16 июня 1941 года
Третий час белой ленинградской ночи. Теплый ветер подул в окно. Хорошо сейчас на взморье, куда уехали сегодня наши выпускники. Они хотели кататься на лодках до восхода солнца.
Ясно представляю себе залив. От Морского клуба, почти против Стрелки Кировских островов, отходят красавицы-яхты, распустив белые паруса. Море отражает еще не погасший закат, а на востоке уже розовеют облака.
Сегодня на заливе будет шумно: звонкая песня, веселый смех и всплески весел не затихнут до утра!
Но будут и серьезные разговоры.
Сейчас всех выпускников волнует один вопрос: «кем быть?»
Костя еще в 7-м классе решил, что непременно станет летчиком.
Володя давным-давно мечтал быть историком, а Леня хотел поступить в консерваторию и стать музыкантом-пианистом.
Эти ребята уверены в своем выборе, и я за них спокойна.
А вот Муся вдруг изменила своему желанию стать драматической актрисой и захотела пойти в медицинский институт.
— Я вас уверяю, что мое решение стать врачом серьезно продумано, — сказала она мне сегодня. — Я это докажу… После первого семестра приду к вам с матрикулом и покажу оценки.
— Хорошо, Муся, я буду ждать, — ответила я.
Больше всего меня тревожит Таня.
Она до сих пор еще не решила, где будет учиться после школы. Отец ее художник и хочет, чтобы она занималась живописью.
Но Таня полна колебаний.
— Я люблю графику и живопись, но выйдет ли из меня художник? Мне кажется, что нет. Ведь смешно сказать: я колеблюсь в выборе между искусством и биологией.
Когда Юра услышал о сомнениях Тани, он сдвинул брови и не по-детски серьезно сказал:
— Я понимаю Таню. Меня тоже тревожит: кем мы будем в жизни? Хочется сделать что-то большое, нужное. А вдруг из тебя ничего не выйдет!
— Из тебя-то, Юра, ничего не выйдет? Ты можешь быть кем захочешь: инженером, музыкантом, литератором, — сказала Люда. — Вот Володя будет у нас ученым, профессором, а я хочу быть непременно учительницей истории.
Много раз в году слышала я такие разговоры и принимала в них участие.
Меня радовало твердое решение одних, и были понятны колебания других. Выбрать вуз нелегко: ведь это решение на всю жизнь. Учиться дальше хотят все, и в мечтах молодежи уже близится тот день, когда начнется самостоятельный труд.
Желаю им полной, интересной и счастливой жизни!
17 июня 1941 года
Утром в квартире резко зазвучал звонок. Что-то знакомое в этом звуке. Так нетерпеливо звонил Борис — мой сын. Он курсант военно-пехотного училища в одном из городов Украины и мечтает стать общевойсковым командиром Этим объясняется и выбор училища. У командира стрелкового полка все есть — и артиллерия и танки, — говорил он и решил окончить именно пехотное училище.
Бегу на звонок и спешу открыть дверь. Передо мной действительно Борис в форме лейтенанта и с ним еще не знакомый мне командир.
— Здравствуй, мама! — радостно говорит Борис. — Ты, наверно, и не ждала нас сегодня. А это Сережа Красовский, мой товарищ…
У Сережи очень юное простое лицо, светлые волосы и карие глаза.
Усаживаю обоих юношей за завтрак.
— Я получил назначение на Север, а Сергей — в Ленинград, — сообщает Борис.
По его инициативе разговор быстро переходит от серьезных тем к пустякам и вновь возвращается к серьезному. Борис хочет узнать о товарищах, об учителях. Сам много рассказывает.
— Когда же вам нужно являться к месту назначения? — спрашиваю я.
— Мне позвонят с вокзала товарищи; может быть, сегодня ночью надо будет ехать. Мамочка, ты побудь дома и подходи к телефону, а мы с Сергеем сбегаем в город, — масса дел!
Через полчаса после их ухода звонок по телефону. Узнаю, что комендант назначает отъезд на завтра.
Сережа возвратился раньше Бориса. Мы разговорились. Он с большой теплотой рассказал о своей матери.
