I. В МИРУ И ПУСТЫНИ
Иеросхимонах Макарий, в миру Михаил Макарович Иванов, происходил из дворян Дмитровского уезда Орловской губ. и родился под Калугою, в сельце родителей, Железняки (у Лаврентьева монастыря), 1788 года, 20 ноября. Прадед его был инок-подвижник, дед и бабка — благочестивые люди, таковы же были и родители его. Мирно прошло время детства Михаила в родном его сельце, которое отличалось особою красотою расположения; несколько раз в день доносился до его детского слуха монастырский благовест. Из детских воспоминаний своих о. Макарий рассказывал впоследствии, как однажды, стоя с родителями у обедни и увидев в алтаре настоятеля, которого он очень любил, он стремительно побежал к нему, прямо через царские двери. Из четырех сыновей своих больше всего любила мать старшего, Михаила, и говаривала: "Чувствует мое сердце, что из этого ребенка выйдет что-нибудь необыкновенное!" Мальчик был тихий, молчаливый и не отходил от матери. На девятом году Михаил потерял мать, и отец перевез семью сперва в орловское имение свое, а потом в г. Карачев. Тут отдал он мальчиков в городское приходское училище.
Окончив курс и пожив с год в деревне у тетки, где не переставал учиться, четырнадцатилетний Михаил поступил бухгалтером в Льговское уездное казначейство: его родной и двоюродный братья были у него помощниками. Трудную должность свою он исправлял так хорошо, что чрез три года был вызван в казенную палату, в Курск, и здесь тоже служил с отличием. Свободное время он посвящал игре на скрипке и чтению.
Схоронив на восемнадцатом году отца, Михаил, выплатив братьям наследство деньгами, принял имение отца и поселился в деревне, выйдя в отставку с чином губернского секретаря.
Хозяйство у Михаила Николаевича, по крайней снисходительности его, пошло плохо, и сам он очень скоро убедился в неспособности своей к этому делу, но любил деревню, где мог свободно заниматься музыкою и чтением. Родственники хотели женить его, но когда, предположенный ими брак расстроился, он сказал: "Слава Богу, я сделал послушание братьям, но теперь меня никто уж не уговорит".
По некоторым данным можно заключить, что желание отдать свою жизнь Богу уже созрело в нем. Накупив на Коренной ярмарке много книг, большею частью духовных, он углубился в них, а для смирения плоти до усталости работал за верстаком. Осенью 1810 г. он поехал на богомолье в Богородицкую Площанскую пустынь, и оттуда написал домой, что остается в пустыни, от имения отказывается, обязывая только братьев, выдать тысячу руб. асс. на постройку каменного храма там, где погребен был их родитель.
Вероятно, в пустынь привело юношу тайное влечение, и, увидев ее, возгорелся в нем божественный огонь.
По воспоминаниям родственников, Михаил Николаевич с детства был набожен, нравственно чист, и кроток. От детских игр уклонялся, а любил чтение, клейку домиков или вырезывание фигур. С детства был он слаб, худощав и страдал бессонницею. Многие, по скромности его, называли его монахом.
Удаленная от всякого жилья, окруженная со всех сторон лесами, Площанская пустынь вполне располагает к иноческой жизни. В десятых годах прошлого столетия в ней были иноки строгой жизни… Но преимущественное внимание было обращено на внешнее поведение, а не на внутреннее делание, и не было установлено правила откровения помыслов старцам, благодаря которому процветают Афонские скиты и некоторые русские обители. Богатая угодиями, пустынь страдала недостатком во всем, что покупается на деньги. Братия ходила в многошвенных рубищах и лаптях, и исполняла все черные и полевые работы. С полною ревностью принялся Михаил за эти труды, и, кроме того, изучил церковный порядок и устав и монашеское благочиние.
Вскоре по вступлении в пустынь, молодой послушник постригся в рясофор, с именем Мельхиседека, и стал заниматься письмоводством. В 1815 г. пострижен в мантию с именем Макария, рукоположен в иеродиакона, и назначен ризничим.
В скором времени в Площанскую обитель перешел схимонах Афанасий (Захаров), ученик старца Паисия, и с ним о. Макарий вошел в близкое общение, поселился у него в келлии и служил ему до кончины.
