Теофраст Бомбаст фон-Гогенгейм, именуемый Парацельсом, в истории научного естествознания стоит особняком — смелый критик и новатор, переросший свое время. Парацельс был первым ученым, поднявшим оружие беспощадной критики против всего, что мнилось средневековому врачебному миру незыблимым и священным: учений Гиппократа, Галена и Авиценны, методов преподавания средневековой школы, латинского языка, который единственно достоин изгнать науку.
Он развенчивал средневековую алхимию и смело ставил ей новую цель — служить медицине. Он смеялся над астрологией, некромантией (ее он именовал нарромантией — наукой дураков) и другими тайными науками.
Парацельс последовательно проводил в жизнь свои взгляды, не отступая перед насмешками, непониманием и гонениями.
Он был опасным бунтовщиком в науке. Великолепным мужеством отмечены его критические дерзания, ибо в это глухое и фанатичное время человек, поднимавший борьбу с идеологией, освященной авторитетом церкви и государства, рисковал всем — спокойствием, имуществом и жизнью.
Парацельс не уклонился и от политической борьбы своих дней, выступив в этой области с крайними воззрениями, которые также не могли быть приятны господствующим классам.
Естественные науки в ту пору нуждались прежде всего в освобождении от гнета авторитетов и догм, в утверждении за учеными права на свободное исследование. Дерзким новаторам, в первом ряду которых стоит Парацельс, нужно было расчистить почву для ничем не стесненного опытного знания. Только после этого вековая упорная работа множества естествоиспытателей, великих и малых, могла разрешить гигантскую задачу построения нового научного естествознания и, в частности, новой медицины. Однако Парацельсу принадлежат не только огромные заслуги в переоценке старых научных ценностей и разрушении ложных идеалов. В его медицинских и философских трудах разбросано немало блестящих новых мыслей, которые вошли в железный фонд мировой науки. Этот разрушитель был одновременно и творцом; н только как творец нового |Он мог стать могучим разрушителем.
Конечно, тогда не могло быть и речи о немедленном возведении на обломках разрушаемых воззрений стройного законченного здания новой науки. Для этого необходимо было накопление огромного фактического материала, кропотливая долгая работа, преодоление многих предрассудков и заблуждений. Все это было не под силу одному человеку и неосуществимо за короткий период одной человеческой жизни. Не надо преувеличивать и возможности самого Парацельса. Пережитки средневекового мировоззрения тяготели над ним. Философия и медицинская система Парацельса, которые он пытался создать вместо отвергаемых им, хотя и являются бесспорным шагом вперед по пути освобождения разума от пут теологии, все же находятся под сильным влиянием религиозно-идеалистических заблуждений и содержат многочисленные ошибки, вызванные младенческим состоянием естественных наук.
Но несмотря на заблуждения своей общей медицинской концепции и вопреки им, могучий ум Парацельса дал науке ряд верных мыслей, блестящих догадок и провидений.
Парацельс почти за целое столетие до Бэкона Веруламского провозгласил опыт единственным руководителем в научном исследовании. «Медицина является не чем иным, как большой добросовестной опытностью», — говорил он и пытался строить новую науку, опираясь на свой собственный опыт, на свои эксперименты, а не на компиляции из чужих сочинений.
Ныне мысль о тесной взаимной связи между всеми естественными науками и о необходимости использования медициной других отраслей естествознания является мыслью само собой понятной и даже тривиальной.
Не то было во времена Парацельса. Когда он заявил, что процессы, совершающиеся в человеческом теле, сводятся к химическим превращениям, а химия имеет своей основной целью изготовление лекарств, то это было революцией и в области медицины и в области химии. О том, насколько новы и еще малодоступны были эти взгляды, свидетельствует упорная борьба, развернувшаяся вокруг вопроса о правомерности проникновения химии в медицину. Даже в XVIII веке Борде писал: «Химия с начала своего существования стремится завоевать медицину…, но нам нечего делать с химией», а ученик Шталя — Юнкер — говорил: «Химии нечего делать в области медицины».
