I. Революция (1848–1849)
Революция в Вене. Первые известия о февральских событиях в Париже были получены в Вене 29 февраля 1848 года. Полиция, по обыкновению, думала покончить с волнением, арестуя всякого, кто публично заговаривал об этом опасном предмете. Но на этот раз немедленно началась оппозиционная кампания. Книготорговцы подали петицию, в которой требовали, чтобы австрийская цензура перестала относиться к печатному слову строже римского индекса[52]. Студенты подавали адреса в пользу свободы слова, печати и преподавания. Съезд Промышленного общества Нижней Австрии в завуалированных выражениях представил своему покровителю, эрцгерцогу Францу-Карлу, брату императора, политические пожелания торгово-промышленных слоев. Политико-юридический клуб, являвшийся центром венской интеллигенции, также подал петицию; адвокат Александр Бах составил известную программу либеральной буржуазии, требовавшую, кроме отмены цензуры, публичного судопроизводства, учреждения национального представительства; среди подписавшихся встречались крупные сановники. Члены императорской семьи и влиятельные придворные советовали сделать некоторые уступки общественному мнению. Но когда прошел первый страх, то «конференция» министров снова воспрянула духом: венцев считали неспособными к революции. 8 марта Меттерних сообщил председателю союза книгопродавцев, что в продолжение нескольких недель он не сможет заняться рассмотрением петиции.
«Революция назначена на 13 марта». Эта фраза, наполовину ироническая, наполовину выражавшая смутные надежды и ходившая в политических кружках, была характерна для тех ожиданий, которые возлагались на нижнеавстрийский сейм, созванный на 13-е число. Авторы петиций, не полагаясь на собственные силы, хотели доверить судьбу своих ходатайств «конституционному выразителю народных желаний». Толпа собралась сначала перед дворцом заседаний земских чинов и в прилегающих дворах, но скоро, возбужденная речами импровизированных ораторов, волнуемая слухами о заговоре и известием о приближении войска, ворвалась в залы дворца. Только тогда земские чины согласились отправиться к императору и сообщить ему о требованиях народа. В то время как они шли в императорский дворец, солдаты эрцгерцога Альберта, которых толкали, теснили, раздражали насмешливыми возгласами, бомбардировали из окон, — открыли огонь. Толпа разбежалась по дальним кварталам, рассказывая всюду о произведенном побоище, и увлекла рабочих в революционное движение.
Тем временем во дворце «конференция» министров, осаждаемая со всех сторон делегациями от университета, от земских чинов и от буржуазии, согласилась на провозглашение свободы печати и учреждение гражданской гвардии. Меттерних, увидев наконец, каковы были народные чувства, вышел в отставку. После непродолжительного сопротивления, которое выразилось в том, что 14 марта генералу князю Виндишгрецу вручена была военная диктатура, двор пошел на уступки: 15 марта императорское воззвание обещало жителям Вены созыв учредительного собрания «в целях конституционного устройства отечества».
Революция в австрийских провинциях. Вена играла роль центра только для немецких провинций Австрии, и только в этих провинциях венские события дали толчок к революционному движению, не представлявшему, впрочем, особенно серьезного значения.
В Галиции воспоминания 1846 года и врожденная ненависть крестьян к своим господам предохранили австрийскую администрацию от серьезных замешательств. Польская аристократия, не пытаясь воспользоваться падением Меттерниха и последовавшей за этим анархией, поспешила укрыться в городах от грозных крестьянских кос.
Напротив, в Чехии, где фрондирующее дворянство, либеральная немецкая буржуазия[53] и масса чешского народа совместно боролись против меттерниховской системы, революционное движение с самого начала приняло своеобразную форму. По получении известий о парижских событиях и об отраженном их действии в Германии, в Праге самопроизвольно возник национальный комитет; народное собрание, созванное на 11 марта, единогласно решило послать в Вену петицию, требовавшую свободы собраний, учреждения национальной гвардии, отмены феодальных повинностей' и, кроме того (в очень туманных выражениях), более тесного слияния Чехии, Моравии и Силезии, этих трех областей короны святого Венцеслава.
Но, вместо ожидаемой триумфальной встречи, делегация, вернувшаяся с благоприятным ответом правительства, натолкнулась в Праге на почти враждебный прием. В ее отсутствие движение приняло демократический характер, и в силу того, что низшие классы населения состояли главным образом из чехов, оно получило более национальный характер. В Вену была послана вторая петиция, которая требовала для Чехии особого министерства, ответственного перед чешским сеймом, широкой законодательной и административной автономии, права для сейма рассмотреть будущую австрийскую конституцию для согласования ее постановлений с интересами провинции и, наконец, полного равенства чешского и немецкого языков. Императорский указ от 8 апреля удовлетворил все эти требования.
В Вене чрезмерные требования чехов и интриги Пруссии в Германии вызвали взрыв немецкого национального чувства. Вена хотела остаться столицей Австрии и снова сделаться столицей Германии; поэтому ее возмущали и сепаратистские стремления Чехии, этого «лена Германской империи», и притязания Фридриха-Вильгельма IV на гегемонию в Германии. Жители Вены противопоставляли берлинскому «палачу» доброго Фердинанда, который «не позволяет стрелять в венцев»; воспоминанию о Фридрихе II — воспоминание о Иосифе II; узурпаторским замашкам Гогенцоллернов — права Габсбуртов. 2 апреля громадное черно-красно-золотое знамя, символ новой Германии, взвилось на колокольне собора св. Стефана. Скоро имперские цвета, черный и желтый, стали подвергаться преследованию в Вене, тогда как в Праге их начали выставлять напоказ и подвергать гонению трехцветное германское знамя[54].
Революция в Венгрии. Законы 1848 года. Собравшийся в ноябре 1847 года в Пресбурге сейм очутился лицом к лицу с совершенно новым правительством. Палатин эрцгерцог Иосиф умер несколькими месяцами раньше; герцог Георгий Аппоньи заменил Антония Майлата B должности канцлера Верховного совета и убедил своего друга Сеченьи поступить на государственную службу. Можно было ожидать, что правительство обнаружит теперь больше понимания истинных нужд страны и примет более положительную программу, чем это было до тех пор. Но за истекший период требования оппозиции также возросли. Тронная речь была встречена с энтузиазмом, так как она впервые была произнесена на мадьярском языке. Но оппозиции нужны были более серьезные уступки; она настойчиво требовала соблюдения конституционной самостоятельности Венгрии и установления парламентарного образа правления.
3 марта Кошут, вмешавшись в дебаты относительно банка, поднял вопрос на подобающую высоту. «Язва, разъедающая наш организм, — сказал он, — постоянная опасность, угрожающая нашим вольностям, — это австрийский абсолютизм; мы должны одновременно требовать для Венгрии — национального правительства и ответственного министерства, а для других областей, находящихся под властью императора, — введения конституционных учреждений».
Магнаты, опасаясь за целость своих политических и социальных привилегий, пытались всячески затянуть решение этих вопросов. Но их сопротивление было сломлено известиями из Праги, Вены и Пешта, где национально-радикальное возбуждение принимало с каждым днем все более угрожающий характер. В то время как в Вену была послана депутация для предъявления правительству принятых наконец сеймом требований, Кошут, не дожидаясь результатов, нанес последний удар старой аристократической конституции. «Время не ждет, — говорил он, — нам нечего дожидаться согласия магнатов; достаточно, если мы сообщим им наши решения». Увлеченная его речами, нижняя палата почти без прений декретировала равномерное распределение налогов и отмену, на основе выкупа, феодальных повинностей. Это знаменовало вступление Венгрии в новую эру.
16 марта венский двор в принципе согласился удовлетворить все требования сейма. Но потребовались еще новые переговоры и угрозы, чтобы убедить его в том, что времена пустых фраз прошли и что данные обещания надо выполнять. Только 30 марта двор сдался окончательно. Венгрия получила права суверенного государства с той оговоркой, что она должна была принимать участие в расходах на содержание двора и дипломатического корпуса, а императору предоставлялось право распоряжаться армией в случае войны. Австрийское министерство, представлявшее Цислейтанские провинции, которые за минувшие века также приобрели некоторое право быть выслушанными в таком деле, узнало лишь из народной молвы о соглашении, состоявшемся между венгерским королем и венгерской нацией.
10 апреля Фердинанд, окруженный блестящей свитой, прибыл лично, чтобы закрыть сессию сейма и дать свою санкцию органическим законам новой Венгрии. Конституционная реформа выразилась в учреждении отдельного и ответственного министерства, в полном слиянии с Трансильванией, ежегодном созыве сейма, в расширении избирательного права (в принципе — всеобщего), в свободе печати и введении суда присяжных; национальная реформа — в признании мадьярского языка единственным государственным языком; социальная реформа — в отмене феодальных повинностей и установлении равенства в распределении налогов. Таковы были результаты последнего сейма, заседавшего в Пресбурге. Отныне национальная столица, Пешт, была объявлена местопребыванием собрания, превращенного из съезда комитатских делегатов в парламент, состоящий из народных представителей.
