I
В конце восьмидесятых годов прошлого столетия в Вологде жила молодая дворянская чета Машуриных. Они были люди богобоязненные, тихие, милосердные и были совершенно счастливы; родилась у них дочь.
Однажды глухою ночью, когда все вокруг спало, молодой женщине, тоже успокоившейся до того сном, было видение. Ее комната озарилась светом, дверь отворилась, и свет еще усилился, предстал ее духовный отец, почивший за три года до того, в руках у него была икона, украшенная тремя венцами. С этой иконой тихо приблизился Божий посланник к постели, благословил свою духовную дочь, стоявшую в радостном трепете, и сказал ей: "Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Бог даст тебе сына Георгия. Се тебе и образ святого Великомученика и Победоносца Георгия".
Она приложилась со священным волнением к образу и приняла его на свои руки. Тем видение кончилось. В великой радости пробудилась после видения от сна молодая женщина и с нетерпением стала ожидать возвращения мужа, которому она рассказала это событие. Узнали о нем вскоре и ближайшие родные, и чрез них многие другие.
Прошло несколько месяцев. Молодая жена поздно вечером как-то поджидала мужа, размышляя в тишине о непостижимых судьбах Божиих. Почему-то тяжелое предчувствие наполняло ее сердце: в нем было уныние, страх и ужас, и она не могла понять причину такого состояния. Вдруг кто-то ударил сильно в стену и раздался крик: "Возьмите убитого!.." В комнату вскоре внесли Машурина, бывшего при последнем издыхании. На Пятницком мосту злодеи, сторожившие другую жертву, убили его по ошибке. В нем оставалось еще немного жизни; он был в памяти. Успели позвать священника, особоровали отходящего и приобщили. Взором простившись со всеми, неповинно убитый тихо скончался.
Ужасно было состояние молодой вдовы; самой печали она не смела предаться, чтоб не повредить той жизни, которую носила в себе и о которой получила такое предсказание…
Наконец, родился у нее сын, нареченный Георгием, пришедший в мир среди такой великой скорби.
Через год по смерти мужа родные предложили вдове выйти замуж за хорошего человека, ими выбранного, но она отвечала им: "Промысл Божий свят, Ему угодно было взять от меня мужа и дать мне сына. Любовь к супругу моему не пресеклась во мне со смертию его. Соблюсти верность ему и воспитать детей — вот о чем я помышляю".
Вдова, у которой с миром не оставалось ничего общего, покинула город, выстроила себе дом в уединенном месте, у Татарских гор, близ храма святителя Николая, в недальнем расстоянии от кладбища, где лежал ее муж, и в этом доме поселилась со своими детьми. Часто ходила она на могилу, служа панихиды, и детей брала с собою. Эти посещения исполняли ее такой скорбью, что часто изнемогала она от плача, и нищие на руках относили ее домой. Эти горькие слезы проливала она до тех пор, пока не получила от мужа извещение. Он явился к ней во сне и сказал: "Не плачь обо мне — мне там очень хорошо: вот какая у нас там пища". При этом он подал жене из своих рук что-то сладкое, и неизъяснимое ощущение блаженства сошло на нее. С тех пор слезы ее стали радостны.
Дети продолжали плакать на могиле отца.
— О чем вы плачете, — сказала вдова старшей дочери, — когда посланы мне от Бога на утешение!
— Ах, маменька, — отвечала та, — как не плакать нам, что мы остались здесь. Папенька в раю, ему хорошо там. Когда же мы пойдем к нему?
— Молитесь Богу, — учила мать, — чтоб была над нами Его святая воля. Он возьмет нас, когда Ему будет угодно. Любите Его, творите Его заповеди, и Он не оставит милостью. Не плачьте же, а благодарите Бога.
Сама творя милостыню, она приучала к тому и детей. Дав им несколько денег и объяснив им, что деньги эти — их собственные, она старалась расположить детей так, чтобы они раздавали эти деньги ради Христа. Она говорила днтям, что все, что есть у человека, принадлежит не ему, а вверено от Бога, во всем взыщется ответ.
