Исполнение человеком долга своего моралисты обыкновенно считают за одну из самых величайших добродетелей, но врачи и физиологи, хлопочущие более о сохранении благосостояния нашего грешного тела, не думаю, чтобы рекомендовали безусловно эту добродетель своим пациентам. Быть постоянно во имя чего-то отвлеченного и, может быть, даже предрассудочного не самим собою - вряд ли кому здорово. В таком именно положении очутилась теперь бедная Людмила: она отринулась от Ченцова ради нравственных понятий, вошедших к ней через ухо из той среды, в которой Людмила родилась и воспиталась; ей хорошо помнилось, каким ужасным пороком мать ее, кротчайшее существо, и все их добрые знакомые называли то, что она сделала. Под влиянием своего безумного увлечения Людмила могла проступиться, но продолжать свое падение было выше сил ее, тем более, что тут уж являлся вопрос о детях, которые, по словам Юлии Матвеевны, как незаконные, должны были все погибнуть, а между тем Людмила не переставала любить Ченцова и верила, что он тоже безумствует об ней; одно ее поражало, что Ченцов не только что не появлялся к ним более, но даже не пытался прислать письмо, хотя, говоря правду, от него приходило несколько писем, которые Юлия Матвеевна, не желая ими ни Людмилу, ни себя беспокоить, перехватывала и, не читав, рвала их. Таким образом неумолкающая ни на минуту борьба Людмилы со своей страстью потрясла наконец в корень ее организм: из цветущей, здоровой девушки она стала тенью, привидением, что делало еще заметнее округлость ее стана, так что Людмила вовсе перестала выходить из своей комнаты, стыдясь показаться даже на глаза кухарки. Тщетно Юлия Матвеевна умоляла ее делать прогулки, доказывая, как это необходимо, но Людмила и слышать того не хотела... Прошло уже между тем после отъезда Егора Егорыча два месяца страшных, мучительных для Рыжовых. Нелегко эти месяцы, кажется, достались и капитану Звереву, потому что он заметно похудел и осунулся. По нескольку раз в неделю капитан заходил к Миропе Дмитриевне, стараясь всякий раз выспросить ее о том, что творится у Рыжовых, и всякий раз Миропа Дмитриевна ядовито усмехалась на эти вопросы и так же ядовито отвечала:
- Я ничего не знаю, да, признаться, и не интересуюсь нисколько знать!
Но вот однажды, часу в седьмом теплого и ясного июньского вечера (в тот год все лето стояло очень хорошее), над Москвой раздавался благовест ко всенощной. Миропа Дмитриевна, в капоте-распашонке, в вышитой юбке, в торжковских туфлях и в малороссийских монистах, сидела под тенью в своем садике и пила на воздухе чай. Стоявший перед нею на столе чисто вычищенный самовар сердито пошумливал: Миропа Дмитриевна любила пить самый горячий чай. На столе, кроме ее чашки, были два стакана с блюдечками, на всякий случай, если кто зайдет из мужчин. В садике, довольно немаленьком, обсаженном кругом как бы сплошною стеною акациями, воздушным жасмином, душистыми тополями, липами, а также с множеством левкоев, гелиотропов, резеды, чувствовался сильно-ароматический запах. Миропа Дмитриевна ужасно любила все душистые растения и украшала свой садик почти собственными руками, с помощию только двух ее крепостных девок. Кроме того, она держала кур с беспощадно остриженными крыльями, чтобы они не залетали в садик, держала несколько индеек, петух которых постоянно расхаживал у нее на дворе с налитыми кровью балаболками над носом, и, наконец, в дальнем хлевушке провизгивал по временам юный поросенок, купленный Миропою Дмитриевною для домашнего откорма в последнее воскресенье недели православия, - вообще, надобно отдать честь Миропе Дмитриевне, она была опытная, расчетливая и умная хозяйка.
В настоящий вечер она, кушая вприкуску уже пятую чашку чаю, начинала чувствовать легкую тоску от этой приятной, но все-таки отчасти мутящей жидкости, - вдруг на дворе показалась высокая фигура капитана в шинели. Миропа Дмитриевна грустно усмехнулась, заранее предчувствуя, зачем к ней идет капитан, и крикнула ему, что она в саду, а не в доме.