Политика венского двора. От старой Австрии осталась только династия, а лойялизм подданных заменял собой австрийский патриотизм. Революция, давшая свободный выход национальным стремлениям, всюду вызвала столкновение между национальным патриотизмом (чешским, немецким и т. д.) и лойялизмом. В 1848 году австрийцы в прежнем понимании сохранились только в лице знатных родов, связанных с династией, и в армии (императорский офицерский корпус). Но при дворе и в армии вера в будущее Австрии сохранилась вполне; здесь на первом плане стояло могущество австрийского императорского дома, основанное на преобладающем влиянии в Италии и Германии, особенно в Италии. И прежде всего дело шло о возвращении этого влияния.
Военный министр Байе-Латур, аристократ и солдат, вывел из Вены войска, несмотря на угрозу революции, для того чтобы усилить армию Радецкого, от которого в то время зависела судьба империи. В ожидании того момента, когда армии удастся покорить Италию, австрийская дипломатия старалась обмануть Германию: взрыв национально-немецкого чувства в Вене, который правительство втайне осудило, служил на самом деле его расчетам. Нота 21 апреля оговаривает для Австрии право подвергать рассмотрению с точки зрения своих интересов решения будущего общегерманского парламента, прежде чем признать за ними силу закона на австрийской территории; но, вопреки протестам чехов, Пиллерсдорф велел произвести выборы во Франкфуртский парламент, так как Австрия должна была иметь там своих представителей. В течение всего этого периода внешняя политика идет по твердо намеченному пути, внутренняя служит ее задачам; первая является целью, вторая — средством.
Торжество демократии в Вене. Из всех уступок, сделанных правительством 13 марта, больше всего венское население, казалось, дорожило вооружением студентов и буржуазии. Академический легион и национальная гвардия сорганизовались очень быстро. Не довольствуясь игрой в солдатики, они основали политические комитеты, которые начали вмешиваться во все общественные и частные дела; особенно важную роль играл студенческий комитет; к нему народ обращался за советами по всевозможным вопросам. Сами министры зависели не столько от двора, сколько от «аулы» (так назывались студенческие сходки)[55] и от народной массы.
Граф Тааффе, министр юстиции и автор не понравившегося университету закона о печати, вышел в отставку. Граф Фикельмон, министр иностранных дел, считался агентом России; кошачий концерт, устроенный ему народом, заставил его уйти. Из всех министров — в большинстве своем унаследованных от старого режима — общественным доверием пользовался только Пиллерсдорф, управлявший министерством внутренних дел и вообще всеми политическими делами, но именно это доверие делало его жертвой подозрений и интриг со стороны камарильи. Ответственное положение при отсутствии инициативы и свободы действий скоро ему опротивело; он оставался на своем посту лишь из чувства преданности и ввиду невозможности подыскать себе преемника.
26 апреля Пиллерсдорф обнародовал первую австрийскую конституцию — копию бельгийской — с двухпалатным парламентом, избираемым на основе косвенных выборов и цензитарной системы. Действие этой конституции не распространялось ни на Венгрию, ни на Ломбардо-Венецианскую область; но Чехия во имя своей хартии от 8 апреля и Галиция во имя своих естественных прав и интересов отказались ее признать. К сопротивлению этих провинций, объяснявшемуся мотивами национального порядка, присоединилась оппозиция венского населения, обусловленная политическими соображениями.
Комитеты академического легиона и национальной гвардии находили конституцию слишком не демократической. Чтобы добиться полной ее отмены или изменения, они решили объединить свои силы и составить Центральный политический комитет. Министерство, усмотревшее в новой организации зародыш комитета общественного спасения, немедленно издало приказ о его роспуске. Но войска в столице не было; комитет оказал сопротивление и добился от Пиллерсдорфа своего признания, а также обещания, что конституция подвергнется пересмотру в будущем парламенте, сведенном к одной палате (15 мая). Однако радость венцев в связи с этой победой была нарушена известием, которое привело их в ужас: император уехал! 17 мая он без всяких особых приготовлений выехал в карете на свою ежедневную прогулку, а 18-го утром население и вместе с ним министерство узнали о его решении провести некоторое Бремя в Тирольских горах для восстановления здоровья. Император уехал, даже не предупредив своих министров. Из провинции получено было известие, что видные придворные пытались возбудить движение против столицы; таким образом, план камарильи был разоблачен.
18 мая два журналиста, которые среди общего оцепенения вздумали провозгласить республику, едва не были растерзаны рабочими. 25 мая, когда правительство во исполнение первого условия, поставленного императором для своего возвращения, объявило академический легион распущенным, Вена покрылась баррикадами, и рабочие тысячами поспешили на защиту легиона. Растерявшееся министерство, лишенное поддержки и не имевшее в своем распоряжении никаких сил, снова пошло на уступки: оно обязалось не покидать Вены, добиться от императора его возвращения в столицу или назначения наместника и сохранения академического легиона. Был создан комитет, составленный из муниципальных советников, национальных гвардейцев и студентов, под названием комитет безопасности. Он добился от Пиллерсдорфа признания своей полной самостоятельности, взял на себя заботу об охране порядка, но также и защиту уступок 15 мая, торжественно подтвержденных.
День 26 мая был торжеством демократии в Вене. Однако в действительности торжество это было роковым для дела революции. На первых баррикадах, воздвигнутых в этот год, буржуазия увидела призрак республики и призрак социализма. Она отпрянула в ужасе, и из ее рядов появились первые перебежчики в лагерь реакции. Камарилья поспешила использовать как этот страх, так и негодование, возбужденное в провинциях слухами о «дурном» обращении с императором.
Чехия; выборы во Франкфуртский парламент; славянский конгресс в Праге; первые успехи реакции. Образование центрального политического комитета было отчасти ответом на происки пражского Национального комитета. Составленный сейчас же после обнародования императорского указа от 8 апреля под председательством губернатора Чехии (что ничуть не мешало независимости комитета и придавало ему большой престиж), этот комитет фактически играл в Чехии роль временного революционного правительства; впрочем, он встречал так же мало повиновения, как и представители императорской власти, и вскоре превратился в орган одной только партии — чешской.
Германский вопрос поселил раздор среди обеих национальностей. Когда Палацкий был приглашен во франкфуртскую комиссию пятидесяти от имени Австрии, он ответил — письмом, которое вскоре было опубликовано. Оно заключало в себе, национальную программу, с энтузиазмом принятую славянами, с яростью — немцами. В этом письме Палацкий с гордостью называл себя чехом и славянином; он утверждал, что старое объединение Чехии с Германией — дело рук монархов и ни к чему не обязывает чешский народ; он отказывался принять участие в создании Новой Германии, способной лишь — ослабить Австрию к выгоде гигантской Российской империи. Верные этой программе, чехи поставили себе задачей помешать выборам в общегерманский парламент: две трети чешских округов воздержались от участия в этих выборах.
Но чехи не удовольствовались этим пассивным сопротивлением. После событий 26 мая губернатор, граф Леон Тун, по соглашению с чехами провозгласил свою независимость от министерства, ставшего, по его словам, игрушкой в руках венской толпы; однако даже Двор высказал неодобрение таким бестактным защитникам. С целью поднять дух своих приверженцев и внушить уважение врагам, славяне в противовес немецкому парламенту созвали славянский съезд. Прежде всего этот съезд должен был собрать воедино австрийских славян, но на нем могли присутствовать и неавстрийские славяне; действительно, рядом с австрийцами, составлявшими огромное большинство, здесь фигурировали познанские и варшавские поляки, а также несколько русских, в том числе Бакунин.
Съезд открылся 2 июня. Ему предстояло обсудить вопрос о положении славян в Австрии и вне ее, а также об отношениях славян к другим национальностям; он должен был резко протестовать против Франкфуртского парламента. Но благодаря влиянию польских делегатов с первых же заседаний выдвинулась более демократическая и интернациональная программа. Палацкому было поручено составить манифест к европейским народам. Это был единственный положительный результат съезда.
12 июня в Праге вспыхнуло восстание, вызванное, по видимому, венгерскими эмиссарами[56]; построены были баррикады. После четырехдневного сражения Виндишгрец овладел городом. Теперь уже не было и речи ни о съезде, ни об учредительном собрании: главная из уступок 8 апреля была потеряна. Министерство потребовало, чтобы в Чехии, как и в остальных провинциях, было приступлено к избранию депутатов в австрийский парламент.
