Досуги и пух и перья

Поощрение столь же необходимо гениальному писателю, сколь необходима канифоль смычку виртуоза. «Плоды раздумья» Козьмы Пруткова

Daunen und Federn

Предисловие

Читатель, вот мои «Досуги»... Суди беспристрастно! Это только частица написанного. Я пишу с детства. У меня много неконченого (d'inacheve)! Издаю пока отрывок. Ты спросишь: зачем? Отвечаю: я хочу славы. Слава тешит человека. Слава, говорят, «дым»; это неправда. Я этому не верю!

Я поэт, поэт даровитый! Я в этом убедился; убедился, читая других: если они поэты, так и я тоже!.. Суди, говорю, сам, да суди беспристрастно! Я ищу справедливости; снисхожденья не надо; я не прошу снисхожденья!..

Читатель, до свиданья! Коли эти сочинения понравятся, прочтешь и другие. Запас у меня велик, материалов много; нужен только зодчий, нужен архитектор; я хороший архитектор!

Читатель, прощай! Смотри же, читай со вниманьем да не поминай лихом!

Твой доброжелатель —

Козьма Прутков.

11 апреля

1853 года (annus, i) (Год, года (лат.)).

Письмо известного Козьмы Пруткова к неизвестному фельетонисту «С.-Петербургских ведомостей» (1854 г.) [1] по поводу статьи сего последнего

Фельетонист, я пробежал твою статейку в № 80 «С.-Петербургских ведомостей». Ты в ней упоминаешь обо мне; это ничего. Но ты в ней неосновательно хулишь меня! За это не похвалю, хотя ты, очевидно, домогаешься моей похвалы.

Ты утверждаешь, что я пишу пародии? Отнюдь!.. Я совсем не пишу пародий! Я никогда не писал пародий! Откуда ты взял, будто я пишу пародии?! Я просто анализировал в уме своем большинство поэтов, имевших успех; этот анализ привел меня к синтезису; ибо дарования, рассыпанные между другими поэтами порознь, оказались совмещенными все во мне едином!.. Прийдя к такому сознанию, я решился писать. Решившись писать, я пожелал славы. Пожелав славы, я избрал вернейший к ней путь: подражание именно тем поэтам, которые уже приобрели ее в некоторой степени. Слышишь ли? — «подражание», а не пародию!.. Откуда же ты взял, будто я пишу пародии?!

В этом направлении написан мною и «Спор древних греческих философов об изящном». Как же ты, фельетонист, уверяешь, будто для него «нет образца в современной литературе»? Я, твердый в своем направлении, как кремень, не мог бы и написать этот «Спор», если бы не видел для него «образца в современной литературе»!.. Тебе показалась устарелою форма этого «Спора»; и тут не так! Форма самая обыкновенная, разговорная, драматическая, вполне соответствующая этому, истинно драматическому, моему созданию!.. Да и где ты видел, чтобы драматические произведения были написаны не в разговорной форме?!

Затем ты, подобно другим, приписываешь, кажется, моему перу и «Гномов» и прочие «Сцены из обыденной жизни»?[2] О, это жестокая ошибка! Ты вчитайся в оглавление, вникни в мои произведения и тогда поймешь, как дважды два четыре: что в «Ералаши» мое и что не мое!..

Послушай, фельетонист! — я вижу по твоему слогу, что ты еще новичок в литературе; однако ты уже успел набить себе руку; это хорошо! Теперь тебе надо добиваться славы; слава тешит человека!.. Слава, говорят, «дым»; но это неправда! Ты не верь этому, фельетонист! — Итак, во имя литературной твоей славы, прошу тебя: не называй вперед моих произведений пародиями! Иначе я тоже стану уверять, что все твои фельетоны не что иное, как пародии; ибо они как две капли воды похожи на все прочие газетные фельетоны!

Между моими произведениями, напротив, не только нет пародий, но даже не всё подражание; а есть настоящие, неподдельные и крупные самородки!.. Вот ты так пародируешь меня, и очень неудачно! Напр., ты говоришь: «Пародия должна быть направлена против чего-нибудь, имеющего более или менее (!) серьезный смысл; иначе она будет пустою забавою». Да это прямо из моего афоризма: «Бросая в воду камешки, смотри на круги, ими образуемые; иначе такое бросание будет пустою забавою!..»

В написанном небрежно всегда будет много недосказанного, неконченого (d'inacheve).

Твой доброжелатель

Козьма Прутков.

[1] Письмо это было напечатано в журнале Современник», 1854 г.

[2] Под этими заглавиями были помещены в «Современнике» чужие, т.е. не мои, хотя также очень хорошие произведения, на страницах «Ералаши». Смешивать эти произведения с моими могут только люди, не имеющие никакого вкуса и ничего не понимающие! Примечание К. Пруткова.

Стихотворения

Мой портрет

Когда в толпе ты встретишь человека,

Который наг; [1] Чей лоб мрачней туманного Казбека, Неровен шаг; Кого власы подъяты в беспорядке; Кто, вопия, Всегда дрожит в нервическом припадке,— Знай: это я! Кого язвят со злостью вечно новой, Из рода в род; С кого толпа венец его лавровый Безумно рвет; Кто ни пред кем спины не клонит гибкой,— Знай: это я!.. В моих устах спокойная улыбка, В груди — змея!

[1] Вариант: «На коем фрак». Примечание К. Пруткова.

Незабудки и запятки

Басня

Трясясь Пахомыч на запятках,

Пук незабудок вез с собой; Мозоли натерев на пятках, Лечил их дома камфарой. Читатель! в басне сей, откинув незабудки, Здесь помещенные для шутки, Ты только это заключи: Коль будут у тебя мозоли, То, чтоб избавиться от боли, Ты, как Пахомыч наш, их камфарой лечи.

Честолюбие

Дайте силу мне Самсона;

Дайте мне Сократов ум; Дайте легкие Клеона, Оглашавшие форум; Цицерона красноречье, Ювеналовскую злость, И Эзопово увечье, И магическую трость! Дайте бочку Диогена; Ганнибалов острый меч, Что за славу Карфагена Столько вый отсек от плеч! Дайте мне ступню Психеи, Сапфы женственный стишок, И Аспазьины затеи, И Венерин поясок! Дайте череп мне Сенеки; Дайте мне Вергильев стих,— Затряслись бы человеки От глаголов уст моих! Я бы, с мужеством Ликурга, Озираяся кругом, Стогны все Санктпетербурга Потрясал своим стихом! Для значения инова Я исхитил бы из тьмы Имя славное Пруткова, Имя громкое Козьмы!

Кондуктор и тарантул

Басня

В горах Гишпании тяжелый экипаж

С кондуктором отправился в вояж. Гишпанка, севши в нем, немедленно заснула; А муж ее меж тем, увидя тарантула, Вскричал: «Кондуктор, стой! Приди скорей! ах, боже мой!» На крик кондуктор поспешает И тут же веником скотину выгоняет, Примолвив: «Денег ты за место не платил!» — И тотчас же его пятою раздавил. Читатель! разочти вперед свои депансы [1] Чтоб даром не дерзать садиться в дилижансы, И норови, чтобы отнюдь Без денег не пускаться в путь; Не то случится и с тобой, что с насекомым, Тебе знакомым.

[1] Издержки, расходы (от франц. d’epensesj).

Поездка в Кронштадт

Посвящено сослуживцу моему по министерству финансов, г. Бенедиктову.

Пароход летит стрелою,

Грозно мелет волны в прах И, дымя своей трубою, Режет след в седых волнах.

Пена клубом. Пар клокочет.

Брызги перлами летят. У руля матрос хлопочет. Мачты в воздухе торчат.

Вот находит туча с юга,

Все чернее и черней... Хоть страшна на суше вьюга, Но в морях еще страшней!

Гром гремит, и молньи блещут...

Мачты гнутся, слышен треск... Волны сильно в судно хлещут... Крики, шум, и вопль, и плеск!

На носу один стою я[1],

И стою я, как утес. Морю песни в честь пою я, И пою я не без слез.

Море с ревом ломит судно.

Волны пенятся кругом. Но и судну плыть нетрудно С Архимедовым винтом.

Вот оно уж близко к цели.

Вижу,— дух мой объял страх! — Ближний след наш еле-еле, Еле видится в волнах...

А о дальнем и помину,

И помину даже нет; Только водную равнину, Только бури вижу след!..

Так подчас и в нашем мире:

Жил, писал поэт иной, Звучный стих ковал на лире И — исчез в волне мирской!..

Я мечтал. Но смолкла буря;

В бухте стал наш пароход. Мрачно голову понуря, Зря на суетный народ:

«Так,— подумал я,— на свете

Меркнет светлый славы путь; Ах, ужель я тоже в Лете Утону когда-нибудь?!»

[1] Здесь, конечно, разумеется, нос парохода, а не поэта, читатель сам мог бы догадаться об этом. Примечание К. Пруткова,

Мое вдохновение

Гуляю ль один я по Летнему саду [1],

В компанье ль с друзьями по парку хожу, В тени ли березы плакучей присяду, На небо ли молча с улыбкой гляжу — Все дума за думой в главе неисходно, Одна за другою докучной чредой, И воле в противность и с сердцем несходно, Теснятся, как мошки над теплой водой! И, тяжко страдая душой безутешной, Не в силах смотреть я на свет и людей: Мне свет представляется тьмою кромешной; А смертный — как мрачный, лукавый злодей! И с сердцем незлобным и с сердцем смиренным, Покорствуя думам, я делаюсь горд; И бью всех и раню стихом вдохновенным, Как древний Атилла, вождь дерзостных орд... И кажется мне, что тогда я главою Всех выше, всех мощью духовной сильней, И кружится мир под моею пятою, И делаюсь я все мрачней и мрачней!.. И, злобы исполнясь, как грозная туча, Стихами я вдруг над толпою прольюсь: И горе подпавшим под стих мой могучий! Над воплем страданья я дико смеюсь.

[1] Считаем нужным объяснить для русских провинциалов и для иностранцев, что здесь, разумеется, так называемый «Летний сад» в С.-Петербурге. Примечание К. Пруткова.

Цапля и беговые дрожки

Басня

На беговых помещик ехал дрожках.

Летела цапля; он глядел. «Ах! почему такие ножки И мне Зевес не дал в удел?» А цапля тихо отвечает: «Не знаешь ты, Зевес то знает!»

Пусть баснь сию прочтет всяк строгий семьянин:

Коль ты татарином рожден, так будь татарин; Коль мещанином — мещанин, А дворянином — дворянин. Но если ты кузнец и захотел быть барин, То знай, глупец, Что, наконец, Не только не дадут тебе те длинны ножки, Но даже отберут коротенькие дрожки.

Юнкер Шмидт

Вянет лист. Проходит лето.

Иней серебрится... Юнкер Шмидт из пистолета Хочет застрелиться. Погоди, безумный, снова Зелень оживится! Юнкер Шмидт! честное слово, Лето возвратится!

Разочарование

Я. П. Полонскому

Поле. Ров. На небе солнце.

А в саду, за рвом, избушка. Солнце светит. Предо мною Книга, хлеб и пива кружка.

Солнце светит. В клетках птички.

Воздух жаркий. Вкруг молчанье. Вдруг проходит прямо в сени Дочь хозяйкина, Маланья.

Я иду за нею следом.

Выхожу я также в сенцы; Вижу: дочка на веревке Расстилает полотенцы.

Говорю я ей с упреком:

«Что ты мыла? не жилет ли? И зачем на нем не шелком, Ниткой ты подшила петли?»

А Маланья, обернувшись,

Мне со смехом отвечала: «Ну так что ж, коли не шелком? Я при вас ведь подшивала!»

И затем пошла на кухню.

Я туда ж за ней вступаю. Вижу: дочь готовит тесто Для обеда к караваю.

Обращаюсь к ней с упреком:

«Что готовишь? не творог ли?» «Тесто к караваю».— «Тесто?» «Да; вы, кажется, оглохли?»

И, сказавши, вышла в садик.

Я туда ж, взяв пива кружку. Вижу: дочка в огороде Рвет созревшую петрушку.

Говорю опять с упреком:

«Что нашла ты? уж не гриб ли? «Все болтаете пустое! Вы и так, кажись, охрипли».

Пораженный замечаньем,

Я подумал: «Ах, Маланья! Как мы часто детски любим Недостойное вниманья!»

Эпиграмма № I

«Вы любите ли сыр?» — спросили раз ханжу.

«Люблю,— он отвечал,—я вкус в нем нахожу:

Червяк и попадья

Басня

Однажды к попадье заполз червяк за шею;

И вот его достать велит она лакею. Слуга стал шарить попадью... «Но что ты делаешь?!» — «Я червяка давлю».

