Был уже вечер, когда наш поезд прибыл на пограничную станцию. Нас было сорок человек с детьми и багажом. Немецкая пограничная стража встретила нас и отвела в таможню. По условию, ни наши бумаги, ни наш багаж не должны были подвергнуться контролю. Оставалось только пересчитать нас для какой цели мужчины и женщины сгруппировались в разных углах комнаты. Посреди комнаты, на столе, стоял пятилетний белокурый гражданин Моисеева вероисповедания, составлявший единственную собственность одной товарки из Бунда. Нельзя сказать, чтобы наше настроение в этот момент было особенно приподнятым. Тонкая, нервная система ребенка чувствовала, что происходит что-то необычайное. Осмотрев всех кругом, ребенок спросил на разговорном еврейском языке, от которого, как всем известно, и произошел немецкий язык: «Мамочка, что это тут происходит?»
Этот вопрос, прозвучавший в тишине, рассеял наше напряженное состояние. Мы погрузились в вагоны, при чем организаторские способности русских эмигрантов восторжествовали в полной мере. Прошло довольно много времени, пока каждый нашел свои ноги и пристроился на месте. И тогда поезд тронулся. Нам было предоставлено два вагона: одно купэ занимали сопровождавшие нас немецкие офицеры, с которыми Фриц Платтен, как первый дипломатический представитель будущей Советской России, вел сношения. На одной из станций мы получили маленькие котлеты, которые отнюдь не говорили о блестящем состоянии продовольственного дела в Германии, и за которые мы заплатили по две марки, что тогда нам казалось очень большой суммой. Во время поездки среди нас царило большое оживление. Сыпались шутки, велись политические споры, и только один Сокольников сидел в сдержанной позе знатного иностранца.
Вечером водворилось такое веселие, что Ленин, присвоив себе исполнительную власть, пригрозил разъединить меня с одной товаркой, имени которой я тут не назову, — если смех не прекратится. Большие затруднения вызвал также вопрос о пользовании изолированными комнатами, так как из-за присутствия детей запрещено было курить в купэ, и курильщики всегда мешали тем, кому надо было пользоваться этими комнатами. Наконец, вопрос этот был разрешен созданием карточек А и Б, при которых имевшие карточки А пользовались преимуществом. С исторической точностью трудно установить, кто был великий инициатор этого дела. Рано утром пришел Платтен с известием, что в поезде находится Янсен, который на «немецкой земле» хочет нас приветствовать от имени центральной комиссии немецких профсоюзов. Было ясно, что дело идет о попытке позондировать почву со стороны хитрой лисы Легина, и что Парвус также не совсем не причастен к этому делу, так как Янсен был не только дипломатом при особе Легина, но главным сводником и при Парвусе (во всех отношениях). Мы отказались от разговора, Платтен взял у Янсена газеты для нас и отвел его в офицерское купэ, где он и нашел себе пристанище.
Для меня эта история закончилась очень грустно.
Из опасения, что меня Янсен может узнать, меня спрятали за баррикадой из сундуков, где я пробыл довольно много времени, читая газеты, которые принес нам Янсен.
В Франкфурте-на-Майне немецкие солдаты, находившиеся на вокзале, узнали, что в поезде находятся русские революционеры. Они прорвали кордоны из шпионов и проникли в наши вагоны, каждый с двумя бокалами пива в руках. Пиво оказалось очень плохим. Видно уже было, что немецкому благополучию приходит конец. Но солдаты были добрыми рабочими ребятами и задавали только один вопрос: когда же наступит мир? Из разговора выяснилось, что большая часть из них принадлежит к шейдемановской партии, что было очень печально. В Берлине наш вагон был окружен шпионами, дежурившими до тех пор, пока поезд не тронулся. Наконец, мы на пароходе. Изголодавшиеся, набросились мы на шведские яства. Был прекрасный день, свежий ветерок дул с моря. Ленин бегал по палубе и все время спрашивал, не посинел ли у него нос, что по наблюдению моряков, должно быть признаком близкой внутренней бури. Но все сошло благополучно. Мы получили радиотелеграмму, извещавшую, что в шведском порту нас ожидают Ганецкий и секретарь шведской партии, тов. Шторм. Так это и было в действительности. Но нас ожидало еще большее удовольствие. Шведские товарищи заказали прекрасный ужин, который сорок «бацилл» уничтожили с невероятной быстротой. Кельнеры ресторана смотрели на нас, как на банду варваров. Затем мы отправились на вокзал и утром следующего дня были уже в Стокгольме.
У нас не существовало еще тогда статистического бюро. Потому я не могу сказать, сколько раз мы завтракали. В Швеции вообще завтракают целый день. Я не могу также сказать, сколько раз мы фотографировались. В Швеции фотографируются также при всяком удобном случае, правда, за исключением тех часов, во время которых завтракают и не считают возможным себя беспокоить. В гостинице «Регина», где мы провели почти весь день, было организовано собрание; на котором мы осведомили шведских товарищей об условиях нашей поездки и о полученном нами после приезда в Стокгольм известии, что Парвус, от имени лидеров германской социал-демократической партии, требует официальных переговоров.
Это было отклонено.
Из важных событий этого дня следует отметить, что после больших споров удалось уговорить Ленина купить себе пару брюк и обувь, так как его ботинки были подбиты гвоздями, а ведь, поблизости Петрограда нет Мон-Блана. Когда я в ноябре 1918 года, после захвата власти большевиками, приехал в Петроград, я увидел на Ленине те же стокгольмские брюки, уже порядочно истрепавшиеся.
В Стокгольме тогда жил Воровский теперешний советский посол в Риме и Ганепский, посол в Риге. Я, австрийский подданный, не мог поехать в Россию. Поэтому я вместе с ними был оставлен там в качестве заграничных представителей.
Тут мы получили 300 шведских крон, которые, вероятно, и были той огромной суммой, которая фигурировала во всех рассказах французских патриотов в виде немецкого золотого фонда, снабжавшего русскую революцию. В течение семи месяцев, которые мы провели в Стокгольме за большой интернационально-пропагандистской работой, мы не получали из Петрограда и не посылали туда ни одной копейки.
Война порождает войну. Мы прилагали все усилия, чтобы сообщения «Правды» и «Вестника Русской Революции» помещались в буржуазной прессе, за что они щедро оплачивались.
Вечером Ленин с товарищами уехал в Россию. Его провожали шведские товарищи. Когда поезд уже удалился, какой-то русский патриот произнес патетическую речь, в которой убеждал Ленина не причинить вреда России. Но Ленин не дослушал конца этой речи, так как поезд уже отходил от станции и по этому организовал Октябрьскую революцию. Так часто в истории малые причины вызывают большие последствия.
Вот правда путешествия большевиков по Германии в так называемом «пломбированном» поезде, который, в сущности, был без пломб.
И если бы я даже предстал перед судом союзников, который все еще ожидает Вильгельма, я не мог бы ничего больше добавить.