Капитан вошел в садик и показался Миропе Дмитриевне не таким разваренным, каким он, к великой ее досаде, являлся все последнее время.
- Садитесь, будете гостем! - сказала она ему и стала наливать чай в стакан.
Капитан снял с себя шинель и повесил ее на сучок дерева. Миропа Дмитриевна, взглянув при этом на него, чуть не вскрикнула. Он был в густых штаб-офицерских эполетах.
- Вы произведены в майоры? - проговорила Миропа Дмитриевна в одно и то же время с удивлением и радостью.
- Да, на днях, - отвечал вновь испеченный майор, садясь и по возможности равнодушным тоном, хотя в лице и во всей его фигуре просвечивало удовольствие от полученного повышения.
- Надобно выпить шампанского за ваше здоровье и прокричать вам ура! говорила Миропа Дмитриевна.
- Зачем же шампанского?.. Выпьем лучше чайку! - продолжал новый майор тем же тоном философа.
Миропа Дмитриевна решительно не могла отвести от него глаз; он никогда еще не производил на нее такого сильного впечатления своей наружностью: густые эполеты майора живописно спускались на сукно рукавов; толстая золотая цепочка от часов извивалась около борта сюртука; по правилам летней формы, он был в белых брюках; султан на его новой трехугольной шляпе красиво развевался от дуновения легкого ветерка; кресты и медали как-то более обыкновенного блистали и мелькали. Под влиянием всего этого Миропа Дмитриевна сама уж хорошенько не помнит, как пододвинула к майору стакан с чаем, как крикнула проходившей по двору Агаше, чтобы та принесла из комнат четверку Жукова табаку и трубку.
Впрочем, прежде чем я пойду далее в моем рассказе, мне кажется, необходимо предуведомить читателя, что отныне я буду именовать Зверева майором, и вместе с тем открыть тайну, которой читатель, может быть, и не подозревает: Миропа Дмитриевна давно уже была, тщательно скрывая от всех, влюблена в майора, и хоть говорила с ним, как и с прочими офицерами, о других женщинах и невестах, но в сущности она приберегала его для себя... Появление противной Людмилы Рыжовой и смешное увлечение Аггея Никитича этой девчонкой, конечно, много сбило Миропу Дмитриевну с толку; но теперь, увидав майора в таком блестящем штаб-офицерском виде, она вознамерилась во что бы то ни стало уничтожить в глазах его свою соперницу.
- А что ваши Рыжовы? - спросил тот, по обыкновению, издалека.
- Ничего, - отвечала Миропа Дмитриевна, на этот раз не с ядовитостью, а как бы с некоторым даже участием.
- Людмила Николаевна все болеет? - продолжал майор.
- Болеет, - повторила Миропа Дмитриевна, оглядевшись кругом, и, видя, что никого нет около, присовокупила негромко: - Вряд ли она не ждется на этих днях!
Лицо майора мгновенно потускнело.
- Но вы мне прежде не говорили, чтобы она была в таком уж положении! проговорил он явно недовольным голосом.
- Что ж мне было вам говорить!.. - возразила Миропа Дмитриевна. - Я думала, что вы сами догадываетесь об этом!.. А то к чему же такая таинственная жизнь!.. Всех избегать, ни с кем не знакомиться...
Майор мрачно молчал.
- И я не знаю, как это у них произойдет, - продолжала Миропа Дмитриевна, - здесь ли?.. Что будет мне очень неприятно, потому что, сами согласитесь, у меня в доме девушка производит на свет ребенка!.. Другие, пожалуй, могут подумать, что я тут из корыстных целей чем-нибудь способствовала...
- Да где же этому и произойти, как не здесь!.. - возразил ей майор.
- А где им угодно!.. Пускай отправятся к акушерке... мало ли их здесь!.. Или в воспитательный дом, - проговорила с презрением Миропа Дмитриевна.
Майор принялся неистово курить и затягиваться.
- Но меня еще более пугает другое: они, я подозреваю, ждут к себе и виновника всего этого события... Тогда во что же мой дом обратится, - я и вообразить не могу!
Последнее предположение Миропа Дмитриевна решительно выдумала от себя, чтобы сильнее очернить Людмилу перед майором.