Этот старец, бывший в миру гусарским ротмистром и 30-ти лет вступивший в обитель, под руководством о. Паисия, достиг высокой степени духовной жизни, и о. Макарий много попользовался его наставлениями. Подражая своему старцу, о Макарий делал выписки из отеческих и церковных учительных книг. У о. Афанасия были писания великих иноков, необходимые для монашеского воспитания (впоследствии они изданы Оптиною пустынью) — и ученик его с жаждою читал и переписывал эти писания. В 1817 г. о. Макарий рукоположен в иеромонахи.
Вскоре затем настоятелем в Площанскую пустынь был назначен ученик старца Василия (Кишкина) — одного из ближайших учеников о. Паисия — иеромонах Серафим. Он установил Киевское пение и учредил повсюду благоустройство. При нем о. Макарий продолжал трудиться по письмоводству и по церковному благочинию.
В эти годы о. Макарий совершил пешком, в убогой одежде, второе уже свое богомолье в Киев, где приветливо принят наместником лавры Антонием. В 1824 г. ездил в Ростов и Оптину. В 1825 году он схоронил старца Афанасия. В 1827 г. о. Макарий определен духовником Севского Троицкого девичьего монастыря. С этого времени начинается новая деятельность его — наставническая, прекратившаяся только с его смертью; тут же начало и обширной его духовной переписки.
В следующем году в Площанскую пустынь прибыл с учениками своими о. Леонид, и, проведя в ней полгода, переселился в Оптину. Прибытие о. Леонида прекратило то духовное сиротство, в котором чувствовал себя о. Макарий. В его проницательном уме при чтении свято-отеческих книг, а в особенности при назначении духовником, — возникло множество вопросов, которых не мог объяснить, конечно, никто из окружавших его, и он молился, чтобы Бог послал ему наставника с даром духовного рассуждения. Именно этот дар и был в отце Леониде, как плод понесенных им великих искушений и борьбы.
С тех пор установилась духовная связь этих старцев. О. Леонид считал о. Макария сотоварищем по монашеству и разумению, но, уступая просьбам и смирению его, решился с ним обращаться как с учеником. По отъезде о. Леонида в Оптину, о. Макарий вступил с ним в переписку.
Несколько лет исправляв должность благочинного, о. Макарий в 1831 году был взят архиереем в качестве казначея и эконома в Петербург, где и пробыл ровно год.
Пребывание среди шума городского, внешние заботы и лишение пустыни сильно тяготили о. Макария. По возвращении своем, он подал прошение о переводе в скит при Оптиной пустыни, о чем заранее сговорился с о. Моисеем и о. Леонидом Оптинскими.
После долгих ожиданий, все устроилось, и 5 февраля 1834 года о. Макарий, которому было тогда 46 лет, поселился в Оптинском скиту, начальником коего был о. Антоний (брат о. Моисея). К Площанской обители о. Макарий до конца дней сохранял любовь и благодарную память.
II. ОПТИНА И ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ СТАРЦА
В первые два года своего пребывания в скиту о. Макарий, находясь при о. Леониде, помогал ему в обширной его переписке; в 1836 году определен духовником обители, а с 1 декабря 1839 года назначен скито-начальником.
Иго послушания своему старцу о. Макарий понес до конца; зная высокое духовное устроение своего ученика, о. Леонид испытывал терпение о. Макария, дабы, по слову св. Иоанна Лествичника, доставить подвижнику венец. Так, однажды о. Макарий, уже будучи духовником, не спросясь старца, согласился на просьбу о. Моисея — принять от мантии некоторых новопостриженных. Возвратясь в скит, о. Макарий сказал о. Леониду, окруженному в то время народом, — зачем звал его настоятель. Тогда, притворясь гневающимся, о. Леонид, возвыся голос, стал укорять о. Макария, который, поникнув головою, повторял только: "Виноват! простите Бога ради, батюшка", — и, когда старец умолк, поклонился в ноги. Все присутствовавшие смотрели на эту картину одни с недоумением, другие с благоговейным удивлением. Когда о. Леонид был перемещен из скита в монастырь, о. Макарий продолжал посещать его ежедневно — то приходил за разрешением возникавших в нем, по должности духовника, недоумений, то приносил приготовленные, по приказанию старца, письма. Когда скончался о. Леонид, о. Макарий оплакивал его не менее чем первого старца своего Афанасия. Этот насадил, а о. Леонид укрепил в нем семена духовного ведения.
