1

1811 г. августа 5. — Из донесения А. И. Чернышева Н. П. Румянцеву из Парижа о военных приготовлениях Наполеона

Деятельность во всех частях военного управления изумительна. Все, как уверяют, должно быть готово к 15-му сентября, к тому времени, когда предположена поездка императора в Голландию и в Гамбург. Трудно предвидеть, какие произойдут от того последствия, но все дает повод опасаться, что не только нельзя избегнуть войны, но даже и отсрочить. После получения депеш, привезенных из Петербурга двумя последними курьерами, французским и русским, приготовления к войне не только не уменьшились, но увеличились. Император сделал большие производства по армии… Немногие из генералов назначены в Испанию, остальные назначены начальниками крепостей в империи, вакантных бригад и на другие должности, в северной армии. Маршалы Удино и Ней уже 8 дней как получают жалованье генералов, начальствующих над корпусами большой армии. — . Устройство администрации для большой армии окончено, лица назначены, многие части уже отправлены, другие получили приказание быть готовыми, огромные магазины с запасами устроены в Магдебурге, Гамбурге и преимущественно в Веэеле. Из последнего перечня, который я отправил в Петербург, ваше сиятельство могли заметить увеличение сил внутри империи, независимо от конскриптов, отправленных в Испанию и другие корпуса, находящиеся вне пределов Франции. В настоящее время, не довольствуясь обыкновенной) конскрипциею, собирают еще недобранных конскриптов 1811 г. или резерв, и речь идет уже о конскрипции за 1812 г…

Сб. РИО, т. 21, стр. 221–222.

2

1810 г. марта 14. — Предписание М. Б. Барклая де Толли К. И. Опперману о выборе мест для укрепленного лагеря и крепостей на западной границе.

Государь император высочайше указать соизволил, чтоб ваше превосходительство отправились, как возможно наискорее, в Витебск, где, обозрев все окрестности, должны вы избрать около Будилова выгоднейшее местоположение для укрепленного лагеря, по числу войск 30 тыс. человек с провиантскими запасами на 2 или 3 месяца, и начертать, сообразно выгодам того места, предположения ваши разбросанным полевым укреплениям со взаимною обороною.

По исполнении сего отправитесь для осмотра нужного пространства земли по течению Днепра до самого Киева; на сем протяжении назначьте выгоднейшее место для построения крепости, которая бы служила хранилищем запасов и к гос-иодствованию нашему выше Киева обоими берегами Днепра для верного сообщения между Будиловым и Киевом. По сему предмету вы должны обратить внимание ваше на Рогачев и Старый Быхов. Как сим местам, равно и Будилову, имеются уже планы, нивелирование мест и прожекты покойного ген. — кварт. Боура, то сие весьма может облегчить труды ваши и ускорить выполнение вашего поручения.

Для выиграния времени и сбережения издержек крепость можно строить без каменной одежды, но штурмовые и другие палисады, фугасы и магазины для съестных и воинских припасов необходимо нужны. Сии последние для большей безопасности не должно вмещать в больших зданиях, но, сколько возможно будет, в разных особливых местах, отделенных одно от другого. Его и. в. уверен, что ваше превосходительство поспешите со всею возможностей) доставить нужные прожекты и планы, чтобы немедленно с начала весны приступить уже к работам.

Высочайшее намерение есть поручить построение новой крепости ген.-м. Фелькерзаму, но как сей генерал еще находится при армии ген. — от-кав. Тормасова, то даны сему последнему нужные повеления, дабы ген.-м. Фелькерзам немедленно к вам явился в Киев для получения от вас наставлений. До прибытия же его ваше превосходительство не только вообще управлять будете работами в Будилове и Киеве, но и особенно в новостроящейся крепости. Способных к исполнению сего поручения инженер-офицеров ваше превосходительство назначьте сами по соразмерности, сколько их ныне и впредь нужно будет.

Свиты его и. в. по квартирмейстерской части полковнику Вистицкому 3-му препоручено подробное обозрение пространства по меньшей мере от Минска до Витебска, начертание важнейших позиций и построение укреплений в окрестностях Бу-дилова и сильно укрепляемых форпостов при Бобруйске и Борисове. Но дабы намерение его величества не так скоро сделалось известным, то ему сперва токмо предписано отправиться в Витебск с некоторыми офицерами свиты его и. в. Там уже получит он чрез нарочного курьера приложенный при сем в копии ордер.