— Трудно ей. Отца нет, сестренка еще учится, и дедушка очень старый. Но я думаю, что теперь смогу помогать семье.
— Вы комсомолец? — спрашиваю я его.
— Да, еще с седьмого класса школы.
— А почему вы не повлияли на Бориса, чтобы он вступил в комсомол?
Сережа улыбается:
— Вы не сердитесь, но у него еще мало выдержки, А на мои советы он отвечает: «Не читай нотаций!»
Увы! Борис и мне это говорит. Что-то выйдет из него в жизни?
18 июня 1941 года
Сегодня вечером уехал Борис. Провожали его я, Сережа и Василий Захарович Голубев — мой ученик. Когда-то я учила его водить экскурсии по петергофским дворцам и паркам.
Борис с детства очень любит Василия Захаровича. Ранение Голубева и награждение его орденом Красной Звезды за участие в войне с белофиннами создали у Бориса особое отношение к нему.
— Ну, что же, Борис, может, нам суждено будет встретиться, — говорит Василий Захарович. — Представь, вдруг меня назначат политруком в твою часть?
— Как же это? Ведь вы демобилизовались? — удивляется Борис.
— Сегодня — да. А если война, — опять пойду в армию.
— Ой, Вася! — вырывается невольно у меня.
— Когда-нибудь, когда-нибудь, — успокаивает он меня.
— Еду я в глушь, — говорит Борис. — Обязательно надо завести собаку и ружье. Ты поезжай в Цхалтубо, а я тем временем осмотрюсь на новом месте. На второй месяц отпуска ты приедешь ко мне. Знаешь, мама, давай простимся здесь, а то товарищей никто не провожает, и мне неудобно.
Подчиняюсь. Мы простились, думая встретиться через месяц.
19 июня 1941 года
Сегодня в последний раз виделась со всеми выпускниками в стенах школы: был торжественный акт с раздачей аттестатов, а потом банкет.
Столы были расставлены в вестибюле. Я его сегодня не узнала: у больших колонн — кадки с декоративными растениями, ближе к дверям — нарядно накрытый стол, уставленный закусками и сладостями. Всюду цветы в букетах, в горшках и просто рассыпанные по скатерти.
Выпускники нарядные, веселые.
А нам, учителям, как всегда на «выпусках», и грустно и радостно. Грустно прощаться с теми, кто рос на наших глазах. Без них в школе будет пусто. Мне особенно грустно: в 10-м классе я была воспитателем и помню этих юношей и девушек еще детьми в коротких штанишках и юбочках.
Но нас охватывает и чувство глубокой радости: ведь мы дали нашим ученикам всё, что могли и должны были дать.
Весело было за нашим столом! Выступали учителя и ученики. Наступила и моя очередь, и я почувствовала, что мне говорить трудно: горло сжимает волнение.
Начала я со слов Николая Островского:
«Товарищи, жизнь дает каждому человеку огромный, неоценимый дар — молодость, полную сил, юность, полную чаяний, желаний и стремлений к знаниям, к борьбе, полную надежд и упований…»
Я говорила им о том, что в нашей стране, освобожденной героизмом старших поколений, молодежи предстоит почетное и радостное дело — строить коммунизм.
Мне так хотелось, чтобы они почувствовали, сколько у меня веры в их будущее…
И я видела, что меня понимают.
Всегда насмешливый, Олег слушает внимательно, без тени улыбки на лице; у Муси слезы на глазах.
Грусть разлуки подсказала мне нужные слова:
«Мне хочется, чтобы вы сохранили не только доброе воспоминание о нас, учителях. Я поднимаю бокал за нашу дружбу, за дружбу «опытной старости» с «пылкой молодостью»!
Ко мне тянулись руки с бокалами, на меня ласково смотрели молодые глаза.
После банкета в зале были танцы. Выпускной бал, как всегда, открыл директор школы в паре с лучшей ученицей выпускного класса. Она раскраснелась от чести, выпавшей на ее долю.