Тот, с своей стороны, не отставал неистово курить и на некоторые мгновения совершенно скрывался от Миропы Дмитриевны за густыми клубами табачного дыма.
- Очень жаль! - проговорил он в такой именно момент. - И тем досаднее, что Людмила все-таки девушка прелестная.
- Урод, чудище теперь она стала! - воскликнула Миропа Дмитриевна.
- Что такое вы говорите, бог вас знает!.. Людмила - урод!.. - произнес насмешливо майор.
- Вы не верите?.. Ну, погодите!.. Выйдите на улицу... на тротуар!.. Первое окно от ворот из спальни Людмилы... Она иногда сидит около него!..
Майор по-прежнему насмешливо пожал плечами, но послушался Миропы Дмитриевны; Людмила, как нарочно, в это время сидела, или, лучше сказать, полулежала с закрытыми глазами в кресле у выставленного окна. Майор даже попятился назад, увидев ее... Перед ним была не Людмила, а труп ее. Чтобы не мучить себя более, он возвратился к Миропе Дмитриевне.
- Да, она переменилась несколько, - сказал он, садясь на свое место.
- Не несколько, а она, я вам говорю, урод! - настаивала Миропа Дмитриевна.
- Нет, не урод! - не согласился майор.
Миропа Дмитриевна вышла, наконец, из себя.
- Аггей Никитич, скажите, сколько вам лет? - воскликнула она.
- Около сорока, - отвечал тот, удивленный таким вопросом.
- А мне всего еще только тридцать пять лет! - ввернула Миропа Дмитриевна и солгала в этом случае безбожнейшим образом: ей было уже за сорок. - И я хоть женщина, - продолжала она, - но меня чрезвычайно удивляет ваше ослепление.
- В чем мое ослепление? - перебил ее с досадой майор.
- Касательно Людмилы! - отвечала ему резко Миропа Дмитриевна. - Будемте рассуждать хладнокровно. - Вы влюблены в нее?
Такой вопрос поставил в затруднение майора.
- Влюблен, если вы хотите, - отвечал он с несколько трусливою решительностью, - или назовите иначе это чувство, но я очарован красотою Людмилы, как и вы также были очарованы этим.
- Ах, пожалуйста, оставьте нас, женщин, в покое!.. Мы совершенно иначе судим друг о друге!.. - вывертывалась Миропа Дмитриевна из прежде ею говоренного. - Но вы - мужчина, и потому признайтесь мне откровенно, неужели же бы вы, увлекшись одним только хорошеньким личиком Людмилы и не сказав, я думаю, с ней двух слов, пожелали даже жениться на ней?
- Пожелал бы! - отвечал майор, не задумавшись.
У Миропы Дмитриевны при этом все лицо перекосилось от злой гримасы: майор просто показался ей сумасшедшим.
- Значит, - начала она припирать его к стене, - вы готовы жениться на девушке некрасивой, у которой есть обожатель и у которой будет скоро залог любви к тому, и это еще когда Людмила соблаговолит за вас выйти, - а она вовсе не думает того, - и согласитесь, Аггей Никитич, что после всего этого вы смешны вашими воздыханиями и мечтаниями!
Майор молчал. Он сам смутно сознавал, что в отношении своей влюбчивости был несколько смешон; но что прикажете делать с натурой? Как забрались у него в мозг разные идеальные представления касательно семейства Рыжовых, так они и не выходили до сих пор из головы.
- Нечего вам об этой пустой девчонке и думать! - благоразумно посоветовала ему Миропа Дмитриевна и потом, как бы что-то такое сообразив, она вдруг сказала: - А я все-таки хочу выпить за ваше повышение!.. Шампанского, конечно, у меня нет, но есть отличная, собственной стряпни, наливка - вишневка!..
- Недурно!.. Идет!.. - воскликнул майор, так как подошел уже час, когда он привык пить водку.
Миропа Дмитриевна сходила за вишневкой и вместе с нею принесла колбасы, сыру. Налив сей вишневки гостю и себе по бокалу, Миропа Дмитриевна приложила два пальца правой руки ко лбу своему, как бы делая под козырек, и произнесла рапортующим голосом:
- Честь имею поздравить, ваше высокоблагородие, с получением майорского чина!