Сестра Георгия жила недолго, — скоро он остался один у своей матери, предметом ее неусыпных забот. Георгий всегда сопровождал мать свою в церковь, и, по возвращении, она спрашивала его, какое чтение из апостола и евангелия было в церкви, при чем объясняла непонятое им; если он был не внимателен в церкви, она ставила его на поклоны и не позволяла обедать с собой.
С наступлением отрочества, мать пригласила к сыну наставников, — но продолжала сама руководить им. Он учился хорошо, в поведении был тих и послушен и любил уединение. Игр с сверстниками избегал, читал священные книги, а в праздничные дни, вернувшись из церкви, старался прежде чем идти к столу, найти время для размышления.
Так прошли годы воспитания Георгия. Наступила юность: ему исполнилось 18 лет. Мать не решилась держать его долее при себе, когда его звал долг дворянской службы. С великою грустью, хотя и с надеждой, что заложенными в душе началами сын ее достаточно укреплен против соблазнов мира, она отпустила его в военную службу. Прощаясь с сыном, мать чувствовала, что более с ним не увидится, и потому разлука казалась еще тяжелее. Заклиная Георгия остаться верным учению Христову, мать сказала ему: "Исполнив назначение мое здесь на земле, я скоро отойду к родителю твоему. Утешаюсь несомненною надеждою, что, по благости Божией, ты по конец жизни пребудешь тверд в вере и учении Христа Спасителя. Помни, что это единственный путь, которым мы можем соединиться в вечности".
II
Георгий поступил в Лубенский гусарский полк юнкером: вскоре затем он получил известие о кончине матери, и остался совершенно одиноким. По производстве в корнеты, он был переведен в Казанский драгунский полк. Находясь на службе, Георгий не изменил привычек своей юности, и твердо удалялся от таких развлечений, которых не мог одобрить… Несмотря на такую самостоятельность среди товарищей, он был ими ценим, как впоследствии рассказывал его начальник, генерал Кологривов.
В свободное время Георгий старался уединиться, читал священное Писание, углубляясь в размышления. Ночью он любил ходить за город, на кладбище, и там думал о суетности быстро преходящей человеческой жизни. Тогда находило на него молитвенное настроение, которому он отдавался. Он отыскивал благочестивых людей, и в беседах искал поучения. Так прошли десять лет его службы.
Пламенная любовь к Богу, начавшаяся с детства, охватывала Георгия все сильнее и сильнее; мирские обязанности, вынужденные отношения с людьми сильно тяготили его; новая жизнь, проникнутая одним духом и одною мыслю о Боге, звала его к себе, и в 1818 г. Георгий, с чином поручика, оставил службу.
7-го сентября 1818 г., накануне праздника Рождества Пресвятой Богородицы, Георгий прибыл в Задонскую обитель и вступил в нее послушником. Ему было 29 лет.
С великою ревностью исполнял он обеты послушания, находясь в постоянной молитве, трудах и посте. Особенно старался он соблюдать безмолвие; в храме он не только не говорил, но и не отвечал на вопросы, так что некоторые в посмешище называли его немым.
Однажды настоятель монастыря, стоя за обедней в алтаре, упомянул о Георгии одному полковнику, которому захотелось видеть его, и, по просьбе гостя, настоятель послал за Георгием, отправлявшим в то время послушание у свечного ящика; затем объяснил ему, что полковник хочет с ним познакомиться.
Но послушник упал в ноги своему начальнику и со слезами сказал: "Прости меня, отче. Я пришел сюда плакать о грехах моих. В святилище Божием одержимый страхом, я не осмеливаюсь говорить праздное на вред душе моей".
Один старый монах, который не знал еще Георгия, встретив его, спросил, может ли он нарубить ему дров. Георгий немедленно взяв топор, сказал только: "Благословите!" — и принялся за работу. Но непривычное дело не спорилось. Монах слышал долго звук топора, а, выйдя на крыльцо, увидал, что дров почти еще нет. Посмотрев еще на Георгия, монах догадался и сказал: "Ты, видно, из дворян, что не умеешь владеть топором; уморился понапрасну. Оставь". Георгий поклонился в пояс и пошел к себе.