Танцы и игры затянулись далеко за полночь. Но о сне думать было нельзя: по священной для ленинградских школ традиции после окончания вечера все пошли на набережную Невы.
20 июня 1941 года
Белая ночь. Чудесная белая ночь июня. Мы, ленинградцы, знаем, как прекрасен наш город в эти ночи. Нева отливает серебром, каналы точно наполнены густо-черной неподвижной водой, и в ней отражаются строгие светлые здания с колоннами, арки горбатых мостов, крылатые львы и резьба чугунных решеток. Город двоится: один — полный величия, спокойствия, прекрасный город на берегах Невы, а другой — в глубине вод рек и каналов.
Мы идем к Неве и у бронзовых львов садимся на ступени, ведущие к воде.
Дворцовый мост разведен. С верховьев Невы буксир ведет баржи. Этот караван кажется черным силуэтом на мелкой ряби Невы.
— Ребята, давайте бегать, — предлагает Таня. — Кто за мной? До Зимней канавки!
Она мчится вдоль набережной, и за ней с шумом несутся остальные. Даже толстый Павлик пытается бежать с товарищами.
Мы, учителя, на несколько минут остаемся одни.
— Вы помните себя на этих берегах молодой? — спрашивает меня наш учитель географии — Александр Маркович.
— Конечно, помню, но только не школьницей. Тогда нас на набережную ночью гулять не пускали. Зато курсистками мы здесь и встречали и провожали белые ночи. А когда возвращались под утро домой, всегда ссылались на разведенные мосты.
— Я приехал в Петербург учиться в университете, — задумчиво говорит Александр Маркович. — И вот только в такую ночь по-настоящему оценил «Медного всадника».
Наши бегуны возвращаются шумной гурьбой. Лица веселые, раскрасневшиеся.
— Ребята, подумайте: пройдет двадцать лет, и мы можем встретиться на этом месте. Интересно, какими мы будем тогда! — говорит Таня.
— Опять у тебя философская проблема! — перебивает ее Ира. — Я, как Ольга Ларина, скажу: «Я не способна к грусти томной!».
— Ребята, давайте споем!
Кто-то начинает песню, и она несется над простором реки:
Лежит перед нами большая дорога,
Зовет нас вперед и вперед!
Работы огромной, товарищи, много —
Нас Родина любит и ждет!
Песнею заветною
Славим юность светлую,
Дружбу нашу крепкую
В радостном краю.
Славим годы школьные,
Славим дни привольные,
Дружную, счастливую семью [1]!
— Счастливый вы народец, — говорит Александр Маркович. — У нас таких песен не было… Мы «Дубинушку» тянули.
— Нет, нет! Ваша жизнь была интереснее. Вы протестовали, боролись, а за нас всё сделали другие! — говорит Таня.
— Ну и неверно. Вам предстоит всё самим устраивать. Вы такое увидите, о чем мы и мечтать не могли, — горячо возражает Александр Маркович.
— Да, да. Я, например, обязательно выстрою еще один мост на Неве. Чудо-мост, на одной арке! — говорит, мечтая, Петя, наш «малыш». Ему только шестнадцать лет, он самый младший в классе, но это не помешало ему получить «золотой» аттестат.
— Старо, старо, Петя — это спроектировал еще Кулибин, — говорит насмешливо Олег.
— Ну, тогда я изобрету такое освещение улиц, что и в декабре Ленинград будет выглядеть так, точно над ним белая ночь.
А город был прекрасен…
Мы восхищались и бледно-розовым отблеском зари в окнах Зимнего дворца, и аметистового цвета стеклами Эрмитажа, и строгими формами Биржи на Стрелке Васильевского острова.
Мне думалось: всё хорошо. И город, и Нева, и наша молодежь, и эта белая ночь.
И учителя молодели сегодня. Александр Маркович даже пробовал играть в горелки.
Город спал, а звонкие голоса нарушали завороженную тишину ночи.
Мы не останавливали молодежь, не делали привычных замечаний, не мешали веселиться, петь, шуметь. Это была их ночь, последняя ночь школьников и первая ночь вступающих в жизнь людей…