Дружественные отношения, начавшие возникать между начальником губернии и вице-губернатором, были восхитительны для общества, и вследствие этого приготовлялась великолепнейшая зима. Во-первых, переехал князь Иван и образовал, конечно, дом. Другой дом открыл зять его, толстяк Четвериков; он уже лет пять, как женился на прелестной княжне, из которой теперь вышла восхитительная дама. Третий - и тоже очень хороший дом - был у предводителя, добивавшегося Анны на шею. О председателе казенной палаты и говорить нечего: это лицо и подчиненный ему советник питейного отделения повсеместно живут очень открыто. Управляющий палатою государственных имуществ, несмотря на свою скупость, для погашения в обществе разных неблаговидных про него толков по случаю рекрутского набора и с целью повеселить флигель-адъютанта по необходимости должен был в эту зиму развернуться на два, на три вечера. Что касается губернатора, то сверх его обычных четвергов у него предположено было три огромнейшие бала. Кроме того, он говорил, что употребит все усилия переманить из Калуги антрепренера с отличнейшей труппой актеров. От вице-губернатора тоже ожидали по крайней мере одного бала, хоть он и не показывал никакой склонности к общественной жизни. Словом, все это было как нельзя лучше, и все уже началось своим порядком. Князь, как родственник вице-губернатора, заметно старавшийся сблизить его с губернатором, везде почти говорил, что Калинович в восторге от порядка в управлении и от самой губернии. В обществе почти верили тому; но люди, ближе стоящие к делу, как, например, советники губернского правления и прокурор, - люди эти очень хорошо видели и понимали, что вряд ли это так. Во всяком случае, ясно было, что вице-губернатор хочет действовать совершенно самостоятельно. Дело началось с экзекутора губернского правления, который, как мы знаем, умер от усердия к службе. Заместить эту вакансию губернатор, вследствие небольшого стороной ходатайства, предположил его помощником и дал об этом предложение губернскому правлению; но вице-губернатор явился к нему и объяснил, что он желает определить на это место своего чиновника - знакомого нам зверолова Лебедева, который и был уж им вызван.
- Какая же нам цель принимать из других ведомств, когда у нас куча своих? - справедливо возразил губернатор.
- Я этого человека, ваше превосходительство, знаю и уверен по крайней мере в том, что он не будет красть ни казенных свечей, ни бумаги.
Губернатор только улыбнулся и, не желая ссориться из подобных пустяков, согласился. Вторая гроза разразилась над Медиокритским. Обревизовав канцелярию присутствия, вице-губернатор вошел к губернатору с рапортом, объясняя в нем, что по делам старшего секретаря найден им величайший и умышленный беспорядок, который явно показывает, что господин Медиокритский, еще прежде того, как ему лично известно, замешанный в похищении у частного лица тысячи рублей серебром, и ныне нравственно не исправился, а потому полагает для пользы службы удалить его без прошения от должности. Кто знает служебные отношения, тот поймет, конечно, что сделать подобное представление, не предварив даже начальника губернии, была дерзость и явное желание нанести неприятность правителю канцелярии, который был, как все знали, правая рука и вторая душа губернатора в управлении. Три дня старик медлил; но от вице-губернатора получено было новое полуофициальное письмо, в котором он говорил, что ежели его превосходительству неугодно будет удалить секретаря Медиокритского, то он вынужденным найдется просить министерство о назначении себя в другую губернию. Таким образом, дело поставлено было в такое положение, что губернатор едва нашел возможным, чтоб не оставить бедную жертву совершенно без куска хлеба, дать ей место смотрителя в тюремном замке, что, конечно, было смертным скачком после почетной должности старшего секретаря. В новом замещении этой должности опять вышло неприятное столкновение: губернатор хотел по крайней мере определить на это место кого-нибудь из своих канцелярских чиновников - например, одного из помощников своего правителя, человека, вполне ему верного и преданного; но вице-губернатор объявил, что на это место он имеет в виду опять нашего старого знакомого, Экзархатова, о котором предварительно были собраны справки, не предается ли он по-прежнему пьянству, и когда было дознано, что Экзархатов, овдовев, лет семь ничего в рот не берет, Калинович в собственноручном письме предложил ему место старшего секретаря. Экзархатов, припоминая своего бывшего начальника, сначала отказался, но вице-губернатор вторично писал ему, извиняясь в прежнем своем с ним поступке, который произошел, с одной стороны, от его нетерпимости, а с другой и от несчастной слабости Экзархатова. "Но так как (прибавлял он) оба мы с летами исправились от своих недостатков, то, вероятно, теперь сойдемся, и я вас дружески прошу разделить со мной тяжелые служебные обязанности, помочь мне провести те честные и благородные убеждения, которые мы с вами вдохнули в молодости в святых стенах университета". Добрый Экзархатов не устоял против такого приглашения и явился к своему новому покровителю. При первом свидании было несколько странно видеть этих двух старых товарищей: один был только что не генерал, сидел в великолепном кабинете, на сафьяне и коврах, в бархатном халате; другой почтительно стоял перед ним в потертом вицмундире, в уродливых выростковых сапогах и с своим обычно печальным лицом, в тонких чертах которого все еще виднелось присутствие доброй и серьезной мысли. Калинович принял его чрезвычайно ласково, и дня через два Экзархатов был определен. Губернатор ограничился только тем, что был сух и, где только можно, придирался к новобранцу.
