16

1810 г. — Английский офицер Р. Вильсон о русских солдатах.

Пехота вообще составлена из людей атлетического (самого крепкого) сложения от 18 до 40 лет, одаренных великою силою, но ростом вообще не высоких. Вид их и строение тела совершенно воинские; они привычны ко всем переменам погоды и нуждам, к самой худой и скудной пище, к походам днем и ночью, к трудным работам и тягостям; упорно храбры, удобно возбуждаются к славным подвигам, преданы своему государю, начальникам и отечеству; набожны, но не помрачены суеверием; терпеливы и сговорчивы, они соединяют всю силу характера необразованного народа со всеми преимуществами просвещенного.

Недостатки, приписываемые российскому войску, суть токмо последствия несовершенной военной системы, а не личной неспособности воинов. Сила их требует только направления, а храбрость — опыта. Природа одарила их самыми лучшими существенными способностями к военным действиям. Для устройства сего войска не нужен творческий гений, но нужен порядок в управлении и искусство в начальстве.

Штык есть истинное оружие русских. Одни англичане могут спорить с ними о исключительном праве на сие оружие. Но поелику русский солдат выбирается из большого числа народа с великим вниманием к его телесным качествам, то и полки их должны иметь гораздо большее превосходство.

Храбрость русских в поле беспримерна. Но движения их войска, не соответствующие русским правилам войны и тактике Суворова, дают предприимчивому и даже слабейшему неприятелю все выгоды, происходящие от расстройства свойственного им военного порядка; самое трудное дело для человеческого ума (в 1807 г.) состояло в том, чтоб управлять русскими во время отступления. Когда ген. Беннигсен, стараясь избегнуть нападения неприятеля, ретировался от Янкова во время темных ночей польской зимы, то, несмотря на превосходство французских сил, простиравшихся до 90 тыс. человек, негодование русских солдат было столь дерзко, требование сражения столь сильно и неотступно и начавшийся от того беспорядок сделался столь велик, что ген. Беннигсен принужден был обещать исполнить их требование.

Русский, приученный с самых молодых лет считать русских за народ первый в свете, почитает самого себя членом необходимо нужным в составе непреоборимого государства. Суворов знал сей образ мыслей и, пользуясь оным, достигал с самыми малыми способами блистательнейших успехов; и хотя он менее дорожил человеческою кровью, чем его предшественники, но солдатами был любим, как отец; и народная гордость, равно и личное к нему удивление столь много его возвеличили, что Суворов поныне признается божеством, присутствующим при их сражениях. Известный состав его армии, малозначащее число солдат ее, внутренние препятствия, всегда ему встречавшиеся, в самом деле возвышая достоинство подвигов его, дают ему все право на имя первейшего военачальника, какой когда-либо существовал в свете.

«Выписка из книги «Краткие замечания о свойстве и составе русского войска», сочиненной английским офицером сером Робертом Вильсоном». СПб., 1812, стр. 11–14.

17

1812 г. ранее июля 17.— Из «Наставления гг. пехотным офицерам в день сражения» М. Б. Барклая де-Толли.

… Запрещать наистрожайше, чтобы никто из офицеров или солдат никогда не осмелился что-нибудь сказать такое, что могло бы устрашить или удивить их товарищей. Надобно стараться видеть неприятеля, как он есть, хотя он и силен, хотя бы он был проворен и смел, но русские всегда были и будут гораздо храбрее. Никто еще никогда против русских штыков не удержался. Надобно только дружно итти и, пробивши неприятеля, не всем гнаться, а только некоторым, как то выше сказано.

В прошедшую в Пруссии войну во многих полках была пагубная и престыдная привычка — кричать: отрезаны! Часто никто и не думал заходить ни вправо, ни влево, а фрунт от сего крика приходил в смятение- За таковой поступок нет довольно сильного наказания. Храбрые люди никогда отрезаны быть не могут. Куда бы ни зашел неприятель, туда и поворотиться грудью, итти на него и разбить. Ежели неприятель был силен, то, буде он частью заходит к нам во фланг, он разделяет свои силы и тем делает себя слабее. Ежели же он и прежде был слаб и хочет только испугать захождением, то ему же хуже, как скоро на него пойдут в штыки. Теперь по уложению тот, кто причинит смятение во фронте, наказан будет как изменник.

