ЦАРЕВИЧ, ЧЕРТИТ ГЕОГРАФИЧЕСКУЮ КАРТУ. ЦАРЕВНА. МАМКА ЦАРЕВНЫ.
К с е н и я (цалует портрет).
Милый мой жених, прекрасный королевич, не мне ты достался, не своей невесте – а темной могилке, на чужой сторонке. Никогда не утешусь, вечно по тебе буду плакать.
М а м к а.
И, царевна! девица плачет, что роса падет; взойдет солнце, росу высушит. Будет у тебя другой жених и прекрасный и приветливый. Полюбишь его, дитя наше ненаглядное, забудешь своего королевича.
К с е н и я.
Нет, мамушка, я и мертвому буду ему верна.
(Входит Борис.)
Ц а р ь.
Что Ксения? что милая моя?
В невестах уж печальная вдовица!
Всё плачешь ты о мертвом женихе.
Дитя мое! судьба мне не судила
Виновником быть вашего блаженства.
Я может быть прогневал небеса,
Я счастие твое не мог устроить.
Безвинная, зачем же ты страдаешь? –
А ты, мой сын, чем занят? Это что?
Ф е о д о р.
Чертеж земли московской; наше царство
Из края в край. Вот видишь: тут Москва,
Тут Новгород, тут Астрахань. Вот море,
Вот пермские дремучие леса,
А вот Сибирь.
Ц а р ь.
А это что такое
Узором здесь виется?
Ф е о д о р.
Это Волга.
Ц а р ь.
Как хорошо! вот сладкий плод ученья!
Как с облаков ты можешь обозреть
Всё царство вдруг: границы, грады, реки.
Учись, мой сын: наука сокращает
Нам опыты быстротекущей жизни –
Когда-нибудь, и скоро может быть,
Все области, которые ты ныне
Изобразил так хитро на бумаге,
Все под руку достанутся твою –
Учись, мой сын, и легче и яснее
Державный труд ты будешь постигать.
(Входит Семен Годунов.)
Вот Годунов идет ко мне с докладом.
(Ксении.) Душа моя, поди в свою светлицу;
Прости, мой друг. Утешь тебя господь.
(Ксения с мамкою уходит.)
Что скажешь мне, Семен Никитич?
С е м е н Г о д у н о в.
Нынче
Ко мне, чем свет, дворецкий князь-Василья
И Пушкина слуга пришли с доносом.
Ц а р ь.
Ну.
С е м е н Г о д у н о в.
Пушкина слуга донес сперва,
Что поутру вчера к ним в дом приехал
Из Кракова гонец – и через час
Без грамоты отослан был обратно.
Ц а р ь.
Гонца схватить.
С е м е н Г о д у н о в.
Уж послано в догоню.
Ц а р ь.
О Шуйском что?
С е м е н Г о д у н о в.
Вечор он угощал
Своих друзей, обоих Милославских,
Бутурлиных, Михайла Салтыкова,
Да Пушкина – да несколько других;
А разошлись уж поздно. Только Пушкин
Наедине с хозяином остался
И долго с ним беседовал еще. –
Ц а р ь.
Сейчас послать за Шуйским.
С е м е н Г о д у н о в.
Государь!
Он здесь уже.
Ц а р ь.
Позвать его сюда.
(Годунов уходит.)
Ц а р ь.
Сношения с Литвою! это что?....
Противен мне род Пушкиных мятежный,
А Шуйскому не должно доверять:
Уклончивый, но смелый и лукавый....
(Входит Шуйский.)
Мне нужно, князь, с тобою говорить.
Но кажется – ты сам пришел за делом:
И выслушать хочу тебя сперва.
Ш у й с к и й.
Так, государь: мой долг тебе поведать
Весть важную.
Ц а р ь.
Я слушаю тебя.
Ш у й с к и й (тихо указывая на Феодора).
Но, государь.....
Ц а р ь.
Царевич может знать,
Что ведает князь Шуйский. Говори.
Ш у й с к и й.
Царь, из Литвы пришла нам весть...
Ц а р ь.
Не та ли,
Что Пушкину привез вечор гонец.
Ш у й с к и й.
Всё знает он! – Я думал, государь,
Что ты еще не ведаешь сей тайны.
Ц а р ь.