Для всех работ, в которых только можно употреблять солдат, командировано будет нужное число баталионов и назначается сменять их помесячно. Вследствие сего ваше превосходительство означите в представляемом вами прожекте нужное число работников, наблюдая, чтоб оные в день 2 или 3 раза сменялись. Относительно распространения и усиливания крепостей Риги и Киева дожидаюсь в непродолжительном времени надлежащего выполнения по ордеру моему, данному вашему превосходительству секретно от 5 марта под № 46. Если ваше превосходительство найдете, что, сверх командированных пионерных рот, потребны были б еще другие, то уведомите меня о том заблаговременно.

Весьма полезно для уменьшения издержек, чтоб кирпич и известь приготовляемы были от самой казны, для чего можно командировать должное число людей из гарнизонов. По важности экономического предмета, ваше превосходительство всевозможное обратите на то внимание в представляемых вами прожектах.

В заключение присовокупляю, что все сии предположения должны пребыть в непроницаемой тайне и никому, кроме вас, не быть известными. Высочайшая воля его и. в. состоит в выполнении сего поручения в самом непродолжительном времени, почему вы и должны всегда доставлять мне все сведения не токмо о успехе, но и о предположениях ваших, дабы я мог заблаговременно делать все нужные распоряжения для содействия вам к скорейшему оных окончанию. Для путевых издержек и отправления нужных курьеров ваше превосходительство получите из Комиссариата 3 тыс. руб. О расходе их представлять будете следуемые отчеты и, в случае недостатка, требовать от меня нового отпуска денег. Его и. в. с совершенною доверенностию к известным вашего превосходительства познаниям и ревности на пользу службы ожидает наилучшего и совершенного успеха в исполнении чрез вас высочайшей своей воли.

P. S. В дополнение всего вышесказанного присовокупляю еще, что крепость, вновь построить предполагаемая, со временем может быть еще и более обделана и будет состоять в числе тех, кои составят вторую нашу оборонительную линию, следственно, со временем может быть обделана каменною одеждою.

Материалы, г. I, ч. I, стр. 21–23.

3

1812 г. апреля 1. — Из приказа П. И. Багратиона по 2-й Западной армии об отправке в тыл «излишних тяжестей» и офицерских и солдатских жен.

… Гг. корпусным командирам предписываю с получения сего все палаточные ящики из полков вверенных им корпусов и все излишние тягости отправить без и малейшего замедления в город Житомир, где сдать по описи бригадному командиру 5-го округа внутренней стражи полковнику Зелепуге и взять в принятии квитанцию, лошадей же под палаточными ящиками возвратить к полкам. Офицерских жен, кто не имеет собственного дому, отправить в Житомир, предо-ставя, однако, офицерам отправлять и в другие города вовнутрь России. Офицерские жены могут иметь при себе денщиков их мужей, которых снабдить аттестатами о даче оным провианта и жалованья. Из солдатских жен оставить при полках необходимо нужное число прачек, а прочих, с находящимися при полку солдатскими детьми, снабдя их для получения положенных по штату пайков аттестатами с именными об их списками, отправить в Житомир, где и должны они явиться к полковнику Зелепуге. Гражданский же губернатор, был предварен мною о доставлении им всех законами определенных выгод, назначит для пребывания как офицерских, так и солдатских жен уездный город по своему рассмотрению.

Подлинный подписал: ген. — от-инф. кн. Багратион. Бумаги Щукина, ч. IX, стр. 21–22.

4

Из записок К. Клаузевица о Дрисском лагере.

.. [Автору] было поручено съездить в Дриссу, чтобы посмотреть, насколько продвинулись там работы и одновременно наметить на пути туда подходящие места для биваков.

Автор в сопровождении русского фельдъегеря отправился туда 23 июня. Когда он прибыл в Дрнссу, офицер, руководивший там работами, готов был увидеть в нем шпиона, так как он не мог предъявить никакого документа, кроме написанного на французском языке приказа ген. Фуля, на которого в армии не смотрели как на начальство. Все же автору удалось рассеять эти подозрения, и он получил разрешение осмотреть лагерь. Этот инцидент наглядно показал автору то, чего он в общем опасался, а именно, что положение ген. Фуля приведет лишь к ряду унизительных недоразумений и вызовет крайне опасное замешательство. Автор нашел укрепления лагеря расположенными по системе, изобретенной самим ген. Фулем. Наружный пояс состоял из ряда окопов для стрелков; шагах в пятидесяти или ста позади находился ряд укреплений, попеременно открытых и сомкнутых; первые предназначались для батарей, вторые для отдельных батальонов, которые должны были прикрывать эти батареи. Позади этого полукруга, в 500 или 600 шагах, находился второй ряд сплошь сомкнутых укреплений, которые должны были играть роль резервной позиции; наконец, в центре, в 3-й линии, помещалось укрепление несколько большего размера, своего рода редюит, предназначенный для прикрытия отступления.

