти, и ежегодно чтут его. Но если спаслись люди, то все же утопили дробовку-двухстволку и нашу кормилицу — кухню. Вследствие этого мы вчера должны были есть сырое мясо и пить холодную воду с разведенным молоком, а сегодня, вместо горячего чая, который всегда так согревает нас, пили чуть тепленькую водичку с сухарями.
Суббота, 17 мая. Сегодня к утру полынья очистилась и расширилась. Мы спустили каяки и проплыли часа два, пройдя приблизительно девять километров. Каяки держатся на воде прекрасно Нарты, несмотря на их тяжесть и громоздкость, тоже помещаются каждая на своем каяке впереди, и от этого каяк не теряет устойчивости. Просачивание воды есть, но совсем незначительное.
Я с Нильсеном ушли далеко вперед; за нами шли парами остальные каяки. Когда мы подошли к концу полыньи, я влез на высокий ропак и увидел два подходивших каяка, а остальных двух не было видно. Ждем мы их час, два, а их все нет. Так и решили, что опять что-нибудь случилось. Так и было на самом деле. Около четырех часов подошел четвертый каяк и нам сообщили следующее: только что последний каяк отошел от кромки льда, как Регальду понадобилось во что бы то ни сигало вылезть на лед, что он и стад делать, но в это время под ногами его осыпался снег, и наш стьюарт основательно выкупался. Каяк, на котором он плыл один, был очень скоро отнесен по ветру, и каяку Губанова пришлось ловить его к буксировать к месту происшествия… Скоро мы опять собрались все, поставили палатку, собрали остатки топлива и сварили гороху. Наши, неудачники немного утешились.
Воскресенье, 18 мая. Сегодня, можно сказать, хорошая дорога. Громадные ледяные поля; ропаки и торосы встречаются только изредка. Лед молодой, покрыт слоем снега не больше 15–20 сантиметров, снег сравнительно плотный.
Несмотря на все усилия подойти к большой воде полыньи, это нам не удалось, — до такой степени весь окружающий ее лед поломан? Похоже, что эта полынья существует давно, и ее то сжимает, то разводит. Пытливо смотрю я на горизонт, надеясь увидеть препятствие, о которое ломается лед, — остров, желанный остров, но, увы, ничего не вижу. Правда, горизонт мглист, а погода пасмурна… Вернулись к каякам и стали ждать.
Досадно, что приходится терять даром столько времени. Ведь за это время мы могли бы очень далеко уйти. Нет, так итти нельзя! Сегодня же решили уничтожить самый плохой каяк и ломаные сани, а обшивку с каяка натянуть на один из оставшихся. Дерево употребим на топливо, уничтожим все лишнее и будем итти со всеми четырьмя: оставшимися нартами сразу, без этого изводящего возвращения на место предыдущей ночевки.
Луняев не может тащить: он сам еле ходит и при этом все время стонет. Значит, на четыре нарты нас девять работников. Пусть это будет тяжело, но все же мы будем двигаться полегоньку вперед Плыть же на четырех каяках десять человек вполне могут.
Понедельник, 19 мая. Стоим и приводим в исполнение вчерашний план. Дует восточный ветер, баллов 4–5. Облачно. Пробовали, бросать наш лот, но, вытравив линя более 200 метров, не достали дна. Целый день ищем обхода полыньи или подхода к ее воде, но пока поиски безуспешны. Проклятая полынья! К ней положительно нельзя подступиться. Лед поломан на громадном расстоянии вправо и влево. И вчера, и сегодня я выкупался, стараясь на лыжах перейти многочисленные трещины и каналы.
Вторник, 20 мая. Продолжает дуть юго-восточный ветер, 4–5 баллов. По-прежнему облачно и пасмурно. Часов в 11 утра пошли к найденной вчера переправе через полынью. Придя к месту, наименее изрезанному трещинами и каналами, мы опять убедились, что их развело и подобраться к полынье нет никакой возможности. Поставили палатку, напились чаю, и я со Шпаковским пошли искать обхода дальше на запад. Обход нашли, но до завтрашнего утра? решили еще стоять: слишком болят глаза.
Среда, 21 мая. Наконец-то нам удалось обойти проклятую полынью! Но что это была за дорога. Тащили каждую нарту по шесть, по семь человек, расчищая и прокладывая дорогу и топорами, и гарпунами, но так или иначе, а полынью обошли и вышли на ровную-ровную поляну, покрытую не толстым слоем крепкого снега. По этой дороге потащил и нарты по два человека каждую.
Прошли мы за день километров шесть, и снова ряд трещин и каналов преградил нам путь. Удивительно поломан лед. Через часть каналов переправились сегодня, но и на завтра их осталось за глаза довольно. Скверно, что хотя полыней мы видим много, да и впереди их кажется достаточно, но плыть по ним положительно нельзя. Да и тянутся они в большинстве случаев с востока на запад. Летают чайки, видели одного тюленя. Отчего тюленей стало так мало?
Луняев плюет кровью. Осмотрев его десны, я пришел к заключению, что у него цынга. Кроме хины, у меня одно средство против этой болезни — движение Так как Луняев тянуть нарт не может, буду посылать его на разведку.