Ах, если уж заполз к тебе червяк за шею,

Сама его дави и не давай лакею.

Эта басня, как и всё, впервые печатаемое в «Полн. собр. сочинений К. Пруткова», найдена в оставшихся после его смерти сафьянных портфелях за нумерами и с печатною золоченою надписью: «Сборник неоконченного (d'inachere) №».

Аквилон

В память г. Бенедиктову

С сердцем грустным, с сердцем полным,

Дувр оставивши, в Кале Я по ярым, гордым волнам Полетел на корабле.

То был плаватель могучий,

Крутобедрый гений вод, Трехмачтовый град плавучий, Стосаженный скороход. Он, как конь донской породы, Шею вытянув вперед, Грудью сильной режет воды, Грудью смелой в волны прет. И, как сын степей безгранных, Мчится он поверх пучин На крылах своих пространных, Будто влажный сарацин. Гордо волны попирает Моря страшный властелин, И чуть-чуть не досягает Неба чудный исполин. Но вот-вот уж с громом тучи Мчит Борей с полнощных стран. Укроти свой бег летучий, Вод соленых ветеран!.. Нет! гигант грозе не внемлет; Не страшится он врага. Гордо голову подъемлет, Вздулись верви и бока, И бегун морей высокий Волнорежущую грудь Пялит в волны и широкий Прорезает в море путь. Восшумел Борей сердитый, Раскипелся, восстонал; И, весь пеною облитый, Набежал девятый вал. Великан наш накренился, Бортом воду зачерпнул; Парус в море погрузился; Богатырь наш потонул... И страшный когда-то ристатель морей Победную выю смиренно склоняет; И с дикою злобой свирепый Борей На жертву тщеславья взирает.

И мрачный, как мрачные севера ночи,

Он молвит, насупивши брови на очи: «Все водное — водам, а смертное — смерти; Все влажное — влагам, а твердое — тверди! И, послушные веленьям, Ветры с шумом понеслись, Парус сорвали в мгновенье; Доски с треском сорвались. И все смертные уныли, Сидя в страхе на досках, И неволею поплыли, Колыхаясь на волнах. Я один, на мачте сидя, Руки мощные скрестив, Ничего кругом не видя, Зол, спокоен, молчалив. И хотел бы я во гневе, Морю грозному в укор, Стих, в моем созревший чреве, Изрыгнуть, водам в позор! Но они с немой отвагой, Мачту к берегу гоня, Лишь презрительною влагой Дерзко плескают в меня. И вдруг, о спасенье своем помышляя, Заметив, что боле не слышен уж гром, Без мысли, но с чувством на влагу взирая, Я гордо стал править веслом.

Желания поэта

Хотел бы я тюльпаном быть,

Парить орлом по поднебесью» Из тучи ливнем воду лить Иль волком выть по перелесью.

Хотел бы сделаться сосною,

Былинкой в воздухе летать, Иль солнцем землю греть весною, Иль в роще иволгой свистать.

Хотел бы я звездой теплиться,

Взирать с небес на дольний мир, В потемках по небу скатиться, Блистать, как яхонт иль сапфир.

Гнездо, как пташка, вить высоко,

В саду резвиться стрекозой, Кричать совою одиноко, Греметь в ушах ночной грозой...

Как сладко было б на свободе

Свой образ часто так менять И, век скитаясь по природе, То утешать, то устрашать!

Память прошлого

Как будто из Гейне

Помню я тебя ребенком,

Скоро будет сорок лет; Твой передничек измятый, Твой затянутый корсет.

Было в нем тебе неловко;

Ты сказала мне тайком: «Распусти корсет мне сзади; Не могу я бегать в нем».

Весь исполненный волненья,

Я корсет твой развязал... Ты со смехом убежала, Я ж задумчиво стоял.

Разница вкусов

Басня [1]

Казалось бы, ну как не знать

Иль не слыхать Старинного присловья, Что спор о вкусах — пустословье? Однако ж раз, в какой-то праздник, Случилось так, что с дедом за столом, В собрании гостей большом, О вкусах начал спор его же внук, проказник. Старик, разгорячась, сказал среди обеда: «Щенок! тебе ль порочить деда? Ты молод: все тебе и редька и свинина; Глотаешь в день десяток дынь; Тебе и горький хрен — малина, А мне и бланманже — полынь!»

Читатель! в мире так устроено издавна:

Мы разнимся в судьбе, Во вкусах и подавно; Я это басней пояснил тебе. С ума ты сходишь от Берлина: Мне ж больше нравится Медынь. Тебе, дружок, и горький хрен — малина, А мне и бланманже — полынь.

[1] В первом издании (см. журнал «Современник», 1853 г.) эта басня была озаглавлена: «Урок внучатам», — в ознаменование действительного происшествия в семье Козьмы Пруткова.

Письмо из Коринфа

Древнее греческое

Посвящено г. Щербине

Я недавно приехал в Коринф.

Вот ступени, а вот колоннада. Я люблю здешних мраморных нимф И истмийского шум водопада.

Целый день я на солнце сижу.

Трусь елеем вокруг поясницы. Между камней паросских слежу За извивом слепой медяницы.

Померанцы растут предо мной,

И на них в упоенье гляжу я. Дорог мне вожделенный покой. «Красота! красота!» — все твержу я.

А на землю лишь спустится ночь,

Мы с рабыней совсем обомлеем... Всех рабов высылаю я прочь И опять натираюсь елеем.

Романс

На мягкой кровати

Лежу я один. В соседней палате Кричит армянин.

Кричит он и стонет,

Красотку обняв, И голову клонит; Вдруг слышно: пиф-паф!..

Упала девчина

И тонет в крови... Донской казачина Клянется в любви...

А в небе лазурном

Трепещет луна; И с шнуром мишурным Лишь шапка видна.

В соседней палате

Замолк армянин. На узкой кровати Лежу я один.

Древний пластический грек

Люблю тебя, дева, когда золотистый

И солнцем облитый ты держишь лимон, И юноши зрю подбородок пушистый Меж листьев аканфа и белых колонн.

Красивой хламиды тяжелые складки

Упали одна за другой... Так в улье шумящем вкруг раненой матки Снует озабоченный рой.

Помещик и садовник

Басня

Помещику однажды в воскресенье

Поднес презент его сосед. То было некое растенье, Какого, кажется, в Европе даже нет. Помещик посадил его в оранжерею; Но как он сам не занимался его (Он делом занят был другим: Вязал набрюшники родным), То раз садовника к себе он призывает И говорит ему: «Ефим! Блюди особенно ты за растеньем сим; Пусть хорошенько прозябает». Зима настала между тем. Помещик о своем растенье вспоминает И так Ефима вопрошает: «Что? хорошо ль растенье прозябает?» «Изрядно,— тот в ответ,— прозябло уж совсем!»

Пусть всяк садовника такого нанимает,

Который понимает, Что значит слово «прозябает».

Безвыходное положение

г. Аполлону Григорьеву, по поводу статей его в «Москвитянине»

1850-х годов [1]

Толпой огромною стеснилися в мой ум

Разнообразные, удачные сюжеты, С завязкой сложною, с анализом души И с патетичною, загадочной развязкой. Я думал в «мировой поэме» их развить, В большом, посредственном иль в маленьком масштабе. И уж составил план. И к миросозерцанью Высокому свой ум стараясь приучить, Без задней мысли, я к простому пониманью Обыденных основ стремился всей душой. Но, верный новому в словесности ученью, Другим последуя, я навсегда отверг: И личности протест, и разочарованье, Теперь дешевое, и модный наш дендизм, И без основ борьбу, страданья без исхода, И антипатии болезненной причуды! А чтоб не впасть в абсурд, изгнал экстравагантность. Очистив главную творения идею От ей несвойственных и пошлых положений, Уж разменявшихся на мелочь в наше время, Я отстранил и фальшь и даже форсировку И долго изучал без устали, с упорством Свое, в изгибах разных, внутреннее «Я». Затем, в канву избравши фабулу простую, Я взгляд установил, чтоб мертвой копировкой Явлений жизненных действительности грустной Наносный не внести в поэму элемент. И технике пустой не слишком предаваясь, Я тщился разъяснить творения процесс И «слово новое» сказать в своем созданье!..

С задатком опытной практичности житейской,

С запасом творческих и правильных начал, С избытком сил души и выстраданных чувств, На данные свои взирая объективно, Задумал типы я и идеал создал; Изгнал все частное и индивидуальность; И очертил свой путь, и лица обобщил; И прямо, кажется, к предмету я отнесся; И, поэтичнее его развить хотев, Характеры свои зараней обусловил; Но разложенья вдруг нечаянный момент Настиг мой славный план, и я вотще стараюсь Хоть точку в сей беде исходную найти!

[1] В этом стихотворном письме К. Прутков отдает добросовестный отчет в безуспешности приложения теории литературного творчества, настойчиво проповеданной г. Аполлоном Григорьевым в «Москвитянине».

В альбом красивой чужестранке

Написано в Москве

Вокруг тебя очарованье.

Ты бесподобна. Ты мила. Ты силой чудной обаянья К себе поэта привлекла. Но он любить тебя не может: Ты родилась в чужом краю, И он охулки не положит, Любя тебя, на честь свою.

Стан и голос

Басня

Хороший стан, чем голос звучный,

Иметь приятней во сто крат. Вам это пояснить я басней рад.

Какой-то становой, собой довольно тучный,

Надевши ваточный халат, Присел к открытому окошку И молча начал гладить кошку. Вдруг голос горлицы внезапно услыхал... «Ах, если б голосом твоим я обладал,— Так молвил пристав,— я б у тещи Приятно пел в тенистой роще И сродников своих пленял и услаждал!» А горлица на то головкой покачала И становому так, воркуя, отвечала: «А я твоей завидую судьбе: Мне голос дан, а стан тебе».

Осады Памбы

Романсеро, с испанского

Девять лет дон Педро Гомец,

По прозванью Лев Кастильи, Осаждает замок Памбу, Молоком одним питаясь. И все войско дона Педра, Девять тысяч кастильянцев,

Все, по данному обету,

Не касаются мясного, Ниже хлеба не снедают; Пьют одно лишь молоко. Всякий день они слабеют, Силы тратя по-пустому. Всякий день дон Педро Гомец О своем бессилье плачет, Закрываясь епанчою. Настает уж год десятый. Злые мавры торжествуют; А от войска дона Педра Налицо едва осталось Девятнадцать человек. Их собрал дон Педро Гомец И сказал им: «Девятнадцать! Разовьем свои знамена, В трубы громкие взыграем И, ударивши в литавры, Прочь от Памбы мы отступим Без стыда и без боязни. Хоть мы крепости не взяли, Но поклясться можем смело Перед совестью и честью: Не нарушили ни разу Нами данного обета,— Целых девять лет не ели, Ничего не ели ровно, Кроме только молока!» Ободренные сей речью, Девятнадцать кастильянцев, Все, качаяся на седлах, В голос слабо закричали: «Sancto Jago Compostello![1] Честь и слава дону Педру, Честь и слава Льву Кастильи!» А каплан его Диего Так сказал себе сквозь зубы: «Если б я был полководцем, Я б обет дал есть лишь мясо, Запивая сантуринским». И, услышав то, дон Педро Произнес со громким смехом: «Подарить ему барана; Он изрядно подшутил».

[1] Святой Иаков Компостельский! (исп.)

Эпиграмма № 11

Раз архитектор с птичницей спознался.

И что ж? — в их детище смешались две натуры Сын архитектора — он строить покушался, Потомок птичницы — он строил только «куры».

Доблестные студиозусы

Как будто из Гейне

Фриц Вагнер, студьозус из Иены,

Из Бонна Иеронимус Кох Вошли в кабинет мой с азартом, Вошли, не очистив сапог.

«Здорово, наш старый товарищ!

Реши поскорее наш спор: Кто доблестней: Кох или Вагнер?» — Спросили с бряцанием шпор.

«Друзья! вас и в Иене и в Бонне

Давно уже я оценил. Кох логике славно учился, А Вагнер искусно чертил».

Ответом моим недовольны:

«Решай поскорее наш спор!» — Они повторили с азартом И с тем же бряцанием шпор.

Я комнату взглядом окинул

И, будто узором прельщен, «Мне нравятся очень... обои!» — Сказал им и выбежал вон.

Понять моего каламбура

Из них ни единый не мог, И долго стояли в раздумье Студьозусы Вагнер и Кох.

