Типические черты нового государства. Экономический смысл существования церкви; анимизм и первоначальное накопление. Церковь и царь. «Благочестие» и торговый капитал; аскетизм и его упадок. Патриаршество; его попытка борьбы с царизмом и крушение. Старая церковь уходит в раскол; экономическое значение раскола; его политическая роль. Первые Романовы, покорившие крестьянскую массу с помощью перешедших на сторону высших классов мелкого дворянства и части казачества, основали таким образом государство, державшееся на крепостном праве, чиновничестве и постоянной армии и просуществовавшее в России до середины XIX столетия. Только в это время, благодаря дальнейшему экономическому развитию, появлению на смену торговому капиталу капитала промышленного, этот государственный строй начинает разлагаться, падает крепостное право, под конец ослабевает власть чиновничества, под самый конец изменяет этому государству его главная опора — постоянное войско. Но, постепенно выветриваясь, романовской строй в своих остатках доживает до революции 1917 г. С монархией Романовых мы вступаем таким образом в полосу новейшей русской истории. Но для того чтобы закончить характеристику этой монархии, нужно упомянуть еще об одной стороне, которой мы до сих пор не касались. Она была не только крепостническим, бюрократическим (чиновничьим) и военным государством, но она была и первым в России государством светским. Русская церковь при Романовых стала таким же светским учреждением, как любой приказ или министерство. Архиереи сделались такими же чиновниками, как и губернаторы, а священники такими же, как участковые пристава или становые. Об этом подчинении церкви государству, которое произошло в то же время, в середине XVII столетия, нужно сказать несколько слов.
В существовании духовенства и церкви был практический смысл. Нам уже приходилось косвенно упоминать, что церковь и духовенство, в особенности монахи и монастыри, были первыми проводниками денежного хозяйства. В их руках, благодаря приношениям верующих, сосредоточились огромные средства, другие верующие давали им свои богатства на сохранение; так церковь сделалась торговым складом, а монастыри первыми банкирами, которых знала древняя Русь, а вместе с нею и вся средневековая Европа. Но объяснение, которое давали люди всем этим пожертвованиям в пользу церкви, было конечно совсем не то, которое даем мы. Для тогдашних людей экономической смысл всего этого совершенно не существовал. Они жертвовали для того, чтобы умилостивить духа, с которым умело разговаривать, с которым умело обращаться христианское духовенство. В особенности страшным моментом для человека была конечно смерть, когда он сам превращался в «духа». Не столько это был страшный момент для него самого, сколько для его родных и близких, которые не знали, чего им от этого духа ждать — добра или худа. И вот тут являлся священник, производил разные волшебные действия, произносил разные слова, кадил ладаном, пел панихиду и таким образом примирял дух умершего с оставшимися в живых родными. Умерший после этого превращался в доброго духа, и зла от него не ждали уже никакого. Вот почему при этом церковь получала особенно щедрые дары. Из имущества умершего ей давалась не только движимость, но и большие участки земли, таким образом церковь сделалась крупнейшим землевладельцем. Свое землевладение она умела увеличивать: на накопленные от своих торговых операций деньги монастыри покупали землю у помещиков, давая этим помещикам взаймы на самых тяжелых условиях, и т. д. Церковь была одним из самых свирепых эксплоататоров русского крестьянства. Не надо забывать, что первым основателем крестьянской неволи была Троицкая лавра, которая в XV в. первая выхлопотала себе право не выпускать из своих имений крестьян и первая же бросилась разыскивать этих крестьян после Смутного времени, заблаговременно обеспечив себе 11-летний срок для их розыска, т. е. стараясь вернуть назад всех крестьян, которые ушли во время «Смуты». Троицкая лавра показала этим пример другим помещикам. Но для массы населения дело было не в том, добродетельно или недобродетельно, кротко или жестоко было духовенство, а в том, что это духовенство умело ладить с тем миром святых и демонов, который создавался в воображении тогдашнего человека, и от которого, по убеждению этого человека, зависело все его благополучие.
Влияние церкви на тогдашних людей было конечно громадно. Церковные люди учили, что они все могут сделать, что собственно и государя ставят только они и что только благодаря помазанию, которое церковь дает государю, он становится настоящим государем. Он остается им до того времени, пока он служит церкви. Когда же он перестает служить, тогда он теряет все права на престол. На самом деле однако уже в XVI в. это было лишь теорией (т. е. было только в книжках), а на практике, как только объединилось Московское государство, как только оно забрало в руки большие пространства земель, торговый капитал и т. д., так оно стало подчинять себе церковь, потому что действительная власть церкви держалась, повторяю, конечно не на том, что думали о ней люди, а на том, что было у нее в руках. Уже при Грозном была сделана попытка отнять у православной церкви ее земли для того, чтобы удовлетворить земельную жажду мелких помещиков, которым начинало нехватать конфискованных вотчин старой знати, и уже Грозный одного московского митрополита, который осмелился ему перечить, Филиппа, сначала прогнал с митрополичьего престола, а потом велел задушить в том монастыре, в который он был сослан в заточение.