- По губернскому правлению, - говорил он открыто в обществе, - я решительно намерен предоставить все вице-губернатору, потому что он его ближайший начальник; его место тут, а мое - в губернии. Но потом оказалось, что вице-губернатор и в распоряжения по губернии начал вмешиваться. Из разного рода неоднократных случаев приведу один, так как в нем замешаны более знакомые нам лица. Кому не известно, что в настоящее время обыкновенные исправничьи места выеденного яйца не стоют: каких-нибудь триста или четыреста рублей с откупщика, плата за лошадей, да разве кое-что придется сорвать на следствиях; а из этого между тем надо еще дать правителю канцелярии, подмазать в губернском правлении, чтоб не очень придирались. В остатке, значит, вздор. Но никак нельзя было этого сказать про пост смирнейшего в мире исправника в известном нам Эн-ске. Даже помещики с тремя сотнями душ перед баллотировкой говаривали: "Сделай, говорит, меня в Эн-ске исправником, так я в английские короли не захочу". Дело все заключалось в лесном сплаве: до трех тысяч гусянок всякую весну сплавлялось вниз по реке, и теперь судохозяину дать исправнику, при выправке билета, с каждого судна, какой-нибудь золотой, заведено было еще исстари, а между тем в итоге это выходило пятнадцать тысяч серебром. Место это приобрела и упрочила за мужем именно сама мадам исправница своими исключительно личными исканиями и ходатайствами; а потому можете судить о чувствах этой дамы, когда она узнала, что новым вице-губернатором назначен - и кто же? - душка Калинович! Смело могу уверить, что в эти минуты она забыла все сплетни, которые сочиняла некогда про него и про Настеньку. С замирающим сердцем и в каком-то истерическом состоянии она всем и каждому говорила, всплескивая руками: "Три года я только что не каждый день видела его; ну и тогда уж в лице у него заметно было что-то значительное, этакое, знаете, что-то петербургское. А милушка-то жена его! Господи, царь небесный! Я более чем дружна была с этим домом... более... Эту любовь ихную... все знала. Потом там другая в него была влюблена; он то к той, то к этой, и так все это мило, что выразить невозможно. Он будет, он должен покровительствовать моему Семену Никитичу". Говоря это, исправница доходила до какой-то поэзии похвал - и слезы умиления текли по ее полным щекам. Однако ничто не помогло и ничто не сбылось из ее пророчеств. Великим постом, когда должна была начаться выдача билетов, вице-губернатор вдруг вошел к губернатору с рапортом, что, так как в городе Эн-ске сыздавна производит земская полиция в свою пользу незаконный сбор с судопромышленников, то, в видах прекращения этого побора, удалить настоящего исправника от должности, как человека, уже приобыкшего к означенному злоупотреблению; в противном же случае, если его превосходительство сие голословное обвинение найдет недостаточным, то обстоятельство это раскрыть формальным следствием, и с лицами, как непосредственно виновными, так и допускающими сии противозаконные действия, поступить по законам. Губернатор только развел руками, получив эту бумагу. Как было тут поступить? Если назначить следствие, то эти дураки мужики, пожалуй, еще разболтают про все те жалобы, которые подавали они ему на исправника и которым, однако, не давалось никакого ходу; но, с другой стороны - основаться на словесном обвинении вице-губернатора и без следствия пожертвовать чиновником, неукоснительно исполнявшим свои прямые и косвенные обязанности!.. Старик даже заболел, придумывая с правителем канцелярии, как бы сделать лучше; и так как своя рубашка все-таки ближе к телу, то положено было, не оглашая дела, по каким-то будто бы секретно дошедшим сведениям причислить исправника к кандидатам на полицейские места. Автор сам видел после этого несчастного случая исправницу, прискакавшую было в губернский город, и не слезами она плакала - нет, - каменьями! Жерновами! На Калиновича она не столько претендовала: он сделал это по ненависти к ней, потому что она никогда, по глупому своему благородству, не могла молчать о его мерзкой связи с мерзавкой Годневой; но, главное, как губернатору, этому старому хрычу, которому она сама, своими руками, каждый год платила, не стыдно было предать их?..{374}