Хотя эта система была, очевидно, чересчур искусственна, число отдельных укреплений слишком велико и вся система в целом, казалось, была придумана без достаточно практического смысла, тем не менее оборона этого укрепленного лагеря значительной массой войск, при хорошо известной храбрости русского солдата, позволяла ожидать очень упорного сопротивления. Более того, можно с уверенностью утверждать, что если бы французы вздумали непременно овладеть лагерем с фронта, то они разбились бы о него, не достигнув своей цели. Укрепления имели хороший профиль, но грунт был песчаный; при этом никто не подумал об усилении позиции посредством сооружения искусственных препятствий: палисадов, засек, волчьих ям и т. п., и этой стороны лагерь оставлял желать многого. Автор побудил штаб-офицера, руководившего этими работами, задуматься над дополнительным усилением лагеря и тотчас же приступить к возведению искусственных препятствий. Из семи мостов еще ни один не был построен, а так как офицер, руководивший этими работами, не обладал ни опытом, ни знаниями в этой области, то он сознался автору в своем затруднительном положении, добавив, что при многообразии размеров собранных для этой цели судов и лодок он не знает, как выполнить эту работу. Автор обратил его внимание на те вспомогательные средства, которые можно использовать в подобных случаях, и обещал похлопотать о присылке военного инженера, который возьмется за эту работу.

На месте автору бросилось в глаза, как наиболее существенный недостаток Дрисского лагеря, это полное отсутствие каких-либо укреплений на правом берегу Двины. Городок Дрисса лежал против крайнего левофлангового опорного пункта, но как поселок, состоящий из деревянных домов, не обнесенный стеною, не обладал ни малейшей обороноспособностью. Позади моста не было ничего, что представляло бы какую-либо защиту; все продовольственные запасы, состоявшие преимущественно из огромного количества мешков с мукою, были навалены под простыми навесами, не имевшими боковых стен, и, следовательно, столь же легко могли быть уничтожены пожаром, как и приведены в негодность непогодой.

Мысль Фуля заключалась в том, чтобы из 120 тыс. человек, которые по его предположению должны здесь сосредоточиться, 50 тыс. оставить в укрепленном лагере, что было совершенно достаточно для защиты его, а остальными 70 тыс. встретить ту часть неприятельских сил, которые переправятся через реку для атаки лагеря с тыла. Если бы неприятель переправился через реку с чрезмерно большими силами и, таким образом, чересчур ослабил бы себя на левом берегу, то Фуль намеревался двинуться с превосходными силами из лагеря и атаковать эту ослабленную часть неприятельской армии. Все преимущество, предоставляемое лагерем, заключалось бы, следовательно, в том, что русские располагали бы более коротким й удобным сообщением между тем и другим берегами реки, в то время как неприятель, вероятно, был бы вынужден поддерживать связь между двумя частями своей армии при помощи одного моста, и притом несколько удаленного. Вместе с тем, что бесспорно, это преимущество не могло иметь решающего значения; на нем никак нельзя было основывать расчет на успех боя 120 тыс. человек, вовсе лишенных пути отступления, с превосходными силами противника. Кроме того, для таких наступательных действий на любом из берегов реки надо было, чтобы местные условия этому благоприятствовали; но местность перед фронтом позиции на левом берегу реки не отвечала этому требованию, так как лагерь был здесь окружен болотом и лесами, не допускавшими даже обзора сил противника; кроме того, необходима была известная возможность обороны и на другой стороне реки для того, чтобы в случае перехода в наступление на левом берегу можно было обеспечить небольшим отрядом свои магазины на правом; последнее обстоятельство в исключалось, так как местность была ровная и на ней не имелось ни следа каких-либо окопов. Если бы русские сами добровольно не покинули этой позиции, то они оказались бы атакованными с тыла, и безразлично, было бы их 90 тыс. или 120 тыс. человек, они были бы загнаны в полукруг окопов и принуждены к капитуляции.