Победа Виндишгреца, хотя и легко им одержанная, восстановила престиж армии, значительно поколебленный с мартовских дней, и крайне усилила надменность военных. — В это же время Радецкий и находившиеся под его командой офицеры, ободренные своими первыми успехами, убедили двор отвергнуть всякую мысль о мирном соглашении с итальянским населением и положиться исключительно на силу оружия. Партия сопротивления одержала двойную победу, и на армию была возложена миссия спасти империю от революции.
Австрийское учредительное собрание. Отмена феодальных повинностей. Рескриптом 3 июня император подтвердил уступки, сделанные им 15 мая, и выразил свое «горячее желание» скорейшего открытия парламента. Пиллерсдорфу одному предстояло иметь дело с депутатами. Добльгоф, министр торговли, находился при особе императора в Инсбруке, куда он был откомандирован своими коллегами по министерству; туда же вслед за послами выехал министр иностранных дел Вессенберг. Латур продолжал управлять военным ведомством, но он не поддерживал никаких сношений со своими коллегами и даже не посещал заседаний совета министров. Чтобы возглавить министерство, Пиллерсдорф просил императора на время своего отсутствия назначить кого-нибудь из членов императорской семьи своим заместителем. Эта миссия была, возложена на единственного популярного представителя династии, эрцгерцога Иоанна.
Одним из первых актов эрцгерцога было назначение преемника самому Пиллерсдорфу, принужденному выйти в отставку после вотума недоверия, выраженного ему комитетом безопасности. Комитет указал на Добльгофа; ему и поручено было составить новое министерство. Добльгоф оставил в кабинете Крауса, который никому не внушал зависти своим портфелем (министерства финансов), Вессенберга, необходимого для переговоров с Германией, Латура, которого двор и армия поддерживали, защищая от нападок со стороны комитета. В сотоварищи он дал им лиц, пользовавшихся доверием венской демократии: крупного венского фабриканта Горнбостеля, журналиста Шварцера и наконец, по особому требованию комитета, честолюбивого и не слишком добросовестного адвоката Александра Баха.
22 июля вернувшийся из Франкфурта эрцгерцог торжественно открыл первый австрийский парламент. В тронной речи говорилось о равноправии всех австрийских национальностей, о желательности союза с Германией, о необходимом соглашении с Венгрией, о настоятельных нуждах государственной казны и о высоком призвании парламента. Последний в ответ на тронную речь убедительно просил императора возвратиться в свою столицу; 12 августа двор вернулся в Шен-бруня. Его возвращение несколько утешило венцев, разочарованных составом парламента, в котором большинство принадлежало славянам. Радикальные газеты никак не могли успокоиться. Их яростные нападки на «варваров» находили отклик в сочувствующей аудитории, и не у одного депутата выходили неприятности с венским народом.
На первом же заседании фактическая привилегия, выражавшаяся в признании немецкого языка государственным, подверглась нападкам. Большинство, хотя и не решалось провозгласить равноправие всех языков, отказалось по крайней мере санкционировать притязания немецкого языка. Председателем парламента был выбран венский депутат, но вице-председателями были чех Стробах и поляк Смолка.
Группировка партий не отличалась большой определенностью. Правая в большинстве состояла из славян; ядро ее составляли чехи, выдвинувшие чисто федералистскую программу; их тактическим вождем был Палацкий, оратором — Ригер. Центр состоял из консерваторов, частью из клерикалов; в него входили депутаты разных национальностей, но главным образом «черно-желтые» немцы, т. е. люди, признававшие себя прежде всего австрийцами, а затем уже немцами; по самой своей сущности они были сторонниками министерства, каков бы ни был характер этого последнего. На левой сидели немецкие демократы, радикалы в политических и национальных вопросах, больше германцы, чем австрийцы, централисты, убежденные в превосходстве германизма; среди них большинство составляли герои революции, между прочим Фишгоф, первый оратор 13 марта, и Фюстер, священник академического легиона.
В парламенте преобладали крестьяне. Добрая четверть депутатов принадлежала к этому сословию; на выборах они провалили дворян, феодальных сеньеров, представленных только несколькими аристократами из Галиции. Таким образом, крестьяне обнаружили свое намерение покончить с феодальным режимом. В этом отношении всё были согласны — как более развитые немецкие крестьяне, так и галицийские и буковинские. Эти последние, не зная немецкого языка, обращались за указаниями к своим более образованным православным священникам.
Парламент был сразу засыпан петициями и прошениями, относившимися к тому же предмету. Ввиду этого уже во время третьего заседания самый молодой из депутатов, Ганс Кудлих, внес следующее предложение: «Феодальные отношения, равно как и все вытекающие из них права и повинности, отменяются; при этом обсуждение условий выкупа и его размера откладывается». Такой вопрос нельзя было разрешить в двух строках. Права, подлежавшие отмене, имели различное происхождение: одни были законно приобретены[57], другие — узурпированы. Но ввиду нетерпения крестьян всякие отсрочки были бы опасны: они способны были вызвать жакерию; фактически все феодальные повинности уже перестали выполняться. Благодаря министерству, которое в решительный момент поставило вопрос о доверии, парламент вотировал отмену феодальных повинностей, причем личные сеньериальные права — сюзеренная власть, вотчинный суд — отменены без вознаграждения, а повинности, связанные с землепользованием, — барщина, десятина и т. п. — объявлены подлежащими выкупу.
Как только отмена феодальных повинностей была в принципе единогласно принята парламентом, крестьянские депутаты вскочили со своих мест и начали обходить скамьи, пожимая руки товарищам и выражая им свою признательность. Не подлежит сомнению, что закон в том виде, в каком он был обнародован 7 сентября, не совсем отвечал надеждам своих авторов: Кудлих мечтал о ночи 4 августа. А крестьянство, получившее единственную интересовавшую его реформу, охладело к борьбе между двором и парламентом. Итак, вслед за испуганной буржуазией, удовлетворенное крестьянство также отошло от революции как раз в тот момент, когда ее противники, ободренные своими успехами во внешней политике, готовились пойти против нее на решительный приступ.
Борьба национальностей в Венгрии. Уступки 15 марта и санкционирование законов 1848 года отвечали желаниям мадьяр, но не остальных народностей Венгрии. Словаки северо-востока, хорваты и сербы, жившие на юге, и трансильванские румыны с недоверием встретили эти нововведения, дававшие им политические вольности ценой их национального порабощения мадьярами. Неполноправные национальности решились оказать сопротивление[58]. Инициатор иллирийского движения Гай явился в первых числах апреля в Вену во главе депутации, требовавшей автономии Хорватии как по отношению к Австрии, так и по отношению к Венгрии, а также учреждения триединого Далмато-Хорвато-Славонского королевства. Это королевство должно было стать центром для объединения сначала южноавстрийских славян, а затем и турецких (когда они- будут, как на это надеялись, освобождены из-под турецкого ига). Иллирийская партия добилась от правительства назначения нового бана; это был хорватский офицер, полковник Влачич, командовавший полком пограничной стражи.
Сербы, с своей стороны, в своих притязаниях на независимое национальное существование опирались на те привилегии, которые были им предоставлены императором Леопольдом I во время их переселения на австрийскую территорию в конце XVII века; они требовали признания свободы своей православной церкви и восстановления сербского воеводства с национальным правительством и выборным воеводой. Духовенство, с карловацким митрополитом Раячичем во главе, взяло на себя руководство движением. Состоявшийся в Карловаце (13 мая) национальный конгресс провозгласил митрополита патриархом и избрал воеводу; кроме того, он объявил сербов самостоятельной нацией под австрийским скипетром, признал национальные права румын, проживавших в сербской области, и учредил временное правительство.
В Трансильвании румын насчитывалось больше, чем мадьяр и «саксонцев»[59], вместе взятых; руководимые православным духовенством, они потребовали для своей национальности таких же прав, какими пользовались остальные народности и, сверх того, отказа от союза с Венгрией. Румынское собрание в Влазендорфе (15 мая) формулировало как эти требования, так и требования реформ в пользу крестьян. Однако провинциальные штаты, где румыны не имели ни одного представителя, вотировали присоединение Трансильвании к Венгрии, и это решение было 18 июня утверждено королем. Но первая кровь уже пролилась в стычке румынских крестьян с венгерскими солдатами.
Сначала двор находился в нерешительности, какой политики ему держаться в своих интересах. В первую очередь Влачич запретил всем хорватским властям исполнять чьи бы то ни было приказания, кроме его собственных. Вследствие жалоб, последовавших на это распоряжение из Пешта, император напомнил бану, что он обязан повиноваться венгерскому министерству. Тогда двор еще боялся всяких федералистских движений. Влачич был не столько хорватским патриотом, сколько австрийским солдатом, а, следовательно, прежде всего он был предан интересам династии; но, чтобы не очутиться в изолированном положении и не лишиться всякого влияния, он принужден был искать поддержки иллирийской партии. Поэтому, вопреки пришедшему из Пешта формальному запрещению, он позволил хорватскому сейму собраться 5 июня.