Подобной болтовней она довела себя до того, что, по секретному приказанию начальника губернии, была выслана полицеймейстером из города, тем более что губернатор, видимо, еще не хотел оглашать своих неудовольствий с вице-губернатором и все еще говорил, что он именно такого помощника себе желал, чтоб тот помотал ему открывать злоупотребления, которые от него, как от человека, были скрыты. Новая выходка вице-губернатора сделала, однако, невозможным продолжать такую тактику. В губернском правлении назначено было свидетельство в умственных способностях дворянина Язвина, который, по ходатайству наследников, содержался уже в сумасшедшем доме. Почти вся губерния знала, что губернатор, по разного рода отношениям к претендентам-родственникам, принимал в этом деле живое участие и, конечно, приехал сам на свидетельство. Из прочих лиц явились только доктора: кривошейка-инспектор, с крестом на шее, и длинный, из немцев, и с какими-то ожесточенными глазами оператор. Оба они, верные всегда и во всем рабы губернаторские, вошли в присутствие нога в ногу, поклонились почтительно и заняли свои места. Вслед за ними пришел прокурор, молодой еще человек, до упаду всегда танцевавший на всех губернаторских балах польку-мазурку; но из председателей не явился никто; предводитель тоже; по уважению своему к начальнику губернии, все они раз навсегда сказали, что, где только губернатор подпишет, там и их рука будет. Словом, все обстояло как следует! В двенадцать часов сумасшедший был введен. Это был молодой человек с крошечным лбом, с совершенно плоским черепом, со впалой грудью и с выдавшимся животом, в байковом халатишке, в толстом, заплатанном белье и порыжелых туфлях. Его держал под руку высочайший и с какими-то адскими чертами лица вахмистр, способный, кажется, усмирить сотню чертей, не только что одного безумного. Их скромно сопровождала знакомая уж нам фигура Прохорова, который был один из претендующих родственников и который на этот раз не горланил, как некогда в земском суде, а смиренно, держа под мышкой ваточную фуражку, стал было у притолоки; но губернатор движением головы предложил ему сесть, и Прохоров, щепетильно и едва касаясь краешка, уселся на отдаленное кресло.
- Этот господин был уже у нас в переделке! - отнесся губернатор к сидевшему от него по правую руку Калиновичу. - Но сенат требует вторичного пересвидетельствования и заставляет нас перепевать на тот же лад старую песню.
- Да, я знаю-с: я читал все дело, - отвечал Калинович.
Кривошейка-инспектор начал спрашивать сумасшедшего, как его зовут, какой он веры, звания. Нескоро и с глупой улыбкой, как бы не понимая, что такое все это значит, отвечал тот, но ничего не врал.
- Послушайте, любезный, - отнесся вдруг губернатор к сумасшедшему, как вы думаете, что вертится: земля или солнце?
- Чаво вы говорите? Я не знаю, чаво вертится, васе пиисхадитество! отвечал тот.
- Ну, да вертится ведь что-нибудь, земли или солнце; так что именно вертится? - повторил губернатор.
- Да сто же такое вертится? Подите, сто такое вы говорите, васе пиисхадитество, - отвечал сумасшедший, боязливо пятясь назад.
- Не понимает! - произнес губернатор, пожав плечами.
- По глазам видно отсутствие мысли, - подтвердил оператор.
- А скажите мне, отчего луна не из чугуна? - сострил вдруг асессор, желавший продолжать вопросы в тоне начальника губернии.
Сумасшедший только посмотрел на него: губернатор и все прочие члены улыбнулись. Не могши удержаться от удовольствия, Прохоров захохотал во все горло.
- Нет, так спрашивать и записывать этого нельзя! - вмешался, привставая с места, Калинович, все время молчавший, и потом обратился к больному: Подите сюда, ко мне, мой милый!
Тот трусливо начал подходить.