Шея

Моему сослуживцу г. Бенедиктову

Шея девы — наслажденье;

Шея — снег, змея, нарцисс; Шея — ввысь порой стремленье; Шея — склон порою вниз. Шея — лебедь, шея — пава, Шея — нежный стебелек; Шея — радость, гордость, слава; Шея — мрамора кусок!.. Кто тебя, драгая шея, Мощной дланью обоймет? Кто тебя, дыханьем грея, Поцелуем пропечет? Кто тебя, крутая выя, До косы от самых плеч, В дни июля огневые Будет с зоркостью беречь: Чтоб от солнца, в зной палящий; Не покрыл тебя загар; Чтоб поверхностью блестящей Не пленился злой комар; Чтоб черна от черной пыли Ты не сделалась сама; Чтоб тебя не иссушили Грусть, и ветры, и зима?!

Помещик и трава

Басня

На родину со службы воротясь,

Помещик молодой, любя во всем успехи, Собрал своих крестьян: «Друзья, меж нами связь — Залог утехи; Пойдемте же мои осматривать поля!» И, преданность крестьян сей речью воспаля, Пошел он с ними крупно. Что ж здесь мое?» — «Да все,— ответил голова.— Вот Тимофеева трава...» «Мошенник! — тот вскричал,— ты поступил преступно! Корысть мне недоступна; Чужого не ищу; люблю свои права! Мою траву отдать, конечно, пожалею; Но эту возвратить немедля Тимофею!»

Оказия сия, по мне, уж не нова.

Антонов есть огонь, но нет того закону, Чтобы всегда огонь принадлежал Антону.

На взморье

На взморье, у самой заставы,

Я видел большой огород. Растет там высокая спаржа; Капуста там скромно растет.

Там утром всегда огородник

Лениво проходит меж гряд; На нем неопрятный передник; Угрюм его пасмурный взгляд.

Польет он из лейки капусту;

Он спаржу небрежно польет; Нарежет зеленого луку И после глубоко вздохнет.

Намедни к нему подъезжает

Чиновник на тройке лихой. Он в теплых, высоких галошах, На шее лорнет золотой.

«Где дочка твоя?» — вопрошает

Чиновник, прищурясь в лорнет, Но, дико взглянув, огородник Махнул лишь рукою в ответ.

И тройка назад поскакала,

Сметая с капусты росу... Стоит огородник угрюмо И пальцем копает в носу.

Катерина

Quousque  tandem,  Catilina, abutere  patientia  nostra?

Цицерон

«При звезде, большого чина,

Я отнюдь еще не стар... Катерина! Катерина!» «Вот, несу вам самовар». «Настоящая картина!» «На стене, что ль? это где?» «Ты картина, Катерина!» «Да, в препорцию везде». «Ты девица; я мужчина...» «Ну, так что же впереди?» «Точно уголь, Катерина, Что-то жжет меня в груди!» «Чай горяч, вот и причина». «А зачем так горек чай, Объясни мне, Катерина?» «Мало сахару, я, чай?» «Словно нет о нем помина!» «А хороший рафинад». «Горько, горько, Катерина, Жить тому, кто не женат!» «Как монахи все едино, Холостой ли, иль вдовец!» «Из терпенья, Катерина, Ты выводишь наконец!!»

Немецкая баллада

Барон фон Гринвальдус,

Известный в Германьи, В забралах и в латах, На камне пред замком, Пред замком Амальи, Сидит принахмурясь; Сидит и молчит.

Отвергла Амалья Баронову руку!..

Барон фон Гринвальдус От замковых окон Очей не отводит И с места не сходит; Не пьет и не ест.

Года за годами...

Бароны воюют, Бароны пируют... Барон фон Гринвальдус, Сей доблестный рыцарь, Все в той же позицьи На камне сидит.

Чиновник и курица

Басня

Чиновник толстенький, не очень молодой,

По улице, с бумагами под мышкой, Потея и пыхтя и мучимый одышкой, Бежал рысцой.

На встречных он глядел заботливо и странно,

Хотя не видел никого. И колыхалася на шее у него, Как маятник, с короной Анна. На службу он спешил, твердя себе: «Беги, Скорей беги! Ты знаешь, Что экзекутор наш с той и другой ноги Твои в чулан упрячет сапоги, Коль ты хотя немножко опоздаешь!» Он все бежал. Но вот Вдруг слышит голос из ворот: «Чиновник! окажи мне дружбу; Скажи, куда несешься ты?» — «На службу!» «Зачем не следуешь примеру моему, Сидеть в спокойствии? признайся напоследок!» Чиновник, курицу узревши этак Сидящую в лукошке, как в дому, Ей отвечал: «Тебя увидя, Завидовать тебе не стану я никак; Несусь я, точно так, Но двигаюсь вперед; а ты несешься сидя!» Разумный человек коль баснь сию прочтет, То, верно, и мораль из оной извлечет.

Философ в бане

С древнего греческого

Полно меня, Левконоя, упругою гладить ладонью;

Полно по чреслам моим вдоль поясницы скользить. Ты позови Дискомета, ременно-обутого Тавра; В сладкой работе твоей быстро он сменит тебя. Опытен Тавр и силен; ему нипочем притиранья! На спину вскочит как раз; в выю упрется пятой. Ты же меж тем щекоти мне слегка безволосое темя; Взрытый наукою лоб розами тихо укрась.

Новогреческая песнь

Спит залив. Эллада дремлет.

Под портик уходит мать Сок гранаты выжимать... Зоя! нам никто не внемлет! Зоя, дай себя обнять! Зоя, утренней порою Я уйду отсюда прочь; Ты смягчись, покуда ночь! Зоя, утренней порою Я уйду отсюда прочь... Пусть же вихрем сабля свищет! Мне Костаки не судья! Прав Костаки, прав и я! Пусть же вихрем сабля свищет; Мне Костаки не судья! В поле брани Разорваки Пал за вольность, как герой. Бог с ним! рок его такой. Но зачем же жив Костаки, Когда в поле Разорваки Пал за вольность, как герой?! Видел я вчера в заливе Восемнадцать кораблей; Все без мачт и без рулей... Но султана я счастливей; Лей вина мне, Зоя, лей!

Лей, пока Эллада дремлет,

Пока тщетно тщится мать Сок гранаты выжимать... Зоя, нам никто не внемлет! Зоя, дай себя обнять!

В альбом N.N.

Желанья вашего всегда покорный раб,

Из книги дней моих я вырву полстраницы И в ваш альбом вклею... Вы знаете, я слаб Пред волей женщины, тем более девицы . Вклею!.. Но вижу я, уж вас объемлет страх! Змеей тоски моей пришлось мне поделиться; Не целая змея теперь во мне, но — ах! — Зато по ползмеи в обоих шевелится.

Осень

С персидского, из Ибн-Фета

Осень. Скучно. Ветер воет.

Мелкий дождь по окнам льет. Ум тоскует; сердце ноет; И душа чего-то ждет. И в бездейственном покое Нечем скуку мне отвесть... Я не знаю: что такое? Хоть бы книжку мне прочесть!

Звезда и брюхо

Басня

На небе, вечерком, светилася звезда.

Был постный день тогда: Быть может, пятница, быть может, середа. В то время по саду гуляло чье-то брюхо И рассуждало так с собой, Бурча и жалобно и глухо: «Какой Хозяин мой Противный и несносный! Затем, что день сегодня постный, Не станет есть, мошенник, до звезды, Не только есть — куды! — Не выпьет и ковша воды!.. Нет, право, с ним наш брат не сладит: Знай бродит по саду, ханжа, На мне ладони положа; Совсем не кормит, только гладит».

Меж тем ночная тень мрачней кругом легла.

Звезда, прищурившись, глядит на край окольный; То спрячется за колокольней, То выглянет из-за угла, То вспыхнет ярче, то сожмется, Над животом исподтишка смеется... Вдруг брюху ту звезду случилось увидать. Ан хвать! Она уж кубарем несется С небес долой, Вниз головой, И падает, не удержав полета; Куда ж? — в болото! Как брюху быть? Кричит: «ахти!» да «ах!» И ну ругать звезду в сердцах. Но делать нечего: другой не оказалось, И брюхо, сколько ни ругалось, Осталось, Хоть вечером, а натощак.

Читатель! басня эта

Нас учит не давать, без крайности, обета Поститься до звезды, Чтоб не нажить себе беды. Но если уж пришло тебе хотенье Поститься для душеспасенья, То мой совет (Я говорю из дружбы): Спасайся, слова нет, Но главное: не отставай от службы! Начальство, день и ночь пекущеесь о нас, Коли сумеешь ты прийтись ему по нраву, Тебя, конечно, в добрый час Представит к ордену святого Станислава. Из смертных не один уж в жизни испытал, Как награждают нрав почтительный и скромный. Тогда,— в день постный, в день скоромный,— Сам будучи степенный генерал, Ты можешь быть и с бодрым духом, И с сытым брюхом! Ибо кто ж запретит тебе всегда, везде Быть при звезде?

Путник

Баллада

Путник едет косогором;

Путник по полю спешит. Он обводит тусклым взором Степи снежной грустный вид.

«Ты к кому спешишь навстречу,

Путник гордый и немой?» «Никому я не отвечу; Тайна то души больной!

Уж давно я тайну эту

Хороню в груди своей И бесчувственному свету Не открою тайны сей:

Ни за знатность, ни за злато,

Ни за груды серебра, Ни под взмахами булата, Ни средь пламени костра!»

Он сказал и вдаль несется

Косогором, весь в снегу. Конь испуганный трясется, Спотыкаясь на бегу.

Путник с гневом погоняет

Карабахского коня. Конь усталый упадает, Седока с собой роняет И под снегом погребает Господина и себя.

Схороненный под сугробом,

Путник тайну скрыл с собой. Он пребудет и за гробом Тот же гордый и немой.

Желание быть испанцем

Тихо над Альгамброй.

Дремлет вся натура. Дремлет замок Памбра. Спит Эстремадура.

Дайте мне мантилью;

Дайте мне гитару;

Дайте Инезилью,

Кастаньетов пару.

Дайте руку верную,

Два вершка булату, Ревность непомерную, Чашку шоколату.

Закурю сигару я,

Лишь взойдет луна... Пусть дуэнья старая Смотрит из окна!

За двумя решетками

Пусть меня клянет; Пусть шевелит четками, Старика зовет.

Слышу на балконе

Шорох платья,— чу! — Подхожу я к донне, Сбросил епанчу.

Погоди, прелестница!

Поздно или рано Шелковую лестницу Выну из кармана!..

О синьора милая,

Здесь темно и серо... Страсть кипит унылая В вашем кавальеро.

Здесь, перед бананами,

Если не наскучу, Я между фонтанами Пропляшу качучу.

Но в такой позиции

Я боюся, страх, Чтобы инквизиции Не донес монах!

Уж недаром мерзостный,

Старый альгвазил Мне рукою дерзостной Давеча грозил.

Но его, для сраму,

я Маврою [1] одену; Загоню на самую На Сьерра-Морену!

И на этом месте,

Если вы мне рады, Будем петь мы вместе Ночью серенады.

Будет в нашей власти

Толковать о мире, О вражде, о страсти, О Гвадалквивире;

Об улыбках, взорах,

Вечном идеале, О тореадорах И об Эскурьяле...

Тихо над Альгамброй.

Дремлет вся натура.

Дремлет замок Памбра.

Спит Эстремадура.

[1] Здесь, очевидно, разумеется племенное имя: мавр, Мавритании, а не женщина Мавра. Впрочем, это объяснение даже лишнее; потому что о другом магометанском племени тоже говорят иногда в женском роде: турка. Ясно, что этим определяются восточные нравы. Примечание К. Пруткова.

Древней греческой старухе,

Если б она домогалась моей любви

Подражание Катуллу

Отстань, беззубая!., твои противны ласки!

С морщин бесчисленных искусственные краски.

Как известь, сыплются и падают на грудь.

Припомни близкий Стикс и страсти позабудь! Козлиным голосом не оскорбляя слуха, Замолкни, фурия!.. Прикрой, прикрой, старуха, Безвласую главу, пергамент желтых плеч И шею, коею ты мнишь меня привлечь! Разувшись, на руки надень свои сандальи; А ноги спрячь от нас куда-нибудь подалей! Сожженной в порошок, тебе бы уж давно Во урне глиняной покоиться должно.

Пастух, молоко и читатель

Басня

Однажды нес пастух куда-то молоко,

Но так ужасно далеко, Что уж назад не возвращался.

Читатель! он тебе не попадался?

Родное

Отрывок из письма И. С. Аксакову[1].

