Царство Селевкидов
Смерть Селевка от руки убийцы положила предел расширению его государства, которое после победы над Лисимахом при Курупедионе, казалось, должно было вновь объединить почти всю державу Александра, кроме владений Птолемея. Войско Селевка, в которое влилось и прежнее войско Лисимаха, провозгласило македонским царем Птолемея Керавна. Возможно, что царство Селевкидов некоторое время продолжало формально числить в своем составе Македонию. Антиох I, восстановивший в Борсиппе храм Небо, в своей клинописной надписи говорит о себе: «Я, Антиох, царь великий, могучий царь, царь воинств, царь Вавилона, царь стран, восстановивший Эсагила и Эзида, царственный сын Селевка, царя Македонского, царя Вавилона».[63] Во всяком случае Антиох I вскоре отказался от притязаний на Македонию, заключил мир с Антигоном Гонатом, овладевшим после гибели Птолемея Керавна македонским престолом, и породнился с ним, выдав за него свою сестру. Все же идея создания мирового государства не угасала в доме Селевкидов; более ста лет они предпринимали попытки вновь объединить владения Александра, совершая походы на Восток, в Египет и в Европу. Но отдельные удачи не давали прочных успехов; границы царства колебались, но потери в общем значительно превышали приращения.
Царство Селевкидов по своей пестроте, рыхлости, разнообразию стран, народов, культур, объединенных под властью одного царя, напоминало державу Александра, но не было факторов, которые могли бы хотя внешне сплотить этот случайный конгломерат. Показательно, что царство Селевкидов не имело территориального обозначения, как Египет или Македония. С течением времени государство стало называться в литературе Сирией, по имени области, где наиболее прочно установилась власть потомков Селевка и где находилась их столица; но это не было официальным названием. Аппиан (Syr., 1) называет Антиоха III «царем сирийцев, вавилонян и других народов» и наряду с Σύρων άρχτί говорит просто о Σελευκίοαι.
Умаление территории царства началось еще при Селевке, который фактически отказался от индийских сатрапий. В присоединенных Селевком владениях Антигона и Лисимаха в Малой Азии образовались самостоятельные государства: Каппадокия, Понт, Вифиния; процесс отпадения отдельных территорий, связанных племенной общностью, продолжался и после Селевка.
История Селевкидов представляет для историков чрезвычайные трудности из-за плохого состояния литературных источников. До нас не дошло ни одной связной истории царства Селевкидов, если не считать краткого очерка, которым Аппиан заканчивает свою историю войн Рима с Сирией (Syr., 52 сл.). Сохранились связные истории отдельных периодов, которые представляли интерес для местных историков: книги Маккавеев и соответствующие разделы «Древностей» Иосифа Флавия, рисующие борьбу Иудеи против Сирии за независимость; значительные отрывки из истории Гераклеи Понтийской, написанной гераклейцем Мемноном; много разрозненных сведений сообщают Страбон, Полибий, Плутарх и др. Эпиграфические тексты также относительно немногочисленны и касаются главным образом греческих городов. Восточных текстов исторического содержания настолько мало, что их не приходится брать в расчет как серьезный источник. Такое плачевное состояние источников не позволяет давать полное и последовательное изложение политической истории царства Селевкидов. Еще труднее дать экономическую историю. Ростовцев (ук. соч., стр. 428) отмечает, что «при таких условиях нельзя дать никакой достоверной картины структуры и развития экономики Селевкидской монархии». Свою собственную попытку в этом направлении он считает достаточно робкой, а выводы — проблематичными. Все же имеющихся данных достаточно, чтобы установить основные моменты истории монархии Селевкидов и наметить главные тенденции экономического развития.
В противоположность Александру, стремившемуся создать на Востоке центр своей державы и органически слить Восток с Элладой и Македонией, Селевкиды ориентировались на Запад и вели политику эллинизации Востока. В 300 г. Селевк основал Антиохию на Оронте и сделал ее центром своего государства; таким образом, восточные сатрапии оказались как бы окраиной; для управления ими Селевк в 293 г. сделал своим соправителем своего сына от Апамы — Антиоха, отдал ему в жены свою жену Стратонику, дочь Деметрия Полиоркета, и предоставил ему управление Востоком. После смерти Селевка Антиох поспешил на Запад, где сделал неудачную попытку вновь подчинить Вифинию. Династ Пергама Филетэр. бывший верным соратником Лисимаха и получивший от него на хранение его казну (9000 талантов), после Курупедиона стал столь же преданным сторонником Селевка; когда Селевк был убит, Филетэр «за большие деньги», как говорит Аппиан, выкупил его тело у Птолемея Керавна, предал его кремации и отправил его прах Антиоху. Но Пергам фактически стал независим от Антиоха.
Серьезным ущербом для власти Селевкидов было нашествие кельтов. Три племени — трокмы, толистобогии и тектосаги — перешли Дарданеллы и были использованы в междоусобной войне в Вифинии, а затем как орудие против Антиоха. Разорительные набеги кельтов, или галатов, навели панику в Малой Азии, и когда в 278/7 г. Антиох нанес им поражение, его объявили «спасителем» (Σωτηρ). Но галаты осели к северу от Фригии, где возникла, таким образом, независимая область Галатия, бывшая постоянной угрозой для соседей. В письме Антиоха II городу Эритрее (RC 15) царь обещает ему освобождение от всех налогов, а также от взносов είς τά γαλατικά. Как ни понимать γαλατικά — как взнос на военные расходы или на уплату дани галатам, — существование такого налога после 261 г. свидетельствует о том, что галаты представляли серьезную угрозу.
Другим источником постоянного беспокойства для Селевкидов в течение ста лет была Келесирия, захваченная после битвы при Ипсе Птолемеем. Египет владел также Финикией, Киликией и Ликией, вклинившись во владения Селевкидов. На этой почве был неизбежен конфликт между Селевкидами и Птолемеями, вылившийся в ряд так называемых «сирийских войн».
Первая сирийская — война (274–271 гг.) плохо освещена в источниках. Птолемей II, по-видимому, стремился к созданию великой державы, и для осуществления этой цели у него были серьезные данные. Египет тогда господствовал на море, страна обладала богатыми ресурсами; Египет владел важными пунктами для восточной торговли в Финикии и Малой Азии, а также сохранил экономические и стратегические позиции в Эгейском море и в Греции. Неизвестно, по чьей инициативе началась война; приготовления к ней велись с обеих сторон. Когда зять Антиоха, правитель Киренаики, Магас объявил Киренаику независимой и начал военные действия против Александрии, Антиох вступил с ним в союз. Птолемей одержал ряд успехов как в Сирии, так и особенно на побережье Малой Азии. Вступление в войну Антигона Гоната на стороне Антиоха изменило положение, так как флот Антигона был достаточно силен, чтобы лишить Птолемея господства на море. Был заключен мир, об условиях которого сведений нет; во всяком случае Египет не только сохранил прежние владения, но получил ряд городов на южном побережье Малой Азии и приобрел новых «союзников» на островах и в греческих малоазиатских городах. Феокрит (Idyll., XVII) превозносит Птолемея и его могущество, Каллимах в «гимне Делосу» рисует Птолемея как будущего владыку вселенной. Конечно, в этих поэтических преувеличениях немало лести и раболепия; но и в действительности государство Птолемея в то время было самым могущественным.
Помирившись так или иначе с Птолемеем, Антиох Не вел активной внешней политики и не участвовал в борьбе между Антигоном и Птолемеем, приведшей к крушению морского могущества Египта. А в Азии его постигла новая неудача. Когда в 263/2 г. умер престарелый Филетэр Пергамский, Антиох счел момент подходящим, чтобы положить конец полунезависимому положению Пергама. Но приемный сын Филетэра, Эвмен, сумел при помощи наемного войска галатов нанести поражение Антиоху, и Пергам стал официально независимым государством, где с 262 г. правила династия Атталидов. Вскоре Антиох I умер (261 г.).
Его сын и преемник Антиох II вел так называемую вторую сирийскую войну с Египтом, о которой сведения крайне отрывочны. по-видимому, Антиох старался приобрести расположение греческих городов Малой Азии. Эфес, где птолемеевский управитель попытался стать независимым династом, после крушения этой попытки стал на сторону Антиоха. За освобождение Милета от тирана Тимарха Антиох получил прозвище «Теос» (бог). Антиох прослыл освободителем ионян и, по словам Иосифа Флавия (Antiqu., XII, 3, 2), еще через двести лет ионяне требовали от Агриппы гражданских прав, «которые даровал им Антиох, внук Селевка, получивший у греков прозвание «Бог». Но благодетелями эллинистических полисов объявляли себя и другие эллинистические цари. В уже цитированном письме Птолемея II к Милету от 262 г. (RC 14) египетский царь всячески подчеркивает традиционную дружбу между Милетом и Птолемеями, называет милетцев друзьями и союзниками, дает им всевозможные привилегии. Поэтому для отношения городов к тому или иному правителю оказываемые им «благодеяния» не имели решающего значения. Тот же Милет, находясь под властью Лисимаха, охотно принимал дары Селевка (RC 5; OGIS 213); после гибели Лисимаха Милет награждает Селевка статуей как своего «освободителя», а в 280/279 г. Антиох I занимает должность стефанефора Милета; в 262 г. город оказывается под властью Птолемея, его «другом и союзником», затем подпадает под власть тирана Тимарха, а с 259/8 г. опять начинает новую эру свободы, дарованной Антиохом II.
Вторая сирийская война была длительной (предположительно 258–253 гг.),[64] но данных о каких-либо крупных сражениях не сохранилось. по-видимому, Антиоху удалось вытеснить Птолемея из некоторых областей Финикии и малоазиатского побережья. Морская победа Антигона над флотом Птолемея при Косе[65] дала несомненное преимущество Антиоху. Поэтому, надо полагать, Птолемей не пытался взять реванш и помирился с Антиохом, выдав за него свою дочь и дав за ней спорные территории в качестве приданого.
Но если спор с Египтом временно был улажен, то на Востоке власть Селевкидов потерпела значительный урон. По кратким сообщениям Помпея Трога и Страбона, в правление Антиоха IX от царства ожидалась Бактрия. Ее наместник Диодот объявил себя царем (около 250 г.) нового, греко-бактрийского царства, куда входили и Согдиана и Маргиана. по-видимому, Диодот и его преемники опирались не столько на военную силу, которая вряд ли была у них значительной, сколько на стремление к освобождению от власти Селевкидов у свободолюбивых народов Средней Азии, переживавших в то время период перехода к цивилизации, период созидания собственной государственности.
Антиох не имел возможности силой оружия подавить освободительное движение, и на первых порах, по-видимому, был найден какой-то modus vivendi между Бактрией и селевкидской монархией в виде формального признания верховенства Селевкидов в Бактрии, подкрепленного брачным союзом.
Массовое движение народов Средней Азии против иноземного господства нашло в это же время и другой исход. Скифское племя парнов, входившее в племенной союз даев, завладело Парфией и положило начало новой могущественной восточной державе. В течение пяти столетий здесь удержалась династия Аршакидов; официальным началом их эры был 248/7 г. до н. э. Это, конечно, не значит, что именно к этому году относится образование Парфянского государства — ведь эра обычно содержит элемент условности; но начало его, очевидно, относится примерно к этому времени.
Неожиданные осложнения возникли в царстве Антиоха II из-за династических распрей. В качестве залога мира Птолемей выдал за Антиоха свою дочь Беренику. В связи с этим Антиох дал развод своей сестре — жене Лаодике, дочери Антиоха I и Стратоники. Лаодика имела уже двух сыновей, и естественно, что она опасалась за их судьбу. Когда в конце 247 г. Антиох умер (существует указание, что Лаодика его отравила), между Лаодикой и Береникой, которая также родила сына, возникла борьба. Лаодике удалось убить Беренику и ее сына, так что у сына Лаодики, Селевка II, не осталось соперника. Расправа с Береникой послужила прекрасным поводом для Птолемея III Эвергета, занявшего египетский трон после умершего в 247 г. Птолемея II, начать военные действия и вторгнуться в Сирию. Так началась третья сирийская война, или «война Лаодики», как ее называли в древности.