Зверев, усмехнувшись и проговорив, в свою очередь, уже начальническим тоном: "благодарю!", протянул Миропе Дмитриевне свою руку, в которую она хлопнула своей ручкой, и эту ручку майор поцеловал с чувством, а Миропа Дмитриевна тоже с чувством поцеловала его, но не в голову, а второпях в щеку, и потом они снова занялись вишневкой, каковой майор выпил бокальчиков пять, а Миропа Дмитриевна два. Вино, как известно, изменяет иногда характер и мировоззрение людей: из трусов оно делает храбрецов, злых и суровых часто смягчает, равно как тихих и смирных воспаляет до буйства. Нечто подобное случилось и с моими собеседниками: майор стал более материален и поспустился на землю, а Миропа Дмитриевна, наоборот, несколько возлетела над расчетами жизни.
- Вам надобно выбрать жену не с богатством, - принялась она рассуждать, - которого вы никогда не искали, а теперь и подавно, когда сами вступили на такую прекрасную дорогу, - вам нужна жена, которая бы вас любила!
- Которая бы любила! - согласился майор.
- И была бы при том хозяйка хорошая!.. - направляла прямо в цель свое слово Миропа Дмитриевна.
- Да! - согласился и с этим майор.
- Кроме того, - продолжала Миропа Дмитриевна, - вы не забывайте, Аггей Никитич, что вам около сорока лет, и, по-моему, странно было бы, если б вы женились на очень молоденькой!..
- Что ж тут странного? - возразил майор, как бы даже обидевшись.
Миропа Дмитриевна заранее предчувствовала, что этот пункт будет у них самый спорный.
- Я сейчас вам докажу! - начала она со свойственною ей ясностью мыслей. - Положим, вы женитесь на восемнадцатилетней девушке; через десять лет вам будет пятьдесят, а ей двадцать восемь; за что же вы загубите молодую жизнь?.. Жене вашей захочется в свете быть, пользоваться удовольствиями, а вы будете желать сидеть дома, чтобы отдохнуть от службы, чтобы почитать что-нибудь, что, я знаю, вы любите!
- Да, я нынче стал очень любить сидеть дома и читать книги! - сознался Аггей Никитич.
- Ну, вот видите, и теперь вдумайтесь хорошенько, что может из этого произойти! - продолжала Миропа Дмитриевна. - Я сама была в замужестве при большой разнице в летах с моим покойным мужем и должна сказать, что не дай бог никому испытать этого; мне было тяжело, а мужу моему еще тяжельше, потому что он, как и вы же, был человек умный и благородный и все понимал.
Миропа Дмитриевна ударила майора в совершенно новую струну его доброго сердца, о которой он, мечтая о молоденькой и хорошенькой жене, никогда прежде не помышлял.
- В таком случае, я лучше совсем не женюсь! - решил он с некоторой дозой почти отчаяния.
- Это тоже нехорошо! - не одобрила и этого Миропа Дмитриевна. Представьте вы себя стариком... вам нездоровится... вам скучно... и кто же вас разговорит и утешит?.. Неужели прислуга ваша или денщик ваш?
- Что прислуга?.. Они не понимают ничего!.. - отозвался майор и затем, подумав немного, присовокупил: - Мне иногда, знаете, когда бывает очень грустно, приходит на мысль идти в монахи.
Миропа Дмитриевна, услышав это, не в силах была удержаться и расхохоталась.
- Чтобы вас обобрали там, как всегда обыкновенно у нас в монастырях обирают.
- Обобрать у меня нечего! - заметил мрачно майор.
- Да ту же пенсию вашу всю будут брать себе! - пугала его Миропа Дмитриевна и, по своей ловкости и хитрости (недаром она была малороссиянка), неизвестно до чего бы довела настоящую беседу; но в это время в квартире Рыжовых замелькал огонек, как бы перебегали со свечками из одной комнаты в другую, что очень заметно было при довольно значительной темноте ночи и при полнейшем спокойствии, царствовавшем на дворе дома: куры и индейки все сидели уж по своим хлевушкам, и только майские жуки, в сообществе разноцветных бабочек, кружились в воздухе и все больше около огня куримой майором трубки, да еще чей-то белый кот лукаво и осторожно пробирался по крыше дома к слуховому окну.