В борьбе суровой с жизнью душной

Мне любо сердцем отдохнуть; Смотреть, как зреет хлеб насущный Иль как мостят широкий путь. Уму легко, душе отрадно, Когда увесистый, громадный, Блестящий искрами гранит В куски под молотом летит... Люблю подсесть подчас к старухам, Смотреть на их простую ткань. Люблю я слушать русским ухом На сходках родственную брань. Вот собралися: «Эй, ты, леший! А где зипун?» — «Какой зипун?» «Куда ты прешь? знай, благо, пеший!» «Эк, чертов сын!» — «Эк, старый врун!»

И так друг друга, с криком вящим,

Язвят в колене восходящем.

[1] Здесь помещается только отрывок недоконченного стихотворения, найденного в сафьянном портфеле Козьмы Пруткова, имеющем золоченую печатную надпись: «Сборник неоконченного (d'inacheve) № 2».

Блестки во тьме

Над плакучей ивой

Утренняя зорька... А в душе тоскливо, И во рту так горько.

Дворик постоялый

На большой дороге... А в душе усталой Тайные тревоги.

На озимом поле

Псовая охота... А на сердце боли Больше отчего-то.

В синеве небесной

Пятнышка не видно... Почему ж мне тесно? Отчего ж мне стыдно?

Вот я снова дома:

Убрано роскошно... А в груди истома И как будто тошно!

Свадебные брашна,

Шутка-прибаутка... Отчего ж мне страшно? Почему ж мне жутко?

Перед морем житейским[1]

Все стою на камне,—

Дай-ка брошусь в море. Что пошлет судьба мне, Радость или горе?

Может, озадачит...

Может, не обидит...

Ведь кузнечик скачет,

А куда — не видит.

[1] Напоминаем, что это стихотворение написано Козьмою Прутковым в момент отчаяния и смущения его по поводу готовившихся правительственных реформ. (См. об этом выше, в «Биографических сведениях».)

Мой сон

Уж солнце зашло; пылает заря.

Небесный покров, огнями горя, Прекрасен. Хотелось бы ночь напролет проглядеть На горнюю, чудную, звездную сеть; Но труд мой усталость и сон одолеть Напрасен!

Я силюсь не спать, но клонит ко сну.

Боюся, о музы, вдруг я засну Сном вечным? И кто мою лиру в наследство возьмет? И кто мне чело вкруг венком обовьет? И плачем поэта в гробу помянет Сердечным?

Ах! вот он, мой страж! милашка луна!..

Как пышно средь звезд несется она,

Блистая!..

И, с верой предавшись царице ночей, Поддался я воле усталых очей, И видел во сне, среди светлых лучей, Певца я.

И снилося мне, что я тот певец,

Что в тайные страсти чуждых сердец Смотрю я И вижу все думы сокрытые их, А звуки рекой из-под пальцев моих Текут по вселенной со струн золотых, Чаруя.

И слава моя гремит, как труба.

И песням моим внимает толпа Со страхом. Но вдруг...я замолк, заболел, схоронен: Землею засыпан; слезой орошен... И в честь мне воздвигли семнадцать колонн Над прахом.

И к Фебу предстал я, чудный певец.

И с радостью Феб надел мне венец Лавровый. И вкруг меня нимфы теснятся толпой; И Зевс меня гладит всесильной рукой; Но — ах! — я проснулся, к несчастью, живой, Здоровый!

Предсмертное

Найдено недавно, при ревизии

Пробирной Палатки, в делах сей

Последней

Вот час последних сил упадка

От органических причин... Прости, Пробирная Палатка, Где я снискал высокий чин, Но музы не отверг объятий Среди мне вверенных занятий!

Мне до могилы два-три шага...

Прости, мой стих! и ты, перо! И ты, о писчая бумага, На коей сеял я добро! Уж я потухшая лампадка Иль опрокинутая лодка!

Вот, все пришли... Друзья, бог помочь!..

Стоят гишпанцы, греки вкруг... Вот юнкер Шмидт... Принес Пахомыч На гроб мне незабудок пук... Зовет Кондуктор... Ах!..

Необходимое объяснение

Это стихотворение, как указано в заглавии оного, найдено недавно, при ревизии Пробирной Палатки, в секретном деле, за время управления сею Палаткою Козьмы Пруткова. Сослуживцы и подчиненные покойного, допрошенные господином ревизором порознь, единогласно показали, что стихотворение сие написано им, вероятно, в тот самый день и даже перед самым тем мгновением, когда все чиновники Палатки были внезапно, в присутственные часы, потрясены и испуганы громким воплем: «Ах!», раздавшимся из директорского кабинета. Они бросились в этот кабинет и усмотрели там своего директора, Козьму Петровича Пруткова, недвижимым, в кресле перед письменным столом. Они бережно вынесли его в этом же кресле, сначала в приемный зал, а потом в его казенную квартиру, где он мирно скончался через три дня. Господин ревизор признал эти показания достойными полного доверия по следующим соображениям: 1) почерк найденной рукописи сего стихотворения во всем схож с тем несомненным почерком усопшего, коим он писал свои собственноручные доклады по секретным делам и многочисленные административные проекты; 2) содержание стихотворения вполне соответствует объясненному чиновниками обстоятельству, и 3) две последние строфы сего стихотворения писаны весьма нетвердым, дрожащим почерком, с явным, но тщетным усилием соблюсти прямизну строк; а последнее слово: «Ах!» даже не написано, а как бы вычерчено густо и быстро, в последнем порыве улетающей жизни. Вслед за этим словом имеется на бумаге большое чернильное пятно, происшедшее явно от пера, выпавшего из руки. На основании всего вышеизложенного господин ревизор, с разрешения министра финансов, оставил это дело без дальнейших последствий, ограничившись извлечением найденного стихотворения из секретной переписки директора Пробирной Палатки и передачею оного совершенно частно, через сослуживцев покойного Козьмы Пруткова, ближайшим его сотрудникам. Благодаря такой счастливой случайности это предсмертное знаменательное стихотворение Козьмы Пруткова делается в настоящее время достоянием отечественной публики. Уже в последних двух стихах 2-й строфы, несомненно, выказывается предсмертное замешательство мыслей и слуха покойного; а читая третью строфу, мы как бы присутствуем лично при прощании поэта с творением его музы. Словом, в этом стихотворении отпечатлелись все подробности любопытного перехода Козьмы Пруткова в иной мир, прямо с должности директора Пробирной Палатки.

Стихотворения, не включавшиеся в собрание сочинений Козьмы Пруткова

Эпиграмма № II

Мне, в размышлении глубоком,

Сказал однажды Лизимах: «Что зрячий зрит здоровым оком, Слепой не видит и в очках!»

К толпе

Клейми, толпа, клейми в чаду сует всечасных

Из низкой зависти мой громоносный стих: Тебе не устрашить питомца муз прекрасных. Тебе не сокрушить треножников златых!.. Озлилась ты?! так зри ж, каким огнем презренья, Какою гордостью горит мой ярый взор, Как смело черпаю я в море вдохновенья Свинцовый стих тебе в позор!

Да, да! клейми меня!.. Но не бесславь восторгом

Своим бессмысленным поэта вещих слов! Я ввек не осрамлю себя презренным торгом, Вовеки не склонюсь пред сонмищем врагов: Я вечно буду петь и песней наслаждаться, Я вечно буду пить чарующий нектар. Раздайся ж прочь, толпа!.. довольно насмехаться! Тебе ль познать Пруткова дар?!

Постой!.. Скажи: за что ты злобно так смеешься?

Скажи: чего давно так ждешь ты от меня? Не льстивых ли похвал?! Нет, их ты не дождешься! Призванью своему по гроб не изменя, Но с правдой на устах, улыбкою дрожащих, С змеею желчною в изношенной груди, Тебя я наведу в стихах, огнем палящих, На путь с неправого пути!

Возвращение из Кронштадта

Еду я на пароходе,

Пароходе винтовом; Тихо, тихо все в природе, Тихо, тихо все кругом. И, поверхность разрезая Темно-синей массы вод, Мерно крыльями махая, Быстро мчится пароход. Солнце знойно, солнце ярко; Море смирно, море спит; Пар, густою черной аркой, К небу чистому бежит...

На носу опять стою я,

И стою я, как утес, Песни солнцу в честь пою я, И пою я не без слез!

С крыльев[1] влага золотая

Льется шумно, как каскад, Брызги, в воду упадая, Образуют водопад,—

И кладут подчас далеко

Много по морю следов И премного и премного Струек, змеек и кругов. Ах! не так ли в этой жизни, В этой юдоли забот, В этом море, в этой призме Наших суетных хлопот Мы — питомцы вдохновенья — Мещем в свет свой громкий стих И кладем в одно мгновенье След во всех сердцах людских?! Так я думал, с парохода

Быстро на берег сходя;

И пошел среди народа, Смело в очи всем глядя.

[1] Необразованному читателю родительски объясню, что крыльями называются в пароходе лопасти колеса или двигательного винта.

Эпиграмма № III

Пия душистый сок цветочка,

Пчела дает нам мед взамен; Хотя твой лоб — пустая бочка, Но все же ты не Диоген.

Пятки некстати

Басня

У кого болит затылок,

Тот уж пяток не чеши! Мой сосед был слишком пылок. Жил в деревне он, в глуши. Раз случись ему, гуляя, Головой задеть сучок; Он, недолго размышляя, Осердяся на толчок, Хвать рукой за обе пятки — И затем в грязь носом хвать!..

Многие привычки гадки,

Но скверней не отыскать Пятки попусту хватать!

К друзьям после женитьбы

Я женился; небо вняло

Нашим пламенным мольбам; Сердце сердцу весть подало, Страсть ввела нас в светлый храм.

О друзья! ваш страх напрасен;

У меня ль не твердый нрав? В гневе я суров, ужасен, Страж лихой супружних прав.

Есть для мести черным ковам

У женатого певца Над кроватью, под альковом, Нож, ружье и фунт свинца!

Нож вострей швейцарской бритвы,

Пули меткие в мешке; А ружье на поле битвы Я нашел в сыром песке...

Тем ружьем в былое время

По дрохвам певец стрелял И, клянусь, всегда им в темя Всем зарядом попадал!

От Козьмы Пруткова к читателю в минуту

откровенности и раскаяния

С улыбкой тупого сомненья, профан, ты

Взираешь на лик мой и гордый мой взор; Тебе интересней столичные франты, Их пошлые толки, пустой разговор.

Во взгляде твоем я, как в книге, читаю,

Что суетной жизни ты верный клеврет, Что нас ты считаешь за дерзкую стаю, Не любишь; но слушай, что значит поэт.

Кто с детства, владея стихом по указке,

Набил себе руку и с детских же лет Личиной страдальца, для вящей огласки, Решился прикрыться,— тот истый поэт!

Кто, всех презирая, весь мир проклинает,

В ком нет состраданья и жалости нет, Кто с смехом на слезы несчастных взирает,— Тот мощный, великий и сильный поэт!

Кто любит сердечно былую Элладу,

Тунику, Афины, Ахарны, Милет, Зевеса, Венеру, Юнону, Палладу,— Тот чудный, изящный, пластичный поэт!

Чей стих благозвучен, гремуч, хоть без мысли,

Исполнен огня, водометов, ракет, Без толку, но верно по пальцам расчислен,— Тот также, поверь мне, великий поэт!..

Итак, не пугайся ж, встречался с нами,

Хотя мы суровы и дерзки на вид И высимся гордо над вами главами; Но кто ж нас иначе в толпе отличит?!

В поэте ты видишь презренье и злобу;

На вид он угрюмый, больной, неуклюж; Но ты загляни хоть любому в утробу,— Душой он предобрый и телом предюж.

К месту печати

м. п.

Люблю тебя, печати место,

Когда без сургуча, без теста, А так, как будто угольком, «М. П.» очерчено кружком! Я не могу, живя на свете, Забыть покоя и мыслете, И часто я, глядя с тоской, Твержу: «мыслете и покой»!

Современная русская песнь

Уж как мы ль, друзья, люди русские!..

Всяк субботний день в банях паримся, Всякий божий день жирны щи едим, Жирны щи едим, гречневку лопаем, Всё кваском родным запиваючи, Мать святую Русь поминаючи, Да любовью к ней похваляючись, Да всё русскими называючись... И как нас-то все бранят попусту, Что ничего-то мы и не делаем, Только свет коптим, прохлаждаемся, Только пьем-едим, похваляемся... Ах, и вам ли, люди добрые, Нас корить-бранить стыдно б, совестно: Мы работали б, да хотенья нет; Мы и рады бы, да не хочется; Дело плевое, да труда бежим!.. Мы труда бежим, на печи лежим, Ходим в мурмолках, да про Русь кричим, Всё про Русь кричим,— вишь, до охрипу! Так еще ль, друзья, мы не русские?!