С первым ударом колокола являясь в церковь и с горящим сердцем стоя во время службы, Георгий скорбел, когда некоторые из присутствующих своею рассеянностью мешали ему углубиться. Со слезами просил он у Бога, когда возвращался в келлию, исправить нерадивых. Эти обстоятельства навели его на мысль перейти в другое место. Не решаясь открыться никому в монастыре, Георгий пошел к отцу Иоанну, Елецкому священнику, которого многие уважали. Скрывая свои добродетели, о. Иоанн носил подвиги юродства — служил часто молебны в ночное время и со звоном, жил в чулане, ночевал в притворе. Отец Иоанн, раньше не видавший Георгия, выбежал к нему на крыльцо и сказал: "А я, брат, сейчас только отслужил молебен со звоном Пресвятой Богородице. Она не велит монахам давать наставления, особенно смущенным и хотящим оставить свой монастырь. Ступай, брат, ступай! У вас есть схимник Агапит. Он тебе скажет, что делать". Тут он запел "Святым Духом всяка душа живится" — и спрятался в свой чулан.
По совету схимника, Георгий остался в Задонске. Вскоре он заболел; недуг длился полгода. Придя после болезни в церковь, он опять был повергнут в великую скорбь неблагоговейным поведешем стоящих в храме.
III
Приблизительно чрез год по вступлении в монастырь, Георгий затворился в тесной самой худшей келлии. Она была каменная, закрыта со всех сторон, и в летнее время в ней был очень тяжелый воздух. От сырости в ней завелось множество насекомых. Зимой же она промерзала. Терпя в этом жилье тесноту, холод и удушливость, испытывая недоброжелательство приставленных к нему келейных, которых обязанность состояла лишь в подаче ему пищи, что они исполняли нерадиво, — Георгий начал жестокую жизнь.
Вот дневное правило его: Ночью — Полунощница, Помянник, поклоны с молитвами Иисусовыми, поклоны Богородице и Ангелу Хранителю. Канон всем Святым. Чтение трех кафизм. Чтение жития дневных Святых, с выписками. Утренние молитвы, утреня, часы, последование изобразительных псалмов, Акафист Иисусу Христу, Апостол и Евангелие по главе. Книги — Благовестник, Камень веры, Толкование Деяний Ап. по 10 листов. Акаф. Богородице, Канон Предтече и Вм. Георгию. Чтение — Духовного Сокровища из творений Тихона Задонского. Канон покаянный И. Хр. Кан. молебный Божией Матери, канон бесплотным, чтение творений Василия Великого и Григория Богослова. Вечерня, 12 псалмов, молитвы на сон грядущий, поклоны.
Ложился Георгий очень редко, несколько суток проводил без сна, а изнемогши, отдыхал недолго, сидя на стуле до утреннего благовеста; одежду он носил до обветшания ее, пищу принимал не ежедневно, и только вечером. Мера была — на два дня пятикопеечная булка и две кружки воды с уксусом. Иконы были единственным украшением келлии.
Умножая свои труды, Георгий выкопал под полом глубокую пещеру, и в ней уединялся на день, так как тогда мимо келлии ходили и нарушали тишину. В келлию Георгия никто не входил. На записочке, которую он клал в небольшом окошке, он означал, что ему требуется. После пятилетнего пребывания в этой келлии по убеждению настоятеля, он перешел в деревянную, более просторную. В это время Георгий походил лишь на тень живого человека. Покинутую им келлию Георгий всегда вспоминал с сожалением.
В новой келлии половину помещения он отделил для келейников; теперь он иногда отпирал двери лицам, искавшим духовного назидания.