К концу XVI в., перед самой «Смутой», власть церкви над населением значительно уменьшилась, и писатели того времени, люди благочестивые (грамотными в это время были главным образом духовные люди, и все грамотные люди были воспитаны и обучены грамоте по церковным книгам), жаловались, что «народ» развратился. Из их рассказов видно, что развратилась имущая часть народа, потому что нарушать церковные предписания относительно постов, роскошно есть, много пить, ходить в дорогих одеждах — все эти грехи конечно могли совершать только богатые люди. Власть церкви разрушалась таким образом по мере того, как увеличивалась власть торгового капитала.
В особенности разлагающим образом действовало денежное хозяйство на аскетизм древнерусских людей. Что такое аскетизм? Все конечно слышали о разных подвигах, совершавшихся всякими угодниками древней Руси. Эти угодники назывались подвижниками, потому что «подвиг» и делал их людьми, которые угодны богу и его святым. В чем состоял подвиг? В том, чтобы человек не ел, спал на голых досках, проводил целые ночи на коленях в молитве, — словом, подвергал себя всевозможным лишениям и этим, как он верил, угождал богу. В чем же тут состояло угождение? Да в том, что те удовольствия, которых лишал себя человек, каким-то непонятным образом доставались духу, милость которого он надеялся приобрести. Человек отказывался от пищи, и эта пища, им не съеденная, была также своего рода жертвой, которую каким-то таинственных образом мог съесть дух. Само собой разумеется, что такого отчетливого представления у тогдашних людей не было, но, повторяю, для тогдашнего человека смысл поста и воздержания был именно в том, что этим он угождал богу или святому, которому он молился, а смысл, им не понимавшийся, заключался именно в том, что таким способом люди привыкали сберегать. Обыкновенно после поста наступали (в деревнях и теперь иной раз наступают) розговены, т- е. начинается дикое пиршество, когда люди едят до несварения желудка и пьют до того, что лишаются сознания. Так и до сих пор поступают все дикари, которые постятся целые месяцы и потом в несколько дней сразу нажираются доотвала. При каком хозяйстве такое воздержание может быть нужно? Конечно при «натуральном», когда нет еще рынка, когда купить человеку припасов негде, когда он должен, что называется, по одежке протягивать ножки и тщательно рассчитывать, сколько у него остается припасов до нового урожая. И вот он сжимается, что называется, затягивает себе пояс на 4—6 недель, чтобы затем в течение одной недели поесть как следует. Когда появилось торговое, меновое хозяйство — чего нехватало, можно было купить на рынке; естественно, что этот обычай утратил свой смысл, по крайней мере для зажиточных классов; и вот в то время, когда масса населения начинает поститься круглый год, — наши крестьяне долгое время после того и тогда ели как следует только в редкие праздники, — зажиточные люди все более и более небрежно начинают относиться к постам.
«Смутное время», т. е, народная революция начала XVII в., по мнению тогдашних благочестивых писателей, было наказанием, посланным богачам именно за эти грехи. И когда порядок после смуты был опять восстановлен, т. е. опять восторжествовало крепостное право, а вместе с ним восторжествовал торговый капитал, то первое время высшие классы проявляли усиленную набожность, и церковь пользовалась такой властью и влиянием, как никогда раньше. Патриарх был вторым государем.
При первом Романове этому сильно помогало еще и то, что патриарх проходился отцом государю, но это продолжалось и при втором (Алексее Михайловиче), когда патриарх Никон родней царю не приходился, так что это было не влияние лица, а влияние церкви. Само собой разумеется, что при этом в руках церкви стали собираться огромные богатства. Но скоро новое общество стало тяготиться воздержанием, на которое оно себя обрекло. Аскетическое течение опять стало ослабевать. Опять стали плохо соблюдать посты, сокращали длинную церковную службу, — выстоять ее на ногах тоже было своего рода подвигом. А главное — светская власть начала тяготиться тем влиянием, которое приобрела церковь.