Военные афоризмы

Для гг. штаб- и обер-офицеров, с применением к понятиям  нижних чинов

Примечание. Из этих, дошедших до нас случайно, размышлений Фаддея Козьмича мы видим с удивлением, как даровитый сын гениального отца усвоивал себе понятия своего века, постоянно его опережая, хотя иногда и заметна борьба между старым и новым временем, на которую обращаем внимание читателя в особых выносках, сделанных, впрочем, на рукописи не нами, а неизвестною рукою, вероятно,  командира того полка,  где служил (покойный).

1

Нет адъютанта без аксельбанта[1]

[1] Разумеется.

2

Подавая сигналы в рог,

Будь всегда справедлив, но строг.

3

Не для какой-нибудь Анюты

Из пушек делаются салюты.

4

Строя солдатам новые шинели,

Не забывай, чтоб они пили и ели [1].

[1]  Здесь видна похвальная заботливость.   Я всегда был того же   мнения.

5

Фуражировка и ремонтерство

Требуют сноровки и прозорства.

6

Во всем покорствуя воле монаршей,

Не уклоняйся от контрмаршей.

7

Не бракуй рекрута за то, что ряб,

Не всякий в армии  Глазенап [1].

[1] Должно быть,   был красавец,   но я принял   полк уже по его выбытьи.

8

Что в конце шеренги стоит фланговый,—

Это для многих дико и ново [1].

[1] Разве   для   вновь   поступающих.

9

Насколько полковник с Акулиной знаком,

Не держи пари с полковым попом [1].

[1] Обыграет наверняка, по случаю исповеди.

10

Что рота на взводы разделяется,

В этом никто не сомневается.

11

Да будет целью солдатской амбиции

Точная пригонка амуниции[1].

[1] Солдат имеет и другую амбицию: служить престол-отечеству. Странно ограничивать цель стремлений.

12

Хоть твои ребята полны коросты,

Все ж годятся на аванпосты.

13

Что нельзя командовать шепотом,

Это доказано опытом.

14

Лучшую жидовскую квартиру

Следует отводить командиру [1].

[1] Отчего же жидовскую?

15

В летнее время, под тенью акации,

Приятно мечтать о дислокации.

16

Проходя город Кострому,

Заезжай справа по одному[1].

[1] Это можно отнести и к другим городам. Видна односторонность.

17

Чтобы полковнику служба везла,

Он должен держать полкового козла [1].

[1]  В этом нет никакого смысла. К чему тут козел?

18

В  гарнизонных  стоянках  довольно  примеров,

Что дети похожи на гг. офицеров[1].

[1] Я сам это заметил.

19

Курящий цыгару над камуфлетом

Рискует быть отпетым.

20

Во время дела сгоряча

Не стреляй в полкового врача.

21

Два голубя как два родные брата жили —

А есть ли у тебя с наливкою бутыли? [1]

[1] Довольно остро.

22

Если ни правый, ни левый фланг

У тебя ненадежны — пишися: кранк.

23

За то нас любит отец Герасим,

Что мы ему бороду фаброй красим.

24

Для ремонтерства и фуражировки

Трудно обойтись без сноровки [1]

[1] Повторение. Было уже сказано в п. 5.

25

Будь расторопен — и от году до году

Полк принесет тебе боле доходу [1].

[1] Да, когда справочные цены высоки.

26

Оттого наши командиры и лысы,

Что у них прическу объели крысы[1].

[1] Это прямо на меня. Если б он не  скончался,  я  посадил  бы  его  под арест.

27

В том каптенармусова Варвара

Виною, что щи у нас без привара.

28

Часто завидую я строкам,

Что у них служба с коротким сроком[1].

[1] Опять нет смысла. Сороки не служат.

29

На берегах Ижоры и Тосны

Наши гвардейцы победоносны [1].

[1] Неприличный намек на маневры.

30

Что нету телесного наказания,

Это зависит от приказания [1].

[1] Совершенно справедливо.

31

Не говори: меня бить не по чину;

Спорют погоны и выпорют спину[1]

[1] Отсталое понятие.  У меня в полку не бьют с тех пор,   как запрещено.

32

То не может понравиться бабам,

Когда скопец командует штабом [1].

[1] Когда же это бывает?

33

Кто не брезгает солдатской задницей,

Тому и фланговый служит племянницей [1].

[1] Во-первых, плохая рифма. Во-вторых, страшный разврат, заключающий

в себе идею двоякого греха. На это употребляются не фланговые, а барабанщики.

34

Клапан, погончик, петличка, репей —

С этим солдат хоть не ешь и не пей![1]

[1]  Ну, это преувеличено.

35

Что за беда, что ни хлеба, ни кваса,

Пуля найдет солдатское мясо [1].

[1]  Видна некоторая жестокость.

36

Не говори в походе: я слаб,

Смотри, как шагает Глазенап[1].

[1] Опять Глазенап. В списках значится: переведен в гвардию. Жаль, что

не застал, когда принял полк, я бы ставил его в пример в каждом приказе.

37

У бережливого командира в поход

Хоть нет сухарей, а есть доход [1].

[1] Если б он не умер, я нарядил бы его на три лишних дежурства.

38

Хоть моя команда и слабосильна,

Зато в кармане моем обильно [1].

[1]  Дерзость. Счастье, что умер. Не забыть сказать Герасиму, чтобы перестал поминать.

39

Пусть умирают дураки,

Были б целы тюфяки.

40

Если прострелят тебя в упор,

Пой: Ширин, верин, ристофор.

41

Марш вперед! Ура... Россия!

Лишь амбиция была б!

Брали форты не такие

Бутеноп и Глазенап!

Продолжай атаку смело,

Хоть тебе и пуля в лоб —

Посмотри, как лезут в дело

Глазенап и Бутеноп.

А отбой когда затрубят,

Не минуй румяных баб —

Посмотри, как их голубят

Бутеноп и Глазенап.

Если двигаются тихо,

Не жалей солдатских...—

Посмотри, как порют лихо

Глазенап и Бутеноп.

Пусть тебя навылет ранят,

Марш вперед на вражий штаб —

Слышишь, там как барабанят

Бутеноп и Глазенап.

Но враги уж отступают,

В их сердца проник озноб —

Посмотри, как их пугают

Глазенап и Бутеноп.

Стой! Шабаш! Языци сдались,

Каждый стал России раб —

Посмотри, как запыхались

Бутеноп и Глазенап.

Мир подписан, все пируют,

Бал дает бригадный поп —

Посмотри, как вальсируют

Блазенап и Гутеноп [1]

[1] Это совсем не афоризмы, а более сбивается на солдатскую песню.Впрочем, написано в хорошем духе. Велю адъютанту передать песенникам. Но кто же Бутеноп? В последней строке фамилии перековерканы. Приказать аудитору, чтоб переправил, сохраняя рифму.

42

Если ты голоден и наг,

Будь тебе утехой учебный шаг.

43

По мне, полковник хоть провалился,

Жила б майорская Василиса[1]

[1]  Покорно благодарю.

44

Худо, когда в дивизии

Недостает провизии [1].

[1] А в полку еще хуже.

45

Не спрашивай; какой там редут,

А иди куда ведут.

46

Держи только свою дирекцию,

А тебе уж сделают вивисекцию[1].

[1] Должно быть, посещал университет. У нас гостила дочь инженера из

Водяных Сообщений,   сама потрошила лягушек.   Гг. офицеры очень хвалили.

47

Матерьялисты и нигилисты

Разве годятся только в горнисты[1].

[1] Ну, нет, сомневаюсь. На это нужны грудь и ухо.

48

Казначей, уж как ни верти,

А все недостает сотен пяти [1].

[1]Можно пополнить раскладкою на  непредвиденные расходы.

49

Если ищешь рифмы на: Европа,

То спроси у Бутенопа![1]

[1] Кстати  подвернулся  Бутеноп.  Ну, а если бы его не было? Приказать аудитору, чтоб подыскал еще рифмы к Европе, кроме...

50

Ешь себе кашу с сальцем,

А команду считай по пальцам.

51

Ай, фирли-фить, тюрлю-тютю.

У нашего майора задница в дегтю![1]

[1] Когда это было: я что-то не припомню.

52

Будь в отступлении проворен,

Как перед Крестовским Корш и Суворин.

53

Суворин и Буренин, хотя и штатские,

Но в литературе те же фурштатские[1].

[1] Что это за люди? Никогда про них не слыхал. Должно быть,  из фурлеитов?

54

Не смотри, что в ранце дыра —

Иди вперед и кричи: ура!

55

То-то житье было в штабу,

Когда начальником был Коцебу[1].

[1] С этим я согласен.

56

Не дерись на дуэли, если жизнь дорога,

Откажись, как Буренин, и ругай врага [1].

[1]  Вишь, прохвост!

57

Что все твои одеколоны,

Когда идешь позади колонны.

58

Отнесем, Акулина, попу фунт чаю —

Без того, говорит, не обвенчаю.

59

Охота полковому попу

Вплоть до развода ездить на пупу.

60

Сумка, лядунка, манерка, лафет —

Господин поручик, кеске-ву-фет?[1]

[1] Украдено. Это любимая поговорка нашего полкового доктора. Что вы делаете? (франц. qu'est ce que vous faites?)

61

При виде исправной амуниции

Как презренны все конституции![1]

[1] Мысль хороша, но рифма никуда не годится. Приказать аудитору исправить.

62

Не будь никогда в обращении груб —

Смотри, как себя держит Глазенап [1].

[1] Отдать   аудитору.

63

Боже мой, боже мой, как я рад!

Завтра назначен церковный парад![1]

[1]  Вот это хорошо.

64

Всем завтра ехать к преосвященному,

Человеку умному и почтенному.

65

Господам офицерам, подходя к руке,

Держать палец на темлячке.

66

Чтоб во время закуски господа юнкера

Не прятали осетров в кивера.

67

Наказать юнкеру Шмидту,

Чтоб быть ему чище обриту.

68

Мне с адъютантом и с майором

Занимать владыку разговором.

69

Прочим в почтительном расстоянии

Опустить взор и хранить молчание.

70

Лишь только кончится обед,

Всем грянуть залпом: «Много лет!»

71

Перед отъездом, подходя к руке,

Опять держать палец на темлячке [1]

[1]  Да какие же это афоризмы? Это взято прямо из моего приказа, когда мы всем полком ездили поздравить владыку.

72

Есть ли на свете что-нибудь горше,

Как быть сотрудником при Корше? [1]

[1] В этом афоризме не вижу ничего военного. И кто опять этот Корш?

73

Не нам, господа, подражать Плинию,

Наше дело выравнивать линию.

74

Не нужны нам никакие фермы-модели,

Были бы сводни и бордели.

75

Для нас овцеводство и скотоводство —

Это, господа, наше производство [1].

[1] Опять все это украдено. Все из моей речи, которую я говорил в день водосвятия.

76

Наш полковник, хотя не пьяница,

Но зато фабрится и румянится [1].

[1]  Ах, он прохвост! Если я когда и употреблял румяны, то, конечно, не для   лица,   а   ему   почему   знать.

77

Ах, господа! Быть беде!

Г. полковник сидит на биде[1].

[1]  Неправда. Никогда в жизни не сиживал.

78

Гг. офицеры! Шилды-шивалды!

Пустимтесь вприсядку, поднявши фалды[1].

[1]  Видно похвальное сближение с нижними чинами. Не забыть отнести к прогрессу.

79

Что бы нам, господа, взять по хлысту,

Постегать прохожих на мосту?[1]

[1] Шалость, могущая навлечь неприятности. Справиться, было ли исполнено.

80

Тому удивляется вся Европа,

Какая у полковника обширная шляпа [1].

[1] Чему удивляться? Обыкновенная, с черным султаном. Я от формы не

отступаю. Насчет неправильной рифмы, отдать аудитору, чтобы приискал

другую.

81

Будемте, господа, стоять по чину,

Пока адъютант выводит «Лучину» [1].

[1] Это когда мы ездили в Житомир на пикник.

82

Все у меня одеты по форме.

Зачем мне заботиться о корме?[1]

[1] Если встретимся на том свете, посажу в нужник под арест на две

недели.

83

Господа, откроемте подписку,

Поднесем полковнику глиняную миску[1]

[1]  Отчего же глиняную? Неуместная шутка.

84

Если продуемся, в карты играя,

Поедем на Волынь для обрусения края.

85

Или выпросим комиссию на Подоле

И останемся там как можно доле [1].

[1]  Я и сам не прочь, но, говорят,   все места розданы.  Следовало бы распространить   и   на   остальные   губернии.