Селевк не был подготовлен к войне. С другой стороны, Птолемей выступал как защитник законных интересов царицы Береники, о смерти которой еще не знали; поэтому многие города примыкали к Птолемею из лояльности к дому Антиоха. Птолемей почти без сопротивления захватил северную Финикию и Сирию. Сохранившееся на папирусе (Pap. Gurob) сообщение участника событий (может быть, самого Птолемея) рассказывает о взятии Селевкии в Пиерии и самой Антиохии. Селевк бежал в Малую Азию, и войска Птолемея прошли на Восток чуть ли не до Бактрии. Но Птолемей, по-видимому, не намеревался упрочить свои легкие успехи; удовольствовавшись захваченной добычей, он ушел в Египет, закрепив лишь свое господство в Келесирии и Финикии и оставив за собой Селевкию в Пиерии, гавань Антиохии.
Тем временем Селевк обеспечил свой тыл договорами и брачными союзами с властителями Каппадокии и Понта, собрал войско и стал вновь овладевать Востоком и Сирией, не встречая сопротивления. Он даже задумал было отвоевать Келесирию, но потерпел поражение и заключил мир с Птолемеем.
Таким образом, «война Лаодики» окончилась для Селевка благополучно, и он даже получил прозвище Каллиника.
Дальнейшее правление Селевка II заполнено борьбой с младшим братом, Антиохом Гиераком («Коршуном»), претендовавшим не только на роль соправителя,[66] но и на все царство. Селевк вынужден был предоставить ему независимое положение в Малой Азии, где Гиерак восстановил против себя пергамского царя и галатов. После ряда приключений, падая все ниже и ниже, он был убит своими наемниками. Вскоре умер и Селевк. После кратковременного правления старшего сына Селевка II Селевка III трон перешел к его младшему сыну Антиоху III, прозванному впоследствии Великим (223–187 гг.). Это был период наивысшего политического расцвета царства Селевкидов и вместе с тем начало его падения.
Правление Антиоха III совпадает с началом нового периода в истории Восточного Средиземноморья — с выступлением Рима, впервые в это время начавшего активную политику на Балканском полуострове. К концу правления Антиоха III Рим вторгается уже в Азию. С этого именно времени, со 140-й олимпиады (219–216 гг.) Полибий начинает свою историю, мотивируя это тем, что с этого времени история становится единой. «Раньше, — пишет он, — события на земле совершались как бы разрозненно, ибо каждое из них имело свое особое место, особые цели и конец. Начиная же с этого времени, история становится как бы одним целым, события Италии и Ливии переплетаются с азиатскими и эллинскими, и все сводятся к одному концу. Вот почему с этого именно времени мы начинаем свое изложение» (I, 3, 3–5). Эта установка Полибия объясняется тем, что он рассматривает историю с римской точки зрения — только выступление Рима на сцену кладет начало всемирной истории. Дройзен и Белох, доводящие историю эллинизма тоже примерно до 140-й олимпиады, в сущности следуют Полибию.
В действительности же, с точки зрения объективно-исторической, единство эллинистического мира как раз прекращается к моменту начала римского господства. В течение III в. еще не заглохли идеи единства, которые руководили политикой Александра и диадохов. И хотя возникло несколько монархий, элементы единства не только внутри их, но и между ними, — единства экономического и культурного, — были достаточно сильны, чтобы оправдать их политическое существование. Текучесть границ между основными эллинистическими монархиями, путаная карта их территорий, где владения Египта, Селевкидов, Македонии самым причудливым образом перемешаны, где города, лежащие рядом, принадлежат к разным государствам и на протяжении одного поколения по нескольку раз меняют государственную принадлежность, — все это было возможно только при некотором хотя бы единстве экономики и культуры и содействовало вместе с тем этому единству. Можно сказать даже, что непрерывные войны, диктуемые часто узкими династическими интересами, объективно были искаженным отражением этого единства или по крайней мере стремления к нему.
Одним из выражений этой тенденции к единству, идущей еще от Александра, было существование крупных торговых центров, как Родос или Коринф, имевших международное значение, и религиозных центров, как Делосское или Милетское святилища Аполлона. Если в одно и то же время (240 г.) вифинский царь Зиел, Селевк II, Птолемей III и Аттал I Пергамский специальными грамотами объявляют неприкосновенным храм Асклепия на Косе, если в 205 г. Антиох III, его сын и соправитель Антиох, Птолемей IV, Аттал I выражают свое согласие признать священными игры в честь Артемиды Левкофриены в Магнесии (RC 25, 26, 27, 28, 31, 32, 33, 34), то в этих случайно сохранившихся надписях позволительно видеть одно из выражений сознания общности, хотя субъективно монархи выражали таким путем скорее всего свои личные интересы в соперничестве с другими монархами.
Но когда временный экономический подъем, вызванный эллинизмом как новым этапом в существовании античного рабовладельческого общества, кончился, эллинистические монархии замкнулись в своих границах, стремление к изоляции подавило тенденцию к единению. Это проявилось прежде всего в Египте, уже в конце III в., позднее — в Сирии. Таким образом, с точки зрения эллинистического мира 140-я олимпиада, вопреки Полибию, скорее начало конца одного периода всемирной истории и одновременно начало нового, еще только зарождающегося ее этапа.
Годы продолжительного правления Антиоха III были временем небывалого подъема политического могущества царства— Селевкидов, сменившегося к концу жизни Антиоха резким упадком. Предшественник Антиоха, его старший брат Селевк III, погиб «жертвой галата Апатурия и Никанора» (Polyb. IV, 48) во время похода против пергамского царя Аттала. Интересы дома Селевкидов в Малой Азии тогда представлял родственник их Ахей, имевший, по-видимому, основания притязать на царский трон. Однако он оставил царскую власть за младшим братом Селевка, Антиохом, находившимся тогда в Вавилонии. Антиох предоставил Ахею управлять Малой Азией и дал полномочия управлять восточными сатрапиями индийскому сатрапу Молону и его брату Александру, сатрапу Перейди. Ближайшим помощником Антиоха был его первый сановник ό επί των πραγμάτων Гермий, тип временщика, умевшего навязать свою волю своему юному господину. Полибий рисует его жестоким, мстительным, коварным интриганом, в конце концов замыслившим даже погубить Антиоха, чтобы самому завладеть троном. Гермий постоянно подбивал Антиоха на войну с Египтом за Келесирию, пренебрегая тревожным положением дел в Малой Азиит, где Ахей вел независимую политику, и особенно на Востоке, где Молон, вздумал поднять мятеж против царя. По настоянию Гермия Антиох затеял поход в Келесирию, а на подавление мятежа Молона отправил часть войска под командованием Ксенета. Молон, объявивший себя царем, нанес поражение Ксенету, завладел Селевкией на Тигре и стал расширять свои завоевания в Месопотамии и на Евфрате. Антиоху пришлось прекратить неудачно начатый поход в Келесирию и лично повести войско против Молона. При этом обнаружилось, что Молон не имел опоры в народе. В то время как свободолюбивые скифские народы Средней Азии, находившиеся еще на пороге собственной цивилизации, сумели придать илу и устойчивость новым государствам — Бактрии и Парфии, ослабленные народы Двуречья не имели уже данных для создания собственного независимого государства. Молон опирался на бывшие в его распоряжении войска, но с появлением на сцене молодого царя греко-македонские части Молона перешли на его сторону. Потерпев поражение, Молон и его близкие покончили самоубийством. Гермий начал было кровавую расправу над населением Селевкии, но Антиох приостановил ее и смягчил наложенный на город штраф.
Восстановив свою власть в восточных сатрапиях и заставив правителя Атропатены подчиниться и признать свое верховенство, Антиох в 220 г. вернулся в Сирию. Перед этим при участии Антиоха был организован заговор, в результате которого ненавистный всем временщик Гермий был убит.
Ахей тем временем объявил себя царем и начал, было, поход в Сирию, но войско отказалось идти против законного царя, и Ахей вернулся к себе, чтобы упрочить свое господство в Малой Азии против сильных соперников — Вифинии и Пергама.
Предоставив пока Ахею бороться со своими противниками, Антиох снова обратился к Келесирии, начав четвертую сирийскую войну. Прежде всего необходимо было отвоевать Селевкию в Пиерии, с 246 г. находившуюся под властью Египта.
Это был жизненный вопрос для Сирии и в некотором роде дело чести. Северная Сирия, с городами: Антиохией, столицей царства, Апамеей, военным центром, Лаодикеей и Селевкией, важными портами, стала со временем считаться основной территорией царства Селевкидов и получила название Σελευκίς (OGIS 219).
Используя войско и флот, подкуп и измену, Антиох взял сильно укрепленную Селевкию и поместил в ней крепкий гарнизон.
В 219–218 гг. Антиох успешно воевал в Финикии и Палестине и прервал начатые мирные переговоры с Египтом. Заняв почти всю Келесирию, Антиох встретился в решающем сражении с войсками Египта у приморского города Рафии южнее Газы. Обе стороны мобилизовали все свои силы. У Антиоха было 62 000 человек пехоты, 6 000 всадников и 102 слона. Птолемей IV Филопатор выставил 70 000 пехоты, 5000 кавалерии и 73 слона. В этом сражении в войске Птолемея впервые участвовали египтяне — 20 000 μαχιμοι, что имело важные последствия для внутренней истории царства Птолемеев. Полибий по этому поводу пишет (V, 107), что «вооружив египтян для войны с Антиохом, царь прекрасно распорядился относительно настоящего, но ошибся в будущем. Египтяне возгордились победой при Рафии и вовсе не желали подчиняться властям. Почитая себя достаточно сильными для борьбы, они искали только годного в вожди человека и немного времени спустя нашли такового».
Битва при Рафии, подробно описанная Полибием (V, 82 сл.), закончилась поражением Антиоха. В результате все его завоевания в Келесирии были потеряны. Только Селевкия осталась за Сирией (217 г.).
Результат сражения при Рафии определился, конечно, соотношением военных сил, умением и талантами полководцев, тактическими удачами и неудачами, чисто военными факторами. Но для исхода всей кампании в целом, несомненно, имело значение отношение населения к воюющим сторонам; вряд ли эллинистические города относились безучастно к событиям, да и масса местного населения была заинтересована в том или ином исходе, даже если она не могла влиять на ход событий. К сожалению, нет материалов для суждения о политических настроениях и симпатиях масс населения. Тем ценнее те сведения, которые можно почерпнуть из книг Маккавеев и Иосифа Флавия о группировках в Палестине в период правления Антиоха IV и об их отношении к Птолемеям и Селевкидам.
Еще в то время, когда_Палестина оставалась под властью Птолемеев, здесь существовала группировка эллинисто, ориентировавшихся на Сирию и представлявших интересы рабовладельческой знати; народная масса была верна Птолемеям, власть которых не проникала глубоко в жизнь народа; Птοлемеи довольствовались податью и не стремились насильственно изменить уклад жизни; в группировку, ориентировавшуюся на Птолемеев, входила и часть жречества. Позднее, уже при преемниках Антиоха III, борьба между этими группировками приняла, как мы увидим дальше, вполне отчетливую форму.
Полибий указывает, что во время войны с римлянами народ в Ионии был на стороне Сирии, аристократы поддерживали Рим (XXI, 6). Можно думать, что и вообще в сирийских войнах известную роль играли интересы самого населения и особенно эллинистических городов.
Так, Смирна сохранила верность Селевку II. который в свою очередь «укрепил автономию демоса и демократию» (OGIS 229). Из обращения Антиоха к городу Амизону (RC 38, реконструкция Ad. Wilhelm’a) видно, что этот город добровольно и по своему почину перешел на сторону Антиоха. Города обнаруживают αίρεσι; (склонность, благоприятная политика) по отношению к монарху (RC 14, Милет — Птолемей II; там же, 45, Селевкия в Пиерии — Селевк IV и др.). Но основной наш источник по этому вопросу — надписи; а они по своему характеру официальных документов мало выразительны и не дают представления о внутренней борьбе, определявшей политику отдельных городов.
Поражение при Рафии не означало крушения планов Антиоха, а лишь отсрочило их выполнение. Антиох пока занялся подчинением Малой Азии, где продолжал властвовать Ахей. В конце концов он осадил Ахея в Сардах. Ахей был выдан Антиоху, который предал его жестокой и позорной казни (213 г.).