Фуль остановился на этой идее укрепленного лагеря, так как вследствие своей односторонности он ничего лучшего придумать не мог; сражение в открытом поле при неравенстве сил не сулило успеха; он поэтому стремился добиться равновесия при помощи более искусственной, более сложной обороны. Но, как это часто бывает при стратегическом маневрировании, он не исследовал основательно тех причин, от которых ждал известных результатов. Не включая в свой план никакого нового принципа, повышающего сопротивление, он отказался от простейшего пути непосредственной обороны и избрал более сложный путь, который мог привести русскую армию к опаснейшей и немедленной катастрофе. Русская армия избегла этой опасности лишь благодаря чрезмерной неловкости и слабохарактерности Фуля, которые похоронили его план раньше, чем он успел вызвать катастрофу.

Клаузевиц, стр. 39–42.

5

1812 г. мая I. — Письмо русского посла в Австрии гр. Г. О. Стакельберга П. И. Багратиону о наполеоновских шпионах, направляемых в Россию.

По секрету.

По дошедшим ко мне известиям уведомился я, что 42 человека французов, знающих говорить по-русски, назначены прокрасться в нашу армию в виде эмиссаров. 12 человек должны отправиться, тому уже месяц, в Константинополь. Некто известный Марго, также француз? который по уверению (доставившего мне сие известие) находился в Эрфурте во время пребывания там государя императора и которому предлагали переселиться в Россию, как искусному в гидравлике, должен уже уехать или приготовляется к отъезду из Парижа. Он назначен французским правительством к управлению скрытыми происками вышеозначенных лазутчиков. Хотя нельзя быть уверенным, чтобы сие простое известие было совершенно правдоподобно, но я долгом почел довести сие до сведения вашего сиятельства.

Ахлестышев, стр. 32–33.

6

Из воспоминаний И. П. Радожицкото о наполеоновских шпионах.

… Стали ловить в Несвиже[1] шпионов, являвшихся под видом комедиантов, фокусников, странствующих монахов и тому подобных. Кажется, в правилах великого Наполеона было пред начатием войны с каким-либо государством впускать в него сперва легионы шпионов и зажигателен, которые приуготовляли и расчищали путь для его победоносного воинства.

Наиболее этих шпионов являлось тогда под видом землемеров, или по-польски — коморников, которые, попеременно с нашими офицерами квартирмейстерской части, снимали ситуацию окрестностей Несвижа инструментально. Я это заметил особенно по одному случаю. Мне назначили в городе для перемены другую квартиру. Со вступлением моим за порог в новое жилище представился мне коморник, окруженный математическими инструментами и планами. Я предложил ему, чтобы он очистил квартиру. и в удостоверение представил на лицо десятника еврея, Коморник отвечал мне по-польски, неловким наречием, что он квартирует тут с позволения кн. Р.[2] и не позволит себя согнать с места никому. Разговор у нас сделался живее; устрашенный десятник еврей убежал, а польский коморник превратился во француза… Догадавшись, каков был гость, я поспешил к своему командиру; но покуда отыскали городничего, коморник исчез, не оставив лоскута бумаги на месте.

Между тем как шпионы разгуливали в пограничных местах. Европейской России и поджигали в городах лучшие здания, кабинеты союзных держав находились в чрезвычайной деятельности, истощая всю тонкость дипломатики для утверждения политических прав своих государей, и два могущественные государя-соперника грозно сближали свои воинства к пределам подвластных им земель…

Радожицкий, стр. 7–8.

7

1812 г. июня 3. — Письмо А. П. Тормасова И. В. Гудовичу из Дубно о наблюдении за отправившимися в Москву французскими купцами.

Секретно.

Милостивый государь, граф Иван Васильевич!

Конечно, не безызвестно было вашему сиятельству, что-французское правительство намеревалось прислать в российские города тайных комиссионеров под именем купцов. Теперь прибыли из-за границы швейцарские уроженцы купцы с пашпортами за подписанием государственного канцлера: Каспар Вебер № 4590, Иоган Шейн № 1244, Петр Вебер № 4591, Георг Кристиан Гейдер № 1243, которые, будучи по моему приказанию пропущены в Россию, отправились в Москву. Почему и считаю себя обязанным известить о сем вашего сиятельства, дабы московская полиция по приказанию вашему могла б иметь над ними строгое наблюдение. Честь имею пребыть с истинным почтением и совершенной преданностью, милостивый государь, вашего сиятельства покорнейший слуга Александр Тормасов.

Бумаги Щукина, ч. II, стр. 59.