86

Начнем с того обрусение,

Что каждый себе выберет имение.

87

Действуя твердо и предвзято,

Можно добраться и до майората.

88

Хоть мы русское имя осрамим,

Зато послужим себе самим.

89

Те, кто помещиков польских душили,

Делали пробу in anima vili.

90

Когда совсем уж ограбим их,

Тогда доберемся и до своих.

91

Держаться партии народной

И современно и доходно.

92

Люблю за то меньшую братию,

Что ею колю аристократию.

93

Хорошо ловить рыбу, где ток воды мутен.

Да здравствует Черкасский и Милютин![1]

[1] Совершенно сбился с толку. Тут нет ничего военного. Боле относится к гражданской   деятельности.

94

Сегодня не поеду на развод,

У меня немного болит живот.

95

Даже с трудом на ногах стою —

Принести мне бобровую струю.

96

Шум в ушах, и на языке кисло,

Нижняя губа совсем отвисла.

97

Уж не разбит ли я параличом?

Послать за полковым врачом.

98

Спереди плохо, сзади еще хуже,

Точно сижу я в холодной луже.

99

Не надо боле ни лекарств, ни корму,

Оденьте меня в парадную форму.

100

Ширин, вырин, штык молодец —

Не могу боле — приходит конец...[1]

[1] Нечего сказать, умер как солдат. Приказать слабосильной команде, чтоб похоронила его с почестями. Отменяю прежнее приказание и позволяю Герасиму поминать. Соорудить над его могилой небольшой памятник, в виде кивера, с надписью: «Был исправен». Издержки разложить на покупку муки, а также наверстать уменьшением привара к солдатским пайкам. Остаток от расходов в кассу не класть, передать мне лично.

Церемониал погребения тела в бозе усопшего поручика и кавалера Фаддея Козьмича П…

Составлен аудитором вместе с полковым адъютантом 22-го февраля 1821 года в Житомирской губернии, близ города Радзивиллова.

Утверждаю.     Полковник[1]

1

Впереди идут два горниста,

Играют отчетисто и чисто.

2

Идет прапорщик Густав Бауэр,

На шляпе и фалдах несет трауер.

3

По обычаю, искони заведенному,

Идет майор, пеший по-конному.

4

Идет каптенармус во главе капральства,

Пожирает глазами начальство.

5

Два фурлейта ведут кобылу.

Она ступает тяжело и уныло.

6

Это та самая кляча,

На которой ездил виновник плача.

7

Идет с печальным видом казначей,

Проливает слезный ручей.

8

Идут хлебопеки и квартирьеры,

Хвалят покойника манеры.

9

Идет аудитор, надрывается,

С похвалою о нем отзывается.

10

Едет в коляске полковой врач,

Печальным лицом умножает плач.

11

На козлах сидит фершал из Севастополя,

Поет плачевно: «Не одна во-поле...»

12

Идет с кастрюлею квартирмейстер,

Несет для кутьи крахмальный клейстер.

13

Идет майорская Василиса,

Несет тарелку, полную риса.

14

Идет с блюдечком отец Герасим,

Несет изюму гривен на семь

15

Идет первой роты фельдфебель,

Несет необходимую мебель.

16

Три бабы, с флером вокруг повойника,

Несут любимые блюда покойника:

17

Ножки, печенку и пупок под соусом,

Все три они вопят жалобным голосом.

18

Идут Буренин и Суворин,

Их плач о покойнике непритворен.

19

Идет повеся голову Корш,

Рыдает и фыркает, как морж.

20

Идут гуси, индейки и утки,

Здесь помещенные боле для шутки.

21

Идет мокрая от слез курица,

Не то смеется, не то хмурится.

22

Едет сама траурная колесница,

На балдахине поет райская птица.

23

Идет слабосильная команда с шанцевым

струментом,

За ней телега с кирпичом и цементом.

24

Между двух прохвостов идет уездный зодчий,

Рыдает изо всей мочи.

25

Идут четыре ветеринара,

С клистирами на случай пожара.

26

Гг. юнкера несут регалии:

Пряжку, темляк, репеек и так далее.

27

Идут гг. офицеры по два в ряд,

О новой вакансии говорят.

28

Идут славянофилы и нигилисты;

У тех и у других ногти не чисты.

29

Ибо если они, не сходятся в теории вероятности,

То сходятся в неопрятности.

30

И поэтому нет ничего слюнявее и плюгавее

Русского безбожия и православия.

31

На краю разверстой могилы

Имеют спорить нигилисты и славянофилы.

32

Первые утверждают, что кто умрет,

Тот весь обращается в кислород.

33

Вторые — что он входит в небесные угодия

И делается братчиком Кирилла-Мефодия.

34

И что верные вести оттудова

Получила сама графиня Блудова.

35

Для решения этого спора

Стороны приглашают аудитора.

36

Аудитор говорит: «Рай-диди-рай!

Покойник отправился прямо в рай».

37

С этим отец Герасим соглашается,

И погребение совершается...

Исполнить, как сказано выше, Полковник***

[1]  Для себя я, разумеется, места не назначил. Как начальник, я должен быть в одно время везде, и предоставляю себе разъезжать по линии и вдоль колонны.

Примечание полкового адъютанта.

После тройного залпа из ружей, в виде последнего салюта человеку и товарищу, г. полковник вынул из заднего кармана батистовый платок и, отерев им слезы, произнес следующую речь:

1

Гг. штаб- и обер-офицеры!

Мы проводили товарища до последней квартиры.

2

Отдадим же долг его добродетели:

Он умом равен Аристотелю.

3

Стратегикой уподоблялся на воине

Самому Кутузову и Жомини.

4

Бескорыстием был равен Аристиду —

Но его сразила простуда.

5

Он был красою человечества,

Помянем же добром его качества.

6

Гг. офицеры, после погребения

Прошу вас всех к себе на собрание.

7

Я поручил юнкеру фон-Бокт

Устроить нечто вроде пикника.

8

Это будет и закуска и вместе обед —

Итак, левое плечо вперед!

9

Заплатить придется очень мало,

Не более пяти рублей с рыла.

10

Разойдемся не прежде, как к вечеру —

Да здравствует Россия — Ура!!

Примечание отца Герасима.

Видяй сломицу в оке ближнего, не зрит в своем ниже бруса. Строг и свиреп быши к рифмам ближнего твоего, сам же, аки свинья непотребная, рифмы негодные и уху зело вредящие сплел еси. Иди в огонь вечный, анафема.

Примечание рукою полковника.

Посадить Герасима под арест за эту отметку. Изготовить от моего имени отношение ко владыке, что Герасим искажает текст, называя сучец — сломицею. Это все равно, что если б я отворот назвал погонами.

Доклад полкового адъютанта.

Так как отец Герасим есть некоторым образом духовное лицо, находящееся в прямой зависимости от Консистории и Св. Синода, то не будет ли отчасти неловко подвергнуть его мере административной посаждением его под арест, установленный более для проступков по военной части.

Отметка полковника.

А мне что за дело. Все-таки посадить после пикника.

Примечание полкового адъютанта.

Узнав о намерении полковника, отец Герасим изготовил донос графу Аракчееву, в котором объяснял, что полковник два года не был на исповеди. О том же изготовил он донос и к архипастырю Фотию и прочел на пикнике полковнику отпуски. Однако когда подали горячее, не отказался пить за здоровье полковника, причем полковник выпил и за его здоровье. Это повторялось несколько раз, и после бланманже и суфле-вертю, когда гг. офицеры танцевали вприсядку, полковник и отец Герасим обнялись и со слезами на глазах сделали три тура мазурки, а дело предали забвению. При этом был отдан приказ, чтобы гг. офицеры и юнкера, а равно и нижние чины не смели исповедоваться у посторонних иереев, а только у отца Герасима, под опасением для гг. офицеров трехнедельного ареста, для гг. юнкеров дежурств при помойной яме, а для нижних чинов телесного наказания.

Плоды раздумья

Мысли и афоризмы

1

Обручальное кольцо есть первое звено в цепи супружеской жизни.

2

Жизнь нашу можно удобно сравнивать со своенравною рекою, на поверхности которой плавает челн, иногда укачиваемый тихоструйною волною, нередко же задержанный в своем движении мелью и разбиваемый о подводный камень.— Нужно ли упоминать, что сей утлый челн на рынке скоропреходящего времени есть не кто иной, как сам человек?

3

Никто не обнимет необъятного

4

Нет столь великой вещи, которую не превзошла бы величиною еще большая. Нет вещи столь малой, в которую не вместилась бы еще меньшая.

5

Смотри в корень!

6

Лучше скажи мало, но хорошо.

7

Наука изощряет ум; ученье вострит память.

8

Что скажут о тебе другие, коли ты сам о себе ничего сказать не можешь?

9

Самопожертвование есть цель для пули каждого стрелка.

10

Память человека есть лист белой  бумаги:   иногда   напишется хорошо, а иногда дурно.

11

Слабеющая память подобна потухающему светильнику.

12

Слабеющую память можно также сравнивать с увядающею незабудкою.

13

Слабеющие глаза всегда уподоблю старому потускневшему зеркалу, даже надтреснутому.

14

Воображение  поэта,  удрученного  горем,  подобно  ноге, заключенной в новый сапог.

15

Влюбленный в одну особу страстно — терпит другую токмо по расчету.

16

Если хочешь быть красивым, поступи в гусары.

17

Человек, не будучи одеян благодетельною природою, получил свыше дар портного искусства.

18

Не будь портных,— скажи: как различил бы ты служебные ведомства?

19

Скрывая истину от друзей, кому ты откроешься?

20

Что есть лучшего? — Сравнив прошедшее, свести его с настоящим.

21

Полезнее пройти путь жизни, чем всю вселенную.

22

Если у тебя   есть  фонтан,  заткни   его;    дай   отдохнуть и фонтану.

23

Женатый повеса воробью подобен.

24

Усердный врач подобен пеликану.

25

Эгоист подобен давно сидящему в колодце.

26

Гений подобен холму, возвышающемуся на равнине.

27

Умные речи подобны строкам, напечатанным курсивом.

28

Начало ясного дня смело уподоблю рождению невинного младенца: быть может, первый не обойдется без дождя, а жизнь второго без слез.

29

Если бы тени предметов зависели не от величины сих последних, а имели бы свой произвольный рост, то, может быть, вскоре не осталось бы на всем земном шаре ни одного светлого места.

30

Стрельба в цель   упражняет   руку   и причиняет    верность глазу.

31

Бердыш в руках воина то же, что меткое слово в руках писателя.

32

Магнитная стрелка, непреодолимо влекомая к северу, подобна мужу, который блюдет законы.

33

Первый шаг младенца есть первый шаг к его смерти.

34

Смерть для того поставлена в конце жизни, чтобы удобнее к ней приготовиться.

35

В доме без жильцов — известных насекомых не обрящешь.

36

Ничего не доводи до крайности: человек, желающий трапезовать слишком поздно, рискует трапезовать на другой день поутру,

37

Пища столь же необходима для здоровья, сколь необходимо приличное обращение человеку образованному.

38

«Зачем,— говорит эгоист,— стану я работать для потомства, когда оно ровно ничего для меня не сделало?» — Несправедлив ты, безумец! Потомство сделало для тебя уже то, что ты, сближая прошедшее с настоящим и будущим, можешь по произволу считать себя: младенцем, юношей и старцем.

39

Вытапливай воск, но сохраняй мед.

40

Пояснительные выражения объясняют темные мысли.

41

Не всякому человеку даже гусарский мундир к лицу.

42

Бди!

43

Камергер редко наслаждается природою.

44

Никто не обнимет необъятного.

45

Три дела, однажды начавши, трудно кончить: а) вкушать хорошую пищу; б) беседовать с возвратившимся из похода другом и в) чесать, где чешется.

46

Прежде чем познакомишься с человеком, узнай: приятно ли его знакомство другим?

47

Здоровье без силы — то же, что твердость без упругости.

48

Все говорят, что здоровье дороже всего, но никто этого не соблюдает.

49

Достаток распутного равняется короткому одеялу: натянешь его к носу, обнажатся ноги.

50

Не растравляй раны ближнего; страждущему предлагай бальзам... Копая другому яму, сам в нее попадешь.

51

Если у тебя спрошено будет: что полезнее, солнце или месяц? — ответствуй: месяц. Ибо солнце светит днем, когда и без того светло; а месяц — ночью.

52

Но, с другой стороны: солнце лучше тем, что светит и греет; а месяц только светит, и то лишь в лунную ночь!

53

Самолюбие и славолюбие суть лучшие удостоверения бессмертия души человеческой.