Связный рассказ Полибия кончается битвой при Рафии, и поэтому восточные походы, предпринятые Антиохом, не вполне ясны. Не всегда можно установить в смутных сообщениях источников даты событий и даже о каком именно Антиохе идет речь.[67] Но, несомненно, рейд Антиоха на Восток почти не уступал походам Александра Македонского (правда, только по масштабу, а не по последствиям). Антиох не имел достаточно сил и средств, чтобы покорить страны Востока, но поднял авторитет своего царства, заставив восточных царей признать, пусть лишь формально, его верховную власть и стать его союзниками. Так, он подчинил своему влиянию Южную Армению, Софену и Парфянское государство. В течение двух лет (208–206 гг.) он вел войну в Бактрии, куда вторгся после мира с Аршаком Парфянским. В конце концов он удовлетворился формальным признанием со стороны бактрийского царя Эвтидема, который объявил себя защитником общих интересов эллинистических государств от опасности, грозившей со стороны саков (Polyb., XI, 34). Получив от Эвтидема провиант и слонов, Антиох через Гиндукуш спустился в Индию, где возобновил «дружбу» с местными жителями, получив от них в виде «дара» провиант и слонов, и ушел в свои юго-восточные сатрапии: Арахозию, Дрангиану и Карманию. Последняя экспедиция Антиоха была направлена к Персидскому заливу, к важному для индийской торговли порту Герра. Антиоха, очевидно, интересовала возможность обеспечить важный торговый путь из Индии, наведя страх на арабских купцов и внушив им уважение к военной мощи Селевкидов. Получив от Герры богатые дары серебром, пряностями и благовониями, Антиох посетил Бахрейнские острова, откуда также вывез богатую добычу, и вернулся в Сирию, окруженный славой великого полководца и политика. «Благодаря этому походу, — пишет Полибий (XI, 34, 16), — не только народы Азии, но и народы Европы признали в нем человека, достойного царской власти».
После восточного рейда, когда престиж царства Селевкидов стоял высоко, Антиох стал готовиться снова к завоеванию Келесирии, а также к восстановлению и расширению владений Селевкидов в Малой Азии. Аналогичные цели ставил перед собой и Филипп V Македонский. После мира в Фенике (205 г.), которым закончилась так называемая первая македонская война, Филипп, вынужденный отказаться от гегемоний над Грецией обратил свои взоры на Восток. В 203 г. он заключил союз с Антиохом. Поводом для него послужили, по словам Полибия, смуты в Египте в связи со смертью Птолемея IV Филопатора и воцарением младенца Птолемея V Эпифана; «Антиох и Филипп согласились разделить между собой царство юного еще владыки… Филипп приступил к коварному захвату Эгейского моря, Карии и Самоса, а Антиох Келесирии и Финикии» (Polyb., III, 2, 8). Нам неизвестен текст этого договора. Но из дальнейшего поведения союзников не видно, чтобы они действительно оказывали друг другу помощь; можно думать, что договор был лишь дипломатической игрой, за которой скрывалось соперничество и взаимное недоверие договаривающихся сторон, и Полибий отмечает, что союзники предавали друг друга (παρασπονδούντων άλληλους, XV, 20, 6). Вообще в этот период дипломатия и дипломатические интриги играют большую роль в отношениях между народами Средиземноморья, и международные договоры иной раз были скорее дипломатическим маневром, чем выражением реальных союзных отношений.[68]
На этот раз поход Антиоха в Келесирию увенчался успехом. За исключением Газы, оказавшей серьезное сопротивление, Антиох не встретил серьезного отпора. Решающее сражение против птолемеевского военачальника Скопаса (стоявшего ранее во главе Этолийского союза) произошло в 200 г. при Панионе.[69] Скопас был разбит. Вековой спор между Селевкидами и Птолемеем за обладание Южной Сирией, Финикией и Палестиной решился в пользу Селевкидов.
Пока Антиох отвоевывал Келесирию, Филипп Македонский стал захватывать один за другим города Херсонеса Фракийского и перенес военные действия в Малую Азию, разоряя и грабя города Пергамского царства и города Карда. находившиеся под властью Родоса. Филипп организовал также опустошительный набег на Аттику. Коалиция Родоса, Пергама, Византия, к которым примкнули и Афины, обратилась за помощью к Риму, который объявил Филиппу войну.
Война — вторая македонская война — окончилась сражением при Киноскефалах (197 г.), в котором, благодаря сражавшимся на стороне Рима этолийцам. римляне одержали победу. Филипп хотя сохранил войско, но вынужден был идти на мир, по которому Македония была вновь включена в свои старые территориальные границы. В 196 г. римский полководец Т. Фламинин провозгласил «свободу» Греции, т. е. ее освобождение из-под гегемонии Македонии. Свое проникновение на Восток римляне на первых порах осуществляли под флагом забот о свободе греков, и многие нынешние буржуазные историки принимают лицемерные уверения агрессивного Рима всерьез.[70] Борьба против римской агрессии была еще под силу в то время только селевкидской державе. Но на стороне Рима были господствующие классы в греческих полисах, где в это время развертывалась острая классовая борьба угнетенных масс против угнетателей. Эксплуататорские группы видели в римской военной силе средство подавить революционное движение. И в Азии и в Египте Рим имел своих сторонников. Пергам еще до битвы при Киноскефалах прочно связал свою судьбу с Римом.
Тем не менее Антиох предпринял серьезные шаги к тому, чтобы восстановить мощь своего царства и противопоставить его Риму. Независимо от личных планов и намерений Антиоха его походы после 197 г. означали последнюю серьезную попытку эллинистического мира отстоять себя против новой силы, грозившей его поглотить.
Антиох занял города южного побережья Малой Азии, а на западном побережье — Эфес, долгое время остававшийся во владении Птолемеев. Далее он прошел во Фракию, которую объявил своим законным владением по праву завоевания со времени еще Селевка I. Чтобы оградить себя от возможных угроз со стороны соседей, он заключил договор с галатами. выдал свою дочь Клеопатру за Птолемея Эпифана, другую дочь — за Ариарата Каппадокийского. Одновременно он вел длительную и упорную дипломатическую борьбу с Римом, защищая свое историческое право быть владыкой Азии. Римляне умышленно затягивали эти переговоры, чтобы выиграть время и подготовиться к решительным военным действиям, которые начались в 192 г.
Рассчитывая, что греческие государства, особенно Этолия, примкнут к нему, если он появится в Греции, Антиох с небольшим войском высадился в Греции и вначале имел здесь военные успехи. Но его надежды на помощь со стороны греков не оправдались, — Филипп поддерживал римлян. При Фермопилах консул М. Ацилий Глабрион нанес Антиоху поражение, после чего римляне под командованием Люция и Публия Корнелиев Сципионов перенесли войну в Азию и нанесли Антиоху жестокое поражение при Магнесии у Сипила (190 г.). Полибий и Аппиан объясняют поражения Антиоха тем, что он утратил ясность мысли, проявлял нерешительность, не умел использовать свое военное превосходство, из тщеславия отвергал дельные советы Ганнибала, бежавшего к нему после битвы при Заме. Дальнейшие походы Антиоха показывают, что Сирия далеко еще не была обессилена и что Рим не был достаточно силен, чтобы окончательно сокрушить царство Селевкидов, еще не исчерпавшее своих экономических и военных ресурсов и возможностей. В 188 г. в Апамее был заключен мир на условиях, продиктованных Сципионом, с незначительными изменениями. Антиох должен был очистить Малую Азию к северу от Тавра; уплатить в течение 12 лет контрибуцию Риму в 15 000 талантов и Эвмену Пергамскому 400 талантов; отдать всех слонов и все военные суда, оставив себе только 10 кораблей; выдать римлянам его врагов, в том числе Ганнибала (Ганнибал после нескольких лет скитаний покончил самоубийством в 183 г.). Антиох дал Риму 20 заложников, в том числе своего младшего сына Антиоха, и был объявлен «другом римского народа». Владения его в Малой Азии были розданы Пергаму и Родосу: римляне еще не имели тогда возможности непосредственно освоить эти территории. Пергам стал большим государством, но фактически потерял свою независимость, став послушным орудием Рима.
Поражение Антиоха и унизительный мир в Апамее имели ближайшим последствием волнения в восточных провинциях. Великая Армения и Софена объявили себя независимыми, и стратеги Антиоха: Артаксия (Арташес) и Зариадр приняли царский титул. Области за Тигром были потеряны. Антиох предпринял поход на Восток, где ему прежде всего необходимо было добыть деньги на уплату контрибуции. При попытке ограбления храма Бела в Элимаиде он был убит (187 г.).
Крушение грандиозных планов Антиоха по созданию великой эллинистической державы отразилось в позднейшей историографии в изменении оценки его деятельности; если его восточный поход по следам Александра Македонского дал основание признать его «великим», то его поражение и гибель побудили историков ретроспективно обнаружить у него неспособность к ведению широких военных операций, нерешительность, трусость, неумение ориентироваться в обстановке и использовать ситуацию.
Однако период правления Антиоха III отнюдь не исчерпывается войнами, которыми почти исключительно интересуются античные источники. Правительство Антиоха занималось не только войнами; оно вело сложную и трудную внутреннюю политику по консолидации и организации государства, по укреплению его экономики. Эпиграфические данные говорят о неустанных заботах по установлению нормальных отношений е эллинистическими городами, служившими для Селевкидов основной опорой в их стремлении создать и упрочить свое государство. Политика Антиоха на Востоке, где вместо завоевания новых стран или восстановления власти Селевкидов в завоеванных некогда Александром областях Антиох довольствовался установлением экономических связей, соответствовала объективным требованиям экономики Передней Азии. Продолжалась и колонизация Востока; в частности, во время преследовавшего чисто экономические цели похода к Персидскому заливу была основана на месте разрушенной Александровской колонии новая колония Антиохия, ставшая впоследствии под именем Харакс одним из важнейших пунктов восточной торговли. Правительство Антиоха развивало усиленную дипломатическую деятельность, которая заслуживает специального изучения как важный этап в истории древней дипломатии.
Период правления сына и преемника Антиоха, Селевка IV Филопатора (187–175 гг.), характеризуется все более настойчивым вмешательством Кима в восточные дела. Рим властно разрешает по-своему спорные вопросы между государствами Малой Азии и прекращает военные конфликты. В 179 г. правители Малой Армении, Понта, Каппадокии, Вифинии и Пергама заключают между собой мирный договор. Такой же договор заключает понтийский царь Фарнак с Херсонесом Таврическим, на далекой окраине эллинистического мира. И хотя Рим тогда не имел владений в Азии и тем более в Северном Причерноморье, обе стороны в своих клятвенных заверениях оговаривают, что условия договора действительны лишь, пока другая сторона «будет соблюдать дружбу с римлянами и ничего не будет предпринимать против них» (IOSPE, I2, 402).
В этих условиях Селевку IV трудно было вести самостоятельную внешнюю политику. Правда, он вступил в близкие отношения с преемником Филиппа V, Персеем, выдав за него свою дочь, и породнился с царем Вифинии, выдав за него сестру. Но об активной политике не могло быть и речи. Нуждаясь в деньгах для уплаты контрибуции Риму, он послал своего сановника (επι των πραγμάτων, OGIS 247) Гелиодора в Иерусалим, чтобы захватить казну храма Ягве. Попытка не удалась, народ отстоял свою святыню. В том же 175 г. Гелиодор убил Селевка. Сын Селевка Деметрий находился в то время в Риме в качестве заложника, сменив там брата Селевка, Антиоха. Царь Пергама Эвмен вмешался в дела Сирии, и при его помощи на трон был посажен Антиох в обход законного наследника Деметрия, оставшегося заложником в Риме. Афины издали почетный декрет в честь Эвмена и Антиоха (OGIS 248).
Антиох IV Эпифан (175–163 гг.), получив воспитание в Риме, где он вращался среди высшей знати, и завершив свое образование в Афинах, соединял в себе черты образованного эллина и восточного деспота. «Не верилось, что в одном существе может совмещаться такая доблесть и злонравие», — замечает Полибий (XXXI, 4, 9). В другом месте (XXVI, 10) Полибий рассказывает, что Антиох в Риме, «удрав из дворца, иной раз шатался в компании двух-трех человек по городу. Чаще его встречали в мастерских серебряных и золотых дел мастеров, где он болтал с формовщиками и литейщиками и похвалялся своей любовью к искусству… Часто он снимал царское одеяние, надевал тогу, выходил на площадь как добивающийся магистратуры; одних он брал за руку, других обнимал и просил отдать за него голос на должность эдила или трибуна. Добившись должности, он садился в кресло из слоновой кости по римскому обычаю, вникал в совершавшиеся на рынке сделки и разбирал дела с большим усердием и готовностью». Поведение Антиоха вызывало недоумение; не знали — то ли он простак, то ли сумасшедший. Полибий считает, что правильнее было бы называть его не Эпифан («явившийся бог»), а Эпиман («безумный»).