- Что же там такое происходит? - спросил майор, первый увидав суматоху на половине Рыжовых, и не успела ему Миропа Дмитриевна ничего ответить, как на крыльце домика показалась, вся в белом, фигура адмиральши.
- Madame Зудченко, madame Зудченко! Где вы? - кричала она.
- Я здесь, здесь! - откликнулась та, подбегая к решетке сада.
- Доктора, доктора, madame Зудченко!.. Моя старшая дочь, Людмила, умирает! - продолжала кричать с крылечка адмиральша.
- Сейчас, сейчас! - отвечала Миропа Дмитриевна, не находя впопыхах задвижки, чтобы отпереть садовую калитку.
- Мамаша, Людмила вас зовет: ей еще хуже! - послышался голос Сусанны из распахнутого ею окна.
- О, спасите, спасите нас! - неистовствовала старушка, ломая себе руки.
- Я привезу вам доктора! - вмешался майор и, накинув на себя шинель, быстро пошел.
Миропа Дмитриевна между тем, забыв, конечно, в эти минуты всякие неудовольствия на Рыжовых, бережно ввела старушку на лесенку и, войдя к ним в квартиру, прошла в комнату больной, где, увидав стоявшую Сусанну и поняв сразу, в чем тут дело, проговорила той:
- Ну, вы, душенька, выйдите!
- Сестру надобно причастить! - попыталась сказать Сусанна.
- Это после, погодите, - перебила ее Миропа Дмитриевна, - но теперь вы прикажите моим горничным, чтобы они пришли сюда, а то ваша старушонка очень глупа.
Сусанна повиновалась ей.
Майор через какой-нибудь час привез доктора и ни много ни мало тогдашнего главного врача воспитательного дома, который был в белом галстуке и во фраке, с несколько строгою и весьма важною физиономией. Аггей Никитич подцепил его где-то уж на вечере и оттуда привез. Ведомый майором, доктор, слегка поклонившись адмиральше и Сусанне, вошел к больной, которую застал в беспамятстве. Расспросив обо всем шепотом Миропу Дмитриевну, он написал длинный рецепт с несколькими подразделениями и сказал, чтобы сейчас послали в аптеку.
- Я полагаю, что родным больной надобно быть подальше от нее! заметила Миропа Дмитриевна.
- Непременно! - подтвердил доктор.
Миропа Дмитриевна после того, выйдя к ним, строго объявила:
- Ну, mesdames et monsieur, доктор просит вас всех уйти ко мне, на мою половину.
Агаше своей она приказала что есть духу бежать в аптеку.
Адмиральша, Сусанна и майор перешли в квартиру Миропы Дмитриевны и разместились там, как всегда это бывает в минуты катастроф, кто куда попал: адмиральша очутилась сидящей рядом с майором на диване и только что не склонившею голову на его плечо, а Сусанне, севшей вдали от них и бывшей, разумеется, бог знает до чего расстроенною, вдруг почему-то кинулись в глаза чистота, порядок и даже щеголеватость убранства маленьких комнат Миропы Дмитриевны: в зальце, например, круглый стол, на котором она обыкновенно угощала карабинерных офицеров чаем, был покрыт чистой коломянковой салфеткой; а про гостиную и говорить нечего: не говоря о разных красивых безделушках, о швейном столике с всевозможными принадлежностями, там виднелось литографическое и разрисованное красками изображение Маврокордато[28], греческого полководца, скачущего на коне и с рубящей наотмашь саблей. Маврокордато этот, случайно или нет, но только чрезвычайно смахивал лицом на Зверева, так что Аггей Никитич сам даже это замечал. Прошло около двух часов; адмиральша и Сусанна беспрестанно посылали пришедшую и стоявшую перед ними их старушонку справляться, уехал доктор или нет, и каждый раз получали ответ, что нет еще!
Зверев все это время сидел, облокотившись на стол и опустив свою голову, причем его штаб-офицерские эполеты низко-низко спускались с плеч.