В должности скитоначальника, о. Макарий много потрудился и над внешним и над духовным благоустройством скита. Скит не только содержал себя, но излишек после расходов отдавался настоятелю, на монастырь; в 1858 г. скит был обеспечен в своем существовании и на будущее время вкладом г. Полугарского. Во время управления о. Макарием скитом, в ските сделано много новых построек, обновлены старые, устроена библиотека в особом помещении и украшена церковь. Церковь скитская, составлявшая особую заботу старца, совершенно при нем преобразилась. Доселе она сохраняет какую-то печать великой любви, усердия и благоговения старца, которую он на нее наложил. Ризница скитская обогатилась новыми облачениями, из которых многие были работы монахинь, духовных дочерей старца. Избытком облачений скит делился с монастырем и с бедными церквами Востока и нашего Западного края. Продолжая дело о. Антония, о. Макарий способствовал разведению цветов в скиту, и окаймляющие поныне скитские дорожки шпалеры разнообразных цветов — обязаны своим появлением старцу. Плодовые деревья скита и пчельник скитский приведены в цветущее состояние. Имея особую привязанность к лесу, — старец заботился о сохранении его, как живой ограды и лучшего украшения обителей.
Когда сильная буря произвела опустошения, особенно в участке, отдляющем скит от монастыря, — старец засеял новые хвойные деревья, которые прекрасно взошли, и теперь этот участок имеет вид девственного бора. В 1857 г. при участии московского митрополита Филарета, уважавшего о. Макария, утверждены штаты для скита, чем скит избавлен от нареканий монастырской братии в занятии монастырских вакансий.
Прекрасный знаток церковной службы, старец ввел в нее порядок и точность, завел канонарха и пение "на подобны" — перенятые и монастырем; в церкви старец замечал и исправлял малейшие упущения. Иногда сам он певал в церкви, и особенно поразителен был его вид во время пения на страстной седьмице, "Чертог твой вижду, Спасе мой, украшенный". Слезы катились по бледным ланитам его, и, казалось, что действительно, взору его открыты таинственные чертоги.
По должности старца, которому иноки открывают помыслы, — его внимание и двери его келлии были постоянно открыты для учеников. Предварясь Иисусовой молитвою, можно было войти во всякое время и час. Он даже беспокоился, не видя у себя долго тех, кто постоянно обращался к нему. Подавая всюду пример, присутствуя в церкви и на трапезе, старец искусно распредлял по характеру и способности всякого послушания и назначал келейные занятия. Каждому указывал на соответствующее его духовной мере чтения, а во избежание мельчайшей праздности, внушал заниматься поделием. Он завел и поддерживал в скиту рукоделие токарное, переплетное, футлярное и ложечное, из коих три первых знал сам. Материал шел от старца, а за сработанные вещи давалось им "утешение" — чай, сахар, четки, книги. Вещи же раздавались посетителям обители.
Трудно изобразить влияние старца на монахов и умение его руководить каждым, по складу его; понимание, в чем нуждается именно в данную минуту душа. Одного не любил он — желавших все делать по своей воле и лукаво вопрошавших его. Иногда старец предостерегал таких самочинных об ожидавшей их битве, которая и приходила. "Враг, — учил старец словами св. Отцов, — не только не любит откровения помыслов, но и самого голоса не терпит, каким оно произносится. Вот отчего и старается отвлекать от него".
Старец принял для пострижения в Оптину всего 60 человек.
По смерти о. Леонида, на попечении о. Макария естественно осталась вся духовная паства мирян почившего старца, и эта паства все расширялась. В последние годы жизни, удрученный усталостью, старец не раз выражал скорбь о том, что не должен и не может уклоняться от обуревавшего его народного множества. И он нес с верою возложенный на него крест.
Служение о. Макария совершалось посредством устных бесед и разговоров с приезжавшими для свидания с ним в Оптину и переписки с лицами, издали к нему обращавшимися. На все это нужно было урывать время и без того заполненное иноческими и начальническими обязанностями.