При всем том Антиох проявил недурные военные и дипломатические способности и умел править твердой рукой. Подчеркивая свою лояльность по отношению к Риму, он в то же время поддерживал отношения с Персеем Македонским, сумев при этом не скомпрометировать себя в глазах римлян, и вместе с тем завязал дружбу с пергамским царем Атталом. Удачно сложились его взаимоотношения с Египтом, где в то время назрела мысль отвоевать Келесирию. Пользуясь тем, что с 171 г. Рим был отвлечен войной с Персеем, Антиох в нарушение Апамейского договора соорудил флот, завел боевых слонов и выступил против Египта. Разбив без труда египтян на суше и на море и завладев пытавшимся бежать из Египта малолетним Птолемеем VI, Антиох вступил в Египет; там провозгласили царем младшего брата Птолемея VI Филометора — Птолемея VII Эвергета II.. Это дало возможность Антиоху выступать в роли не завоевателя, а защитника законного государя. Но состоявшийся компромисс между сторонниками обоих Птолемеев, по которому оба царя должны править совместно, расстроил планы Антиоха. Ему пришлось вернуться в Сирию — правда, с богатой добычей, но без реальных политических результатов. Возвращаясь в Сирию, он жестоко расправился с жителями Иерусалима, поднявшими мятеж, и разграбил Иерусалимский храм.
В 168 г. Антиох снова предпринял поход в Египет. Антиох занял Мемфис и объявил себя царем Египта. Из Мемфиса Антиох, задобрив Рим подарками, чтобы усыпить его бдительность, направился в Александрию. Но Рим успел к этому времени (лето 168 г.) закончить войну с Персеем и заняться делами Востока. Невдалеке от Александрии к Антиоху явился представитель Рима, Г. Попилий Ленат, и предъявил ему ультиматум: немедленно эвакуировать Египет. Антиох попросил время на размышление. Но Попилий Ленат, как сообщают античные авторы, очертил мечом вокруг Антиоха круг и заявил: «здесь размышляй» (ενταύθα βουλεύου). Антиоху пришлось подчиниться и вернуться в Сирию.
Антиох усиленно насаждал эллинскую культуру; он строил новые города и преобразовывал старые; Антиохии, Селевкии, Эпифании появлялись в различных местах его царства. Чтобы подчеркнуть эллинский характер своего государства, Антиох поддерживал постоянную связь с материковой Грецией, строил за свой счет в городах Греции храмы, воздвигал статуи, посылал подарки в Афины, Олимпию и т. д. Но политика Антиоха затрагивала и социально-экономические отношения, разрушая старый уклад в восточных странах, насильственно втягивая их в новые общественные условия жизни. В Иудее это привело к взрыву, к серьезному восстанию, о котором мы осведомлены гораздо лучше и детальнее, чем о внутренней истории Сирии в целом, почему и считаем нужным несколько подробнее остановиться на нем.
Начиная с правления Антиоха IV мы имеем подробные сведения об истории Иудеи в так называемых «книгах Маккавеев», в частности I и II книгах. Первая охватывает события 175–134 гг., вторая заканчивает изложение на событиях 160 г. I книга Маккавеев была написана на еврейском языке, но сохранилась в греческом переводе; II книга Маккавеев написана на греческом языке. В значительной части повествование I и II кн. Маккавеев идет параллельно, но первая больше выдержана в духе исторического изложения, вторая в большей мере имеет религиозно-назидательный характер. Автором II кн. Маккавеев назван Язон из Кирены. «Книги Маккавеев» вошли в христианский канон «Ветхого завета». Иосиф Флавий в изложении тех же событий следует I кн. Маккавеев и самостоятельного значения как источник не имеет. В фантастической форме видений и мнимых пророчеств история Сирии и Иудеи до 164 г. изложена в апокалипсисе Даниила, где под всякими мифологическими образами легко вскрываются реальные исторические лица и события.
Конфликт между еврейским народом и Сирией подготовлялся всей политикой Селевкидов. Проникновение эллинистического торгового капитала в отсталую в хозяйственном отношении Иудею отразилось болезненно на населении страны. Насаждение эллинистической культуры в Иудее, бывшее идеологическим выражением включения страны в сферу эллинистического хозяйства, также воспринималось массой враждебно. Если высшее жречество, откупщики налогов и дельцы приветствовали эллинизацию Иудеи, поскольку они были посредниками и участниками в тех торговых связях, в которые вовлекалась Иудея, то массы населения видели в этом лишь добавочную тяжесть к той, которую налагала на них жреческая иерократия.
На этой почве возникли, как уже указывалось выше, политические группировки в Иудее. Одно время в Иерусалиме одержала верх ориентировавшаяся на Египет группировка во главе с первосвященником. Потом одержали верх эллинисты, сторонники Сирии, и первосвященник Ония бежал в Египет, где построил в Леонтополе храм Ягве, просуществовавший до 73 г. н. э.
В 174 г. брат первосвященника Онии III, задержанного в Антиохии по обвинению в мятежных планах, давший себе греческое имя Язон, обратился к Антиоху с предложением значительной суммы денег и обязательством систематической эллинизации Иудеи, если его проведут в первосвященники. Достигнув таким образом высшей власти, Язон быстрым темпом стал проводить эллинизацию. Был учрежден гимнасий. Богатая молодежь охотно усваивала новые порядки. Сам первосвященник сделал от имени Иудеи взнос в храм Геракла в Тире на жертвоприношения по случаю празднества.
Политика Язона и так называемых «эллинистов» натолкнулась на оппозицию со стороны народных масс, которая, однако, на первых порах приняла характер не политического, а лишь религиозного движения.
В 171 г. некий Менелай, посланный в Антиохию для внесения очередного взноса подати, сумел представить перед властями дело так, что Язон не может справиться с недовольством населения; кроме того, он обещал повысить размер подати в пользу царя. Он добился смещения Язона и своего назначения на его место. Язон бежал из Иерусалима, а скрывавшийся в храме в Антиохии бывший первосвященник Ония был предательски убит.
Тем временем в Иерусалиме Лисимах, брат Менелая, по его распоряжению пытался конфисковать храмовую казну для расплаты с царским правительством. Сбежавшийся народ убил Лисимаха и рассеял его отряд. Этот мятежный акт послужил поводом для Антиоха при возвращении из первого египетского похода учинить жестокий разгром Иерусалима. Через два года, в 168 г., после того как римляне заставили Антиоха уйти из Египта, потеряв плоды своих побед, он снова подступил к Иерусалиму. Усыпив бдительность защитников города, командующий сирийским отрядом взял Иерусалим, устроил в городе резню, многих продал в рабство, сильно разрушил город. В Иерусалиме была построена крепость Акра, где был размещен гарнизон; здесь же поселились наиболее рьяные эллинисты.
Чтобы положить конец непрерывным волнениям, виной которых, по мнению Антиоха, была иудейская религия, он издал указ о запрещении иудейского культа. Он распорядился иерусалимский храм Ягве превратить в храм Зевса-Долихена, а самарийский — в храм Зевса-Ксения. В указе Антиоха, который приводится в I кн. Макк., I, 45, «было запрещено приносить жертвы и возлияния в храме. Предписано нарушать субботний праздник, осквернить храм, устроить жертвенники, священные рощи и статуи богам, приносить в жертву свиней и нечистых животных, оставлять сыновей необрезанными, а кто не будет подчиняться этому указу, будет предан казни».
Этот указ был принят различными группами по-разному. Эллинисты, в том числе первосвященник Менелай, охотно его приняли; другие подчинились поневоле. Но значительные группы населения, усматривая здесь нарушение своих исконных прав и неприкрытое гонение на религию, упорно сопротивлялись проведению указа в жизнь, особенно на периферии, где контроль над его проведением был труднее. Таким образом, вспыхнувшее восстание иудеев было не только протестом против религиозного гонения; оно было направлено против собственных «эллинистов», против священнической храмовой знати, богатых откупщиков, крупных рабовладельцев, связавших свою судьбу с сирийскими завоевателями. «Эллинист» был понятием не столько культурно-религиозным, сколько классовым.
В 167 г. против сирийской власти, в связи с указом, выступили священник из Модиин Маттафия и его сыновья, известные под именем Хасмонеев и Маккавеев. Собрав сначала незначительный отряд, Маккавеи вели партизанскую войну против сирийцев. Ставший во главе повстанцев сын умершего вскоре Маттафии Иуда отменил нелепое религиозное предписание, запрещавшее применять оружие в субботу. До этого сирийцы нападали на евреев именно в субботу и беспощадно уничтожали не оказывавших сопротивления повстанцев.
Антиох в то время находился в походе на Востоке. Его наместник Лисий выслал против Маккавеев три отряда. Победа казалась настолько верной, что вместе с армией Лисия шли работорговцы, рассчитывая скупить по дешевой цене пленных. Но когда армия Лисия вступила в соприкосновение с незначительным войском Иуды, Иуда, испросив оракул (книга Маккавеев упрекает его за языческий обряд), двинулся из Мицпы, древней резиденции Саула, навстречу неприятелю. Предупреждая обходный маневр противника, он сначала разбил отряд Никанора и захватил его лагерь; командир другого отряда, Горгий, после этого сам отступил. Добыча дала Иуде возможность вооружить свое войско, непрерывно возраставшее в числе.
Новое войско, отправленное против Иуды, также потерпело поражение. Иуда взял Иерусалим, осадил Акру и 25 декабря 164 г. был вновь освящен храм Ягве; был учрежден праздник очищения храма, или «обновления». Смешавшись с дионисиевым праздником света, этот праздник — ханука — справляется верующими евреями до настоящего времени, причем его языческий элемент выражается в основном обряде праздника: зажигании свечей.
Первосвященник Менелай укрылся вместе с сирийским гарнизоном в Акре. Поскольку светскую власть также осуществляли первосвященники, Иуда, надо полагать, присвоил себе этот титул, о чем имеются указания у Флавия. Книга Маккавеев об этом умалчивает — вероятно, авторы не нашли соответствующей богословской мотивировки для нарушения Иудой установленного «торой» порядка назначения первосвященников.
Иуда перераспределил жреческие должности. Это было очень важно, так как жрецы были господствующим сословием и состав его имел большое политическое значение. Иуда разделил всех жрецов, независимо от знатности их рода, на 24 группы, которые попеременно служили в храме. Он конфисковал имущество «эллинистов», скрывшихся в Акре; есть сообщение, что Иуда предпринял некоторые меры для подъема сельского хозяйства и улучшения положения крестьян. Упорную борьбу пришлось Иуде вести с соседями Иудеи, которым внушало тревогу возникновение, как им казалось, нового независимого государства. Борьба была жестокая и кровопролитная, но в общем успешная для Иуды.
В 163 г. умер Антиох IV. О последних годах его правления сведения источников скудны, противоречивы и смутны. Источники сходятся в том, что Антиох совершил поход на Восток и там погиб. Еще до своей первой экспедиции в Египет Антиох сделал своего малолетнего сына своим соправителем. Перед смертью он назначил своего однокашника (σύντροφος) Филиппа опекуном над сыном; это, конечно, означало, что Лисий должен будет уступить власть Филиппу, но пока Лисий остался фактическим правителем Сирии. Началась борьба между опекуном Антиоха V Филиппом и Лисием; с другой стороны, Деметрий, сын Селевка IV. проживавший в качестве заложника в Риме, заявлял притязания на трон Селевкидов. Лисию удалось устранить Филиппа. Но Деметрий при помощи друзей, в частности историка Полибия, бежал из Рима в Антиохию, где его провозгласили царем; Лисий и Антиох V были убиты.
С этого времени в течение ста лет в Сирии происходит почти непрекращающаяся борьба между претендентами на трон. Все 19 царей от Антиоха V Эвпатора до последнего царя Антиоха XIII умерли насильственной смертью, притом некоторые были преданы казни и подвергнуты предварительно пыткам. Правда, и предшествующие цари, начиная с Селевка, за исключением Селевка II и, может быть, Антиоха I, погибли насильственной смертью. Но за 150 лет — с 312 до 163 гг. — сменилось 8 царей, а за 100 лет — с 163 до 63 гг. — 19 царей. Главное, убийство Селевка I или отравление Антиоха II (если оно действительно имело место) были случайными эпизодами, нисколько не мешавшими росту и расцвету царства Селевкидов; непрерывные междоусобия после Антиоха Эпифана — признак упадка и разложения этого царства. Часто в стране одновременно действовали два царя, раздиравшие и уничтожавшие живые силы. Одно время Сирия была разделена на два царства (при Антиохах VIII и IX). В Сирии распоряжались парфяне, иудеи, армяне, Птοлемеи, арабы и просто авантюристы. В 83 г. Сирийское царство становится достоянием царя Армении Тиграна (до 69 г.).
