Милый мальчик у матери и он же у тетки
— Кто там? Ах, Витя! — воскликнула Надежда Павловна, увидя входившего офицера.
— Здравствуйте, маменька! — сказал тот.
— Петр Григорьевич! Соня! Виктор приехал! — продолжала Надежда Павловна, целуя и обнимая сына. Чувство матери невольно в ней проснулось.
— Витя! — произнесла, входя и тоже непритворно радостным голосом, Соня.
— Вот кто! Ну, поздравляю! — говорил Петр Григорьевич, идя за нею. Несмотря на радушный прием, Виктор смотрел на родных мрачно.
— Там, маменька, — начал он небрежно, садясь на диван: — с мужиком надо рассчесться… Сам я приехал на почтовых, а он вещи мои привез, рубль или два дать ему, — у меня мелких нет.
— Сейчас, сейчас! — отвечала Надежда Павловна и, подозвав дочь, что-то шепнула ей.
Та пошла.
Стыдно сказать, но у Басардиных в доме рубля не было. Надежда Павловна послала Соню, чтоб она, Бога ради, выпросила у попадьи хоть сколько-нибудь; а сама между тем своими руками притащила для сына тяжелый самовар, залила ему самого крепкого чаю, поставила сливок, булок.
Соня, вся пылая от стыда, исполнила поручение матери и достала денег, которых рубль серебром попадья отсчитала ей медными пятаками. Она со смехом высыпала их перед братом. Тот отсчитал полтину.
— Прикажите, — начал он: — это отдать мужику, а если станет говорить, что мало, велите по шее прогнать.
Распорядясь таким образом, Басардин остальные деньги положил себе в карман и затем, уткнув нос в горячий стакан чая и почти мгновенно поглощая его с огромными кусками булки, ни на что уж более не обращал никакого внимания.
Соня села напротив него и старалась ласково смотреть на него.
— Какие у него кудри славные! — говорила Надежда Павловна, перебирая волосы сына.
Виктор даже не оглянулся на эту ласку и до самого обеда почти не отвечал на беспрерывные вопросы, которые делали ему мать, сестра и отец.
За столом он по-прежнему мрачно и жадно ел и, встав, сейчас же отыскал себе местечко и отправился спать.
Выспавшись, он как будто бы сделался несколько подобрее и, придя к матери, стал показывать ей свой гардероб и хвастаться им.
— Хорошо, прекрасно все это, — отвечала та ему в тон.
— Однако у тебя все это пехотное платье-то! — угораздило вдруг сказать Петра Григорьевича.
Виктор сейчас же вспыхнул.
— Что делать! Я писал-писал маменьке об реверсе, — отвечал он с гримасой.
— Не успела еще, помилуй, — отвечала было ему ласково Надежда Павловна.
— Вы для меня никогда не успеваете, — пробурчал Виктор, а потом громко прибавил: — а что, тетенька Биби далеко отсюда живет?
— Верст пятьдесят, — отвечала Надежда Павловна сухо.
Виктор заложил руки в карманы и начал с важностью ходить по комнате.
— Надобно к ней ехать! — сказал он, как бы соображая что-то такое.
Надежда Павловна при этом невольно вспомнила обиду, которую нанесла ей Биби, и письмо, которое писал к ней Виктор.
— Прежде, я полагаю, тебе следовало бы побыть у отца с матерью, — заметила она.
— А почему это следовало бы? — спросил тот.
Надежда Павловна горько улыбнулась и пожала плечами.
— Если ты этого не понимаешь, так я толковать тебе не намерена.
— Да и толковать-то вам нечего! — произнес Виктор.
Надежда Павловна начинала краснеть от гнева.
— Ты, кажется, за тем только и приехал, чтобы с первых же слов делать мне неприятности.
Виктор насмешливо посмотрел на мать.
— А вы от меня приятного ожидали?.. Вот это странно, право.
— Никогда я от тебя, по твоему уму, ничего приятного не ожидала; но, как мать, я имею право требовать от тебя уважения! — произнесла Надежда Павловна с ударением.
— Требовать могут родители, которые что-нибудь сделали для детей… Вот с нее требуйте, а с меня — нет!
И Виктор указал на сестру.
Надежда Павловна, чтобы смягчить колкость этого ответа, усмехнулась.
— Думала я, что ты глуп, но все не до такой степени! — сказала она более насмешливым, чем сердитым голосом.