8

1812 г. июля 8. — Предписание А. Н. Голицына Петербургскому цензурному комитету по поводу проверки иностранцев.

Управляющий Министерством полиции г. ген. — от-инф. Вязмитинов сообщил мне высочайшее его и. в. повеление, чтобы о всех вообще иностранцах, как в столицах и губернских городах, так и в прочих местах Российской империи находящихся, сделать следующий разбор.

1. Из иностранцев в каждой губернии оставить тех только, в благонадежности коих начальник оной совершенно уверен и приемлет на себя точную ответственность в том, что они ни внушениями личными, ни переписками или другими какими сношениями не могут подавать повода к нарушению спокойствия или к совращению с пути порядка российских подданных, о каковых иностранцах прислать Министерству полиции немедленно списки. Между тем о тех из них, кои находятся в службе нашей, взять свидетельства от их начальств в тех же отношениях, кои выше в сей статье означены, и свидетельства сии равномерно доставить Министерству полиции, с замечаниями начальников губерний.

2. Всех тех иностранцев, кои окажутся неблагонадежными и сомнение наводящими, выслать за границу.

3. Тех же из них, коих высылка сочтется по усмотрению начальников губерний невместною по уважению, что они разглашениями своими в иностранных государствах известных им внутренних наших положений и обстоятельств могут подать повод к неблагоприятным или вредным для России последствиям, выслать их в разные российские города по усмотрению Министерства полиции.

При том государю императору благоугодно, чтобы мера сия, по обстоятельствам толико нужная, приведена была в действо со всевозможною поспешностию. Вследствие чего предлагаю на основании вышеизъясненной высочайшей воли немедленно учинить разбор находящимся в Цензурном комитете иностранцам, с объяснением о каждом по приложенной у сего форме.

P. S. Иностранцы, присягнувшие прежде на подданство России, не подлежат разбору.

Управляющий Министерством просвещения кн. Александр Голицын.

Директор Мартынов.

Бумаги Щукина, ч. Х. стр. 369–370.

9

1812 г. октября 9 — Донесение М. И. Кутузова Александру I с приложением показании шпиона А. С. Платера.

Вашему и. в. всеподданнейше доношу, что содержащегося на Дону под караулом польского уроженца гр. Платера, который по собственному признанию въехал в прошедшем году с несколькими товарищами в Россию, по поручению своего начальства, проехал от Радзивилова в Москву, а оттоль в Архангельск, в Вологду, в губернии: Калужскую, Тульскую, Орловскую, Курскую, Воронежскую, Тамбовскую, Рязанскую и по другим разным местам внутрь России, снимал положения городов, рек, переправ, замечал, есть ли где укрепления, имеют ли крестьяне оружие, находятся ли по селам довольные запасы хлеба и прочее, приказал я доставить ко мне, сковав, за строгим присмотром для взятия здесь с него подробнейших объяснений, кои могут открыть еще важнейшие разведывания неприятеля о России прежде обнаружения неприязненных противу нее видов. Причем на высочайшее благоусмотрение вашего и. в. всеподданнейше представляю у сего копию с поданного означенным гр. Платером рапорта.

Объявление содержащегося под караулом польской службы от кавалерии полковника гр. Александра Семенова Платера прокурору Войска донского Александру Карловичу Арнольди. 23 сентября 1812 г.