- Не бойтесь; подходите. Отчего вы так дрожите? - говорил вице-губернатор, ласково беря его за руку.
- Да вон этот все дерется, васе пиисхадитество, - отвечал сумасшедший, указывая на вахмистра.
- Как же он это может? Он не смеет этого; мы его накажем, - продолжал Калинович.
- Мне драться, ваше высокородие, не пошто, а что шумят оченно... запротестовал было, покраснев в лице, солдат.
- Молчи! - произнес строго вице-губернатор. Вахмистр немного попятился. Калинович опять обратился к сумасшедшему: - Сядьте вот, милый, тут, потолкуемте, - прибавил он.
- Ничего, васе пиисхадитество, я и постою, я не устал, ей-богу-с! отвечал гораздо уже свободнее сумасшедший.
- А отчего это вы все подергиваетесь? Не нравится, что ли, вам ваше платье?
- Да сто, васе пиисхадитество! Известно-с: все обобрали, сто было... вон халатиско какой дали-с. У них, васе пиисхадитество, народ, все пьяница такой-с; пожалуй, еще пропьют; а у меня платье хоросее было-с.
- А сколько у вас душ? - спросил Калинович.
- Двести дус у меня, васе пиисхадитество, - отвечал Язвин, - папенька родной оставил, ей-богу-с!
- Ну, а хлеб, скажите, как у вас родится: хорошо или нет?
- Где уж, васе пиисхадитество, хоросо хлебу родиться! - продолжал сумасшедший, как бы совсем попавший на свой тон. - Все вон дядинька Михайло Ильич, вон он сидит тут. "Посто, говорит, дурак, тебе лосади? Еще убьют тебя", весь табунок и угнал к себе. Ну, а по деревне, васе пиисхадитество, известно, как без лосадки, сами посудите! Лосадка тебе и дело сделает, и добра накладет. Мужички мне опосля говорят: "Барин, говорят, посто вы лосадок отдали: без скота хлебца не бывает"; а мне сто делать? Ишь, они озорники какие! Словно и бога у них нет-с!
Прохоров не мог долее выдерживать.
- Кабы вы были не сумасшедший, вы бы не говорили этого, и будете наказаны за то, болван этакой! - проговорил он; но помешанный в свою очередь тоже рассердился.
- Сто ты ругаешься? - возразил он с запальчивостью. - Про сто меня наказут, коли я правду говорю, а ты думаешь, побоюсь тебя. Как же! Сто ты с девкой-то у нас сделал? Мальчик, васе пиисхадитество, у него от девки-то родился: девусник-усник-подоко-сесник!
Губернатор вышел из себя.
- Молчать! Вздор несешь! - крикнул он.
Сумасшедший оробел. Высокий вахмистр к нему приблизился на два шага.
- Умеете ли вы считать, мой милый? - поспешил перебить Калинович. Нате вот, сочтите эти деньги, сколько тут? - прибавил он, подавая тяжелый бумажник.
- Это все васи деньги, васе пиисхадитество? Какой вы богатый-с!
- Да, я богат. Сосчитайте.
Сумасшедший почесал голову и сосчитал совершенно верно.
- Тут две тысячи и пятьдесят рублев, васе пиисхадитество, да вот еще бумажка пять рублев, - отвечал он, отодвигая от себя деньги, а потом, обдернув рукава и еще как-то глупей улыбнувшись, прибавил: - Дайте, васе пиисхадитество, мне эти пять-то рубликов-с.
- А у вас разве нет денег? - спросил Калинович.
- Нет, васе пиисхадитество, хоть бы копеечка, - ей-богу-с. Этто вот мужичок нас принес было мне тли целковеньких, да смотритель увидал и те отнял! "Ты, говорит, еще ноз купишь, да зарежешься"; а посто я стану лезаться? Дурак, сто ли, я какой! И за сто они меня тут держат с сумасшедшими, на-ка?
Проговоря это, Язвин приостановился, но, помолчав, снова продолжал:
- Прикажите, васе пиисхадитество, отпустить меня, сделайте милость; а то я боюсь, ей-богу-с! Этта у нас один благой, злой он такой, поймал другую благую бабу, да так ее оттрепал в сенях, сто еле жива осталась, - того и гляди убьют еще; а коли говорить, васе пиисхадитество, начальству насему станес, так у них только и речи: "Поговори, говорит, у нас еще, так выхлещем" - ей-богу-с! Сделайте милость, батюска, прикажите отпустить; я вам в ножки поклонюсь! - присовокупил сумасшедший и действительно поклонился Калиновичу в ноги.