Офицера, который громко скансет: нас отрезывают, в тот же день по крайней мере надобно выгнать из общества офицеров, а солдата — прогнать сквозь строх*. Ежели честный начальник на одном фланге увидит, что неприятель делает такое движение, которого главный начальник, будучи впереди, не может приметить, то он должен или сам итти тихонько его о том уведомить^ или иослатх> падежного человека, который бы, не разглашая и без малейшей торопливости, доложил о том начальнику, дабы сей мог взять на то нужные меры и обратить неприятельское предприятие к собственной его гибели. Вообще, к духу смелости и отваги надобно непременно стараться присоединить ту твердость в продолжительных опасностях и непоколебимость, которая есть печать человека, рожденного для войны. Сия-то твердость, сие-то упорство всюду заслужат и приобретут победу. Упорство и неустрашимость больше выиграли сражений, нежели все таланты и все искусство.

Господам офицерам, особенно ротным командирам, в сражении крепко и прилежно замечать, кто из нижних чинов больше отличается храбростью и духом твердости и порядка. Таковых долг есть высшего начальства скорее производить в чины, ибо корпус офицеров всегда выигрывает получением настояще храброго офицера, из какого бы рода он ни был. С другой же стороны непременная обязанность есть всех офицеров непослушного или трусливого унтер-офицера или солдата, ежели тут же его для примера прочим не закололи, тотчас после дела представить в полк к суду с свидетелями его преступления, дабы без потери времени по законам можно было наказать его смертию. Офицер должен чувствовать в полной мере важность звания своего и что от него зависят поступки и поведение его подчиненных во время сражения. Когда офицер умел приобресть доверенность своих солдат, то в деле каждое слово его будет свято исполнено, и от него никогда люди не отстанут. Тех из нижних чинов, которые бы оказались боязливыми или непослушными, должно тут же удержать примерною строгостию, но сие редко случается.

В некоторых полках есть постыдное заведение, что офицеры и ротные командиры в мирное время строги и взыскательны, а в войне слабы и в команде своих подчиненных нерешительны. Ничего нет хуже таковых офицеров: они могут иногда казаться хорошими во время мира, но, как негодных для настоящей службы, их терпеть в полках не должно. В деле против неприятеля солдат должен в той же мере больше бояться провиниться пред своим начальником, сколько вина его в таком случае важнее тех, которые случаются на ученье. Воля всемилостивейшего нашего государя есть, чтоб с солдата взыскивали только за настоящую службу. Прежние излишние учения, как-то: многочисленные темпы ружьем и прочее уже давно отменены, и офицер, при всей возможности за настоящие преступления строгости, может легко заслужить почтеннейшее для военного человека название — друг солдата. Чем больше офицер в спокойное время был справедлив и ласков, тем больше в войне подчиненные будут стараться оправдать сии поступки, и в глазах его один перед другим отличаться.

Военный сборник, 1902, № 7, стр. 242–244.

18

1812 г. августа 9. — Из донесения М. Б. Барклая де-Толли Александру I о необходимости поднятия дисциплины.

.. Я употребляю все возможное для поддержания порядка и воспрепятствования насилиям. Я приказал расстрелять в Смоленске семерых отсталых. Эта мера действительно произвела впечатление; но до тех пор, пока наши офицеры и даже некоторые полковые командиры не придут к убеждению в необходимости строгой дисциплины, общая цель поддержания порядка не может быть вполне достигнута. Рядовой солдат армии вашего и. в., несомненно, лучший в мире. Значительная часть штаб-офицеров и в общем почти все обер-офицеры, умеющие лишь в малой степени заслужить доверие солдата, далеко ниже его в отношении представляемой им надежности. Это справедливо в особенности по отношению к последним, большею частью слишком юным и неопытным и, за исключением обыденной фронтовой службы, совершенно незнакомым с своим делом…

В главной квартире при Коровине 9 августа 1812 г.

Военный сборник, 1903, № 11, стр. 257.