Поданное от меня войска донского во 2-е донское сыскное начальство объяснение неправильное, что я российской службы офицер и паспорт фальшивый, а я действительно заграничный уроженец и природный граф и польской службы легкой кавалерии шашерского (?) полка имени ген.-м. и кавалера Рож-левского полковник, отправленный по высочайшему повелению варшавского герцога с прочими чиновниками для обозрения России под видом российских офицеров, с отставными указами тех офицеров, кои находятся принятыми во французскую службу, в коем числе и я находился под видом отставного прапорщика Осипа Иванова сына Збиевского. И нахождение мое в России с прошлого 1811 г, мая с 1-го числа, переправясь в Радзивилове через границу, и прямо в столичный город Москву, а оттуда чрез Вологду в город Архангельск и обратно в Москву, а после в разные губернии, а именно: Калужскую, Тульскую, Орловскую, Курскую, Воронежскую, Тамбовскую, Рязанскую, из коей и отправлен мною геометр Крестковский с донесением маршалу Домбровскому, что в означенных губерниях никаких укреплений нет, и провианта достаточно в сельских магазинах. А оттуда я с майором Пикорнелем, который был под названием отставного сержанта, за паспортом ген. — от-инф. Розенберга Степана Степанова сына Бутовского, и отправились под предлогом бедных офицеров, якобы для приискания себе места в Нижний-Новгород, Пензенскую и Оренбургскую губернии. И той губернии в Карсунском уезде я, сделавшись болен, принужден возвратиться в отечество чрез Симбирскую губернию и город Сызрань. И на Усть-Самаре, переправясь через реку Волгу, где поблизости Самары я с сотоварищем ограблены разбойниками. Бывшие у нас деньги и паспорты теми разбойниками отобраны, почему мы нашли, не упомню близ какого-то селения, в кабаке целовальника, который и написал мне и товарищу паспорты, которые находятся в сей канцелярии при деле, с коими мы и отправились в город Царицын, из коего прибыли в Качалинскую станицу, где я взят под караул атаманом Варламовым, а товарищ мой бежал в нашу армию, так как мы имели намерение к оной соединиться. По нахождению моему в России и товарищи мои никаких законам противных поступков не делали, кроме, соблюдая подданническую присягу, возложенную на нас комиссию исполняли, как то: снимали модель с переправ на реках, городов и полей и рассматривали, есть ли у крестьян оружие, и в каком крестьяне об нашем императоре мнении, и есть ли армия внутри России. Находившие же при нас бумаги некоторые остались у означенного майора Пикорнеля, а которые были при мне, то я оные, когда взят под стражу, бросил на переправе в Трех-Островянской станице в Дон. В российской службе я никогда не был, а наперед сего находился в свите полномочных министров кн. Тятвейки и гр. Велегурского, находившихся при всероссийском императорском дворе. Войсковой же канцелярии я не объявил по причине той, чтоб не был план пресечен нашим войскам, которые расположены будут на зимние квартиры в губерниях: Рязанской, Тамбовской, Воронежской, Орловской, Тульской и Калужской, а хотел лично объяснить российскому императору. Всего же я объяснить не могу в рассуждении дальнего моего путешествия по России, и будь за нужное поставлено будет, то я в дополнение объяснить имею. Касательно же до меня, то я действительно природный святой империи Римской граф и легионов маршала 2-го Домбровского, шашерского имени ген. Рожневского полка полковник, почему и прошу по состоянию чина и достоинства дать мне пристойное содержание, за которое император мой по подписании ратификации удовлетворит. К сему объяснению польской службы полковник гр. Александр, гр. Семенов, гр. Платер руку приложил.

К сему дополняю, что означенному майору Пикорнелю паспорт был написан таковой же на имя сержанта Бутовского и тем подписан целовальником, вместо ген. — от-инф. Розенберга, который от меня отлучился из Качалинской станицы августа 5-го числа. Гр. Платер.

Сб. ист. матер., вып. X, стр. 68–70.

10

Из рассказа гравера Лаля Иосифу Бонапарту о подделке им ассигнаций в Париже в 1810 г.

… Лаль рассказывает, что после приостановки этой первой работы[3] его снова призвали в Министерство полиции, где начальник отделения г. Демаре объявил, что ему хотят поручить важную работу, требующую такой же тайны, как и первая. Она будет сложнее, но представит то удобство, что ее можно будет раздробить на части, так чтобы второстепенные участники дела не поняли, в чем оно заключается. На этот раз приходилось подделать русские ассигнации и банковые билеты. Эти цветные бумажки были плохо гравированы, типографические буквы их дурны, но подписи чрезвычайно сложные. Зато их можно было гравировать крепкой водкой и притом довольно быстро. Принялись за дело. Когда десять гравированных досок выходило из рук Лаля, то их относили в типографию г. Мало, в Вожирардской улице, № 26, близ военного провиантского магазина, в обширном здании, нанятом Министерством, где и поместили 23 станка для гравирования на меди; работа производилась ежедневно до 11 часов вечера…

Менее нежели в 3 месяца было награвировано более семисот досок. Число оттисков должно быть значительно, так как работа продолжалась до эпохи неудач французской армии в России. Готовые бумажки бросали на пол в комнату, наполненную пылью, и переворачивали во всех направлениях кожаной метелкой. Таким образом, они делались мягкие, принимали пепельный оттенок и выглядели как бы перешедшими через многие руки. Затем их складывали в связки и отсылали тотчас же в министерство…

Histoire intime du Second Empire par le v-te de Beaumont Vassy. Paris, 1874, p. 68–70.