- Есть ли по крайней мере у вас другие родные, которые бы взяли вас на поруки? - отвечал тот, поднимая его.
- Да как же, васе пиисхадитество, у меня здесь двоюродная сестричка есть: бедненькая она! Пять раз жаловаться ходила, ей-богу-с! "За сто вы, говорит, братца моего дерзите? Я его к себе беру". Так только и есть, сто прогнали, ей-богу-с! "Пошла вон", говорят.
- Понимаете ли вы, что и пред кем вы говорите? - вмешался опять Прохоров, показывая на губернатора.
- Однако уведите его; довольно! - прибавил губернатор повелительным голосом.
Вахмистр, как железными щипцами, ухватил своей левой рукой больного за локоть и, повернувши его направо кругом, увел.
- Во всяком случае, - продолжал губернатор, - я остаюсь при старом заключении, что он не в полном рассудке. Как вы? - прибавил он, обращаясь к докторам.
- В рассудке неполном, - подтвердил инспектор.
- Какой же тут рассудок, помилуйте! При губернаторе и что говорит: помилуйте! - заявил всему присутствию Прохоров.
Все члены были согласны с этим.
- В таком случае, ваше превосходительство, значит, я буду совершенно противоположного мнения, - возразил Калинович. - Я полагаю, что этот молодой человек совершенно в полном рассудке.
- Как в рассудке? Что вы такое говорите? - воскликнул губернатор, как бы не веря своим ушам.
- В рассудке, - повторил Калинович, не изменяя гона, - а потому полагаю, что держать его в сумасшедшем доме и грешно и противозаконно: это варварство!
- Да ведь в законе глупорожденные также отнесены к сумасшедшим, заметил было прокурор.
Но вице-губернатор не обратил даже внимания на его слова и продолжал:
- Что ж касается того, как он управлял своим имением, то об этом произвести дознание и, с заключением дворянского собрания, представить на решение сената. Но, так как из слов его видно, что у него обобран весь скот и, наконец, в деле есть просьбы крестьян на стеснительные и разорительные действия наследников, то обстоятельство это подлежит особому исследованию и виновных подвергнуть строжайшей ответственности, потому что усилие их представить недальнего человека за сумасшедшего, с тем чтоб засадить его в дом умалишенных и самим между тем расхищать и разорять его достояние, по-моему, поступок, совершенно равносильный воровству, посягательству на жизнь и даже грабежу.
Эта строго официальная речь Калиновича как громом оглушила все собрание. Прохоров побледнел; члены не знали, куда глаза направить. Губернатор первый нашелся:
- Все это прекрасно! Но взгляд ваш, сами согласитесь, совершенно новый: он решительно из дела не вытекает.
- Взгляд мой, ваше превосходительство, полагаю, единственный, который может вытекать из этого дела, - возразил в свою очередь со всею вежливостью Калинович.
- Это вы говорите, а мы полагаем, что наш единственный. Согласны вы, господа? - обратился губернатор, едва сдерживая гнев свой, к членам.
Те наклонением головы изъявили согласие.
- Значит, так и записать надо, - продолжал губернатор, крутя усы. - Так и напишите, - отнесся он строго к секретарю Экзархатову, - что все господа присутствующие остаются при старом заключении, а господин вице-губернатор имеет представить свое особенное мнение, и вы уж, пожалуйста, потрудитесь не замедлить, - прибавил он, обращаясь к Калиновичу, как бы желая хоть этим стеснить его.
- Я завтра же представлю, - отвечал тот совершенно равнодушным тоном.
Губернатор встал и молодецки выпрямил свой высокий рост.
- До свиданья, - сказал он, кивая всем приветливо головой. - До свиданья, Яков Васильич. Очень жаль, что так часто приходится нам спорить с вами, - прибавил он полушутливым, полуукоризненным тоном Калиновичу и гордо вышел из присутствия.
Прохоров последовал за ним, губернатор, поговоря с ним несколько минут на лестнице, сел в экипаж. Он был очень бледен и всю дорогу продолжал кусать усы. По возвращении его домой тотчас проскакал во весь опор жандарм за правителем канцелярии. Оставшиеся между тем члены губернского правления ни слова между собой не говорили и, потупив глаза, стали внимательно заниматься своим делом. На каждом лице как будто было написано: быть худу, быть бедам! И один только вице-губернатор оставался совершенно спокоен: на губах его видна была даже какая-то насмешливая улыбка.