ЦАРЕВИЧ чертит географическую карту. ЦАРЕВНА, МАМКА царевны. К с е н и я (целует портрет). Милый мой жених, прекрасный королевич, не мне ты достался, не своей невесте — а темной могилке на чужой сторонке. Никогда не утешусь, вечно по тебе буду плакать. М а м к а. И, царевна! девица плачет, что роса падет; взойдет солнце, росу высушит. Будет у тебя другой жених, и прекрасный и приветливый. Полюбишь его, дитя наше ненаглядное, забудешь своего королевича. К с е н и я. Нет, мамушка, я и мертвому буду ему верна. (Входит Борис.) Ц а р ь. Что, Ксения? что, милая моя?
В невестах уж печальная вдовица!
Всё плачешь ты о мертвом женихе.
Дитя мое! судьба мне не судила
Виновником быть вашего блаженства.
Я, может быть, прогневал небеса,
Я счастие твое не мог устроить.
Безвинная, зачем же ты страдаешь?—
А ты, мой сын, чем занят? Это что?
Ф е о д о р. Чертеж земли московской; наше царство
Из края в край. Вот видишь: тут Москва,
Тут Новгород, тут Астрахань. Вот море,
Вот пермские дремучие леса,
А вот Сибирь.
Ц а р ь. А это что такое
Узором здесь виется?
Ф е о д о р Это Волга. Ц а р ь. Как хорошо! вот сладкий плод ученья!
Как с облаков ты можешь обозреть
Всё царство вдруг: границы, грады, реки.
Учись, мой сын: наука сокращает
Нам опыты быстротекущей жизни —
Когда-нибудь, и скоро, может быть,
Все области, которые ты ныне
Изобразил так хитро на бумаге,
Все под руку достанутся твою —
Учись, мой сын, и легче и яснее
Державный труд ты будешь постигать.
(Входит Семен Годунов.) Вот Годунов идет ко мне с докладом. (Ксении) Душа моя, поди в свою светлицу;
Прости, мой друг. Утешь тебя господь.
(Ксения с мамкою уходит.) Что скажешь мне, Семен Никитич? С е м е н Г о д у н о в. Нынче
Ко мне, чем свет, дворецкий князь-Василья
И Пушкина слуга пришли с доносом.
Ц а р ь. Ну. С е м е н Г о д у н о в. Пушкина слуга донес сперва,
Что поутру вчера к ним в дом приехал
Из Кракова гонец — и через час
Без грамоты отослан был обратно.
Ц а р ь. Гонца схватить. С е м е н Г о д у н о в. Уж послано в догоню. Ц а р ь. О Шуйском что? С е м е н Г о д у н о в. Вечор он угощал
Своих друзей, обоих Милославских,
Бутурлиных, Михайла Салтыкова,
Да Пушкина — да несколько других;
А разошлись уж поздно. Только Пушкин
Наедине с хозяином остался
И долго с ним беседовал еще.—
Ц а р ь. Сейчас послать за Шуйским. С е м е н Г о д у н о в. Государь,
Он здесь уже.
Ц а р ь. Позвать его сюда. (Годунов уходит.) Ц а р ь. Сношения с Литвою! это что?..
Противен мне род Пушкиных мятежный,
А Шуйскому не должно доверять:
Уклончивый, но смелый и лукавый...
(Входит Шуйский.) Мне нужно, князь, с тобою говорить.
Но кажется — ты сам пришел за делом:
И выслушать хочу тебя сперва.
Ш у й с к и й. Так, государь: мой долг тебе поведать
Весть важную.
Ц а р ь. Я слушаю тебя. Ш у й с к и й (тихо, указывая на Феодора). Но, государь... Ц а р ь. Царевич может знать,
Что ведает князь Шуйский. Говори.
Ш у й с к и й. Царь, из Литвы пришла нам весть... Ц а р ь. Не та ли,
Что Пушкину привез вечор гонец.
Ш у й с к и й. Всё знает он! — Я думал, государь,
Что ты еще не ведаешь сей тайны.
Ц а р ь. Нет нужды, князь: хочу сообразить
Известия; иначе не узнаем
Мы истины.