Наконец снова посланная Юлией Матвеевной старушонка донесла, что доктор уехал, а вслед за нею появилась и Миропа Дмитриевна.
- Ну, что? - спросили ее все в один голос.
- Ничего особенного; доктор только велел не беспокоить больную! отвечала она, хотя не было сомнения, что многого не договорила.
- А нам можно войти туда к ним? - спросила адмиральша; щеки у нее подергивало при этом, губы дрожали.
- Да, нам бы туда! - произнесла тихо Сусанна.
- Туда вы можете идти, но к больной не входите! - полуразрешила им Миропа Дмитриевна.
- Мы и не войдем к ней! - сказала Сусанна и увела мать, поддерживая ее под руку.
Миропа Дмитриевна, оставшись вдвоем с майором, опустилась в утомлении на кресло.
- Плохо, значит? - сказал тот, не поднимая головы и не оборачиваясь к Миропе Дмитриевне.
- Очень даже!.. Я не сказала, но доктор объявил, что она безнадежна.
- Почему же безнадежна? - переспросил майор, не изменяя своей позы.
- Она выкинула неблагополучно! - сказала тихо Миропа Дмитриевна. Доктор обещал, как приедет домой, прислать своего помощника, чтобы был около нее.
Майор при этом потер себе лоб.
- А мне тоже можно просидеть у вас тут и подождать, чем эта история кончится? - сказал он, как бы и усмехаясь.
- Конечно, можно! - произнесла с легким восклицанием Миропа Дмитриевна, хотя немножко ее и кольнуло такое желание майора. - Однако я опять пойду туда! - присовокупила она.
- Но мне, разумеется, нельзя даже на минуту пойти с вами? - попытался было майор.
- Без сомнения, нельзя! - отвечала ему уже отрывисто Миропа Дмитриевна и ушла.
Майор принял свою прежнюю позу, и только уж наутро, когда взошло солнце и окрасило верхушки домов московских розоватым отливом, он перешел с дивана к окну и отворил его: воздух был чистый, свежий; отовсюду слышалось пение и щебетание всевозможных птичек, которых тогда, по случаю существования в Москве множества садов, было гораздо больше, чем ныне; но ничто это не оживило и не развлекло майора. Он оставался у окна неподвижен до тех пор, пока не вошла в комнату Миропа Дмитриевна.
- Жива она? - спросил ее Аггей Никитич дрогнувшим голосом.
- Померла! - отвечала Миропа Дмитриевна.
- И верно это?
- Верно!.. Я приставляла ей к ротику зеркало, - не запотело нисколько!
Майор закрыл лицо руками и заплакал.
Это показалось Миропе Дмитриевне странно и опять-таки несколько обидно.
- Что это такое?.. Как же вы на войне после этого были?
- Война - другое дело-с! - отвечал ей с досадой майор. - Но меня всегда бесит, убивает, когда умирает молоденькое, хорошенькое существо, тогда как сам тут черт знает для чего живешь и прозябаешь!
Миропа Дмитриевна передернула плечами.
- Бесспорно, что жаль, но приходить в такое отчаяние, что свою жизнь возненавидеть, - странно, и я думаю, что вы еще должны жить для себя и для других, - начала было она неторопливо и наставническим тоном, но потом вдруг переменила на скороговорку. - Утрите, по крайней мере, слезы!.. Я слышу, Сусанна идет!..
Вошла действительно Сусанна. Лицо ее, как только сестра скончалась, перестало быть растерянным и оставалось только серьезным: Сусанна твердо была уверена, что там, на небе, Людмиле гораздо лучше, чем было здесь, на земле, и только сожалела о том, что ее не успели причастить.
- Надобно распорядиться о похоронах!.. Я тут никого не знаю! обратилась она к Миропе Дмитриевне.
- Все это я устрою-с, - отозвался майор, вставая и выпрямляясь во весь свой могучий рост.
- Пожалуйста, и вот еще что!.. - говорила Сусанна, слегка краснея. Отправьте это письмо эстафетою в Петербург.
- Немедленно! - отвечал майор; но, уходя, завернул в квартиру Рыжовых, чтобы взглянуть на умершую Людмилу, которая лежала еще нетронутая на своей постели и показалась майору снова похорошевшею до красоты ангелов.