Современная медицина почти забыла о великом эйнзидельнце. Историки медицины заявляют: «В медицине не осталось ничего, сохранившего имя Парацельса, вошедшего в историю главным образом в качестве основателя и пламенного апостола химии». Но это неверно. Пусть лекарства, применявшиеся Парацельсом, действительно отошли в прошлое, все же и современное практическое врачевание многим обязано ему и медицина использовала ряд мыслей, высказанных впервые доктором Теофрастом.
Так, его работы о сифилисе были глубже и вернее работ его современников и стали прочным достоянием науки только в XIX веке.
Позднейшая медицина вынуждена была подтвердить его высказывания о значении минеральных источников в лечении ряда болезней (подагра, артрит, ишиас и др.).
Парацельсом было положено начало металлотерапии.
В его трудах уже находятся намеки на возможность существования микроорганизмов, являющихся возбудителями заразных болезней.
В учении Парацельса истинно гениальным было провозглашение материалистических принципов научного исследования: необходимость непосредственного изучения природы, обоснование медицинской науки опытным материалом. И когда он неуклонно следовал этим своим принципам, тогда творчество его поднималось до высот истинных научных достижений. Но в конечном счете всякое научное творчество определяется философскими воззрениями ученого. Чтобы до конца понять учение Парацельса и выяснить причины его многочисленных ошибок и заблуждений, надо ознакомиться с его философскими взглядами.
Философия — наука об основных принципах развития бытия и мышления, она ставит своей задачей объединить все человеческое знание единым принципом и методом, она связывает в единое целое и стройное мировоззрение всю совокупность человеческих знаний. Философия всегда является концентрированной идеологией определенных классов в данную эпоху исторического развития. Она отражает действительность, реальное общественное бытие, изменяется вместе с ним.
В эпоху феодализма над человечеством господствовало церковное мировоззрение. Католическая церковь была могучей силой, властно вмешивавшейся во всю жизнь европейских стран и народов. Ни национальные различия, ни государственные границы не могли воспрепятствовать распространению ее влияния, с нею вынуждены были считаться все владыки и правители. Все это должно было быть ясно вечному страннику — Парацельсу, который прошел почти все европейские страны и наблюдал условия существования стольких народов. Около одной трети земельных участков в странах Европы принадлежало церкви, она сосредоточила в своих руках огромные богатства. Духовенство является наиболее образованной категорией людей, монастыри были не только центрами религиозной учености, но в них развились сельскохозяйственные и промышленные знания, школьное образование и врачебная наука. Религиозные нормы наложили свой отпечаток на все области общественного бытия: политику, право и нравственность. Мышление средневекового человека воспитывалось и направлялось церковью.
Не удовлетворяясь этим, церковь хотела предписывать свою волю всему мирозданию. Жизнь вселенной, движение планет, развитие земли — все должно было подчиняться ее авторитету и служить начертанным ею целям.
Основы науки о вселенной установлены священным писанием. Они вечны, неизменны и непререкаемы. Земля с населяющими ее людьми является центральным пунктом всего мироздания, — так учила католическая церковь.
Во славу творца и для нас, людей, созданы небесные планеты и солнце изливает свой свет. Животные, растения и вообще все в мироздании сотворено для нужд человека.
Представление о построении вселенной средневековая церковь заимствовала у греческого астронома Птолемея, жившего около середины II века. По этому учению, в центре всего мира неподвижно стоит земля. Вокруг нее в семи сферах движутся: солнце, луна и пять известных в то время планет — Меркурий, Венера, Марс, Юпитер и Сатурн. В последней, восьмой сфере, представляющей собой как бы оболочку видимого мира, расположено небо неподвижных звезд.
Церковная наука добавила к этой птолемеевой картине мироздания еще одно новое небо над сферой неподвижных звезд — место, где обитают души праведников, ангелы и сам творец вселенной.
Эта религиозно-библейская геоцентрическая система мироздания и установленные религией нормы поведения общественного человека, а также схоластическая философия — все это должно существовать вечно для утверждения феодального строя и во славу католической церкви, которая была его «санкцией и наивысшим обобщением».
Но устои феодализма подгнили и шатались, наступала эпоха буржуазного развития. Новая общественная практика, накопленный опыт, наблюдения природы входили в явные противоречия с церковной наукой. Казалось, сама природа взбунтовалась против феодального разума, против прошлого, против самой себя, и нет выхода из ежечасно возникающих противоречий.