Одно время, при Антиохе VII Сидете, была сделана попытка восстановить былое величие царства Селевкидов. Вновь была подчинена Иудея, подавлены местные мятежи; был предпринят развивавшийся вначале успешно поход в Парфию. В надписях (OGIS 255, 256) Антиох VII именуется великим царем. Но парфяне выдвинули против Антиоха соперника в лице Деметрия IV, бывшего у них в плену с 138 г., и подняли против него местное население. В результате войско Антиоха было уничтожено, а сам он покончил с собой, бросившись в пропасть.
Римляне, постепенно завладевшие Пергамом, Вифинией, сокрушив Понтийское царство Митридата VI, присоединили в 63 г. Сирию в качестве провинции к Римской республике. Царство Селевкидов кончилось.
Причину его падения древние да и современные историки и моралисты видели в нравственном упадке, в междоусобицах, в кознях Рима. Конечно, римская агрессивная политика нанесла решающий удар; но упадок и раздоры, вырождение династии, распад государства были не причиной, а следствием разложения царства Селевкидов. В течение первого века своего существования оно объективно выполняло прогрессивную роль, призвав к действию дремлющие производительные силы, распространив более высокую, притом единую, цивилизацию и культуру в странах Востока. Но овладеть этими новыми силами, организовать их для дальнейшего экономического подъема, слить интересы различных племен и народов, пробужденных к политической и экономической активности, организовать рабовладельческий класс и упрочить его власть, дать ему возможность развивать рабовладельческое хозяйство — на это селевкидская монархия оказалась уже неспособной. Государство Селевкидов перестало, таким образом, выполнять свои функции в интересах господствующего класса, оно превратилось в частное, личное дело представителей династии и их конкурентов и поэтому неизбежно должно было распасться внутри. Римское завоевание завершило этот процесс, ликвидировало царство Селевкидов и включило народы, находившиеся под властью уже исторически не оправдывавшей себя монархии, в новое политическое и экономическое единство, открывавшее перспективы для нового подъема.
Опять история Иудеи позволяет заглянуть несколько глубже в этот процесс распада царства Селевкидов, одновременно обнаруживая и острую внутреннюю борьбу, происходившую в это смутное время в различных его частях.
Чтобы раз навсегда покончить с Маккавеями, Лисий в 163 г. послал в отложившуюся Иудею сильную армию с боевыми слонами. Против этой армии партизанские войска Маккавеев не могли устоять; несмотря на отчаянное сопротивление иудеев (в бою пал один из братьев Иуды), они потерпели поражение. Лисий мог теперь диктовать Иуде любые условия. Но приближение Филиппа, опекуна малолетнего царя, отвлекло Лисия. Ему нужно было развязать себе руки в Иудее, и он заключил с Маккавеями мир. Указ Антиоха IV, фактически давно утративший силу, был отменен официально. Первосвященство было закреплено за Алкимом; Иуда, оставленный на свободе, был лишен власти.
Алким решил навести «порядок». Он первым делом казнил наиболее видных хасидеев («благочестивых»), которые в начале движения Маккавеев были его идеологами, но как только религиозное гонение прекратилось, а борьба приняла чисто политический характер, перешли на сторону сирийцев и Алкима. Когда Алким повел борьбу против Иуды, к нему «сошлось собрание книжников искать справедливости, и хасидеи были первыми из израильтян, которые искали с ними мира» (I кн. Макк., VII, 12 сл.). Но Алким мстил за прошлое участие в восстании и казнил 60 человек.
Уйдя из Иерусалима, Иуда снова набрал войско и выступил против Алкима и запертого в Акре сирийского гарнизона. В Сирии тем временем троном завладел сын Селевка IV, Деметрий Сотер. Лисий и малолетний сын Антиоха были убиты. Деметрию, однако, еще предстояло утвердить свою власть, не признанную Римом.
Иуда в борьбе за независимость Иудеи решил заручиться покровительством Рима, могущественной державы, диктовавшей условия всему миру. Он отправил посольство в Рим, и ему удалось заключить с Римом договор. Хотя этот договор никаких обязательств на Рим не налагал, но самый факт признания народа иудейского как самодовлеющей единицы и применение к нему титула союзника римского народа должен был послужить предупреждением противникам иудеев.
Еще до этого против Иуды из Антиохии было выслано значительное войско под предводительством Никанора. Под Бет-Хороном 13 адара (марта) 160 г. войско Никанора было разбито, сам Никанор убит. Эта победа произвела сильнейшее впечатление. В ее честь был установлен особый праздник — «день Никанора». Впоследствии он слился с восточным праздником Заккеев, имевшим совсем иную подоплеку, и превратился в смешанный праздник «пурим». К нему была приурочена книга «Эсфирь», где элементы вавилонской мифологии, явно сохранившиеся в именах Эстер (Иштар) и Мардехай (Мардук), тесно переплелись с элементами исторических событий, отнесенных ретроспективно в далекое прошлое.
Не дожидаясь, пока из Рима после договора с Иудой последует соответствующее указание, Деметрий отправил вторично войска против Иуды. На этот раз армия сирийцев настолько превосходила численностью и вооружением войска Иуды, что большинство его воинов не решилось сопротивляться. Только Иуда с небольшим отрядом вступил в сражение. Сражаясь с мужеством отчаяния, весь отряд, в том числе сам Иуда, погиб в бою (160 г.).
В памяти народа Иуда сохранился как герой, отдавший свои силы и жизнь за свободу своего народа. В I кн. Макк., ему даже посвящены стихи (III, 3 сл.):
Он далеко прославил свой народ,
Как герой он надел свои доспехи,
Опоясал себя боевым оружием,
Он шел в бой, защищая войско мечом.
Он подобен был льву в своих деяниях,
Молодому льву, устремляющемуся на добычу.
Смерть Иуды, уничтожение его войска, свели на-нет политические результаты его побед. Но положение коренным образом изменилось. О насильственной эллинизации не могло быть уже речи. В дальнейшем борьба против Сирии продолжалась уже не за свободу культа, а за национальную независимость, а внутри Иудеи борьба велась вокруг не религиозных, а политических вопросов, правда, не вполне отчетливо выраженных в первое время. Хасидеи, переменившие фронт после отмены указа Антиоха, сошли со сцены и больше в источниках не упоминаются. Борьба между «эллинистами» и ортодоксами сменяется борьбой между старой первосвященнической династией Садокидов и новой династией Хасмонеев. Наконец, в стране происходит неясная для нас вследствие недостаточности источников борьба народа и против Хасмонеев и против сирийцев.
После смерти Иуды Бакхид, сирийский полководец, укрепил занятые им города, поставил в них гарнизоны, взял заложников и вновь подчинил Иудею. Недовольные элементы сгруппировались вокруг брата Иуды, Ионатана. Это был человек другого склада, чем Иуда. Иуда — фигура героическая. Ионатан добивался успеха не столько военными подвигами, сколько умелой дипломатией. Собрав незначительные партизанские отряды, он непрерывно беспокоил Бакхида, который в конце концов помирился с ним. Использовав борьбу между претендентами на сирийский трон Деметрием и Александром и во-время став на сторону Александра, Ионатан добился того, что в 153 г. был назначен первосвященником. Александр, овладев престолом, назначил его также стратегом, т. е. светским правителем Иудеи. После смерти Александра Ионатан, опять-таки удачно лавируя между Деметрием II и римским ставленником Антиохом VI, вернее, его полководцем Трифоном, добился ряда мирных приобретений и значительно расширил свои владения. В конце концов, однако, Ионатан попал в ловушку Трифона и погиб.
Оставшийся в Иерусалиме брат Ионатана, Симон, использовал слабость Сирии, чтобы захватить гавань Иоппе, из-за которой и до и после того иудейские правители боролись всеми силами. В 142–141 гг. Симон взял Акру, которая со времени Антиоха IV была цитаделью Селевкидов в Иерусалиме и убежищем для всех противников Хасмонеев. Взятием Акры Симон добился фактической независимости Иудеи, так как сирийский гарнизон в Иерусалиме перестал существовать. Симон, однако, внешне выказал свое почтение и подчинение Деметрию II и одновременно позаботился о том, чтобы получить признание Рима. Он добился письма от консула Кальпурния Пизона, который объявлял Иудею дружественным государством и рекомендовал всем азиатским властителям не обижать Иудеи и не давать убежища врагам Симона. Чтобы вполне легализовать свое положение, Симон добился в 140 г. от народного собрания постановления, вырезанного потом на медной таблице (I кн. Макк., XIV, 25 сл.). В постановлении перечисляются заслуги Симона, и ему предоставляется наследственная в его семье власть первосвященника со всеми прерогативами светской власти, вплоть до диадемы и пурпура.
Но власть Симона и независимость Иудеи длились недолго. Симон был убит своим зятем, а при его преемнике Иоанне Гиркане I (135–104 гг.) Антиох VII Сидет уничтожил все завоевания, добытые Ионатаном и Симоном. Присоединенные к Иудее области были отняты, на Иудею была наложена дань, Иоанн Гиркан был лишен светской власти, оставшись лишь первосвященником. Катастрофа, постигшая Антиоха в 129 г., когда он и его войско погибли в войне с парфянами, предотвратила окончательное падение Иудеи.
Тацит правильно оценивает создавшуюся тогда ситуацию: «Царь Антиох стремился уничтожить иудеев и привить всем греческие обычаи,[71] … но ему помешала война с парфянами, ибо тогда отпал Аршак. Тогда иудеи, так как македоняне были слабы, парфяне еще не окрепли, а римляне были далеко, сами поставили себе царей. Изгнанные изменчивой чернью, они вооруженной силой снова овладели властью, практиковали ссылки граждан, разрушение городов, убийство братьев, жен, родителей и прочие обычные для царей преступления и поддерживали суеверие, так как должность первосвященника составляла основу их власти» (Hist., V, 8).
Использовав слабость Сирии, Гиркан I занял гавань Иоппе, присоединил к Иудее Идумею, Галилею и Келесирию. При этом он в 109 г. уничтожил храм Ягве, построенный самаритянами на горе Геризим за 300 лет до того. В правление Иоанна Гиркана происходили какие-то народные волнения, о которых очень скупо пишет Флавий: «Зависть к удачам Иоанна и его детей восстановила местное население и многие приставшие к нему не оставались в покое и, воспламенившись до открытой войны, потерпели поражение» (Bell. Ιud., I, 6, 7).
Гиркану наследовал его старший сын Аристобул. По сообщению Флавия, он впервые принял царский титул; по Страбону, этот титул принял преемник Аристобула Александр Яннай (103–76 гг.). Александр Яннай продолжал политику завоеваний; он присоединил крупные гавани: Стратонову башню, Аскалон, Дор, Газу. На сохранившихся его монетах на одной стороне надпись по-еврейски: «Ионатан первосвященник», на другой — по-гречески: «Царь Александр».
Военные тяготы, усилившие эксплуатацию масс, вызвали ряд народных восстаний. Уже в начале правления Александра, по сообщению Флавия, когда он в качестве первосвященника служил в храме, народ стал его бранить, бросать в него лимоны; разгневанный царь выслал против народа отряд воинов, убивших 6000 человек. Потом волнения продолжались не только в Иерусалиме, но и во всей стране. По сообщению Флавия, шесть лет продолжалась народная война против Александра. Когда он попытался вступить в переговоры с восставшими, те отказались. Больше 50 000 человек погибло в боях против Александра. Не будучи в состоянии справиться с обученной и лучше вооруженной армией Александра, восставшие призвали на помощь одного из претендентов на сирийский трон — Деметрия Эвкера. Александр бежал в горы. Однако призыв сирийцев на помощь расколол ряды повстанцев. В результате Александру удалось подавить восстание. Вернувшись в Иерусалим, царь-первосвященник, по сообщению Флавия, сидя у себя во дворце со своими наложницами, распорядился распять перед окном 800 человек, причем перед распятыми были убиты жены и дети.