Нет нужды, князь: хочу сообразить
Известия; иначе не узнаем
Мы истины.
Ш у й с к и й.
Я знаю только то,
Что в Кракове явился самозванец,
И что король и паны за него.
Ц а р ь.
Что ж говорят? Кто этот самозванец?
Ш у й с к и й.
Не ведаю.
Ц а р ь.
Но.... чем опасен он.
Ш у й с к и й.
Конечно, царь: сильна твоя держава,
Ты милостью, раденьем и щедротой
Усыновил сердца своих рабов.
Но знаешь сам: бессмысленная чернь
Изменчива, мятежна, суеверна,
Легко пустой надежде предана,
Мгновенному внушению послушна,
Для истинны глуха и равнодушна,
А баснями питается она.
Ей нравится бесстыдная отвага.
Так если сей неведомый бродяга
Литовскую границу перейдет,
К нему толпу безумцев привлечет
Димитрия воскреснувшее имя.
Ц а р ь.
Димитрия!.... как? этого младенца!
Димитрия!.... Царевич, удались.
Ш у й с к и й.
Он покраснел: быть буре!...
Ф е о д о р.
Государь,
Дозволишь ли.....
Ц а р ь.
Нельзя, мой сын, поди.
(Феодор уходит.)
Димитрия!....
Ш у й с к и й.
Он ничего не знал.
Ц а р ь.
Послушай, князь: взять меры сей же час;
Чтоб от Литвы Россия оградилась
Заставами: чтоб ни одна душа
Не перешла за эту грань; чтоб заяц
Не прибежал из Польши к нам; чтоб ворон
Не прилетел из Кракова. Ступай.
Ш у й с к и й.
Иду.
Ц а р ь.
Постой. Не правда ль, эта весть
Затейлива? Слыхал ли ты когда,
Чтоб мертвые из гроба выходили
Допрашивать царей, царей законных,
Назначенных, избранных всенародно,
Увенчанных великим патриархом?
Смешно? а? что? что ж не смеешься ты?
Ш у й с к и й.
Я, государь?...
Ц а р ь.
Послушай, князь Василий:
Как я узнал, что отрока сего...
Что отрок сей лишился как-то жизни,
Ты послан был на следствие: теперь
Тебя крестом и богом заклинаю,
По совести мне правду объяви:
Узнал ли ты убитого младенца
И не было ль подмена? Отвечай.
Ш у й с к и й.
Клянусь тебе.....
Ц а р ь.
Нет, Шуйский, не клянись,
Но отвечай: то был царевич?
Ш у й с к и й.
Он.
Ц а р ь.
Подумай, князь. Я милость обещаю,
Прошедшей лжи опалою напрасной
Не накажу. Но если ты теперь
Со мной хитришь, то головою сына
Клянусь – тебя постигнет злая казнь:
Такая казнь, что царь Иван Васильич
От ужаса во гробе содрогнется.
Ш у й с к и й.
Не казнь страшна; страшна твоя немилость;
Перед тобой дерзну ли я лукавить?
И мог ли я так слепо обмануться,
Что не узнал Димитрия? Три дня
Я труп его в соборе посещал,
Всем Угличем туда сопровожденный.
Вокруг его тринадцать тел лежало,
Растерзанных народом, и по ним
Уж тление приметно проступало,
Но детский лик царевича был ясен
И свеж и тих, как будто усыпленный;
Глубокая не запекалась язва,
Черты ж лица совсем не изменились.
Нет, государь, сомненья нет: Димитрий
Во гробе спит.
Ц а р ь (спокойно).
Довольно; удались.
(Шуйский уходит.)
Ух, тяжело!.... дай дух переведу–
Я чувствовал: вся кровь моя в лицо
Мне кинулась – и тяжко опускалась....
Так вот зачем тринадцать лет мне сряду
Всё снилося убитое дитя!
Да, да – вот что! теперь я понимаю.
Но кто же он, мой грозный супостат?
Кто на меня? Пустое имя, тень –
Ужели тень сорвет с меня порфиру,
Иль звук лишит детей моих наследства?
Безумец я! чего ж я испугался?
На призрак сей подуй – и нет его.
Так решено: не окажу я страха –
Но презирать не должно ничего... –
Ох, тяжела ты, шапка Мономаха!