54

Душа индейца, верящего в метемпсихозию, похожа на червячка в коконе.

55

Рассуждай токмо о том, о чем понятия твои тебе сие дозволяют. Так: не зная законов языка ирокезского, можешь ли ты делать такое суждение по сему предмету, которое не было бы неосновательно и глупо?

56

Принимаясь за дело, соберись с духом.

57

Перо, пишущее для денег, смело уподоблю шарманке в руках скитающегося иностранца.

58

Щелкни кобылу в нос — она махнет хвостом.

59

Не робей перед врагом: лютейший враг человека — он сам.

60

И терпентин на что-нибудь полезен!

61

Всякий необходимо причиняет пользу, употребленный на своем месте. Напротив того: упражнения лучшего танцмейстера в химии неуместны; советы опытного астронома в танцах глупы.

62

Часами измеряется время, а временем жизнь человеческая; но чем, скажи, измеришь ты глубину Восточного океана?

63

Говорят, что труд убивает время; но сие последнее, нисколько от этого не уменьшаяся, продолжает служить человечеству и всей вселенной постоянно в одинаковой полноте и непрерывности.

64

На дне каждого сердца есть осадок.

65

Под сладкими выражениями таятся мысли коварные: так, от курящего табак нередко пахнет духами.

66

Многие вещи нам непонятны не потому, что наши понятия слабы; но потому, что сии вещи не входят в круг наших понятий.

67

Никто не обнимет необъятного!

68

Болтун подобен маятнику: того и другой надо остановить.

69

Два человека одинаковой комплекции дрались бы недолго, если бы сила одного превозмогла силу другого.

70

Не все стриги, что растет.

71

Ногти и волосы даны человеку для того, чтобы доставить ему постоянное, но легкое занятие.

72

Иной певец подчас хрипнет.

73

Поощрение столь же необходимо гениальному писателю, сколь необходима канифоль смычку виртуоза.

74

Единожды солгавши, кто тебе поверит?

75

Жизнь — альбом. Человек — карандаш. Дела — ландшафт. Время — гумиэластик: и отскакивает и стирает.

76

Продолжать смеяться легче, чем окончить смех.

77

Смотри вдаль — увидишь даль;  смотри в небо — увидишь небо; взглянув в маленькое зеркальце, увидишь только себя.

78

Где начало того конца, которым оканчивается начало?

79

Чем скорее проедешь, тем скорее приедешь.

80

Если хочешь быть счастливым, будь им.

81

Не в совокупности ищи единства, но более — в единообразии разделения.

82

Усердный в службе не должен бояться своего незнанья; ибо каждое новое дело он прочтет.

83

Петух пробуждается рано; но злодей еще раньше.

84

Усердие все превозмогает!

85

Что имеем — не храним; потерявши — плачем.

86

И устрица имеет врагов!

87

Возобновленная рана много хуже противу новой.

88

В глубине всякой груди есть своя змея.

89

Только в государственной службе познаёшь истину.

90

Иного прогуливающегося старца смело уподоблю песочным часам.

91

Не шути с женщинами: эти шутки глупы и неприличны.

92

Чрезмерный богач, не помогающий бедным, подобен здоровенной кормилице, сосущей с аппетитом собственную грудь у колыбели голодающего дитяти.

93

Магнит показывает на север и на юг; от человека зависит избрать хороший или дурной путь жизни.

94

На чужие ноги лосины не натягивай.

95

Человек раздвоен снизу,  а не сверху,— для того, что две опоры надежнее одной.

96

Человек ведет переписку со всем земным шаром, а через печать сносится даже с отдаленным потомством.

97

Глупейший человек был тот, который изобрел кисточки для украшения и золотые гвоздики на мебели.

98

Многие люди подобны колбасам: чем их начинят, то и носят в себе.

99

Чувствительный человек подобен сосульке; пригрей его, он растает.

100

Многие чиновники стальному перу подобны.

101

Специалист подобен флюсу: полнота его односторонняя,

102

В здании человеческого счастья дружба возводит стены, а любовь образует купол.

103

Взирая на высоких людей и на высокие предметы, придерживай картуз свой за козырек.

104

Плюнь тому в глаза, кто скажет, что можно обнять необъятное!

105

Земной шар, обращающийся в беспредельном пространстве, служит пьедесталом для всего, на нем обретающегося.

106

Если на клетке слона прочтешь надпись «буйвол», не верь глазам своим.

107

Муравьиные яйца более породившей их твари; так и слава даровитого человека далеко продолжительнее собственной его жизни.

108

Всякая  вещь есть форма  проявления  беспредельного разнообразия.

109

Во всех частях земного шара имеются свои, даже иногда очень любопытные, другие части.

110

Глядя на мир, нельзя не удивляться!

111

Самый отдаленный пункт земного шара  к чему-нибудь да близок, а самый близкий от чего-нибудь да отдален.

112

Философ легко   торжествует    над   будущею   и  минувшею скорбями, но он же легко побеждается настоящею.

113

Небо, усеянное звездами, всегда уподоблю груди заслуженного генерала.

114

Доблий (Доблестный (церковнослав.)) муж подобен мавзолею.

115

Вакса чернит с пользою, а злой человек — с удовольствием.

116

Пороки входят в состав добродетели,   как ядовитые снадобья в состав целебных средств.

117

Из всех плодов  наилучшие приносит хорошее  воспитание.

118

Любовь, поддерживаясь, подобно огню, непрестанным движением, исчезает купно с надеждою и страхом.

119

Рассчитано, что петербуржец,   проживающий на солнопеке, выигрывает двадцать процентов здоровья.

120

Человеку даны две руки на тот конец, дабы он, принимая левою, раздавал правою.

121

Иногда  достаточно обругать человека, чтобы не быть им обманутым!

122

В сепаратном договоре не ищи спасения.

123

Ревнивый муж подобен турку.

124

Почти всякий человек подобен  сосуду с кранами, наполненному живительною влагою производящих сил.

125

Умная женщина подобна Семирамиде.

126

Любой фат подобен трясогузке.

127

Вестовщик решету подобен.

128

Девицы вообще подобны   шашкам: не всякой   удается, но всякой желается попасть в дамки.

129

Всегда держись начеку!

130

Спокойствие многих было бы надежнее, если бы дозволено было относить все неприятности на казенный счет.

131

Не ходи по косогору, сапоги стопчешь!

132

Советую каждому: даже не в особенно сырую и ветреную погоду закладывать уши хлопчатою бумагою или морским канатом.

133

Кто мешает тебе выдумать порох непромокаемый?

134

Снег считают саваном омертвевшей природы; но он же служит первопутьем для жизненных припасов. Так разгадайте же природу!

135

Барометр в земледельческом хозяйстве может быть с большою выгодою заменен усердною прислугою, страдающею нарочитыми ревматизмами.

136

Собака, сидящая на сене, вредна. Курица, сидящая на яйцах, полезна. От сидячей жизни тучнеют: так, всякий меняло жирен.

137

Неправое богатство подобно кресс-салату,— оно растет на каждом войлоке.

138

Всякая человеческая голова подобна желудку: одна переваривает входящую в оную пищу, а другая от нее засоряется.

139

Вещи бывают великими и малыми не токмо по воле судьбы и обстоятельств, но также по понятиям каждого.

140

И саго, употребленное не в меру, может причинить вред.

141

Взирая на солнце, прищурь глаза свои, и ты смело разглядишь в нем пятна.

142

Время подобно искусному управителю, непрестанно производящему новые таланты взамен исчезнувших.

143

Талантами измеряются успехи цивилизации, и они же представляют верстовые столбы истории, служа телеграммами от предков и современников к потомству.

144

И при железных дорогах лучше сохранять двуколку.

145

Покорность охлаждает гнев и дает размер взаимным чувствам.

146

Если бы все прошедшее было настоящим, а настоящее продолжало существовать наряду с будущим, кто был бы в силах разобрать: где причины и где последствия?

147

Счастье подобно шару, который подкатывается: сегодня под одного, завтра под другого, послезавтра под третьего, потом под четвертого, пятого и т.д., соответственно числу и очереди счастливых людей.

148

Иные настойчиво утверждают, что жизнь каждого записана в книге Бытия.

149

Не совсем понимаю: почему многие называют судьбу индейкою, а не какою-либо другою, более на судьбу похожею птицею?

150

Козыряй!

151

Лучшим каждому кажется то, к чему он имеет охоту.

152

Издание некоторых газет, журналов и даже книг может приносить выгоду.

153

Никогда не теряй из виду, что гораздо легче многих не удовлетворить, чем удовольствовать.

154

Хорошего  правителя  справедливо уподобляют  кучеру.

155

Добрая сигара подобна земному шару: она вертится для удовольствия человека.

156

Бросая в воду камешки, смотри на круги, ими образуемые; иначе такое бросание будет пустою забавою.

157

Благочестие, ханжество, суеверие — три разницы.

158

Степенность   есть   надежная   пружина  в   механизме общежития.

159

У многих катанье на  коньках производит одышку и трясение.

160

Опять скажу: никто не обнимет необъятного!

Плоды раздумья, не включавшиеся в собрание сочинений Козьмы Пруткова

Мысли и афоризмы

1

Добродетель служит сама себе наградой; человек превосходит добродетель, когда служит и не получает награды.

2

Вред или польза действия обусловливается совокупностью обстоятельств.

3

Не будь цветов, все ходили бы в одноцветных одеяниях!

4

Ветер есть дыхание природы.

5

На беспристрастном безмене истории кисть Рафаэля имеет одинаковый вес с мечом Александра Македонского.

6

Не покупай каштанов, но бери их на пробу.

7

Смерть и солнце не могут пристально взирать друг на друга.

8

Сократ справедливо называет бегущего воина трусом.

9

Весьма остроумно замечает Фейербах, что взоры беспутного сапожника следят за штопором, а не за шилом, отчего и происходят мозоли.

10

Друзья мои! идите твердыми шагами по стезе, ведущей в храм согласия, а встречаемые на пути препоны преодолевайте с мужественною кротостью льва.

11

Стремись уплатить свой долг, и ты достигнешь двоякой цели, ибо тем самым его исполнишь.

12

Правда не вышла бы из колодезя, если бы сырость не испортила ее зеркала.

13

Глупец гадает; напротив того, мудрец проходит жизнь как огород, наперед зная, что кой-где выдернется ему репа, а кое-где и редька.

14

Век живи — век учись! и ты наконец достигнешь того, что, подобно мудрецу, будешь иметь право сказать, что ничего не знаешь.

15

Сребролюбцы! сколь ничтожны ваши стяжания, коли все ваши сокровища не стоят одного листка из лаврового венка поэта!

16

Огорошенный судьбою, ты все ж не отчаивайся!

17

Дознано, что земля, своим разнообразием и великостью нас поражающая, показалась бы в солнце находящемуся смотрителю только как гладкий и ничтожный шарик.

18

Соразмеряй добро, ибо как тебе ведать, куда оно проникнет? Лучи весеннего солнца, предназначенные токмо для согревания земляной поверхности, нежданно проникают и к месту, где лежат сапфиры!

19

Человек довольствует вожделения свои на обоих краях земного круга!

20

Не уступай малодушно всеобщим желаниям, если они противны твоим собственным; но лучше, хваля оные притворно и нарочно оттягивая время, норови надуть   своих   противников.

21

Чиновник умирает, и ордена его остаются на лице земли.

22

Прихоти производят разнородные действия во нраве, как лекарства в теле.

23

Поздравляя радующегося о полученном ранге, разумный человек поздравляет его не столько с рангом, сколько с тем, что получивший ранг толико оному радуется.

24

Не всякий генерал от природы полный.

25

Отнюдь не принимай почетных гостей в разорванном халате!

26

Не завидуй богатству: французский мудрец однажды остроумно заметил, что сетующий господин в позлащенном портшезе нередко носим веселыми носильщиками.

27

Бывает, что усердие превозмогает и рассудок.

28

Никто, по Сенекину сказанию, не может оказать добродетели в другом случае, как в несчастии.

29

Перочинный ножичек в руках искусного хирурга далеко лучше иного преострого ланцета.

30

Незрелый ананас, для человека справедливого, всегда хуже зрелой смородины.

31

Одного яйца два раза не высидишь!

32

Пробка шампанского, с шумом взлетевшая и столь же мгновенно ниспадающая,— вот изрядная картина любви.

33

Начиная свое поприще, не теряй, о юноша! драгоценного времени!

34

Стоящие часы не всегда испорчены, а иногда они только остановлены; и добрый прохожий не преминет в стенных покачнуть маятник, а карманные завести.

35

Ничто существующее исчезнуть не может,— так учит философия; и потому несовместно с Вечною Правдой доносить о пропавших без вести!

