О том, как Пантагрюэль и Панург задумали посетить оракул Божественной Бутылки
— Есть еще одно обстоятельство, на которое вы не обратили внимания, а в нем-то все и дело. Трибуле сунул мне в руку бутылку. Что бы это значило? Что он хотел этим сказать?
— Должно полагать, это значит, что жена ваша будет пьяницей, — отвечал Пантагрюэль.
— Ан нет, — возразил Панург, — бутылка-то была пустая. Клянусь спинным хребтом святого Фиакрия Брийского, наш морософ, многодумный и ничуть не слабоумный Трибуле отсылает меня к бутылке, и я еще раз повторяю давний мой обет и клянусь в вашем присутствии Стиксом и Ахеронтом, что буду носить на шляпе очки, а гульфика на штанах носить не буду, пока не получу ответа касательно задуманного мною предприятия от Божественной Бутылки.
Один почтенный человек, мой приятель, знает тот край, область и местность, где находится ее храм и оракул. Он, вне всякого сомнения, проведет нас туда. Отправимтесь вместе! Умоляю вас, не отказывайтесь! Я буду вашим Ахатом, Дамидом, неизменным вашим спутником. Мне давно известно, что вы страстный путешественник, жаждущий все видеть и все знать. А мы увидим много чудесного, — это уж вы мне поверьте.
— Добро, — молвил Пантагрюэль, — однако ж, прежде чем пускаться в дальние странствия, полные всяких неожиданностей, полные явных опасностей…
— Каких опасностей? — прервал его Панург. — Где бы я ни был, опасности убегают от меня за семь миль, подобно тому как с появлением государя кончаются полномочия судьи, при появлении солнца исчезают тени, а прибытие в Канд мощей святого Мартина разогнало болезни.
— Только вот что, — заметил Пантагрюэль, — трогаться в путь еще рано, — у нас есть кое-какие дела. Во-первых, давайте отправим Трибуле обратно в Блуа (что и было исполнено тотчас же, причем Пантагрюэль подарил ему златотканую одежду). Во-вторых, мы должны испросить дозволение и согласие у моего отца-короля, а затем необходимо найти какую-нибудь сивиллу, которая исполняла бы обязанности и проводника и толмача.
Панург на это возразил, что для таковой цели вполне пригоден друг его Ксеноман, а кроме того, он-де намерен посетить по дороге страну Фонарию и там обзавестись каким-нибудь ученым и полезным фонарем, который во время путешествия окажет им такие же услуги, какие Сивилла оказала Энею, когда тот сошел в Елисейские поля.
— У меня такое предчувствие, что дорогой мы не соскучимся, ручаюсь вам, — объявил Пантагрюэль. — Жаль только, что я дурно изъясняюсь на фонарном языке.
— Я буду говорить за всех, — молвил Панург. — Для меня этот язык — все равно что родной, я на нем болтаю свободно.
Бриезмарк д'альготбрик нубстзн зос Исквебфз пруск; альборльз кринке закбак. Мисб дильбарлькз морп нипп станкз бос. Стромбтз Панрг вальмап квост груфз бак.
Ну-ка, Эпистемон, что я сказал?
— Это имена чертей бродячих, чертей ходячих и чертей ползучих, — отвечал Эпистемон.
— Твоя правда, мой милый, — сказал Панург, — это придворный фонарный язык. Дорогой я составлю для тебя словарик, и он будет служить тебе до тех пор, пока ты не истреплешь новых башмаков; пользоваться же им ты научишься, прежде чем успеет взойти солнце. В переводе с фонарного на наш обиходный язык эти стихи звучат так:
Мне чашу горестей испить
Пришлось, когда я был влюблен,
В том, что женатым лучше быть,
Панург глубоко убежден.
— Ну что ж, — молвил Пантагрюэль, — нам остается лишь узнать волю моего отца-короля и отпроситься у него.