Ш у й с к и й. Я знаю только то,
Что в Кракове явился самозванец
И что король и паны за него.
Ц а р ь. Что ж говорят? Кто этот самозванец? Ш у й с к и й. Не ведаю. Ц а р ь. Но... чем опасен он? Ш у й с к и й. Конечно, царь: сильна твоя держава,
Ты милостью, раденьем и щедротой
Усыновил сердца своих рабов.
Но знаешь сам: бессмысленная чернь
Изменчива, мятежна, суеверна,
Легко пустой надежде предана,
Мгновенному внушению послушна,
Для истины глуха и равнодушна,
А баснями питается она.
Ей нравится бесстыдная отвага.
Так если сей неведомый бродяга
Литовскую границу перейдет,
К нему толпу безумцев привлечет
Димитрия воскреснувшее имя.
Ц а р ь. Димитрия!.. как? этого младенца!
Димитрия!.. Царевич, удались.
Ш у й с к и й. Он покраснел: быть буре!.. Ф е о д о р. Государь,
Дозволишь ли...
Ц а р ь. Нельзя, мой сын, поди. (Феодор уходит.) Димитрия!.. Ш у й с к и й. Он ничего не знал. Ц а р ь. Послушай, князь: взять меры сей же час;
Чтоб от Литвы Россия оградилась
Заставами; чтоб ни одна душа
Не перешла за эту грань; чтоб заяц
Не прибежал из Польши к нам; чтоб ворон
Не прилетел из Кракова. Ступай.
Ш у й с к и й. Иду. Ц а р ь. Постой. Не правда ль, эта весть
Затейлива? Слыхал ли ты когда,
Чтоб мертвые из гроба выходили
Допрашивать царей, царей законных,
Назначенных, избранных всенародно,
Увенчанных великим патриархом?
Смешно? а? что? что ж не смеешься ты?
Ш у й с к и й. Я, государь?.. Ц а р ь. Послушай, князь Василий:
Как я узнал, что отрока сего...
Что отрок сей лишился как-то жизни,
Ты послан был на следствие; теперь
Тебя крестом и богом заклинаю,
По совести мне правду объяви:
Узнал ли ты убитого младенца
И не было ль подмена? Отвечай.
Ш у й с к и й. Клянусь тебе... Ц а р ь. Нет, Шуйский, не клянись,
Но отвечай: то был царевич?
Ш у й с к и й. Он. Ц а р ь. Подумай, князь. Я милость обещаю,
Прошедшей лжи опалою напрасной
Не накажу. Но если ты теперь
Со мной хитришь, то головою сына
Клянусь — тебя постигнет злая казнь:
Такая казнь, что царь Иван Васильич
От ужаса во гробе содрогнется.
Ш у й с к и й. Не казнь страшна; страшна твоя немилость:
Перед тобой дерзну ли я лукавить?
И мог ли я так слепо обмануться,
Что не узнал Димитрия? Три дня
Я труп его в соборе посещал,
Всем Угличем туда сопровожденный.
Вокруг его тринадцать тел лежало,
Растерзанных народом, и по ним
Уж тление приметно проступало,
Но детский лик царевича был ясен
И свеж и тих, как будто усыпленный;
Глубокая не запекалась язва,
Черты ж лица совсем не изменились.
Нет, государь, сомненья нет: Димитрий
Во гробе спит.
Ц а р ь (спокойно). Довольно; удались. (Шуйский уходит.) Ух, тяжело!.. дай дух переведу...
Я чувствовал: вся кровь моя в лицо
Мне кинулась и тяжко опускалась...
Так вот зачем тринадцать лет мне сряду
Всё снилося убитое дитя!
Да, да — вот что! теперь я понимаю.
Но кто же он, мой грозный супостат?
Кто на меня? Пустое имя, тень —
Ужели тень сорвет с меня порфиру,
Иль звук лишит детей моих наследства?
Безумец я! чего ж я испугался?
На призрак сей подуй — и нет его.
Так решено: не окажу я страха,—
Но презирать не должно ничего...
Ох, тяжела ты, шапка Мономаха!