Вскоре Александр умер и власть перешла к его жене Салме (Александре Саломее), так как из двух его сыновей один был малолетний, а другой неспособен к управлению государством.
О Салме Флавий пишет, что при ней всеми делами заправляли фарисеи, что вызвало протест со стороны представителей знати и наследника престола Аристобула. Флавий называет фарисеев философской школой, сближая их со стоиками (Vita, 2). В действительности это было религиозное течение, которое в условиях того времени, когда религия была единственной формой идеологии, становилось иной раз и знаменем политической борьбы. По сообщению Иосифа Флавия, Александр Яннай, умирая, рекомендует Салме, чтобы удержать власть над мятежным народом, вступить в союз с фарисеями. Действительно, Салма, призвав главу фарисеев и примирившись с ним, добилась того, что народ довольно спокойно принял переход власти к Салме и даже оказал почести телу ненавистного Александра Янная; во все время правления Салмы, благодаря поддержке фарисеев, никаких выступлений народа против царской власти не было.
Фарисеи, несомненно, пользовались религиозным влиянием в народе, потому что проповедуемая ими религия больше соответствовала условиям того времени, но они не были представителями народа.
Фарисеи — святоши и фанатики — способны были даже на жертвы во имя своих религиозных принципов и в защиту своих привилегий. Они вступали иной раз в конфликты с властью, как это было при Иоанне Гиркане, при Александре Яннае, а позже — при Ироде. Но они никогда не были народной партией. Когда шло действительно народное движение, фарисеи держались в стороне, а во время иудейской войны против Рима они стали на сторону противников восстания, противников своего народа.
Союз Салмы с фарисеями упрочил ее власть, но никаких облегчений народу не принес. Внешнеполитическое положение Иудеи было благоприятно. Захвативший Сирию армянский царь Тигран (83–69 гг.) стал было угрожать и Иудее, но наступление римлян отвлекло его в другую сторону.
После смерти Салмы начались раздоры между ее сыновьями. Эти раздоры ускорили вмешательство римлян. Войска Помпея подошли к Иерусалиму. Гарнизон Иерусалима пытался оказать сопротивление, и хотя город сдался, храм Ягве, сильно укрепленный, в течение трех месяцев оказывал сопротивление. Осенью 63 г. был взят и храм. Эта дата означает конец самостоятельности Иудеи под властью Хасмонеев.
Помпей объявил Иудею римской провинцией.
Несмотря на совершенную недостаточность случайных и не всегда ясных данных о государственном строе царства Селевкидов, социальных отношениях и экономике, в нем удобнее всего прослеживается то новое, что принес с собой эллинизм, и вместе с тем слабость, недоразвитость этого нового. Успехи и поражения эллинизма здесь выступают более открыто, не затемняются особыми условиями, в которых развивался эллинизм в Египте и Греции.
Создание государства Селевкидов было задачей чрезвычайно трудной. Александр пытался проводить политику слияния всего населения громадного царства в один народ. Но эта задача оказалась неразрешимой. Во-первых, частные, личные, династические цели, которые ставили себе Селевкиды, диктовали им политику ориентации прежде всего на македонян и греков, в которых они могли найти опору. В надписи из Илиона отмечается, что Антиох I хорошо устроил свое царство не только благодаря своей доблести, но и διά την τωμ φίλων και των δυνάμεων ευνοιαν — благодаря расположению друзей и войска; а благо государства заключается в благе «царя, его сестры — царицы, друзей и войска» (OGIS, 219). Источником власти Селевкидов с их точки зрения является завоевание. Селевк, по словам Диодора (XXI, 1, 5), считает справедливым, что завоеватель является владыкой приобретенного силой оружия (κυρίους ύπάρχειν των δορίκτητων). Такого рода политика неизбежно должна была ставить греко-македонцев в привилегированное положение и не могла способствовать сближению между народами.
Те же личные и династические интересы побуждали Селевкидов не только вступать в союзные и дружеские отношения с соседними восточными властителями, заключать династические браки, но и сохранять в силе существовавшие внутри государства полунезависимые, управляющиеся по своим старинным установлениям храмовые территории, племенные союзы, возглавляемые своими вождями (например, набатейские племена с их филархами), царьков в финикийских городах, иерократию в Иудее.
Хотя греческие города были свободны только в принципе, формально, но они сохраняли автономию во внутренних делах, а в борьбе с соперниками Селевкидам приходилось, чтобы задобрить города, иногда расширять границы их автономии. Таким образом, Селевкиды сами отчасти содействовали сохранению раздробленности своего царства.
Во-вторых, и это главное, масса народа не была заинтересована в новом политическом объединении, от которого все выгоды извлекали только богатые слои городского населения.
Поэтому свободолюбивые народы стремились освободиться от ига Селевкидов. Не только Бактрия и Парфия, но и маленькая Иудея в самом центре Селевкидского царства сумела добиться независимости.
Конечно, при всех этих трудностях и препятствиях политическое единство было создано, но оно не было органическим, цельным. Экономические интересы, во имя которых оно создавалось, не были достаточно сильны, рост производительных сил недостаточно успешен, чтобы его упрочить. В надписи 48 г. до н. э. (Эфес) выносится декрет от имени πόλεις αι εν τηι Άσίαι και οί [δημοι] και τά εθνη (Syll. 3 760). Селевк II «написал… царям, династам, полисам и Ιθνη» (OGIS 229); здесь формулируется чисто механическое объединение разнородных политических образований.
Это, конечно, не значит, что царство Селевкидов вовсе не было централизованным государством. Мы очень мало осведомлены о государственном аппарате Селевкидов. Но нет сомнения в том, что такой аппарат существовал и действовал. Плутарх приводит анекдот (An seni sit gerenda res publica, XI) о Селевке, будто он не раз говорил: «Если бы большинство знало, как много труда нужно хотя бы только на то, чтобы писать и читать столько писем, диадемы валялись бы на земле и их не подняли бы». Действительно, по тем данным, какие можно извлечь из надписей, видно, что правительство Селевкидов вело обширную переписку, составляя указы и распоряжения по самым разнообразным делам, назначая судей и арбитров по мелким тяжбам городов, организуя колонии, вступая в дипломатическую переписку с другими государствами и поддерживая постоянную связь с собственными городами, с городами Греции, с храмами и общегреческими святынями.
В отличие от греческих полисов, имевших свои πάτριος πολιτεία и πολιτικοί νομοι, разработанные и зафиксированные на письме законы, царство Селевкидов не имело разработанной конституции. Действовали нормы, унаследованные по традиции от Македонии, от Персии и устанавливаемые от случая к случаю волей царя, опирающегося на «друзей» и войско. Отдавая свою жену Стратонику своему сыну Антиоху, Селевк обратился по этому поводу к войску и сказал, по словам Аппиана (Syr. 61): «Этим я не ввожу у вас никаких персидских обычаев или обычаев других народов, но скорее я устанавливаю следующий общий для всех закон: всегда справедливо то, что постановлено царем». В этом анекдоте выражено иное понятие о власти царя, чем то, какое существовало в Македонии. Войско не является источником власти, каким оно еще оставалось в некоторой степени при Александре; это вполне понятно, так как войско перестало пополняться из Македонии, и новая монархия, хотя и сохранившая культурные традиции и ставшая знаменосцем эллинства на Востоке, была совершенно новым явлением, а не простым продолжением македонской монархии.
Ближайшее окружение царя, из которого вербовались высшие сановники, военачальники и советники, составляли его родня и его «друзья» — φίλοι. «Друзья» представляли, по-видимому, некоторую организацию или корпорацию. Полибий говорит о φίλων πρόσταγμα (XXXI, 3, 7). Они составляли как бы совет царя.[72] Положение «друга» накладывало известные обязанности. Так, в письме к Мелеагру Антиох I пишет, что хочет подарить Аристодикиду землю «за то, что он в качестве «друга» выполнял возложенные на него обязанности со всяким усердием и готовностью» (RC 11, 12). Они делились на разряды или категории. Кроме просто φίλοι, были друзья «почитаемые»; так, в единственной дошедшей до нас большой надписи из Селевкии в Пиерии Аристолох именуется в письме Селевка IV и в декрете Селевкии των τιμωμένων φίλων. Следующую ступень составляли προτιμωμενοι (лицо, выдвигаемое Антиохом III на должность верховного жреца в Дафне, было при Селевке III εν τιμηι, а Антиох считает нужным его продвинуть в ранге, προτιμαν, RC 44, 1, 34). Вероятно, тот же разряд обозначается термином πρώτος φίλος (OGIS 256).[73] Встречается и сочетание των πρώτων και προτιαωαένων φίλων. Более близки к царю были члены его семьи, συγγενείς, и друзья детства, σύντροφοι, «однокашники». Так, Гелиодор, верховный сановник Селевка IV, во всех трех надписях о нем, дошедших из разных мест — Делос и Лаодикея Финикийская, титулуется σύντροφος (IG, XI, 4, 1113; F. Durrbach, Choix d’inscriptions de Délos, 71, 1; OGIS 247). по-видимому, придворное звание συγγενής мог получить и не родственник царя. Деметрий II, по сообщению I кн. Макк., пожаловал сначала иудейскому первосвященнику Ионатану Маккавею титул «друга» (10, 20), через некоторое время — титул πρώτος φίλος (10, 65), затем дал ему инсигнии συγγενής (10, 85), наконец, предоставил ему право одеваться в пурпур и пить из золотой чаши (71, 58). Верховным сановником был ό επί τών πρχγαάτων, часто упоминаемый в литературных источниках и в надписях. Таким были, в частности, Гелиодор при Селевке IV, Лисий при Антиохе IV.
В административном отношении все царство при Селевке делилось на 72 сатрапии (App., Syr. 62); но источники не дают возможности установить их. Во главе сатрапии стоял сатрап или стратег. Ему был подчинен ведавший меньшей административной единицей — гипарх. Так, Метрофан был стратегом, по-видимому, Геллеспонтской сатрапии (ВС 18), ему был подчинен гипарх (RG 20); гипархия засвидетельствована OGIS 238. по-видимому, были и какие-то царские уполномоченные, в ведении которых были отдельные округа или группы греческих городов: в письме Антиоха III к Магнесии на Меандре мы читаем: «мы написали также уполномоченным по делам (τοίς επί των πραγμάτων), чтобы и города точно так же согласились» (OGIS 231). Полисы, надо полагать, не всегда входили в состав сатрапии, но подчинялись непосредственно царю. Сатрап Геллеспонта, Мелеагр, пишет городу Илиону в форме вежливого совета: «Вы бы хорошо сделали, если бы приняли постановление» и т. д. (RC 13). Возможно, впрочем, что οί επί των πραγμάτων, как и επί των χρεών, οί τά βασιλικά διοικοΰντες — не название конкретной должности, а общее обозначение государственного служащего.
Низшими агентами власти были χρεοφύλακες и βυβλιοφύλακες, регистрировавшие и хранившие официальные документы и частноправовые акты.[74]
К высшим представителям власти относится также эпистолограф, государственный секретарь. Эпистолограф Антиоха IV, Дионисий, был богатейшим человеком (Polyb. XXXI, 3, 16). Другой сановник, ведавший финансами, ό επί ταΐς προσόδοις, упоминается у Аппиана (Syr. 45). В рассказе об осаде Антиохом III Селевкии в Пиерии Полибий (V, 60, 1) называет τους έπιστάτας της πόλεως. В цитированной уже надписи из Селевкии в Пиерии мы имеем распоряжение (πρόσταγμα) Селевка IV, адресованное «Феофилу, властям Селевкии в Пиерии и городу»; ответный декрет города дается в надписи как Θεοφίλου επιστάτου καί αρχόντων γνώμη. Феофил, следовательно, был эпистатом, представителем царя; и то, что его имя в декрете стоит впереди архонтов, показывает, что он стоял над ними. Эпистат Вавилона упоминается в надписи OGIS 254. В Дура-Эвропос в парфянское время наряду со стратегом был и эпистат; парфяне унаследовали эту должность, конечно, от греков. Наконец, в клинописных текстах из Урука имеется строительная надпись Анубаллита, титулующего себя sanu (наместник) Урука.[75] Однако нет данных для суждения о том, во всех ли городах был эпистат царя. Судя по тому, что ряд распоряжений царя адресован непосредственно городам, можно думать, что в этих полисах эпистата не было.