Патриарх Никон, понадеявшись на казавшуюся неизмеримой силу церкви, попытался вступить в борьбу со светской властью. Но тут сейчас же обнаружилось, что сила эта была не в воображении людей, а в тех материальных средствах, которые имелись у них в руках. Церковь оказалась совершенно бессильной против государства Романовых с его огромными денежными средствами, чиновничеством, войском и т. д. Никто из церковных людей и не подумал даже встать на защиту Никона, и оказалось, что какого-нибудь настоящего сопротивления власти царя никто оказать не мог. А царь, пользуясь своими торговыми связями и денежными средствами, без труда нанял других патриархов, восточных, которые в православной церкви были старше Никона, созвал церковный собор и решением самой церкви осудил человека, который осмелился поддерживать самостоятельность этой церкви против царя. Дальнейшие патриархи после того уже не осмеливались противодействовать царской власти, а в начале XVIII в. и самое звание патриарха было упразднено. Вместо него был создан синод, т. е. собрание архиереев, а при них был поставлен надзиратель от светской власти, обер-прокурор святейшего синода, из чиновников, который в действительности полновластно распоряжался православной церковью, смещал и назначал архиереев так же, как назначали и смещали губернаторов. После этого управление православной церковью превратилось просто в одно из министерств Русского государства, или Российской империи, как она стала называться с начала XVIII в.
Но если таким образом высшие классы очень легко расстались с той напускной набожностью, которую они стали проявлять после революции, то угнетенные и задавленные торговым капиталом общественные слои, наоборот, с надеждой обращались именно к церкви, которая терпела угнетение от светского государства наравне с ними, как бы разделяя их судьбу. Само собой разумеется, что эта церковь не была той казенной официальной церковью, где всем управлял обер-прокурор. Эта казенная церковь народной церкви не признавала. Она назвала народную церковь расколом, а людей, которые оставались верными старой церкви, староверами, раскольниками. Этих раскольников государство лишало всяких прав, расколоучителей, т. е. духовенство этой народной церкви, подвергали заточению, казни и т. д., но истребить этим народной веры не могли, и она продолжала держаться целыми столетиями. Эта вера была конечно таким же темным анимизмом, как и все так называемое православие вообще. Раскольники точно так же верили в бесчисленное количество духов, святых и демонов, которые окружали человека, и при помощи всяких колдовских средств, молитв, обрядов и пр. старались приобрести власть над этими духами. Но то, что эта церковь была гонима и преследуема, придавало ей в массах уважение и сочувствие, так как эта церковь и массы являлись жертвами одной и той же силы — растущей торговой буржуазии и тесно связанного с нею помещичьего класса. В борьбе с гнетом тогдашнего торгового капитала раскольничьи общины сами скоро сделались силой, накапливающей этот же торговый капитал. Трезвые, трудолюбивые раскольники, крепко державшиеся друг за друга, выступающие сплоченно, оказались великолепными сберегателями. Обширные подпольные связи народной церкви, связавшие в одно целое Поволжье и Поморье, Белоруссию и Великоруссию, явились отличной почвой и для экономической связи. Поэтому в новейшее время раскол и представлялся народу как какая-то купеческая вера. Но его основатели в XVII в. были не купцы, а преимущественно выходцы из низов городского населения: всякого рода ремесленники, кузнецы, плотники и т. п. а также люди из тогдашней интеллигенции, т. е. преимущественно из мелкого, не чиновного духовенства. В отдельных случаях, как это всегда бывает во всяком религиозном движении, мы встречаем среди этих демократических элементов и выходцев из высших слоев общества, вроде знаменитой боярыни Морозовой, совершенно так же, как 200 лет спустя между революционными социалистами мы найдем также дочерей генералов и тайных советников. Но ни в том, ни в другом случае это не меняет характера движения как демократического.
Однако из раскола не могло выйти демократической революции вроде той, какая потрясла основы Московского государства в первые годы XVII в. Можно сказать, что в раскол люди и пошли с отчаяния от неудачи этой революции. Раскол заранее осудил Московское светское государство, объявляя его делом антихриста, но этим самым он признал, что это светское государство для него непобедимо, и раскол боролся с торгашеским государством Романовых, не нападая на него, а убегая от него, совершенно так же, как убегали раньше крестьяне от крепостного права. Правда, в отдельных случаях раскольники хватались за оружие, в тех случаях, когда государство настигало их и там, куда они ушли, и не давало им жить. Много раскольников было в войсках Степана Разина, и некоторые из разинцев защищали потом последнюю крепость раскольников на севере, Соловецкий монастырь, которую царским войскам пришлось брать оружием. И в последующих народных движениях ХVIII в., вплоть до пугачевщины, раскольники всегда играли роль сочувствующих движению и враждебных правительству элементов. Но поставить на место сложившегося крепостнического и бюрократического государства что-нибудь новое они были совершенно бессильны, да и совершенно об этом не думали. Наоборот, как мы уже указали, в политической жизни раскольничьи общины все более и более приспосабливались к этому государству и стали «великими накопителями» того же торгового капитала. Раскол таким образом должен был остаться и остался чисто духовным восстанием, напоминая в этом случае первоначально христианство, которое также кончило тем, что приспособилось к строю Римской империи и тоже не проявляло никаких попыток преобразовать самое государство.