На этом сейме впервые представлена была Военная граница; депутаты остальных славянских провинций австрийской монархии присутствовали на заседаниях, но не участвовали в голосовании. Сейм одобрил план образования великого южнославянского государства, которое являлось бы членом своего рода австрийской федерации. Эта последняя должна была ведать общими делами: вопросами войны, финансов и внешней политики.
Однако наблюдались признаки несогласия: Далмация отказалась прислать в Аграм своих представителей; католическое духовенство распространяло по деревням слух, будто сейм, протягивавший руку сербам воеводства, намеревается обратить всех южных славян в православную веру. Двор, упорствуя в своих иллюзиях, осудил манифестами 10 июня поведение Влачича. Бан, формально объявленный бунтовщиком и лишенный всех своих должностей, прибыл 16 июня с целью оправдаться в Инсбрук. Сразу это ему не удалось; но двор благосклонно отнесся к манифесту, с которым Влачич обратился к хорватским солдатам, служившим в итальянской армии, и в котором он убеждал их не покидать пост, доверенный им императором. Манифест этот имел особенное значение потому, что в это самое время венгерский военный министр почти оправдывал мадьярских солдат, оставлявших свои гарнизоны, чтобы вернуться в Венгрию; он обвинял их лишь в «чрезмерном патриотизме». Вернувшись в Аграм, Влачич постарался успокоить волнение, вызванное манифестами 10 июня, и убедил сейм разойтись (9 июля), а ему, Влачичу, вручить временную диктаторскую власть. Разрыв между Венгрией и двором. В первое венгерское конституционное министерство входили одновременно и консервативные реформисты и радикалы: с одной стороны — председатель совета Батьяни, министр юстиции Деак и министр вероисповеданий Этвёш; с другой — Семере, министр внутренних дел, и, в особенности, Кошут, которому предоставлен был портфель министра финансов. Первые — искренние лойялисты — полагали, что революция закончилась. 10 апреля и что теперь остается лишь мирно развивать новые учреждения. Вторые стремились добиться образования совершенно независимого венгерского государства. Присутствие их в министерстве компрометировало кабинет в глазах двора, а Кошут продолжал печатать программные статьи, едва ли способные рассеять недоверие венского правительства. В финансовой области он принял ряд мер, имевших целью подчеркнуть противоположность австрийских и венгерских интересов в вопросах байкового, монетного дела и т. п.
С другой стороны, ввиду влияния Кошута на депутатов, коллеги выбрали его оратором, который должен был выступать от имени всего министерства перед новым парламентом, собравшимся 5 июля. От старой палаты магнатов осталась одна тень: большая часть крупных землевладельцев, испуганных революцией, удалилась в свои поместья. Новая палата депутатов в сущности составляла весь парламент. 11 июля, после речи Кошута, в которой оратор объявил о соглашении, заключенном правительством с хорватами, палата вотировала военный набор и заем в 42 миллиона флоринов. При обсуждении итальянского и германского вопросов Кошуту представился случай еще яснее раскрыть свои планы. Он увлекся до того, что от имени министерства, но не предупредив Своих товарищей, потребовал от Австрии отказа от Ломбардии. Кабинет принудил его взять обратно свои слова, но окончательно принятая резолюция оставалась двусмысленной. Венгрия обещала свою поддержку австрийской политике в Италии под условием, что венское правительство окажет ей содействие в деле подчинения Хорватии и обязуется при заключении мира дать удовлетворение законным национальным требованиям итальянцев. «Победа австрийцев в Италии, — сказал один из депутатов оппозиции, — противоречит венгерским интересам, так как, покорив Италию, династия соберет все свои силы, чтобы покончить с либерализмом в Венгрии».
С другой стороны, Венгрия старалась как можно больше впутать Австрию в германские дела, — во-первых, для того чтобы отвлечь ее силы, а во-вторых, чтобы не дать ей превратиться в славянскую империю. Кошут, опять-таки не спросив мнения товарищей, присоединился к предложению оппозиции, по которому Венгрия отказывалась помогать Австрии в случае ее войны с Германией. Как ни старались магнаты исправить эту резолюцию, эффект, ею произведенный, остался в полной силе. В то же время Кошут, несмотря на протест военного министра, настоял на том, чтобы часть новых рекрутов составила независимую национальную армию.
Еще до того сербы, под предводительством бывшего гусарского поручика Стратимировича взялись за оружие, разбили венгерские войска и принудили их командиров заключить перемирие. По истечении срока перемирия венский военный министр разрешил офицерам императорской армии поступить на службу в ряды сербов; другие офицеры отказались действовать против лойяльных (сербских) «бунтовщиков»; пограничные полки переходили в полном составе на сторону восставших, которых поддерживал австрийский консул в Белграде. Сербы собрались в укрепленных лагерях и беспокоили своих противников (венгров) мелкими стычками. 19 августа, окопавшись в сильнейшем из этих лагерей, Сент-Тамасе, они отбили нападение 10 000 человек венгерской регулярной армии. Эта неудача была тем тяжелее для венгерского правительства, что 5–6 августа Радецкий вступил победителем в Милан и победа австрийцев в Италии была обеспечена.
Камарилья не замедлила показать, какую выгоду она предполагала извлечь из этих событий. Чрезвычайные полномочия, которыми пользовался палатин в отсутствие короля, были теперь у него отняты; а император немедленно использовал вернувшиеся к нему права и отказался утвердить законы об организации национальной армии и о заключении займа. Против венгерского. правительства двор выдвинул австрийское правительство, которое, во имя цислейтанских интересов и прагматической санкции, начало оспаривать правомерность мартовских уступок и апрельских законов. Депутация венгерского парламента, уполномоченная просить императора определенно высказаться против хорватов и немедленно перенести свою резиденцию в Буду, получила уклончивый ответ (9 сентября). В тот же день был опубликован императорский указ, возвращавший Влачичу все его чины и должности.
Батьяни вышел в отставку; Кошут, провозглашенный диктатором (11 сентября), заставил принять и обнародовать без императорской санкции, т. е. революционным путем, два закона, разрешавших правительству выпуск бумажных денег и новый рекрутский набор. В тот же день Влачич, закончивший вооружения, начатые им с момента неудачи последних своих переговоров с венграми (27 июля), перешел через Драву и вторгся в пределы Венгрии.
Таким образом, Венгрия фактически очутилась на военном положении. После тщетной попытки добиться свидания с Влачичем, палатин тайком оставил Пешт и бежал в Вену, где 24 сентября вернул императору свои полномочия. Двор назначил генерала Ламберга, командовавшего гарнизоном в Пресбурге, правительственным комиссаром, облеченным чрезвычайными полномочиями, и поручил ему принять команду над всеми венгерскими войсками. Ламберг отправился в Пешт, чтобы потребовать от Батьяни, снова сделавшегося министром, конституционной скрепы, без которой его назначение было незаконным. В это самое время Батьяни искал его в армии; а в Пеште господствовал комитет из шести членов, только что избранный палатой для содействия министрам и для контроля над их действиями. По инициативе этого комитета палата, в которой остались одни радикалы, запретила Ламбергу принять назначение под угрозой обвинения в измене конституции (27 сентября). Народ, возбужденный этим заявлением палаты и ложными слухами о приближении хорватов, напал па Ламберга на одной из нештских улиц и растерзал его в клочья (28 сентября). Королевский манифест (3 октября) объявил парламент распущенным, а Венгрию — на осадном положении и назначил Влачича главнокомандующим всех венгерских войск и наместником короля в Венгрии.
Осада и взятие Вены. Отречение императора Фердинанда. Возвратившись в Вену, император не взял обратно тех условий, которые поставил для своего возвращения. Министерство хитростью добилось выхода в отставку комитета безопасности; усилия демократов вызвать 13 сентября восстание ни к чему не привели. Потеряв отныне надежду восторжествовать собственными силами, демократия снова ищет союза с мадьярами. По инициативе Кошута венгерский парламент послал в Вену депутацию, которая должна была> заинтересовать австрийский парламент в деле венгерской свободы; большинство, в согласии с министерством, отказалось принять депутацию, но демократические комитеты устроили ей торжественную встречу.
Когда по приказу Латура венский гарнизон должен был отправиться в Венгрию для усиления императорских войск, боровшихся с революцией, народ силою воспротивился его отправке; при этом один генерал, пытавшийся увести солдат, был убит. Победоносная толпа вернулась тогда во внутренние кварталы города, требуя головы военного министра, изменившего народной свободе. Латур, схваченный в своем доме и вырванный из рук депутатов, пытавшихся его защитить, был повешен на фонаре. На следующий день (7 октября) император бежал в Ольмюц, надеясь обрести безопасное убежище среди славянского населения. Наиболее влиятельные члены правой и центра, собравшись в Праге, протестовали против решений своих коллег, оставшихся в Вене, я отрицали за ними право действовать от имени парламента.