Земля — этот первенец творения, неподвижный центр вселенной — была только одной из многих планет и сама вращалась в небесном пространстве вокруг солнца. Известная дотоле карта мира была лишь небольшой частью земной поверхности, и отважными мореплавателями открывались все новые и новые, неизвестные ранее страны. Природа обнаруживала необычайные секреты и закономерности: так, была открыта ужасающая сила пороха и строго обусловленное движение магнитной стрелки. Наконец, сам человек в руках дерзких анатомов, этих «выкапывателей человеческих трупов», открывал удивительные тайны своего строения, а в основе происходивших в его теле процессов, оказывалось, лежали простые химические превращения. Приходил конец незыблемому авторитету церкви, но феодальное мировоззрение все же долго и упорно боролось за свое существование.
Процесс ломки феодальной системы начался в экономической области. Развитие торговли, ремесел и денежного хозяйства расшатало феодальное землевладение, весь старый порядок и выдвинуло на авансцену молодой буржуазный класс. Классовые и сословные противоречия обострились, наступила эпоха социальных потрясений и революционной борьбы, но в то время, когда буржуазия завоевывала экономическое и политическое господство, власть средневекового мировоззрения продолжала еще оставаться незыблемой. Несмотря на изменения экономического базиса, старая идеологическая надстройка по инерции продолжала свое существование. Коренная ломка этой надстройки подготовлялась медленно. Начали ее естествоиспытатели и продолжали философы.
Властителями дум средневековья были теологи. Не только философия, но и все прочие науки были лишь «служанками теологии». Бунт против главенства теологии начался в области астрономии, и это было понятно, ибо эта наука касается вопросов образования и строения мира, вопросов, имеющих коренное значение для человеческого мировоззрения. Имя первого великого бунтаря — Коперник (1473–1543 гг.). Его замечательный труд «Об обращении небесных тел» разрушил традиционную картину мироздания, воздвигнутую средневековой церковью. Коперник доказал, что земля не покоится неподвижно, и солнце, планеты и звезды не вращаются вокруг земли, а, наоборот, сама земля, кружась подобно волчку вокруг своей оси, одновременно движется вокруг солнца. Остальные планеты, подобно земле, также вращаются вокруг солнца и вместе с землей составляют солнечную систему.
Трудно было предвидеть все последствия открытия Коперника для человечества. Это был сокрушительный удар по библейскому сказанию о сотворении мира, по геоцентрической системе, по основам церковного мировоззрения. Можно предполагать, что Коперник сам понимал революционную сущность своего учения и страшную опасность, которой подвергал он себя, входя в конфликт со всемогущей церковью. Недаром Коперник свою книгу, опубликованную в год его смерти, посвятил святейшему папе, и изложению его учения было предпослано благочестивое предисловие богослова Озиандера. Церковь примирилась на том, что система, предлагаемая Коперником, являлась простой гипотезой, удобной для вычисления движения небесных светил, но не претендующей на истину, на безусловное соответствие действительности. Только такая трактовка учения Коперника спасла его книгу от уничтожения и он не был немедленно объявлен еретиком. Но уже ближайший последователь его — Галилей — пал жертвой церковного преследования, а Джордано Бруно, использовавший астрономическую систему Коперника, чтобы построить новую, в основе своей материалистическую философию, был сожжен в папском Риме на Площади цветов.
На пороге новой капиталистической эпохи на смену средневековым схоластикам пришли новые властители дум — философы. Это были первые философы-материалисты, высказывавшие мысли и чаяния молодого прогрессивного класса буржуазии. Если Маркс назвал Френсиса Бэкона Веруламского «основателем английского материализма и всей опытной науки нового времени», то Джордано Бруно был его предшественником и чрезвычайно близко подошел к формулировке материалистического мировоззрения.
Теологи учили, что вера выше, чем знание, и Ансельм Кентерберийский говорил, что «он не стремится понимать ради веры, но верит, чтобы понимать». Так знание подчинялось религии.
Бруно утверждал, что предметы веры и научного знания различны, что философское познание имеет своим объектом природу и человека, что оно вполне самостоятельно на этих своих путях.
Для теологов церковный авторитет был непререкаем. Бруно противопоставил ему научное познание вселенной, отрицающее всякие авторитеты.