Мужчин старец принимал у себя в келлии во всякое время, от раннего утра до закрытия врат; женщин — за вратами, или во внешней келлии, у ворот. Кроме того, после трапезы, отдохнув с полчаса на узкой кровати, он отправлялся в монастырскую гостиницу. По скитской дорожке и повсюду на пути ждало много народу, сошедшегося сюда к старцу со своими грехами, горестями, недоумениями, скорбями.
Седой старец, среднего роста, летом в мухояровой поношенной рясе и башмаках, зимой в старой драдедамовой шубе, шел с костылем и четками. Некрасивое и неправильное по внешности лицо его, с выражением самоуглубления, сияло неземною красотою, умягчая сердца.
Не только души врачевал старец. Помазуя елеем из лампады, горевшей в его келлии перед чтимою им Владимирскою иконою, старец приносил великую пользу больным телом, и случаи таких исцелений немалочисленны. Особенно часты были исцеления бесноватых.
Следующий случай заслуживает большого внимания. Один образованный человек подвергся припадкам беснования, проявлявшимся при приближении к священным предметам; долго родные, не хотевшие признать сущность болезни, лечили его за границей, у докторов и на водах; пользы не было. Один верующий товарищ привез его в Оптину, и из гостиницы послал потихоньку просить старца. Больной, не слыхавший о нем никогда, стал беспокоиться и заговорил: "Макарий идет, Макарий идет!" — и, едва вошел старец, бросился на него с неистовым криком и заушил его. Великий подвижник, познав козни врага, употребил сильнейшее орудие — смирение, и быстро подставил ему другую ланиту. Опаленный смирением, бес вышел из страждущего, который в оцепенении лежал долго у ног старца, а потом, не помня о своем поступке встал исцеленным.
Слово старца было со властью. Оно заставляло повиноваться неверующего, обнадеживало безнадежных, и власть его была в великом опыте и примере, и в кротости. С верою приходившие к нему получали не только духовную пользу, но и устроение своих земных дел.
Споров он не любил, зная, что пользы в них нет: с лицами, приходившими из любопытства или с желанием поучить его, был смиренен и молчалив. Когда же пред ним были действительно скорби, душевные и болезни, какое одушевление и сочувствие наполняло его! Он забывал и слабость сил, и необходимость отдыха, и пищу, и нередко выходил после бесед, едва переводя дыхание, изнеможенный совершенно. После такого утомления обнаружилась и его последняя болезнь.
В отношениях к старцу требовалась простота сердца; поэтому люди из народа всего скорее получали от него пользу.
Кроме скита Оптиной пустыни, под духовным руководством старца находились женские монастыри: Севский, Белевский, Казанский, Серпуховский, Калужский, Елецкий, Брянский, Смоленский, Вяземский и некоторые другие. Из монастырей Калужской епархии о. Макарий посещал мужские монастыри: Малоярославецкий, Мещовский и Тихонову пустынь.
Переписка у старца была обширная. На вопросы, требующие духовного рассуждения, он отвечал сам. Ученики же помогали ему в письмах практического содержания, малосложных и кратких, не составлявших тайны. Письма не сходили с его стола. Отрываясь от них для бесед или скитских правил, он, освободившись, сейчас же брался за них снова. Только два раза в неделю, в день отхода почты, по утрам, старец прекращал прием посетителей, и занимался исключительно письмами. Помощниками в переписке старца были: иеромонах Амвросий (впоследствии оптинский старец), монах Иустин (Половцов, ныне архиепископ Варшавский) и Леонид (Кавелин, почивший наместник Троице-Сергиевой Лавры). Лучшим памятником по себе старец оставил свои письма, изданные по кончине его в нескольких томах и представляющие сокровищницу духовных советов.
III. КЕЛЕЙНАЯ ЖИЗНЬ, КОНЧИНА
Добродетелью, проникавшею все существо о. Макария, было смирение, которое есть матерь всех дарований. Хотя и окончив свое образование в приходском училище, 14-ти лет: исполнением заповедей, вдумчивым чтением священного Писания и Отцов Церкви, о. Макарий достиг высокого духовного понимания, и не только знал в совершенстве церковное учение, но даже сбылось слово св. Исаака Сирина: "Смиренномудрым открываются таинства".