Весь день туман, но по временам он рассеивается, и проглядывает солнце. Взял полуночную высоту солнца, — она дала широту 82º 29'
Сегодня мы прошли километров шесть, не меньше. Ветер северо-восточный. Лед хороший, и мы поставили на каяках паруса. Интересную картину представляет собою этот с одной стороны океанский, а с другой — сухопутный флот «на всех парусах» ползущий к югу. Не могу похвастаться, как Нансен, что «мы летели, как перья», нет не летели, а скорее тащились, и хотя сильно налети грудью на лямки, но все же парусишки заметно помогали, и мы шли веселее.
Цинготных теперь двое: Губанов тоже заболел, и десны его кровоточат и припухли. Все лечение ограничивается тем, что я посылаю больных искать дорогу и даю на сон облатку хины, а Луняеву, кроме того, к чаю сушеной вишни или черники. Мне кажется, что цынга в этом начальном периоде выражается, главным образом, в нежелании больного двигаться. Он сам преувеличивает силу боли в ногах, не желая лишний раз пошевелиться и тем невольно становится союзником начинающейся болезни.
Может быть, я ошибаюсь, но принятый мною способ лечения, т. е. не давать залеживаться, — единственный, которым я могу пользоваться, если не считать хины. Мне приходилось слышать, что русские колонисты крайнего севера берут заболевшего цынгой насильно под руки и водят взад и вперед до тех пор, пока «доктора» сами не выбьются из сил.
Недостаток мяса очень тревожит меня. Сухой бульон подходит к концу, австралийского мяса давно уже нет. Консервированного молока и шоколада осталось очень мало Очень жалею, что у нас так мало шоколада. Эта питательная провизия — лучшее для завтрака во время полуденных привалов, когда мы не ставим палатки и закусываем наскоро сухарями.
Пятница, 23 мая. С утра великолепная, солнечная погода. Ходившие на разведку «цынготные» обещают хорошую дорогу с крепким снегом. Сделали хороший переход не меньше 9 километров. Дорога, действительно, хороша. Несмотря на северо-восточный ветер, трещины и полыньи были зажаты, и мы без труда переходили их. Сегодня широта 82°31′. На юге горизонт очень ясен и без черноты. Мне представляется, что лед не двигается по ветру, потому что его что-то Держит. Это «что-то», конечно, должно быть землей, но где она, — неизвестно.
Несмотря на ясную погоду, когда должны бы «выставать» тюленей. Луняев напрасно просидел целых два часа у полыньи, — ни один тюлень не выстал. Безжизненно кругом. Видели сегодня медвежий след, но старый, должно быть, того времени, когда этот молодой же был ближе к берегу. Сухого бульона у нас осталось только 25 кило, так что мы можем сварить при экономии шесть супов, хотя это будет более походить на воду, чем на суп. Гороха и «жюльена» осталось на очень экономных шесть супов. Молока — три баночки. Шоколад сегодня на отдыхе роздал последний. Придется теперь заменить его в полдень сушеным молоком, а потом и сушеными яблоками, которые мы имеем еще около одного кило. Хочется мне дотянуть все эти мелкие дополнения к сухарям, хотя бы до берега, когда, может быть, у нас будет больше мяса. Едим мы» казалось бы, и довольно, а все время голодны. Правда, в большинстве случаев мы едим почти одни сухари, сдабривая их теми крохами, о которых я упоминал выше. Все время только и слышу здесь и там разговоры про самые вкусные, про самые соблазнительные вещи. Невольно и сам начинаешь думать о чем-нибудь в этом роде, и жизнь со всеми ее прелестями покажется такой заманчивой и желанной. Отчего так ясно представляются все эти «прелести земной жизни», ясно, до галлюцинаций? Неужели это перед концом? Но нет, этого не может быть, я уверен, что рано или поздно, но мы должны добраться до земли.
К вечеру ветер перешел к северу, над горизонтом стало больше черноты. По-видимому, лед пришел в движение. Мы переправились через одну очень скверную полынью, а впереди у нас имеется еще несколько полыней назавтра. По-прежнему лед тонок, но снег стал глубже, и во многих местах под ним вода.
Суббота, 24 мая (утром). В два часа ночи накрыл легкий туман; Тихо. «Водяного неба» много кругом, но на юге и к востоку можно наблюдать над самым горизонтом очень светлое, даже блестящее облако. Оно было в середине выпуклое, а концы его сходились за горизонтом. Выделялось это облако очень резко, но при первом же внимательном рассмотрении в бинокль становилось ясно, что это не могло быть землей. Не отблеск ли это земли, покрытой ледником.
Мое благое намерение двигаться быстрее не осуществилось. Дорога отвратительна, с глубоким снегом, под которым много воды Полыньи все время преграждают нам путь. Одну мы обошли, через другую переправились, у третьей, несмотря на все поиски, переправы не нашли и решили ночевать. Прошли сегодня на юг не больше трех — четырех километров, хотя ходили целый день. Весь день туман и тот матовый свет, от которого так сильно болят глаза. Сейчас эту тетрадь я вижу, как сквозь кисею, и горячие слезы текут по мои» щекам. Иногда приходится прерывать свое занятие и залезать головой в малицу, где в темноте боль мало-помалу затихает, и можно открыть глаза. После четырех часов дня ветер перешел в северо-восточный, полыньи начало разводить, и прибавилось над горизонтом черноты. Пробовали достать дно, но по-прежнему безуспешно. Спущенный в воду линь отклоняется на север, уходя под кромку льда. Опять появились чайки, утром видели двух нырков, а вечером в полынье выставал тюлень. Убить ничего не удалось, хотя я решил теперь брезговать даже чайками. Луняев в полынье видел маленькую рыбку.