И после пятилетних усиленных трудов, невидимая тяжелая брань не оставляла подвижника в покое. Когда находило на него состояние сухости душевной, он старался оживить душу горячими слезами. При нападке лености, презирая страдание плоти, он обливался холодной водою, или ночью, обнажившись, бросался в снег; возлагал на себя вериги, и некоторые слова его заставляют предполагать, что он в известных случаях надевал пояс из проволоки с острыми шпильками.
Кроме внутренней борьбы, много терпел подвижник от великих осуждений, которым подвергали его многие, не понимавшие его, от зависти и наговоров. Но о таких людях он говорил: "Они мне благодетели; милостивым сотворят мне Владыку Господа моего и отверзут мне врата вечного блаженства по гласу евангельскому: Блажены есте, егда поносят вам… Боже, помилуй их!"
Скромный во всем, особенно строго держал себя Георгий при других. Тогда он не позволял себе даже облокотиться.
Келлию свою Георгий содержал в величайшем порядке. У дверей коридора стоял гроб без крышки, далее шли небольшие сени, в которых следовало произнести краткую молитву. Отклик Георгия "Аминь" — означал позволение войти. В одном углу келлии стояла крышка гроба, на стене образ св. Троицы с неугасимой лампадою; по стенам скамьи, разделенные столиками; на полу рогожка вместо кровати; в каморке — книги.
Большим праздником для затворника было, когда приносили к нему, для совершения молебна, чудотворную икону Владимирскую. В келлии было много икон и некоторые осуждали это как роскошь. Свою убогую обстановку и сам Георгий считал роскошью и говорил: "Как я засорил свою келлию, как стал жить роскошно. Осмотрись, Георгий, так ли тебе надо поступать!"
Когда кто входил, Георгий, вместе с вошедшим, клал три земные поклона, прикладывался с посетителем ко кресту и евангелию, лежавшему на столе, и затем, после взаимного поклона в ноги, давал братское лобзание. Затем начиналась беседа.
Многие передавали Георгию деньги, чтоб он наделял ими от себя бедных, но он принимал не от всех. Некоторые же вещи приказывал сожигать, провидя, вероятно, нечистоту побуждений принесших. Точно также, когда при конце жизни, он употреблял несколько улучшенную пищу, и некоторые посылали ему от своего усердия — он иногда приказывал выбросить кое-что, как нечистое. Больше всего радовали его простые сухари, принесенные простолюдинами, и он говорил: "Как вкусны, как они услаждены усердием!"
Наружность затворника была такова: привлекательное лицо, истощенное постом и молитвой; глаза, от слез тусклые, но проницательные, высокий рост, красивый стан, благородная осанка и приемы человека хорошего общества.
Много случаев подтверждают, что Георгий имел дар прозорливости. Когда некоторые из братии, нуждаясь в совете, не смели обратиться к нему, он иногда посылал неожиданно просить их к себе. От тех же, которые по любопытству искали его, Георгий, не видав еще их, уклонялся.
Своими речами он часто отвечал на внутренние, еще не высказанные запросы приходящего.
Многие писали затворнику письма, и он некоторые сжигал, не распечатывая, зная, что такие письма с лукавством и лестью; другие же истинно радовали его.
Когда стучались к нему посетители, он знал, с каким духом кто приходит. Часто называл своим келейным знакомых лиц, говоря: "Как замедлили они прибытием к гробу преосвященного Тихона". Такое замечание было всегда верным известием об их скором приезде. Иногда, провидя, что кто-либо из знакомых его страждет, затворник посылал утешительные письма. Предупреждал также он некоторых о близкой смерти, увещевая принести покаяние.
Вот переданный самим затворником случай духовного единения с ним великого Саровского старца Серафима. Около двух лет боролся Георгий с помыслом — перейти в другой монастырь, так как письма и посетители развлекали его.