Таким образом, между венской революцией и императорским правительством началась открытая война. Виндишгрецу, произведенному в маршалы и назначенному главнокомандующим всех австрийских войск (кроме находившихся в Италии), поручено было усмирить возмутившуюся столицу. Вена не могла оказать сопротивления: буржуазия только и мечтала о торжестве порядка, наиболее проницательные из вождей демократической партии бежали, чтобы уклониться от неравной борьбы. Венгерская революционная армия, на помощь которой рассчитывала Вена, была отброшена, и после трехдневного сражения венскому населению оставалось только покориться (31 октября).
Начались многочисленные казни, которые, однако, проводились с известной системой. Роберт Блюм и Фребель явились передать венской демократии поздравления германских демократов; они считали себя в безопасности в качестве неприкосновенных членов Франкфуртского парламента. Виндишгрец, чтобы избежать конфликта, хотел было ограничиться их высылкой, но его зять князь Феликс Шварценберг (впоследствии министр иностранных дел) настоял на предании их военному суду, оба депутата были приговорены к смертной казни; из них Фребель был помилован, а Блюм казнен.
21 ноября появился указ о назначении Шварценберга министром. Усталый, пресыщенный, сильно поживший, он находил удовольствие в игре с затруднениями; ему нравилось запугивать своих противников холодной дерзостью, заставлять всех склоняться перед своей неограниченной властью. Выставленная им программа заявляла о его конституционных чувствах, слегка касалась итальянского и венгерского вопросов, настаивала на единстве Австрийской империи и объявляла, что обновленная Австрия заключит с Германским союзом дипломатическое соглашение! Это было равносильно полному игнорированию Франкфуртского парламента и превращению вопроса об объединении Германии в простой дипломатический вопрос.
Парламент, заседания которого были перенесены в небольшой городок Моравии, Кремниц, наученный горьким опытом венских событий, одобрил эту программу (27 ноября). Пять дней спустя он был поспешно созван» на экстренную сессию и с изумлением узнал, что в тот самый день император Фердинанд отрекся в Ольмюце от престола, что брат его и наследный принц отказался от короны и что на престол вступил племянник императора Франц-Иосиф. Так как министерство утверждало, что уступки, сделанные государем, теряют силу вместе с его отречением, новый император был свободен от каких бы то ни было обязательств в венгерском вопросе; первый же манифест объявлял о его твердом намерении слить все области монархии в одно большое государство. Таким образом, опасность грозила не только законам 1848 года, но и самой венгерской конституции.
Парламент в Бремнице. Октроированная («дарованная») конституция. В Кремнице и окрестных местах не существовало каких бы то ни было элементов политической жизни; депутаты оказались отрезанными от народа. За неимением лучшего они погрузились в обсуждение выработанного ими проекта конституции. Парламентские партии распределялись здесь почти так же, как в Вене; они только теснее сплотились. В чисто политической области, когда не задевались национальные вопросы, большинство польских депутатов вотировало вместе с немецкими радикалами. Министерство проявляло мало интереса к парламентским дебатам; оно один только раз (4 января) вмешалось энергично в прения, чтобы противопоставить принципу народного верховенства, который собрание хотело вписать во главе «основных прав австрийцев», монархическую доктрину в ее чистом виде. Министерство одержало победу, но парламент был крайне возмущен этим посягательством исполнительной власти на права учредительного собрания, и с этих пор кабинет (хотя и остававшийся в Ольмюце) держался в стороне.
После продолжительного обсуждения, тянувшегося несколько месяцев, конституционная комиссия представила парламенту свой проект — лучший из всех, которые когда-либо предлагались в Австрии. По этому проекту нация должна была представляться парламентом, составленным из палаты представителей отдельных областей, — уступка, сделанная федералистам, — и из палаты народных представителей. Равноправие всех национальностей обеспечивалось очень широкой автономией, предоставленной коммунам и новым областным подразделениям — округам, которые должны были, по возможности, составляться из одной национальности.
2 марта комиссия закончила свои работы, а 15-го должны были начаться общие прения по этому вопросу. Вечером 6 марта неожиданно прибыл в Кремниц Стадион и, пригласив к себе главных членов правой и центра, заявил, что император, принимая во внимание события, происходящие в Венгрии, и некомпетентность парламента в вопросах, касающихся этой страны, собственной властью пожаловал конституцию всей Австрийской империи. Депутаты протестовали, а Стадион обещал подумать и доложить об этом своим- коллегам. На другой день с раннего утра депутаты могли прочесть на стенах Кремница императорские манифесты, из которых один содержал текст конституции, помеченной 4 марта, а другим распускался парламент за то, что своими чисто теоретическими рассуждениями угрожал существованию установленного порядка. Зал заседаний был закрыт, а ночью наиболее скомпрометированные депутаты левой оставили Кремниц и выехали за границу.
Эта конституция никогда не применялась на деле. Она создавала централистский аппарат, охватывавший собой и Австрию и Венгрию; по этой конституции нижняя палата выбиралась на основе цензитарной системы, а в верхней палате три четверти всех мест предоставлялись землевладельцам, т. е. фактически дворянству. Она предоставляла гражданам свободу личности и совести, но с весьма существенными ограничениями; провозглашала равноправие всех национальностей, не обставляя его ровно никакими гарантиями; оставляла в силе венгерскую конституцию «во всех ее частях, не противоречащих настоящей конституции», другими словами, отменяла ее.
Шварценберг принял это произведение Стадиона, игнорируя в нем все, кроме строгой централизации; эта конституция подходила к его планам в германском вопросе. Он опирался на нее как на совершившийся факт против большинства Франкфуртского парламента, которое намеревалось урегулировать по-своему союз Австрии с Германией, а когда Франкфуртское собрание не обратило внимания на возражения Шварценберга, он отозвал оттуда австрийских депутатов (5 апреля). «Конституция, — говорил он, — сделала Австрию целостным и нераздельным государством». Эта целостность не мешала, впрочем, тому, что в Чехии, Галиции и Ломбардии господствовала военная диктатура, а Венгрия являлась театром настоящей войны.
Венгерская война. Конец революции. Венгерский парламент отказался признать Франца-Иосифа королем: венгерский конституционный король не может отречься от престола без согласия страны, а законным королем может быть признан лишь тот, кто короновался и подписал коронационную грамоту. Уже за несколько недель перед тем Кошут резко нападал на династию, которая «до сих пор не была низложена только благодаря великодушию парламента», но республиканцев было немного, и собрание, придерживаясь легальных форм, продолжало признавать королем Фердинанда V[60]. Для охраны прав короля, которому вопреки закону мешали осуществлять свою власть, был назначен под председательством Кошута комитет безопасности, состоявший из шести членов и облеченный исполнительной властью.
Против 150 000 императорских солдат и славянских инсургентов Венгрия могла выставить только 100 000 человек, в громадном большинстве — необученных. После падения Вены их пришлось расставить широким полукругом, так как войска шли на Пешт из Моравии, Галиции, Штирии и с юга. Если бы не поразительная бездарность австрийских генералов, война эта не могла бы длиться более двух месяцев. Но в конце сентября Влачич был разбит у Платенского озера. Виндишгрец, которому он передал командование, обязан был некоторыми успехами численному перевесу своих сил и крайней осторожности, с которой он продвигался; в начале января он занял Буду и Пешт.
Парламент и исполнительный комитет бежали в Дебречин. Венгерский генерал Гёргей отступил за Дунай, и венская официозная газета уже праздновала «славный конец кампании». Сформированный в Галиции армейский корпус под начальством Шлика вторгся в Верхнюю Венгрию и, без труда тесня революционные войска, угрожал Дебречину. Но молодой генерал Клапка, бывший австрийский артиллерийский офицер, реорганизовал венгерскую армию. Гёргей двинулся на соединение с ним, и Шлик, избегая грозившей ему опасности, форсированным маршем пошел на соединение с армией Виндишгреца. Венгерские войска, соединившись под командой поляка Дембинского, двинулись на Пешт. Но венгерские командиры относились с недоверием к этому иностранному генералу, навязанному им Кошутом; и действительно, своей медлительностью и бесцельным маневрированием Дембинский превратил нерешительную стычку в проигранную битву (при Капольне, 26 февраля).
Спустя восемь дней обнародована была конституция 4 марта. Однако торжество двора оказалось преждевременным. В Трансильвании Бем, который после падения Вены предложил свои услуги Венгрии, всю зиму тревожил императорские войска; хотя он терпел поражения во всех регулярных сражениях, перевес оказался все-таки на его стороне. После ряда быстрых и ловких маневров он неожиданно напал на противника, усиленного еще русским корпусом, явившимся из Валахии, и овладел Германштадтом (11 апреля). Австрийцы и русские отступили в Валахию. В Банате новый венгерский генерал Перцель взял штурмом Сент-Тамас, который так долго сопротивлялся усилиям мадьяр, прогнал сербов до Карловаца и восстановил сообщение с Бемом.