В великой мере действовал в о. Макарии дар рассуждения. Вот как представляет этот верховный дар св. Антоний Великий: "Он учит человека оставлять обоюдное безмерие, шествовать путем царским (средним) и не попускает, чтоб он был окрадаем, с одной стороны, безмерным воздержанием, а с другой — был низвлечен к нераднию и расслаблению. Он, испытуя все помышления и дела человека, разделяет и отлучает всякое лукавое и неугодное Богу дело и удаляет от него прелесть. Без рассуждения ни одна добродетель не может составиться или пребыть до конца твердою, ибо рассуждение есть хранительница всех добродетелей".
"От послушания, — говорит св. Иоанн Лествичник, — смирение, от смирения — рассудительность, от рассудительности — проницательность, а от последней — прозорливость".
Руководствуясь этим даром, старец всякому и преподавал нужное по обстоятельствам и свойствам человека наставление.
Смирение старца выражалось во всяком движении, слове и виде его. Это же глубокое смирение давало ему и мирность духа. "Слава Богу, — говорил он, узнавая, что кто-нибудь злословит его, — он один только и уразумел обо мне правильно; вы прельщаетесь, считая меня нечто быти. А его о мне слова — духовные щетки, стирающие мою душевную нечистоту".
Пламенная любовь старца выражалась делом; он не отвращался никого, требующего душевной или внешней помощи. Долготерпение и кротость вместе с детскою простотою и незлобием растворяли его любовь.
Портрет был снят со старца лишь за год до его кончины. Лицо у него было, некрасиво по внешности, но бело и светло, озаряемое внутренним светом духа, взор тих, слово смиренно. Святых Тайн приобщался он ежемесячно с великим умилением.
Летом носил он белый холщевый подрясник, на голове черная вязаная шапочка, для молитвы — краткая мантия. Выходя из дому, надевал черную мухояровую ряску; зимою еще легкую, крытую старым темно-зеленым драдедамом шубку.
Нрав старца был чрезвычайно живой и подвижный. Излишней медленности, вялости, долгих сборов не любил. Послушания надо было исполнять скоро. Память была у о. Макария изумительная. После одной исповеди он навсегда запоминал главные обстоятельства жизни человека.
Страдая косноязычием и недостатком дыхания, старец не служил в церкви.
Относительно внешних подвигов о. Макарий держался среднего пути, не вдаваясь в крайности, и вкушал на трапезе всего, но весьма понемногу. На вечернюю трапезу редко удавалось ему поспеть, и он вкушал дома, из горшочков. Подобно своему старцу, о. Афанасию, о. Макарий жалел животных. Зимою он ежедневно сыпал на особую за окном полочку конопли для птиц, и на полочку слеталось много синичек, коноплянок и маленьких серых дятлов. Заметив, что сойки обирают малых птиц, поедая разом всю дневную порцию, старец сначала, отрываясь от письма, отгонял соек стуком в окно, а потом стал сыпать зерна в банку, в которую могли влетать только мелкие птицы.
Старец занимал небольшой деревянный домик, слева от скитских врат. Первая комната, стены которой были украшены изображениями архиереев и подвижников благочестия, была приемная; вторая, выходившая окном на главную скитскую дорожку, — его келлия. У окна стоял простой стол, обремененный письмами, книгами; у стола — кресло; по стенам — много икон и крестов и, между прочим, особо чтимая старцем Владимирская икона с неугасимою лампадой. Под иконами — угольник для чтения правил и аналоец с Евангелием и служебными книгами. У западной стены — узкая кровать.
Старец вставал ежедневно по звону к утрени в два часа, а в случае нездоровья — не позже трех и будил келейников; затем совершалось длинное утреннее правило, и старец оставался один. В седьмом часу, после нового правила — старец выпивал чашку-две чаю и принимался за письмо или книгу. С этого же времени начинали к нему приходить. Дверь скрипела на ржавых петлях, предупреждая, вместо доклада, о приходящих; все чаще и чаще входят чрез ворота скита. В 11 часов звон к трапезе, к которой старец всегда ходил. После трапезы час-полчаса единственного во весь день свободного времени, а затем опять посетители. Часа в два старец идет в гостиницу, где ждет его множество народа, и всех он выслушивал с удивительною кротостью и терпением.