Теологи видели цель философии в теоретическом обосновании религиозной идеологии, в доказательстве церковных догм.
Бруно учил, что задачей мышления является познание природы.
Теологи не сомневались в том, что мир создан богом, и утверждали главенство бога, т. е. духовного начала над материальным.
Бруно прозревал основные положения материализма: мир есть нечто, имеющее основание в самом себе и не нуждающееся в боге для своего возникновения; не существует разрыва между духовным и материальным, ибо мир-природа едина в своей основе.
Джордано Бруно был не только учеником Коперника, но пошел дальше своего учителя, распространив выводы его теории на всю вселенную. Бруно первый выдвинул мысль, что бесконечная вселенная состоит из бесконечного числа миров, что за пределами нашей солнечной системы существует и движется неисчислимое множество миров. Этим был нанесен последний сокрушительный удар по геоцентрическим представлениям о мироздании.
Конечно, Бруно еще далек от последовательно-материалистической точки зрения, в его учении много остатков той старой философии, беспощадную войну которой он объявил. Но несмотря на это, перед нами боевой идеолог революционного тогда класса буржуазии. Учение его глубоко враждебно религии, как представляемой папской церковью, так и протестантской. И если «честь» сожжения Бруно принадлежала папству, то ведь и лютеране сожгли другого представителя новой философии — Сервета.
Философия Бруно вздымается подобно могучему горному кряжу над бесплодной пустыней феодальной схоластики, но чтобы достигнуть ее вершин, требовался долгий и тяжелый путь восхождения. И если эта философия предвосхищала основные вехи философских систем Бэкона, Спинозы, Лейбница, английских и французских материалистов, то сама она в свою очередь явилась обобщением большой работы, проделанной мыслителями XV и XVI веков.
Предшественниками Бруно были Леонардо да Винчи, Вивес, Телезий, Николай Кузанский, Кампапелла — люди, олицетворяющие историю развития итальянской натурфилософии.
Схоластика явилась порождением феодального строя, она крепла с его развитием и достигла своего высшего расцвета в XIII столетии, затем наступил ее распад. Философская система Бруно — пограничный столб, за которым начиналась страна новой философии.
Начало XVI века — время возмужания и творческой деятельности Теофраста Бомбаста фон-Гогенгейма, еще слишком незрело, чтобы породить философию, подобную учению Бруно, но в то же время уже переросло узкие рамки схоластических воззрений.
В Италии, стране экономически наиболее передовой, в это время развивается натурфилософия. В Англии Томас Мор выступает в качестве социального реформатора и родоначальника утопического социализма.
В отсталой Германии в эти же годы возникает магическая философия.
Маркс говорил: «Чудотворные исцелители и чудотворные исцелительные средства в медицине основываются на незнакомстве с законами естественного мира».
Именно незнание законов естественного мира породило магию как искусство воздействия на природу и преобразования ее с помощью потусторонних чудесных сил. Магия рождается еще в первобытном обществе — это магия дикаря. Потом она трансформируется в жреческую магию, искусство привилегированного класса, которое используется им для запугивания и одурачения угнетенных масс. Церковь официально заклеймила магию, но никогда не могла побороть ее окончательно. Наоборот, в конце средних веков магия делает новые широкие завоевания уже как наука, как попытка логически обосновать какими-то общими законами еще бедный и разрозненный опытный материал естественных наук.
Эта магия позднего средневековья таит в себе протест против власти теологии и научного застоя и, будучи сама ложной наукой, все же расчищает дорогу для науки истинной.
Положительную науку приходилось строить, выбирая из алхимии, астрологии и других магических наук многие истинные знания, действительные открытия, полезные приемы и решительно отбрасывая пустую шелуху чудес и потусторонних бредней.
Наиболее ярким представителем магической философии был Генрих-Корнелий-Агриппа фон-Неттесгейм (1486–1535 гг.). Он написал «Сокровенную философию» — книгу, в которой магическое учение сведено в единую систему и которая создала автору славу мага и чародея.
Если Бруно и его предшественники резко порывали с традиционными взглядами христианской церкви, и в их философии ясно намечались материалистические и атеистические тенденции, то маг Агриппа еще обеими ногами стоит на почве этого традиционного учения.