Тем временем Виндишгрец, выступивший из Пешта после трехмесячного бездействия, был разбит Гёргеем при Гёдёлё и отступил к стенам столицы (7 апреля); Клапка заставил австрийцев снять блокаду с Коморна, откуда мадьярский гарнизон с самого начала революции беспокоил императорские войска и угрожал Вене. Теперь очередь отступать пришла для австрийцев. Виндишгрец, оказавшийся слишком неспособным, был 12 апреля отозван в Ольмтоц. Армия его очистила Пешт, оставив только в Буде сильный гарнизон. Несмотря на советы Кошута и К лапки, которые стояли за тактику смелого наступления, Гёргей предпринял осаду Буды. Блестящее сопротивление генерала Генци, убитого 21 мая во время последнего штурма, дало двору возможность оправиться и собрать все силы для того, чтобы подавить противника численностью.
Победа при Гёдёлё побудила Кошута сделать решительный шаг. 14 апреля Дебречинский парламент объявил в торжественном заседании династию Габсбургов лишенной престола и изгнанной на вечные времена из венгерских пределов. «Господь может покарать меня всякими напастями, — воскликнул Кошут, — но одной беды он не может на меня наслать: это снова сделаться когда-нибудь подданным австрийского дома!» Таким образом, восстание для защиты права превратилось в борьбу за торжество революции. Тем не менее парламент не решился провозгласить республику: большинство страны было монархическим, и его обольщали надеждой, что найдется наконец государь из какой-либо европейской династии, который согласится принять корону. А пока Кошут сделался главой исполнительной власти со званием правителя.
После того как Радецкий одержал полную победу над сардинцами (20–24 марта), явилась возможность отправить часть его войск — лучших в Австрии — на венгерский театр войны. Назначение на пост главнокомандующего, облеченного гражданскими и военными полномочиями, генерала Гайнау, известного не столько своими военными талантами, сколько зверской жестокостью (он привез с собой из Италии прозвище «гиена Бресчии»), показало, что австрийское правительство решило во что бы то ни стало покончить с венгерской революцией.
1 мая венская официальная газета сообщила, что царь предоставляет в распоряжение австрийского императора русскую армию для усмирения Венгрии. Еще за год перед тем Николай I предложил в первый раз такую помощь. Русский генерал Паскевич совершенно не считался с самолюбием австрийцев и разыгрывал роль спасителя. Все обращения Кошута к западным державам и Турции с целью вызвать контрвмешательство ни к чему не привели. Начались раздоры между венгерскими генералами, а затем между армией и правительством. Гёргей из честолюбивых мотивов интриговал против Кошута и против собственных товарищей. Разбитые при Раабе и при Коморне, главные силы венгерской армии отступили к Сегедину, и преследовавший их Гайнау окончательно уничтожил их при Темешваре (9 августа).
Революционное правительство, переехавшее вслед за армией из Пешта в Сегедин, а из Сегедина в Арад, узнало одновременно об этом несчастье и о поражении Бема в Трансильвании. Покинутый своими министрами, Кошут 11 августа передал диктатуру Гёргею, а сам удалился в изгнание.
Гёргей в свое время высказался против акта 14 апреля и против разрыва с династией. Он поспешил согласиться на капитуляцию, которую русские предлагали ему уже несколько раз; 13 августа при Вилагоше 23 000 венгерцев сложили оружие и сдались царской армии. Неприступная крепость Коморн держалась дольше всех, и только 27 сентября К лапка свободно вышел оттуда со всем гарнизоном. Через несколько дней после капитуляции Вилагоша пала Венеция, и Австрия с торжеством вернулась к тому состоянию, в котором находилась до революции.
II. Реакция (1849–1859)
Восстановление абсолютизма. Армия спасла империю. В силу одной только военной централизации и дисциплины чехи и немцы, поляки и хорваты и даже мадьяры, собранные под черно-желтыми знаменами, превращались в австрийских солдат, превращались в «австрийцев», беспрекословно повинующихся приказаниям императора. Абсолютистская централизация была законом для армии, а теперь она на десять лет должна была стать законом для всей Австрии. Задачу всестороннего восстановления абсолютизма взял на себя Бах, назначенный министром внутренних дел, после того как Стадион сошел с ума.
20 августа 1851 года указом императорского кабинета министерство было объявлено ответственным за свои действия только перед императором; вместе с тем министерству поручено было подвергнуть конституцию 4 марта основательному рассмотрению для выяснения вопроса, совместимо ли ее сохранение с интересами государства. Конечно, несовместимость оказалась очевидной. Кабинетскими указами 31 декабря 1851 года конституция была формально отменена и провозглашены были принципы, долженствовавшие ее заменить, — «принципы органических учреждений в провинциях Австрийской империи». Шварценберг, восторжествовавший над Пруссией в Ольмюце и скрепивший своей подписью декрет об отмене конституции, довел до конца дело восстановления власти. Вскоре после того он скончался, и первое место в правительстве занял Бах, имя которого навеки осталось связанным с реакцией, получившей название баховской системы.
Баховская система. Баху не приходилось стремиться к восстановлению старого порядка во всех его частях; в своей внутренней политике ему необходимо было считаться с двумя новыми фактами: с отменой феодальных повинностей и с уничтожением дуализма. Отмена феодальных повинностей ставила перед ним двойную задачу: с одной стороны, надо было окончательно установить порядок выкупа феодальных повинностей и довести до конца то крупное экономическое и политическое преобразование, которое обусловливалось возникновением в Австрии класса совершенно самостоятельных и свободных крестьян; с другой — необходимо было выработать совершенно новые государственные органы, которые впредь должны были выполнять функции, принадлежавшие до тех лор феодалам; то были имперские суды для замещения прежней вотчинной юрисдикции и государственная полиция. Так как дуализм был отменен конституцией 4 марта и еще определеннее — императорским указом 17 октября 1849 года, который гласил, что «прежняя венгерская конституция отменена самой революцией», — приходилось ввести новую организацию и по ту стороны Лейты: перегородки между обеими половинами империи были разрушены, — а разделявшая их таможенная линия уничтожена в 1850 году.
Очень дорожа властью и каждую минуту опасаясь ее лишиться, Бах готов был идти на все уступки, лишь бы ее не потерять. Единственное, в чем он не хотел и не мог уступить дворянству, это — освобождение крестьян, которое он не мог взять назад. Дворянство, безутешное в потере своих старых прав, повело против Баха отчаянную борьбу. Это являлось одной из причин, почему Австрия данного периода была подчинена чисто бюрократическому режиму. Указ 31 декабря 1851 года содержал в себе обещание представительных учреждений, — правда, не в центре, но в провинциях предполагалось созывать депутатов от дворянства, крупных и мелких землевладельцев и от промышленных слоев, которые должны были помогать правительственным чиновникам своими советами. Но в этих собраниях дворянство преобладало бы над другими сословиями, а своими протестами оно ставило бы правительство в затруднительное положение. Поэтому упомянутое обещание никогда не было исполнено.
По своим взглядам Бах принадлежал к венской централистской школе и не был по опыту знаком с особенностями австрийских провинций и национальностей. Он полагал, что ему удастся осуществить невозможную задачу превращения Австрии в единое немецкое государство путем исключительно административного воздействия.
В государственных интересах, а вовсе не с германизаторскими целями — уверяли защитники системы — немецкий язык был всюду объявлен языком государственным: в судопроизводстве, администрации, фактически даже в области народного образования. Но этим самым было подорвано значение реформ и сильно уменьшено количество лиц, которые могли ими воспользоваться. Когда в 1860 году Бенедек вступил в отправление должности венгерского генерал-губернатора, он с изумлением узнал, что среди высшего персонала пештской полиции по-мадьярски говорил один только чиновник; могла ли при таких условиях полиция выполнять свои обязанности и быть хоть сколько-нибудь связанной с населением? Чтобы войти во вкус своей работы и действовать самостоятельно, чиновникам Баха недоставало спокойной уверенности: все вокруг них было неустойчиво, и они это чувствовали.
Администрация была реорганизована сверху донизу по строгому плану. Мелкие провинции, некогда соединенные в крупные, снова получили прежнюю автономию; очень большие провинции, как, например, Галиция, были разделены на несколько мелких. Венгрия была разорвана на части: не только Хорватия сохранила свое привилегированное положение, не только Трансильвания получила обратно свою прежнюю автономию, но и Сербское воеводство, а также Темешварский банат были выделены в особые провинции; остальная венгерская территория была разделена на пять имперских наместничеств, и с этого момента единство Венгрии воплощалось только в лице военного и гражданского генерал-губернатора.