Однажды келейный докладывает, что странник из Сарова принес от о. Серафима Георгию поклон и благословение и имеет сказать несколько слов наедине. Странник вошел и сказал: "Отец Серафим приказал тебе сказать: стыдно, столько лет сидевши в затворе, побеждаться такими вражескими помыслами, чтобы оставить свое место. Никуда не ходи. Пресвятая Богородица велит тебе здесь оставаться". Странник тотчас же вышел, оставив Георгия в изумлении, так как он никогда не видал и не писал отцу Серафиму. Опомнившись, он велел вернуть странника, но его нигде не могли отыскать.
Нарушение затвора ради пользы приходивших тяготило Георгия. Пробыв наедине в келлии несколько дней подряд, он выходил с лицом сиявшим радостью и говорил келейным: "В каком я находился утешении; желал бы все дни посвятить уединению, но жаль оставить вас!"
Георгий всю жизнь называл себя именем, еще до рождения таинственно указанным его матери. Между тем он был тайно пострижен в монашество — когда, неизвестно — с именем Стратоника.
Время кончины было открыто Георгию в сновидении. Он видел палаты неизъяснимой красоты, и два мужа указали ему, что эти палаты, кровля которых не была еще довершена, приготовлены для него. К этому времени относятся два письма еще к преосвященному Антонию Воронежскому и г-же Колычевой, глубоко чтившей затворника:
I
"Десять раз солнце круг свой совершило со времени вступления Вашего на Воронежскую епархию, и десять лет минуло, как вчерашний день, как минутный сон. Дел же и слов свидетель — один Бог. Вашему Высокопреосвященству уже обычно прилагать труды к трудам и сносить при помощи Божией, покудова угодно всеисполняющему Провидению, в Нем же и вечный покой. После всех приносимых и оконченных поздравлений с праздниками Рождества Христова, Нового года и святого Богоявления Господня, последнее уже поздравление Вашему Высокопреосвященству приносит последний и непотребный раб, прося святых молитв и благословения, повергающийся в любовь Владыки, достойный осуждения и вечной муки, грешный Георгий".
Генваря 8 дня, 1836 г.
II
"…Вы можете посетить только гроб мой. Он дождется вашего сердца; хотя и далеко увлечены вы в море, но есть надежда, что сокрушенный корабль ваш достигнет мирного пристанища. Когда вы будете над моей могилой, то вспомните мою к вам искренность, что я уснул в чаянии воскресения мертвых и жизни будущего века. Ваше о мне воспоминание не останется тщетно пред Господом".
Георгий заболел к концу января. Болезнь выразилась в сильном поражении груди и в опухоли ног. С великим терпением он переносил тяжелые страдания, не давал себе послаблений, и только при изнеможении подпирался локтем. Потом началась глухота, но 23 апреля, в день именин затворника, в ту минуту как иеромонах благословил трапезу, устроенную затворником в последний раз для нищих (в количестве тысячи), его слух разрешился, и он весь почувствовал себя хорошо. В тот же день посетил его Казанский архиепископ Филарет (впоследствии митрополит Киевский), которому он рассказал о случившемся.
Через три дня Георгий опять занемог. Он исповедывался, приобщился и особоровался, и пребывал в молитве.
Келейнику, видевшему окончательное изнеможение подвижника, хотелось просить его позволения, чтоб списали с него портрет, но он не осмеливался. По прозорливости своей ведая мысли его, Георгий открыл, что в доме Колычевых есть его портрет, о чем другим никому неизвестно, и что он, по смерти, разрешает делать снимки.
Кроме того, просил Георгий иконы его раздать лицам, заботившимся о нем, и просил, чтоб поминали они его милостынею.
Совершенно ослабевая, он был бодр духом, для отдыха прислонялся на короткое время грудью к столу; сидя против икон, он совершал свое псалтирное правило. 24 мая он был особенно слаб, но исполнил свое ночное правило.
После ранней обедни он был найден бездыханным, перед образом Всех Святых и Страшного Суда, припадшим к земле. Лицо было как живое; пальцы правой руки, сложенные крестным знамением, прикасались к челу.
Это было в понедельник, 25 мая 1836 г., в 7-м часу пополудни, на 47 году от рождения Георгия, после 17-летнего его затвора.