Петр Григорьевич, бывший немым зрителем всей этой сцены, вдруг встал.
— Не смей так грубить матери! Не смей! — закричал он сверх всякого ожидания и погрозил сыну пальцем.
— Полноте, папенька! — прикрикнул тот на него: — ничего вы, видно, не знаете: потому я и глуп и дурак, что на вас похож и ваш сын…
— Молчи, говорят тебе!
Петр Григорьевич уже топал на него ногой.
— Погоди, постой! — сказала Надежда Павловна, растирая себе горло, в котором начиналось удушье: — он говорит, что он твой сын; кто же у меня дети не от моего мужа?
— А вот она! — хватил Виктор, показывая на сестру.
Надежда Павловна рассмеялась.
— Ах, ты, мерзкий пащенок! Клеветник! — воскликнула она.
— Братец, что ты! — воскликнула и Соня, вскидывая на него свои большие глаза и вся покраснев.
— Что ты братец! Да, любимица! — передразнил он ее. — Не хочешь ли вот этого? — прибавил он и показал сестре кулак.
Когда они еще росли, так их невозможно было пустить вместе: один, пользуясь своей силой, а другая — покровительством матери, сейчас и кинутся друг на друга. Великая история Каина и Авеля вряд ли не повторяется в каждой семье.
Последних угроз сына было достаточно, чтобы Надежда Павловна вышла из себя.
— Вон из моего дома! Вон! — закричала она истерически.
Виктора, кажется, нисколько это не поразило.
— Али, вы думаете, не уйду? И уйду! — говорил он совершенно кадетским тоном.
— Ступай! Ступай! — повторил за женой и Петр Григорьевич.
— Иду-с! Слушаю-с! — отвечал Виктор, собирая пожитки и ядовито раскланиваясь перед отцом и матерью.
По двору он прошел бойко и с гордо приподнятыми плечами.
Надежда Павловна взглянула в окно.
— Боже мой, он в холодной шинелишке и без калош! — воскликнула она, да так без чувств и упала на диван.
Виктор, впрочем, преспокойно отправился на постоялый двор и нанял там извозчика, с тем, чтобы тот прокормил и свез его в долг до Ковригина.
К тетке он явился ниже травы и тише воды и, подъехав к дому, велел сначала доложить о себе. Биби даже взвизгнула, услыхав его имя. Выбежав к нему навстречу, она обняла его и несколько минут держала у груди.
— Что папенька, маменька? — спросила она, несколько поуспокоившись, заставив племянника прежде всего помолиться и сводив его к дедушке, который, увидав внука, заревел диким голосом.
— Маменька, — отвечал Басардин скромным голосом: — меня прогнала.
Биби даже попятилась назад.
— Я приехал, разумеется, без средств, кроме тех, которые вы, по доброте вашей, прислали мне… (При этом он поцеловал у тетки руку). Я стал просить у них заплатить за извозчика: они раскричались.
Биби развела руками и печально склонила голову.
— Я говорю… «Маменька, говорю, я вам восемь лет ничего не стоил, можно же вам помочь мне чем-нибудь». Она еще больше рассердилась: «вон из моего дома!» — закричала…
— Да простит ей Бог! — сказала со вздохом Биби.
— Вот и теперь, тетушка, я буду просить вас заплатить извозчику.
Виктор при этом опять поцеловал у тетки ручку.
— Ах, Боже мой, сделай милость! — воскликнула она и сейчас же велела извозчика расчесть, а племянника напоила, накормила, положила его спать в лучшей комнате, велела, без всякой осторожности, прислуживать ему любимице своей Иродиаде, сама потом пришла посмотреть, хорошо ли ему.
Сердце старой девы стремилось еще любить, но только она не знала — кого.
Виктор, всем этим очень довольный, как будто бы с ним ничего неприятного не случилось, сейчас же беззаботно заснул. Он грубит матери, а к тетке подделывался по весьма простому расчету: зная, что мать бедна, и как-никак, но, по своей обязанности, будет ему помогать; а к тетке, чтобы вытормошить у нее что-нибудь, надобно было подлизываться. Лишенный всяких нравственных правил, восторгающийся только паркетом, по которому ходил в корпусе, тонким сукном, которое видел на мундирах у офицеров, и в то же время с головой, набитою какой-то бессмысленной протестацией против всего, что имело над ним какую-нибудь власть, он и в помыслах не имел, до такой степени были безобразны его настоящие поступки.