Низшей административной инстанцией в провинциях являлись окружные власти и в конечном счете власти уездные, облеченные административными, судебными, полицейскими и отчасти финансовыми функциями. Как и следовало ожидать, полиция начала играть выдающуюся роль; общее заведывание полицией перешло к специальному министерству, которому также подчинен был недавно созданный корпус жандармов; но в продолжение всего данного периода от жандармов требовалось не столько наблюдение за исполнением законов, сколько слежка за обывателями. Подозрительность правительства распространялась на все. Так, например, промышленность страдала от слишком придирчивой регламентации; неоднократно намечались проекты реформы, основанной на принципе свободы, но осуществить их удалось только в декабре 1869 года, после падения Баха.
Общественное недовольство. Десятилетняя реакция оставила по себе в Австрии самое скверное воспоминание. Притесняемые народности и средние классы особенно тяжело переносили иго потому, что в 1848 году они уже испытали чувство свободы. Славяне ненавидели систему Баха за ее германизаторские тенденции, немцы — за ее строгий абсолютизм. Общественное мнение лишено было возможности заявить о себе. Закон о союзах и собраниях, поставивший основание всяких обществ в зависимость от правительственного разрешения и подчинивший их строжайшему надзору, запрещал, кроме того, в определенных выражениях всякое общество, «задачи которого вторгаются в круг ведения государственного законодательства или администрации». Печать, со времени издания закона 27 мая 1852 года, была подчинена суровому режиму: каждая газета обязана была представлять властям один экземпляр за час до выхода в свет; розничная продажа на улицах и расклейка были воспрещены, и все газеты должны были вносить залог. Закон 1852 года, как сказал впоследствии один выдающийся юрисконсульт, заставил сожалеть об отмене предварительной цензуры. Суд присяжных исчез вместе с конституцией; но даже и до его уничтожения правительство изменяло приговоры, которые ему не нравились. Крупный чешский журналист Гавличек, оправданный присяжными, был без дальних рассуждений сослан в административном порядке.
Сначала общественное недовольство проявлялось в виде заговоров, которых было особенно много в первые годы (1851–1863); они привели к грандиозным процессам — главным образом в Венгрии и Трансильвании, Из всех частей империи от реакционной политики больше всего пострадала Венгрия; ей хуже всех пришлось от восстановления порядка. После одержанной им победы Гайнау жестоко отомстил революционерам; в один только день в Араде было повешено тринадцать революционных генералов. Венгрия же пострадала больше всех других областей от новой политической организации. Хотя новые чиновники часто оказывались лучше своих предшественников, хотя крестьяне в особенности находили у Них теперь лучший прием и больше правосудия, чем прежде, однако баховские гусары — немцы или онемеченные чехи — натолкнулись на единодушную оппозицию со стороны венгерского населения. Они или вовсе не знали местного языка, или его коверкали; в насмешку за это крестьяне прозвали их «господин не знает, что говорит»(«Monsieur qu'est-ce qu'il dit?»); для них закрыт был доступ в венгерское общество. Высшее дворянство жалело о старой аристократической конституции и все надеялось на ее восстановление, а мелкое дворянство, низшее католическое духовенство и все протестантское духовенство жили воспоминаниями о 1848 годе и ожиданием реванша.
Государственной службы добивались только две категории людей: добровольные шпионы и разорившиеся дворяне, с лихвой возвращавшие своим немецким товарищам то презрение, которым награждали их самих их соотечественники; венгерец, занимавший место помощника уездного судьи, называл своего шефа не иначе, как «чешским псом». Венгерцы никогда не претендовали на звание исправных плательщиков налогов, а теперь считали честью обманывать казну; причинять всякие затруднения угнетателю — разве это не акт патриотизма? Кошут и другие революционные вожди старались из-за границы через своих доверенных агентов поддерживать национальное возбуждение в стране.
Оппозиция остальных народностей была не слабее, хотя и не отличалась таким же единодушием и не проявлялась в такой же открытой форме. Осадное положение в Галиции, Сербском воеводстве и Трансильвании было снято, как и в Венгрии, только в 1854 году. Режим, введенный Бахом, достиг своей цели; он осуществил единство австрийских народностей, по единство заключалось именно в единодушном недовольстве. В одном анекдоте того времени рассказывается, что какой-то мадьяр на вопрос хорвата относительно общественного настроения в Венгрии ответил, намекая на события революционной эпохи: «О, мы весьма довольны. Обращение, которому мы подвергаемся в наказание за грехи, применяется к вам в виде награды»,
Конкордат. Реформы в области народного образования. В то время как проект конституции, выработанный Кремницским парламентом, восстановлял принципы иозефинизма[61], австрийские прелаты в своих декларациях и петициях, подаваемых императору, требовали предоставления церкви полной свободы и заключения конкордата. Поведение епископов, осудивших на Венском соборе, 1849 года национальные требования и объявивших различие языков пережитком язычества и следствием грехопадения, показало правительству, какую пользу оно могло бы извлечь для своей политики из союза с церковью. Конкордат 18 августа 1855 года закрепил союз трона с алтарем. Тридцать шесть обнародованных статей и ряд секретных добавлений урегулировали отношения между церковью и государством. Католицизм был признан государственной религией. Церкви предоставлены были навеки полнейшая автономия, безусловное право приобретать и владеть имуществом и все привилегии, вытекающие из ее «божественного» происхождения и ее законов. Епископы могли беспрепятственно сноситься с Римом, осуществлять над паствой и клиром юрисдикцию, предоставляемую им каноническим (церковным) правом, и следить за тем, чтобы католическое юношество воспитывалось католическими преподавателями в согласии с учением церкви; епископы же должны были утверждать инспекторов народных училищ. Наконец, им дано было право цензуры и осуждения опасных сочинений, которые правительство обязалось в таком случае пе допускать к распространению. Гражданские власти могли возбуждать преследования против духовных лиц за нарушение общих гражданских и уголовных законов, но они обязаны были предупреждать об этом епископа и соблюдать должное уважение к духовному сану.
Конкордат был обнародован и получил силу закона 5 ноября 1855 года. С 1 января 1857 года отдел австрийского гражданского права «О браке» перестал применяться к католикам[62]. В передаче дел о браке духовному суду возмущенное, болезненно подозрительное общественное мнение усмотрело символ передачи основных прав гражданского общества в руки его вечного врага. Такое отречение государства от своих прав, казалось, невозможно было объяснить иначе, как изменой. Утверждали, что ценой этого конкордата Бах старался купить поддержку епископов и иезуитов не столько для своей политики, сколько для себя лично. Несмотря на чрезмерные уступки, требуемые от императора, конкордат не вызвал возражений при самом дворе, но он встретил ярых противников среди высоких сановников старой школы, пропитанных принципами иозефинизма и ревниво отстаивавших нрава светского государства. А между тем общество еще не знало всей правды. Одной из секретных статей император обязался не решать никакого вероисповедного вопроса, — затронутого или не затронутого в конкордате, — без согласия папы.
Во исполнение конкордата Леон Тун, министр вероисповеданий и народного просвещения, отдал начальную школу во власть духовенства. Этот акт привел к тому, что общество проглядело действительные заслуги этого министра, который далеко не был только деятелем конкордата и обскурантизма. Напротив, Тун приложил много сил к делу преобразования австрийских университетов по немецкому образцу, так что они перестали быть, как при старом порядке, простыми гимназиями высшего разряда, с той же дисциплиной и с тем же методом преподавания. Он изменил самый дух университетских занятий и отвел чисто научным теоретическим исследованиям почетное место наряду с практической подготовкой слушателей к свободным профессиям. Он содействовал развитию исторического преподавания на юридическом и философском факультетах и, главное, он предоставил студентам свободу учиться, а профессорам свободу преподавать, положив конец подавляющему режиму обязательных семестровых экзаменов. Кроме того, руководясь советами Экснера, он ввел в средних учебных заведениях, классических и реальных, учебный план, остававшийся в силе до последнего времени (1918 года).
Финансы. Министерство Брука. Долги, вызванные великими войнами начала XIX столетия, лежали еще и в 1848 году тяжелым бременем на австрийских финансах. С другой стороны, двойное, банкротство поселило в публике крайнее недоверие; революция довела расстройство финансов до апогея. Несмотря на все запрещения, звонкая монета вывозилась из Австрии, хотя проба ее была преднамеренно понижена; правительство принуждено было выпустить мелкие кредитные билеты, и даже частные банки пустили в обращение мелкие разменные бумажки. До 1854 года сохранялся старый чекан с изображением Фердинанда: не стоило делать нового, так как едва вычеканенная монета исчезала из обращения.