В ведении центральной власти был и суд. Эвмен, по сообщению Плутарха, «передал отдельные города в управление своим друзьям, сделал их фрурархами и назначил судьями и должностными лицами (οικαστάς καί διοικητάς) по своему усмотрению» (Plu t.. Eum., III). В пергаментном тексте из Дура-Эвропос (Dura Pg. 21) назван «царский суд», βασιλικών δικαστηριον, восходящий, по-видимому, к временам Селевкидов.[76] По распоряжению царя назначается арбитр для разбора споров между полисами (например, Syll. 3 426).
Что касается внутреннего строя городов, то, как уже указывалось, города пользовались более или менее широкой. автономией. Так, ионийская лига призывает Антиоха I «всячески иметь попечение о ионийских городах, чтобы они в будущем, будучи свободны и управляемы демократией, уже прочно управлялись в соответствии с унаследованными от предков законами» (OGIS 222, Клазомены). Милет награждает Гиппомаха, «который добился свободы и демократии от Антиоха Теоса» (OGIS 226). Смирна, получив от Селевка II свободу и освобождение от подати, даже обращается в Дельфы, чтобы получить оттуда подтверждение дарованных царем привилегий (OGIS 228). Как видно из недавно опубликованного письма парфянского царя Артабана IV к Селевкии на Эвлее (древняя Суза) от 21 г. н. э., этот город сохранял свою конституцию полиса в течение веков (RC 75). Раскопки в Дура-Эвропос, давшие обильный материал о жизни города под властью Парфии, показали, что этот город имел обычную организацию греческого полиса: помимо эпистата, в городе действовала буле, упоминаются агораномы, казначеи, ситоны (ведавшие продовольствием), κηρυκες (глашатаи), χρεοφύλακες (судьи, городские).
Селевкиды в общем продолжали по отношению к греческим поливам ту же политику, какую проводили диадохи. Мы видели, в частности, из содержания распоряжения Антигона о синойкизме Теоса и Лебедоса, что эта политика пыталась сочетать автономию и демократию в греческих городах с монархическим режимом, подчиняющим эти города верховной власти царя и тем самым создающим некое единство между ними и царством в целом. Наиболее полные сведения об этой политике дает Киренская надпись, подробно исследованная С. А. Жебелевым, который склонен отнести ее к 322/1 г.[77] Устанавливается умеренно-демократическая конституция Кирены. Количество граждан ограничивается десятью тысячами с цензом в 100 александровских мин, т. е. 2000 драхм; такой же ценз был установлен Антипатром в Афинах. Совет пятисот избирается по жребию; но этот демократический институт ограничивается учреждением коллегии геронтов из 101 человека, назначаемых Птолемеем. Суд присяжных избирается по жребию из числа геронтов, членов совета и граждан. Кроме имущественного, устанавливается высокий возрастной ценз для должностных лиц — 50 лет. Во главе управления стоят пять выборных стратегов, но над ними стоит пожизненный стратег — сам Птолемей. Сама конституция формально разрабатывается самими киренцами, но руководствуясь διάγραφα Птолемея.
Таким образом, политика диадохов и Селевкидов по отношению к городам была двойственной; городам давали всякие привилегии, допускали сохранение их πάτριος πολιτεία; это было необходимо, так как города были основой единства государства; но свобода городов была фиктивна и во всяком случае прекарна; с своей стороны и города заботились, конечно, прежде всего о своих интересах, и их верность царю была неустойчива. Лисимах в послании к Приене специально отмечает, что приенцы охотно слушались стратега и не отклонялись от действий на пользу царя (RC 6). Города создавали единство и вместе с тем подрывали его.
В источниках встречаются указания на цели Селевкидов при основании или преобразовании города или колонии и о трудностях, связанных с этим. По сообщению Иосифа Флавия (Antiqu, XII, 3, 4), Антиох III, узнав, что во Фригии и в Лидии готовятся перевороты, посоветовавшись с друзьями, решил «переселить в крепости и наиболее опасные места две тысячи иудейских семейств из Месопотамии и Вавилонии». В распоряжении по этому поводу Антиох пишет: «Назначь каждому из них по участку для постройки здания, а также по наделу для земледелия и виноградарства и освободи их на десятилетний срок от всех податей с их полей. Пока они не получат со своей земли плодов, пусть им выдается содержание из средств, назначенных для моих личных слуг; пусть будет выдано вознаграждение также и тем, кто добровольно окажет им в чем-либо поддержку». Антиох I вновь стал заселять разрушенную фракийцами Лисимахию, «призывая беглецов из владений Лисимаха, покупая обращенных в рабов пленников, прибавляя к ним других, давая быков, овец и железные орудия для земледелия и не упуская ничего, чтобы быстрым темпом укрепить город. Это место казалось ему в высшей степени важным укреплением против всей Фракии и самым удобным складочным местом (ταμιεΐον) при выполнении остальных его замыслов» (Арp., Syr. 1).
Вопрос о целях и задачах Селевкидов при градостроительстве и колонизации ставится и по-разному решается и новыми историками. Это — вопрос законный, но не основной. В отличие от природы, «в истории общества действуют люди, одаренные сознанием, движимые умыслом или страстью, ставящие себе определенные цели. Здесь ничто не делается без осознанного намерения, без желанной цели. Но как ни важно это различие для исторического исследования, — особенно отдельных эпох и событий, — оно нимало не изменяет того факта, что ход истории определяется внутренними общими законами»; «…побуждения, двигавшие деятелей, имеют, в последнем счете, лишь второстепенное значение».[78]
Каковы бы ни были субъективные цели и задачи Селевкидов, их политика по отношению к городам, не только своим, но и городам материковой Греции и островов Эгейского моря, диктовалась объективной потребностью в политическом и экономическом объединении разнородных элементов, из которых складывалось их царство. В известной степени эта цель была достигнута, притом не только внутри царства Селевкидов; его политическая организация была воспринята и веками удержалась в отколовшихся от царства Селевкидов и составлявших его периферию странах. Парфия еще и в римское время сохраняет многие черты государственного строя селевкидской монархии. Парфянский город Дура-Эвропос — типичный селевкидский полис. Сузы (Селевкия на Эвлее) сохраняют строй греческого полиса. Коммагена, Армения, Понт создают свою государственность по формам, получившим свое воплощение в царстве Селевкидов. Характерно, что эра Селевкидов вытеснила или отодвинула на второй план все местные эры. В Парфии документы датируются обычно так: «в таком-то году но счету царя (парфянского), а по прежнему (селевкидскому) в таком-то» (например, Dura Pg. 21). Даже парфянский царь Артабан, в своем официальном указе от 21 г. н. э., ставя в конце его дату по парфянской эре, в самом тексте указа приводит дату по эре Селевкидов. Книги Маккавеев, проникнутые ненавистью к Селевкидам, датируют всюду события по этой же эре. Через Селевкидов элементы греческого права проникают в восточные государства, и даже религиозный акт отпуска на волю рабыни путем посвящения ее богине вавилонянка Белтибанитис в Сузах совершает по греческой формуле.[79] Проникновение в страны Передней Азии единообразных элементов греческого права подготовило в некоторой степени почву для установления здесь впоследствии римского права.
Новые политические формы, установившиеся в царстве Селевкидов, были лишь отражением происшедших в Передней Азии изменений в производственных отношениях и экономической жизни. Наши сведения об этом чрезвычайно скудны. Археологические раскопки в ряде городов — в Приене, Пергаме, Эфесе, Дура-Эвропос и др. — не дали достаточного материала для суждения об экономике эллинистического периода; литературные же источники почти ничего не дают по этому вопросу. Лишь общие черты хозяйственной жизни в царстве Селевкидов поддаются определению; отдельные ценные конкретные данные слишком случайны, чтобы можно было на их основании делать обобщения. Поэтому здесь особенно важна правильная научная методология при формулировке общих выводов и заключений. Чтобы не ошибиться в конкретных выводах и характеристиках, необходимо отчетливое и правильное понимание общественных производственных отношений в Передней Азии рассматриваемого периода.
В буржуазной историографии стало общим местом рассматривать древневосточные общества, поскольку им вообще дается общая социально-экономическая характеристика, как феодальные. Это объясняется тем, что буржуазные историки не видят основного факта — того, что производственные отношения являются основой общественной жизни. Они поэтому не ищут ведущих форм этих отношений, не исследуя линии их исторического развития. Чаще всего они вовсе отказываются от каких-либо обобщений, довольствуясь простым описанием отдельных групп явлений социально-экономической жизни (труд, ремесло, торговля, сельское хозяйство, финансы, семья, право и т. д.) и не пытаясь установить какие-либо исторические связи и закономерности. Они поэтому не задумываются усматривать феодализм на древнем Востоке или капитализм в античности, так как рассматривают древние общества со стороны отдельных внешних признаков, без анализа их социально-экономической основы. Макс Вебер, например, находит в древности семь типов, или стадий, общества и государства, в которых причудливым образом сочетаются различные государственные формы, различные виды земельной собственности, первобытная община, феодализм, рабовладение, капитализм. Это многообразие типов у М. Вебера — не результат конкретно-исторического исследования и последующего обобщения фактов, освещаемых стройной научной теорией, оно получается как следствие применения фактов к вечным, неизменным категориям, «идеально-типическим понятиям», как он их называет.[80] Это позволяет М. Веберу говорить о «крупных феодальных поместьях» и «доменах» в эллинистической Малой Азии, хотя сам он признает, что «формальное, установленное правовыми нормами, прикрепление к земле сидящих на частных феодальных поместьях (Grundherrschaften) колонов не может быть доказано, да и не представляется вероятным» (там же, стр. 415–416).
Представление о феодализме и крепостничестве на древнем Востоке вносит путаницу в характеристику эллинистических монархий, которые получили наследство древневосточных деспотий. В своей монографии «Studien zur Geschichte des römischen Kolonates», изданной в 1910 г., Ростовцев, на основании анализа крайне скудного материала, заключает, что в эллинистической Малой Азии исконное население, непосредственно подчиненное царям и платившее им непосредственно подать, особенно тесно срослось с царством, ибо крестьяне «были не только подданные, но и крепостные, работающие не на своей, а на царской земле». Этот феодальный строй, пишет он дальше, устарел уже при персах, а после Александра сохранился только в самых отсталых районах (стр. 309).
В статье «Колонат» Ростовцев пишет, что «царская земля» возделывалась крепостными крестьянами. При Селевкидах последние постепенно освобождаются. «Это превращение крепостных (Leibeigenen) в государственных и городских крестьян характеризует, таким образом, политику эллинистических властителей в отношении λαοί βασιλαοί, но тем не менее многие феодальные владения (Lehnherrschaften), как и храмовые территории, остаются до римской эпохи при своем старом устройстве».[81]
В своем последнем труде об эллинизме (ук. соч., стр. 502) Ростовцев делит земельные владения в Малой Азии на три группы:
1) храмовые территории,
2) крупные домены с крепостными,
3) туземные селения, непосредственно подчиненные царю.
При этом, однако, он отмечает, что в Сирии, Месопотамии, Вавилонии в римское время нет следов крепостничества, откуда можно заключить, что его не было и при Селевкидах; нет также следов крупных поместий с крепостными крестьянами. Несмотря на эти оговорки, Ростовцев (ук. соч., стр. 507–508) утверждает, что, за исключением храмовых территорий и земель, отданных городам и частным лицам, остальная земля сохранила старый статус с той только разницей, что «обширные поместья местных баронов» Селевкиды отдали греческим и македонским «баронам» или управляли ими через своих чиновников.[82]
Эти мысли, сформулированные Ростовцевым впервые в его «Studien zur Geschichte des römischen Kolonates», буржуазные историки безоговорочно принимают как непреложные истины. не подвергая самостоятельному анализу использованные Ростовцевым источники и не дополняя их новыми материалами. Поэтому необходимо поставить вопрос об его источниках.