Измученный, чуть переводя дыхание, с языком, усталым до того, что не мог уже более внятно произнести ни одного слова, — старец возвращался домой и вместо отдыха слушал краткое правило. Потом принимал скитскую братию, после ужина слушал вечернее правило, и, когда огни во всем ските давно погасли, в окне келлии старца еще был виден свет.
Молитва старца была непрестанна. В беседе, на правиле, за письменным столом, на пути и даже во время сна из уст его слышались восклицания: "Боже Милостивый… Мати Божия… Иисусе мой!" Страдая бессонницею, просыпаясь или вовсе оставаясь без сна, старец славословил тогда имя Божие. По временам он приходил, при размышлении о Божестве и Промысле Его, в духовный восторг и запевал одну из любимых церковных песней своих. Иногда удивлялся премудрости Творца, переходя от цветка к цветку гряд, окаймлявших скитские дорожки.
Готовясь к причастию, старец усугублял пост.
С начала пятидесятых годов здоровье старца, всегда слабое, особенно пошатнулось; тщетно преданные лица убеждали его съездить в Москву, ко врачам. Наконец, московский митрополит Филарет написал ему письмо, оканчивавшееся так: "Если бы я звал вас к себе, вы могли бы отказать, не думавши. Но как я зову вас к московским чудотворцам и к преподобному Сергию, то, надеюсь, вы подумаете о сем не без внимания. Господь да устроит Ему угодное. Прошу молитв ваших". После этого письма старец не решился далее отказываться, и поездка в Москву принесла пользу его здоровью.
В 1853 г. старец, чтобы избавиться от хозяйственных хлопот, сложил с себя звание скитоначальника. В 1853 г. о. Макарий награжден наперсным крестом, в 1857 г. — другим, в память Крымской кампании.
Он с живейшим участием следил за нею. Когда пришла весть об оставлении Севастополя, старец зарыдал и, упав на колени, долго молился без слов пред иконою Богоматери. Вообще, старец чутко относился к общественным вопросам и понимал их, постоянно соприкасаясь с людьми всех положений; очень он сочувствовал вопросам об улучшении народного быта, грамотности, воспитания.
За два года до кончины старец келейно постригся в схиму. Мысль о том подала ему кончина митрополита киевского Филарета (в схиме Феодосия).
Последняя болезнь старца началась 26-го августа, в день празднования чтимой им Владимирской иконы.
30-го он был особорован, и потом делал распоряжения на случай своей кончины, благословлял приходящих и оделял их крестиками, четками, книгами. На следующий день преподавал спрашивающим краткие, но выразительные наставления, и все чувствовали, что это последние наставления. В пустынь со всех сторон прибывали лица, пользовавшиеся советами старца, и в церквах непрерывно служились о нем молебны. Монахи еще допускались к старцу. От московского митрополита была привезена финифтяная икона и обещание молиться о нем. За два дня до смерти старец приказал вынести себя из тесной своей келлии и положить в более обширную приемную, на полу. Из окна, со-вне, посетители могли видеть умирающего старца. Накануне кончины страдания старца ожесточились. Вечером он, сидя, выслушал отходную. Во время чтения канонов и акафистов Христу и Божией Матери страдания утихали. Со слезами взирая на образ Спасителя в терновом венце и на Владимирскую икону, он взывал: "Слава Тебе, Царю мой и Боже мой, Мати Божия, помози мне!" — и, простирая руки, молил о скорейшем разрешении. Ночь прошла крайне беспокойно. Старец задыхался. Взглядами, благословениями, пожатием руки выражал он благодарность ходившей за ним братии.
7-го сентября, в предпразднество Рождества Богородицы, в среду, 1860 г., в 7 часу утра — чрез час по приобщении, по окончании чтения канона на разлучение души с телом, — о. Макарий, окруженный учениками, тихо предал дух в руки Божии.