Он приемлет картину мироздания, созданную церковью на основе астрономии Птолемея и физики Аристотеля, он еще во власти представления о всемогущем боге, промыслом которого создан и управляется мир.
Но под этим внешним признанием церковного авторитета скрываются опасные мысли, которые приводят его к конфликту с церковью.
Агриппа выступает поборником могущества человеческого познания, он верит в то, что человеку не надлежит бессильно склоняться перед тайнами природы; его право и долг — познать законы природы и использовать это знание для своего владычества над природой.
Пусть он признает в мире наличие чудесных «высших сил», влияющих на природу, но он утверждает, что «низшая» природа также, в свою очередь, влияет на эти высшие силы. Все в мире находится во взаимодействии и во взаимном притяжении и отталкивании.
Стоит человеку познать это магическое взаимодействие вещей и сил, и он станет их господином. Поэтому магия для пего наиболее всеобъемлющая и высшая наука, в ней обобщаются данные практических наук того времени: алхимии, математики и астрономии.
Магия, по учению Агриппы, делится на три науки: физику, которая учит о природе вещей, существующих в мире, математику, учащую наблюдать природу в ее трех протяжениях и движение небесных светил, и, наконец, теологию — учение о высших силах (боге, душе и т. п.) и религии.
Агриппа не в силах освободиться от векового суеверия, от веры в божественные силы, но он дерзко пытается найти в окружающей природе разгадку тайн вселенной и этим путем изменять мир.
Самое важное заключается в том, что при таком направлении магия начинает общение с самой природой, делает опыты, вводит эксперимент, как того требует действительное исследование природы.
На этих своих путях магия способствует развитию истинного естествознания и духа свободного исследования. Но одновременно она таит опасность ухода в область мистики — учения о непосредственном общении человека со сверхъестественными силами — богами, духами и т. п., учения, являющегося испытанным оружием реакционеров, используемого для ослабления активности трудящихся масс, ибо мистика отвлекает их в область религиозной фантазии и способствует закреплению владычества эксплоататорских классов.
Но эти мистические стороны магии не являются главным для Агриппы. Позднее в своих письмах он говорил, что не верит в силы оперативной магии, считает веру в возможность вызывать демонов и овладевать их силами — предрассудком, а магические церемонии — шарлатанством. В трактате «О тщете наук» он подверг язвительной критике современные ему знания и подготовил почву для будущего критицизма.
Агриппу и Парацельса в позднейшие времена именовали двумя знаменитейшими магами. Можно отбросить в сторону приписываемые им чудеса и «тайные» знания-плоды досужей фантазии; в качестве связующего звена между ними останутся: несомненное сходство философских воззрений и совпадающие контуры личной жизни, богатой приключениями и борьбой.
За время своих скитаний и опытов практического врачевания Теофраст собрал богатый фактический материал, как бы груду каменьев, из которых при углубленной экспериментальной работе можно было постепенно выкладывать здание новой медицины. В его руках были рецепты многочисленных лекарств, им были произведены наблюдения над всевозможными болезнями, собраны и изучены тайные народные средства. Но этого было мало; пытливый ум молодого ученого искал философской системы, которая связала бы в единое стройное целое все его понимание мира и природы, частью которого явились бы накопленный им опытный материал и добытые с таким трудом естественно-научные сведения.
Жизнь столкнула молодого Гогенгейма с приверженцами магической науки еще в дни его молодости. В своей книге «Большая хирургия» он упоминает в числе своих учителей «аббата из Спонгейма». Под этим именем был известен Иоганн Тритгейм — друг и единомышленник Агриппы фон-Неттесгейма.
Тритгейм прославился своей ученостью, был знатоком древних языков и оставил после себя оргинальные и необычайно запутанные магические произведения. Он придал Спонгеймскому монастырю столь высокую славу, что его посещали крупнейшие ученые и высокопоставленные лица, которые считали за честь побеседовать с ученым аббатом. Но это не спасло Тритгейма от травли и обвинений в колдовстве, после чего он вынужден был оставить Спонгейм. Теофраст встретился с Тритгеймом несомненно уже после его изгнания из монастыря и от него услышал об учении Агриппы, которое пленило молодого ученого медика и оказало сильное влияние на его собственные воззрения.