36

И самый последний нищий, при других условиях, способен быть первым богачом.

37

Не поступай в монахи, если не надеешься выполнить обязанности свои добросовестно.

38

Лжет непростительно, кто уверяет, будто все на свете справедливо! Так, изобретший употребление сандарака может быть вполне убежден, что имя его останется неизвестно потомству!

39

Даже летом, отправляясь в вояж, бери с собой что-либо теплое, ибо можешь ли ты знать, что случится в атмосфере?

40

Некоторые образцом непостоянства выставляют мужчину, другие женщину; но всякий умный и наблюдательный петербуржец никогда не согласится ни с теми, ни с другими; ибо всего переменчивее петербургская атмосфера!

41

Иногда слова, напечатанные курсивом, много несправедливее тех, которые напечатаны прямым шрифтом.

42

Укрываться от дождя под дырявым зонтиком столь же безрассудно и глупо, как чистить зубы наждаком или сандараком.

43

Пустая бочка Диогена имеет также свой вес в истории человеческой.

44

Гони любовь хоть в дверь, она влетит в окно.

45

У всякого портного свой взгляд на искусство!

46

Не всякому офицеру мундир к лицу.

47

Одна природа неизменна, но и та имеет свои: весну, лето, зиму и осень; как же хочешь ты придать неизменность формам тела человеческого?!

48

Трудись, как муравей, если хочешь быть уподоблен пчеле.

49

Что есть хитрость? — Хитрость есть оружие слабого и ум слепого,

50

Мудрость, подобно черепаховому супу, не всякому доступна.

51

Знай, читатель, что мудрость уменьшает жалобы, а не страдания!

52

Военные люди защищают отечество.

53

Светский человек бьет на остроумие и, забывая ум, умерщвляет чувства.

54

Имея в виду какое-либо предприятие,  помысли, точно ли оно тебе удастся.

55

Коэффициент счастия  в  обратном  содержании  к достоинству,

56

Люди не перестали бы жить вместе, хотя бы разошлись в разные стороны.

57

Легче держать вожжи, чем бразды правления.

58

Неискусного вождя, желающего уподобиться Атилле, смело назову «нагайкой» провидения.

59

Дружба согревает душу, платье — тело, а солнце и печка — воздух.

60

Приятно поласкать дитя или собаку, но всего необходимее полоскать рот.

61

И мудрый Вольтер сомневался в ядовитости кофе!

62

Питомец рангов нередко портится.

63

Люби ближнего, но не давайся ему в обман!

64

Настоящее есть следствие прошедшего, а потому непрестанно обращай взор свой на зады, чем сбережешь себя от знатных ошибок.

65

Степенность равно прилична юноше и убеленному сединами старцу.

66

Не печалуйся в скорбях,— уныние само наводит скорби.

67

Исполнение предприятия приятно щекочет самолюбие.

68

Не всякая щекотка доставляет удовольствие!

69

Не прибегай к щекотке,   желая   развеселить   знакомую,— иная назовет тебя за это невежей.

70

Говоря с хитрецом, взвешивай ответ свой.

71

Не во всякой игре тузы выигрывают!

72

Детям, у коих прорезываются зубы, смело присоветую фиалковый корень!

73

Купи прежде картину, а после рамку!

74

Благополучие, несчастие, бедность, богатство, радость, печаль, убожество, довольство суть различные явления одной гисторической драмы, в которой человеки репетируют роли свои в назидание миру.

75

Чужой нос другим соблазн.

76

Благочестие и суеверие — две разницы!

77

Начинай от низшего степени, чтобы дойти до высшего; другими словами: не чеши затылок, а чеши пятки.

78

Человек! возведи взор свой от земли к небу,— какой, удивления достойный, является там порядок!

79

От малых причин бывают весьма важные последствия; так, отгрызение заусенца причинило моему знакомому рак.

80

Англичанин не любит мяса, которое не вполсыро.

81

Ценность всего условна: зубочистка в бисерном чехле, подаренная тебе в сувенир, несравненно дороже двух рублей с полтиной.

82

Почти всякое морщинистое лицо смело уподоблю груше, вынутой из компота.

83

Без надобности носимый набрюшник — вреден.

84

Двое несчастных, находящихся в дружбе, подобны двум слабым деревцам, которые, одно на другое опершись, легче могут противиться бурям и всяким неистовым ветрам.

85

Моменты свидания и разлуки суть для многих самые великие моменты в жизни.

86

Если хочешь быть покоен, не принимай горя и неприятностей на свой счет, но всегда относи их на казенный.

87

Не всякий капитан — исправник!

88

И в самых пустых головах любовь нередко преострые выдумки рождает.

89

Разум показывает человеку не токмо внешний вид, красоту и доброту каждого предмета, но и снабдевает его действительным оного употреблением.

90

И египтяне были в свое время справедливы и человеколюбивы!

91

Есть ли на свете человек, который мог бы обнять необъятное?

92

Отыщи всему начало, и ты многое поймешь.

93

Новые сапоги всегда жмут.

94

Если бы вся вселенная обратилась в одно государство, то как не установить повсюду одинаковых законов?

95

Пруссия должна быть королевством.

96

Если бы хоть одна настоящая звезда упала на заслуженную грудь, то не осталось бы ни того человека, ни даже самых отдаленных его единомышленников!

97

Когда народы между собою дерутся, это называется войною.

98

Полиция в жизни каждого государства есть.

99

У человека для того поставлена голова вверху, чтобы он не ходил вверх ногами.

100

Прусак есть один из наиболее назойливых насекомых

101

Верующий не боится напастей, но при невзгоде судьбы не отчаивается.

102

В спертом воздухе при всем старании не отдышишься.

Проект: о введении единомыслия  в России

Этот черновой проект, написанный Козьмою Прутковым в 1859 г., был напечатан в журнале «Современник» лишь по смерти К. Пруткова, в 1863 г., кн. IV. В подлиннике, вверху его, находится надпись: «Подать в один из торжественных дней, на усмотрение».

Приступ. Наставить публику. Занеслась. Молодость; науки; незрелость!.. Вздор!.. Убеждения. Неуважение мнения старших. Безначалие. «Собственное» мнение!.. Да разве может быть собственное мнение у людей, не удостоенных доверием начальства?! Откуда оно возьмется? На чем основано? Если бы писатели знали что-либо, их призвали бы к службе. Кто не служит, значит: недостоин; стало быть, и слушать его нечего. С этой стороны еще никто не колебал авторитета наших писателей: я — первый. (Напереть на то, что я — первый. Это может помочь карьере. Далее развить то же, но в других выражениях, сильнее и подробнее.)

Трактат. Очевидный вред различия во взглядах и убеждениях. Вред несогласия во мнениях. «Аще царство на ся разделится» и пр. Всякому русскому дворянину свойственно желать не ошибаться; но, чтоб удовлетворить это желание, надо иметь материал для мнения. Где ж этот материал? Единственным материалом может быть только мнение начальства. Иначе нет ручательства, что мнение безошибочно. Но как узнать мнение начальства? Нам скажут: оно видно из принимаемых мер. Это правда... Гм! нет! Это неправда!.. Правительство нередко таит свои цели из-за высших государственных соображений, недоступных пониманию большинства. Оно нередко достигает результата рядом косвенных мер, которые могут, по-видимому, противоречить одна другой, будто бы не иметь связи между собою. Но это лишь кажется! Они всегда взаимно соединены секретными шолнерами единой государственной идеи, единого государственного плана; и план этот поразил бы ум своею громадностью и своими последствиями! Он открывается в неотвратимых результатах истории. Как же подданному знать мнение правительства, пока не наступила история? Как ему обсуждать правительственные мероприятия, не владея ключом их взаимной связи? — «Не по частям водочерпательницы, но по совокупности ее частей суди об ее достоинствах». Это я сказал еще в 1842 г. и доселе верю в справедливость этого замечания. Где подданному уразуметь все эти причины, поводы, соображения; разные виды, с одной стороны, и усмотрения, с другой?! Никогда не понять ему их, если само правительство не даст ему благодетельных указаний. В этом мы убеждаемся ежедневно, ежечасно, скажу: ежеминутно. Вот почему иные люди, даже вполне благонамеренные, сбиваются иногда злонамеренными толкованиями; у них нет сведений: какое мнение справедливо? Они не знают: какого мнения надо держаться? Не могу пройти молчанием... (Какое славное выражение! Надо чаще употреблять его; оно как бы доказывает обдуманность и даже что-то вроде великодушия.) Не могу пройти молчанием, что многие признаны злонамеренными единственно потому, что им не было известно: какое мнение угодно высшему начальству? Положение этих людей невыразимо тягостное, даже смело скажу: невыносимое!

Заключение. На основании всего вышеизложенного и принимая во внимание: с одной стороны, необходимость, особенно в нашем пространном отечестве, установления единообразной точки зрения на все общественные потребности и мероприятия правительства; с другой же стороны — невозможность достижения сей цели без дарования подданным надежного руководства к составлению мнений — не скрою (опять отличное выражение! Непременно буду его употреблять почаще) — не скрою, что целесообразнейшим для сего средством было бы учреждение такого официального повременного издания, которое давало бы руководительные взгляды на каждый предмет. Этот правительственный орган, будучи поддержан достаточным, полицейским и административным, содействием властей, был бы для общественного мнения необходимою и надежною звездою, маяком, вехою. Пагубная наклонность человеческого разума обсуждать все происходящее на земном круге была бы обуздана и направлена к исключительному служению указанным целям и видам. Установилось бы одно господствующее мнение по всем событиям и вопросам. Можно бы даже противодействовать развивающейся наклонности возбуждать «вопросы» по делам общественной и государственной жизни; ибо к чему они ведут? Истинный патриот должен быть враг всех так называемых «вопросов».

С учреждением такого руководительного правительственного издания даже злонамеренные люди, если б они дерзнули быть иногда несогласными с указанным «господствующим» мнением, естественно, будут   остерегаться    противоречить    оному,

дабы не подпасть подозрению и наказанию. Можно даже ручаться, что каждый, желая спокойствия своим детям и родственникам, будет и им внушать уважение к «господствующему» мнению; и, таким образом, благодетельные последствия предлагаемой меры отразятся не только на современниках, но даже на самом отдаленном потомстве.

Зная сердце человеческое и коренные свойства русской народности, могу с полным основанием поручиться за справедливость всех моих выводов. Но самым важным условием успеха будет выбор редактора для такого правительственного органа. Редактором должен быть человек, достойный во всех отношениях, известный своим усердием и своею преданностью, пользующийся славою литератора, несмотря на свое нахождение на правительственной службе, и готовый, для пользы правительства, пренебречь общественным мнением и уважением вследствие твердого убеждения в их полнейшей несостоятельности. Конечно, подобный человек заслуживал бы достаточное денежное вознаграждение и награды чинами и орденскими отличиями. Не смею предлагать себя для такой должности по свойственной мне скромности. Но я готов жертвовать собою до последнего издыхания для бескорыстной службы нашему общему престол-отечеству, если только это будет согласно с предначертаниями высшего начальства. Долговременная и беспорочная служба моя по министерству финансов, в Пробирной Палатке, дала бы мне, между прочим, возможность благоприятно разъяснять и разные финансовые вопросы, согласно с видами правительства. Разъяснения же эти бывают часто почти необходимы ввиду стеснительного положения финансов нашего дорогого отечества.

Повергая сей недостойный труд мой на снисходительное усмотрение высшего начальства, дерзаю льстить себя надеждою, что он не поставится мне в вину, служа несомненным выражением усердного желания преданного человека: принести посильную услугу столь высоко уважаемой им благонамеренности.

1859 года (annus, i).

Примечание:

в числе разных заметок на полях этого проекта находятся следующие, которые Козьма Прутков, вероятно, желал развить в особых проектах: 1) «Велеть всем редакторам частных печатных органов перепечатывать руководящие статьи из официального органа, дозволяя себе только их повторение и развитие», и 2) «Вменить в обязанность всем начальникам отдельных частей управления: неусыпно вести и постоянно сообщать в одно центральное учреждение списки всех лиц, служащих под их ведомством, с обозначением противу каждого: какие получает журналы и газеты. И не получающих официального органа, как не сочувствующих благодетельным указаниям начальства, отнюдь не повышать ни в должности, ни в чины и не удостоивать ни наград, ни командировок».

Вообще в портфелях покойного Козьмы Пруткова, на которых отпечатано золотыми буквами: «Сборник неоконченного (d'inacheve)», содержится весьма много любопытных документов, относящихся к его литературной и государственной деятельности. Может быть, из них еще будет что-либо извлечено для печати.