Тело о. Макария не издавало смертного запаха; перенесение его из скита в монастырь, среди народного множества, — не имело вида похорон, а чего-то светлого и торжественного.
О. Макарий погребен возле отца Леонида.
IV. ИЗДАНИЕ СВЯТО-ОТЕЧЕСКИХ КНИГ
Имя отца Макария тесно связано с великим длом издания свято-отеческих аскетических творений, драгоценных и для иноков и для мирян.
Промысл Божий соединил в Оптиной пустыни лиц, который воспитались на переводах творений этих, сделанных старцем Паисием Величковским. О. Моисей, о. Леонид и о. Макарий оптинские — все трое были наставлены в духовной жизни ближними учениками о. Паисия и все наследовали от старцев своих великую любовь к переводным трудам о. Паисия. Путем переписки этих переводов, они распространяли их посреди мирян и монахов. Господу было угодно скоро извлечь из-под спуда это духовное сокровище, для общей пользы.
По просьбе И. В. Киреевского, редактора "Москвитянина", о. Макарий поместил в этом журнале статью о жизни и заслугах пред православным иночеством о. Паисия. Затем как-то о. Макарий коснулся, в разговоре с Киреевским, вопроса о недостатке духовных книг, руководствующих к деятельной христианской жизни.
Киреевский стал убеждать старца — издать переводы о. Паисия, и взялся просить на это дело благословения митрополита московского Филарета. Митрополит обещал свое покровительство, которое, действительно, и оказывал этому делу.
Бог, — как говорил о. Макарий, — посылал на благое дело чрез добрых людей, и потихоньку было издано большое число книг. Занятия о. Макария состояли в приготовлении к печатанию славянских переводов (снабжении примечаниями малопонятных мест) и переводе некоторых на русский язык. Деятельность в этом отношении о. Макария была изумительна. Он жертвовал для этого дела своим кратким отдыхом, и, не отказываясь от обычных старцевых трудов своих — руководил непрестанно учениками из скитской братии, помогавшими ему. Это были о. Амвросий, о. Ювеналий, о. Леонид, о которых уже было говорено. Всякое слово взвешивалось, обсуждалось, и без благословения старца ни одно не вписывалось в рукопись, приготовляемую для типографии.
Самые драгоценные книги — св. Исаака Сирина и аввы Дорофея. Помня, что издание было произведено на пожертвования, и в изъявление благодарности пособникам этого дела — оптинские старцы не могли ничем лучше воздать им, как широким распространением душеполезных этих писаний.
В этой цели, от Оптиной пустыни издания были разосланы в дар: во все библиотеки, как академические, так и семинарские, почти всем архиереям, ректорам, инспекторам семинарий и академий, высланы во все общежительные русские монастыри на Афонскую гору.
Вот заглавие изданий, вышедших с 1846 до 1860 г.:
1) Житие и писания Молдавского старца Паисия Величковского.
2) Четыре огласительные слова к монахине.
3) Преподобного отца нашего Нила Сорского, предание ученикам своим о жительстве скитском.
4) Восторгнутые классы в пищу души.
5) Преподобных отцов Варсонофия Великого и Иоанна руководство к духовной жизни, в ответ на вопрошание учеников.
6) Преподобного отца нашего Симеона Нового Богослова, игумена, слова весьма полезные (12 слов).
7) Оглашение преподобного Феодора Студита.
8) Пр. отца нашего Максима Исповедника, толкование на молитву "Отче наш" и его же слово постническое по вопросу и ответу.
9) Св. отца нашего Исаака Сирина, епископа Ниневийского, слова духовно-подвижнические.
10) Книга преп. отцев Варсонофия и Иоанна, руководство к духовной жизни (в рус. переводе).
11) Преп. отца нашего аввы Фалассия, главы о любви, воздержании и духовной жизни.
12) Преп. отца нашего аввы Дорофея, душеполезные поучения и послания.
13) Житие преп. отца нашего Симеона Нового Богослова.
14) Преподобного и богоносного отца нашего Марка подвижника, нравственно-подвижнические слова.
15) Преп. отца нашего Орсисия аввы Тавенисиотского, учение об устроении монашеского жительства.
16) Преп. отца нашего аввы Исаия, отшельника египетского, духовно-нравственные слова.