Парацельс был врачом, во врачебной деятельности видел свое истинное призвание и высоко ставил медицину над всеми другими науками. Он создал своеобразную медицинскую систему, которая в то же время и философское миросозерцание. Для Агриппы «наука всех наук»— магия, для Парацельса такой же всеобъемлющей наукой, является медицина. Ей он подчиняет теологию, философию, астрономию и алхимию как четыре опоры истинной медицины.
Но если таким ореолом окружено искусство врачевания, то, следовательно, человек как объект этой науки должен быть центром мироздания, ибо иначе нельзя обосновать первенствующее значение медицины как «науки всех наук». И вот Парацельс рисует новую картину мироздания.
Вселенную он уподобляет яйцу, которое развивается под действием внутренних своих сил. Ее объемлет, подобно скорлупе, воздухообразный хаос — первая материя. Белок — это сфера воздуха и огня с наполняющими их существами. Земля и рода составляют желток. И, наконец, в средине птенец — человек, подлинный центр мироздания.
Среди необъятно большого мира (который Парацельс именует макрокосмом) человек является средоточием всех действующих его сил, как бы малым миром (микрокосмом), отображающим все многообразие вселенной.
Это одностороннее преувеличение значения человека толкает Парацельса в объятия религиозных воззрений, вводит его в порочный круг религиозных и мистических представлений. Так, в его системе укрепляется бог, сотворивший человека по образу своему и подобию, мир населяется духовными существами, а человек должен иметь бессмертную душу, ибо представление о смерти как об уничтожении несовместимо с высоким назначением человека, который есть цель творения и для которого создано все. Но если быть последовательным, то в таком случае между медициной и магией должен быть поставлен знак равенства, и лечение надо в первую очередь строить на магических основах, на привлечении потусторонних сил. Этот вывод неприемлем для Парацельса-естествоиспытателя, ибо для него только изучение природы создает истинную медицинскую науку, он не хочет бросить грешную землю для поисков лечебных средств в духовном мире, так как знает, что лучшие лекарства заключены в минералах и растениях, в многообразных элементах земли. Возникает противоречие между его медицинской наукой и заимствованной философией.
Тогда на помощь ему приходит учение Агриппы о всеобщем взаимодействии вещей и влиянии низших сил на высшие. Ему не надо вызывать демонов и духов, он может получить необходимые для его целей силы в окружающей его природе и, в первую очередь, с помощью химии.
Но и химия Парацельса крайне примитивна, неизмеримо далека от научной химии. По его учению, человек состоит из серы, ртути и соли. Гармоническое сочетание этих элементов обеспечивает здоровье, а нарушение равновесия вызывает болезни: так, преобладание серы порождает лихорадку, соли — водянку и т. д. Сходство «микрокосма» с «макрокосмом», т. е. человеческого орпапизма с миром, часто толкает Парацельса на поиски странных лекарств. Так, например, он решает, что водянка является не чем иным, как «микрокосмическим наводнением» и поэтому ее следует лечить веществами, высушивающими организм (ртуть, сера, железо). Ему представляется, что природа отмечает лекарства известными знаками, которые могут служить путеводной нитью для врача: так, чистотел помогает против желтухи потому, что у него желтый сок, а растением Anacardium можно лечить болезни сердца, так как плоды его имеют форму сердца.
Истинного величия Парацельс достигает только тогда, когда его опыты, его методы лечения, его высказывания по поводу алхимии и астрологии вступают в непримиримые противоречия с мистическими основами его философии, когда он таким образом сам разрушает воздвигнутое им философское здание.
Парацельс был прежде всего выдающимся врачом своего времени. К философии он пришел через медицину. Но философские его заблуждения не могли не оказывать отрицательного влияния на его медицинское учение.
Спустя двести лет француз Ламметри, также начав с врачебной науки, обратился к занятиям философией. Но экономическое развитие к тому времени шагнуло далеко вперед, неизмеримо далеко вперед ушло развитие естественных наук. Поэтому Ламмерти выпала честь стать воинствующим материалистом, одним из предтечей Французской революции. Не вина Парацельса, а его несчастье в том, что он родился слишком рано.