В 1854 году выпущен был внутренний заем в 500 миллионов флоринов, назначенный для восстановления металлического обращения; но подоспели осложнения в восточном вопросе, и 500 миллионов пошли не па изъятие из обращения кредитных билетов, а на военные расходы. С 1815 года австрийское правительство отказалось от этой разорительной формы кредита и поручило банку изъять из обращения оставшиеся бумажные деньги. Но революция, а также итальянская и венгерская войны вызвали значительные расходы и потребовали новых эмиссий. К несчастью, население не поддавалось ни па какие уловки: под каким бы именем ему ни предлагали новые билеты, государственные облигации или облигации займа, выпущенного под обеспечение венгерских доходов, и несмотря на их принудительный курс оно оставалось непреклонным; лаж на звонкую монету поднялся с 9,36 процента в 1848 году до 26 процентов в 1851 году и около 28 процентов в 1854 году.
В обращении находилось слишком много бумажных денег. От такого порядка вещей сильно страдала торговля: постоянные колебания вексельного курса стесняли коммерческие операции; учетный процент для самых солидных подписей был не ниже десяти; затруднительным положением казны и публики пользовались только спекулянты венской биржи, наживавшие состояния. Заем 1854 года должен был дать банку возможность изъять из обращения все государственные бумажные деньги и заменить их обоими билетами. Но операция эта не удалась, и банк, которому государство и без того должно было значительные суммы, принужден был снова ссудить ему 100 миллионов флоринов на покрытие расходов по восточной политике.
С 1848 по 1854 год Австрия делала долги, не помышляя о последствиях. Результаты такой политики не замедлили сказаться: внутренний заем в 500 миллионов флоринов удалось разместить лишь благодаря сильному давлению; заем был распределен правительством между капиталистами, и если они не уплачивали должной суммы, их имущество описывали как у неисправных налогоплательщиков. Правительство решило наконец изменить свою финансовую систему. В январе 1855 года управление министерством финансов было возложено на Брука, бывшего министра торговли, а затем посланника в Константинополе. При одном известии, что Брук представил императору свои проекты, о содержании которых никто еще ничего не знал, лаж сразу понизился на десять процентов, Умный и решительный человек, прирожденный дипломат, Брук заслуживал того доверия, которое оказало ему общественное мнение. Между тем все его усилия заранее были обречены на неудачу.
Режим абсолютизма не давал никаких гарантий порядка и безопасности, которые необходимы были для восстановления финансов. С первого же дня Бруку стало ясно, что он сможет сделать солидную экономию, без вреда для дела, только в области военных издержек. До конца он надеялся добиться этой экономии и позволял высшим военным чинам обманывать себя обещаниями. Он не понимал, что с этой стороны ему нечего было ожидать содействия в деле сокращения расходов. Ведь партия аристократов и военных, была всемогуща при императорском дворе. Одной из первых мер реакции явилось уничтожение военного министерства и передача его функций старшему генерал-адъютанту императора; таким образом военные дела были изъяты из ведения государственной администрации и переданы в личное заведывание монарха. В 1855 году предусматривался дефицит в 175 миллионов флоринов, но расходы по мобилизации и по оккупации Дунайских княжеств утроили его. За 1848–1859 годы на армию было израсходовано 2 миллиарда флоринов.
Брук встретился еще с затруднениями иного порядка. Если венгерская война обременила государство тяжелым долгом, то, с другой стороны, отмена дуализма привела к установлению в Венгрии австрийской фискальной системы. Ввиду этого ожидалось повышение ежегодных доходов казны па 50 миллионов флоринов. Однако на деле обнаружился значительный недобор; по одному только подоходному налогу за Венгрией к концу 1851 года накопилось 13 миллионов недоимок. Общая реорганизация административных органов повлекла за собой сильный рост расходов; за 1850–1859 годы бюджет министерства внутренних дел, равно как и расходы на полицейское ведомство, удвоились. Чтобы раздобыть нужные средства, Брук должен был прибегать к таким мерам, которые он сам осуждал, например, к продаже на крайне невыгодных условиях государственных железных дорог.
Таможенная политика Брука, клонившаяся к созданию австро-германского союза встречала препятствия во внешней политике Австрии, проникнутой идеями конкордата[63]; ему удалось все-таки провести новый таможенный тариф, на основе которого он заключил с Пруссией торговый договор 1853 года. Решительный разрыв с запретительной системой не только не причинил вреда австрийской промышленности, но даже дал сильный толчок ее развитию. Брук уменьшил долг государства банку, уступив последнему часть государственных имуществ на сумму 156 миллионов флоринов. Он подписал австро-германское монетное соглашение 1857 года, имея в виду подготовить отмену принудительного курса и возобновление свободного размена кредитных билетов, и таким способом упрочить положение банка. Но едва только политика Брука начала приносить свои первые плоды, как разразилась война с Италией; чтобы удовлетворить вновь возникшим потребностям, он снова принужден был нанести удар кредиту банка, им же самим восстановленному.
Внешняя политика. Крымская война и война с Италией. Конец абсолютистского режима. Только крупные успехи могли бы сделать популярным или по крайней мере не столь невыносимым режим, который приносил все интересы австрийских народностей в жертву величию династии. А между тем после смерти Шварценберга, имевшего в своем активе ольмюцское унижение Пруссии, внешняя политика Австрии была сплошным рядом поражений. Граф Буоль-Шауэнштейн унаследовал от Шварценберга его программу, но не его таланты. И это особенно ярко обнаружилось во время Крымской войны.
Россия и западные державы с одинаковым усердием старались привлечь Австрию на свою сторону. Царь предлагал ей Сербию, Боснию, Герцеговину; но Австрия находила, что это приобретение не равноценно дунайским равнинам. Понимание своих интересов толкало Австрию к союзу с Англией и Францией, однако этому противоречила традиция, влияние которой при австрийском дворе всегда было чрезвычайно сильным; кроме того, что бы ни говорил Шварценберг, Франц-Иосиф не решался удивить мир своей неблагодарностью[64]. Выбор затруднялся еще и другими соображениями. Австрия расплачивалась в этот момент за свое чрезмерное честолюбие; впутавшись во все европейские дела, она не знала, куда повернуться. Ей хотелось действовать только в согласии с Пруссией, чтобы обеспечить себя от возможных сюрпризов в Германии, но Пруссия ставила свои условия. Принимая же сторону России, Австрия рисковала вызвать революционные вспышки в Италии, в Польше и особенно в Венгрии. Наполеон III не остановился бы перед союзом с революцией, а система Баха подготовила для этого плана весьма благоприятную почву. Венгрия, которая во всякое другое время оказала бы содействие в войне против России, теперь рассчитывала на поражение Австрии и не задумалась бы этому помочь. Теперь австрийское правительство начало понимать, какую глубокую ошибку оно совершило в 1849 году; императору представлены были записки, направленные против «нивелирующего якобинства» централизации и рекомендовавшие возвращение к австрийской традиции, которая считалась с историческими и национальными отличиями. И в высших сферах начали уже подумывать о перемене системы.
Буолю не без труда удалось склонить Пруссию на союзное соглашение (20 апреля 1854 года). По словам Зибеля, это был «союз совершенно особого рода., сердечное соглашение, обставленное величайшими предосторожностями, братское доверие со всевозможными оговорками. В понимании Австрии союз имел значение для восточных дел, в понимании Пруссии— для западных». Буоль скоро это заметил; в то время как он всеми силами старался убедить Германию стать против России, Пруссия с успехом противодействовала его усилиям. Ввиду этого Буоль, без совещания со своим союзником, примкнул 8 августа к программе западных держав, так называемым «четырем пунктам», а 2 декабря 1854 года он при таких же условиях подписал формальный договор с Англией и Францией. Этой политикой он навлек на себя вражду Пруссии и ненависть царя, а в то же время его запоздалая решимость не вызвала большого восторга со стороны западных держав. Стараясь всех перехитрить, он успел только возбудить всеобщее недовольство.
На Парижском конгрессе он мог пожать плоды своей политики: несмотря на его сопротивление, державы признали единство Дунайских княжеств (Буоль протестовал против создания у ворот Венгрии нового Пьемонта, который был бы орудием французской политики), а итальянский вопрос был поставлен перед Европой. Австрия оказалась изолированной за одно удовольствие оккупировать- на несколько месяцев Дунайские княжества, чем она окончательно и расстроила свои финансы. Фон Бейст следующим образом резюмирует результаты этой политики: «России нанесено было глубокое оскорбление, и теперь она выжидала удобного случая для отмщения; Пьемонт усилился и занял угрожающее положение; Франция была избалована успехом и становилась опасной; Англия была наполовину подкуплена и колебалась; Пруссия — обижена и выжидала удобного случая, чтобы взять реванш, — таково было положение вещей через два года после подписания Парижского трактата». В Венгрии грозило вспыхнуть восстание. Перемена режима становилась необходимой. 22 августа 1859 года Бах был уволен в отставку.