В отношении феодального политического строя эллинистической и доэллинистической Малой Азии Ростовцев ссылается на сообщение Плутарха в биографии Эвмена (гл. 8): «Он обещал солдатам выдать жалованье через три дня и стал продавать им встречавшиеся в стране виллы и замки (έπαύλεις καί τετραττυργίας), где было много рабов и стад рогатого скота. Купивший их начальник македонского отряда или наемников получал от Эвмена орудия и машины и приступал к осаде». Переводя и толкуя έπαύλεις как феодальные «замки», Ростовцев и его последователи делают отсюда вывод о феодальном политическом строе во Фригии в IV в., не замечая, что совершают ошибку petitio principii. В самом деле, нет никаких оснований для толкования и перевода έπαύλεις как «феодальные замки» — такого понятия в древности не существовало. В действительности смысл этого слова и содержание вкладываемого в него понятия совершенно иные. Фригия, особенно ее внутренние и горные области, оставалась страной варваров даже еще в римское время, тем более в IV в. до н. э. Для характеристики грубости Марсия Апулей (Flor., III) называет его Phryx cetera et barbarus. Христианский апологет Юстин также изображает фригийцев как типично варварское племя (dial. с. Tryph., 99). А в IV в. до н. э. фригийцы в глубинных районах были еще действительно варварами. Поэтому έπαύλεις и τετραπυργίας скорее всего характерны для варварских поселений, которые Ф. Энгельс описывает следующим образом: «Город, окружающий своими каменными стенами, башнями и зубцами каменные или кирпичные дома, сделался средоточием племени или союза племен».[83] Судя по тому, что в этих έπαύλεις было «много рабов и скота», здесь уже произошло общественное разделение труда, в результате которого могли появиться большие каменные или кирпичные дома.
Столь же произвольно Welles[84] переводит в надписях, относящихся к Лаодике (см. ниже), слово βαρις феодальным термином manor house. Происхождение слова βαρις неясно; оно встречается в греческом языке в значении «богатый, роскошный дом, дворец». В Септуагинте (греческом переводе библии) словом βαρις переводится древнееврейское armon (II кн. Хрон. 36, 19) и heikal (Пс., 44 (45), 9), «дворец». Роскошный дом, который построил себе богатый откупщик Гиркан, Иосиф Флавий называет βαρις (Antiqu. XII, 4, 11).
Вот и весь материал о «феодалах» и «феодализме» в эллинистической Малой Азии. Можно привести еще одно упоминание έπαύλεις у Плутарха, писавшего через четыреста с лишком лет после описываемого времени.
Таким образом, феодалы и бароны в эллинистической Малой Азии существуют только в воображении М. Вебера. Ростовцева и их последователей. Конечно, ни о политической организации феодалов как класса, ни о феодальной иерархии никаких материалов в источниках нет, да и быть не может.
Что касается аграрных отношений, то здесь сторонники теории феодализма на Востоке не ставят самого коренного вопроса — о характере земельной собственности; между тем без решения этого вопроса всякие рассуждения о феодализме и крепостничестве остаются беспочвенными.
Древность — не только восточная, но и античная — знает различные формы зависимости земледельца. Однако характер зависимости крестьян, непосредственных производителей на земле, должен быть установлен совершенно точно, прежде чем делать какие-либо выводы о характере общественного строя. На Востоке масса крестьянского населения испокон века была связана, с одной стороны, отношениями к сельской общине, с другой — подчиненным положением по отношению к верховному собственнику земли — царю или богу (т. е. храму и его жрецам). Еще и в эллинистическую эпоху сохранялось «некоторое нерасчлененное единство города и деревни» (Маркс); подавляющее большинство крестьян жило в селениях (κωμαι), сохранивших более или менее ясно выраженные остатки общинной организации. Они меньше других слоев населения воспринимали культуру греческих завоевателей, которые называют их неопределенным термином εθνη (племена). Некогда высшее единство общинного коллектива воплощалось в царе или боге, и обязательства общины перед царем или храмом совпадали (в идее) с интересами общины. Со временем взносы натурой на общие нужды и участие общинников в общественных работах превратились в обязательную дань верховному собственнику земли и обязательную работу «на дом царя». Принадлежность к общине, дававшей каждому члену право владения землей и правовую защиту, также изменила свою сущность по мере разложения общины и превратилась в связанность земледельца, в его прикрепление к ιδία, которое гарантировало государству выполнение крестьянами своих повинностей. Зависимость крестьян, следовательно, была не феодальной; не было и феодальной земельной собственности; крестьяне владели землей по праву своей принадлежности к общине; от нее же получил право верховной собственности на землю и сам царь или бог. Частная земельная собственность появляется на Востоке в эллинистическое время как античная собственность благодаря приписке бывшей царской земли к территории греческих полисов — старых и вновь возникавших.
Как мы выше видели, Александр Македонский в приенской надписи (OGIS 1) различает землю, принадлежащую городу, и царскую землю, за которую жители сельских поселений платят подать. Но именно на царской земле в Малой Азии, или по крайней мере на части ее, Ростовцев и его ученики находят сохранившийся якобы от древневосточных монархий «феодализм» и «крепостничество». При этом они основываются на двух-трех документах, к рассмотрению которых и следует обратиться.
В 253 г. Антиох II, разводясь с Лаодикой, чтобы вступить в брак с Береникой, дочерью Птолемея Филадельфа, решил, по-видимому, компенсировать ее, продав ей (может быть, фиктивно) крупное земельное владение.[85] Подробное сообщение об этом акте сохранилось в трех документах, начертанных на стене в храме Аполлона Дидимейского.[86] Первый из этих документов — обращение Антиоха к Метрофану (по-видимому. стратегу) — гласит (строки 1–19):
«Царь Антиох Метрофану привет. Мы продали Лаодике Паннукоме, дом (βαριν) и относящуюся к селению землю, граничащую с землей Зелеи и Кизика и со старой дорогой, которая проходила выше Паннукоме, но была распахана ближними земледельцами, чтобы отрезать этот участок для себя — нынешняя Паннукоме возникла позднее, — и местечки, какие окажутся на этой земле, и принадлежащих к ним λαοί со всеми их домами и со всем принадлежащим им и с поступлениями пятьдесят девятого года[87] за тридцать талантов серебра — равно как λαοί, которые, будучи из этого селения, переселились в другие места, — с тем, что она (Лаодика) не будет платить никаких налогов в царскую казну, и она будет вправе приписать к полису, к какому пожелает; на тех же основаниях купившие или получившие от нее тоже будут владеть неограниченно и присоединят к полису, к какому пожелают, если только Лаодика не успела раньше присоединить к полису; в этом случае они будут владеть землей там, куда она присоединена Лаодикой».
После указания о порядке расчета за полученную Лаодикой землю Антиох продолжает (строки 24–28): «Распорядись передать Арридею, эконому Лаодики, селение, виллу, дом, относящуюся сюда землю и λαοί с их домами (λαούς πανοοΰους) и всем принадлежащим им и зарегистрировать продажу в царском архиве в Сардах и на пяти каменных стелах». Стелы предписывалось установить в храме Афины в Илионе, в храме на Самофракии, в храме Артемиды Эфесской, Аполлона Дидимейского, Артемиды в Сардах, т. е. в наиболее чтимых храмах.
На той же стеле помещено распоряжение (RC 19) Метрофана, адресованное, судя по RC 20, эконому Никомаху, об изготовлении указанных в царском письме пяти стел; здесь же сообщается, что библиофилаку Тимоксену дано распоряжение о регистрации продажи и границ проданного участка в царском архиве в Сардах.
Наконец, третья надпись (RC 20) сообщает, что «передано Арридею, эконому Лаодики, гипарх ом…кратом селение и βαρις и относящаяся сюда земля в соответствии с предписанием эконома Никомаха, к которому приложено письмо Метрофана и адресованное ему письмо царя». Далее следует подробное описание границ участка.
Дополнением к этой надписи может служить надпись, найденная в храме Артемиды в Сардах, которая является как бы продолжением приведенной «надписи Лаодики». В ней указываются, каковы были права и доходы владельца царской земли, получившего ее в дар или другим путем от царя.[88]
В двух столбцах надписи сохранилось в общем 37 строк (приблизительно по 80 букв в строке). Хотя начало надписи отсутствует, содержание ее не вызывает сомнений. Мнесимах, приближенный диадоха Антигона, получил от него большое селение; по-видимому, для приведения его в порядок он занял у храма Артемиды 1325 золотых статеров. Теперь храм требует возврата денег, но у Мнесимаха денег нет. Он поэтому фиктивно продает (фактически закладывает) свое имение храму — так называемая πρασι: έπ'ι λύσει («продажа с правом выкупа»). При этом Мнесимах дает подробную опись своих владений, их стоимость и перечень доходов:
«… Так как неопеи (настоятели храма) требуют от меня данное под заклад золото, принадлежащее Артемиде, а у меня неоткуда им отдать, — так вот, что есть в моем имении (οΐκου): нижеследующие селения (κωμαι), а именно: селение Табалмуры на сардской равнине на холме Ил; к этому селению принадлежат и другие селения, а именно Танду и Комбдилипия, подать с этих селений (вносится) в хилиархию Питея пятьдесят золотых в год. Есть и клер в Кинарое вблизи Тобалмур, подать в год три золотых. Есть еще одно селение Периасасостры у вод Морста; подать в хилиархию [Саг]ария в год пятьдесят семь золотых. Есть и клер у вод Морста и в Нагриое; подать в хилиархию Сагария, сына Кореида, три золотых и четыре золотых обола. Есть и еще селение в районе Аттуд, называемое Илукоме, подать в год три золотых и три золотых обола. И вот, от всех селений и клеров и относящихся к ним усадебных участков (οικοπέδων), от крестьян со всеми их домами и с принадлежащими (των λαων πανοικίων συν τοϊς ύπάρχουσιν), от винных мехов, от подати денежной и трудовой (του φόρου τοϋ άργυρικοϋ και του λητουργικοΰ) и всего прочего, получаемого от селений, и еще много сверх того, когда произошел раздел, Питей и Адраст взяли в отдельную собственность виллу (αΰλνίν) в Тобалмурах, — а за пределами виллы находятся дома крестьян (λαοί), — рабов и два сада на пятнадцать артаб посева, а в Периасасострах усадебные участки на три артабы посева и сады на три артабы посева и рабы, живущие в этом месте: в Тобалмурах — Эфес, сын Адраста, Кадой, сын Адраста, Гераклид, сын Белетра, Туий, сын Манея, сына Каика; в Периасасострах проживают Кадой, сын Армананда, Адраст, сын Манея…»
Во втором столбце речь идет о гарантиях храму в том случае, если Мнесимах но обеспечит ему собственности на имение и поступление всех статей дохода, в частности: «если же мы не гарантируем или нарушим настоящий контракт (συγγραφήν) относительно селений, клеров, участков (χωρίων) и всех рабов, пусть они останутся собственностью Артемиды». «Если же селения, клеры или что-либо другое из заложенного царь заберет у Артемиды из-за Мнесимаха, то основную сумму золотом, полученную под заклад, тысячу триста двадцать пять золотых, я, Мнесимах, и мои потомки немедленно отдадим храму Артемиды».
Кроме надписей Лаодики и Мнесимаха, Ростовцев ссылается еще на надпись из Зелеи, впервые опубликованную Келером (AM, IX, 1884, стр. 58 сл.). Здесь в числе прочих даров город дает некоему Клеандру λεών αΰτοικον. Строчка, где находятся эти два загадочных слова, испорчена; по общему контексту надписи в целом здесь требуется слово πολιτείαν, так как цель декрета — завербовать новых граждан путем дарования им πολιτεία. Поэтому издатель вместо λεών αΰτοικον дал единственное требуемое смыслом чтение: [πολιτείαν καί ά]τέλειαν. Издатели надписи в SGDI (№ 5533) также считают чтение λεών αΰτοικον непонятным. По ряду соображений очевидно, что эта надпись к интересующему нас вопросу не имеет отношения.[89] Но что касается надписей Лаодики и Мнесимаха, то хотя эти документы единичны и не касаются основной массы сельского населения Малой Азии, они кажутся настолько выразительными, что на этом основании «крепостничество» и «феодализм» в эллинистической Малой Азии не вызывает в буржуазной литературе почти никаких сомнений. В самом деле, вместе с землей продаются и крестьяне («надпись Лаодики»), которые платят оброк и обязаны барщиной (φόρος άργυρικος καί λητουργικός в надписи Мнесимаха). Все это, однако, принимает другой вид, если, во-первых, принять во внимание все обстоятельства дела и, во-вторых, рассмотреть рисуемое в этих надписях положение вещей не статически, а в движении, выяснить, откуда эти явления возникли и куда вели.
Действительно ли продаются λαοί вместе с землей? Каково их правовое положение? Каковы их права на землю, которую они обрабатывают?
В надписи Лаодики в акт продажи включаются и крестьяне, но они принадлежат не царю, а селениям: τους ύπάρχοντας αθτοις λαούς; λαοί, таким образом, неотделимы от своей сельской общины, чье владение землей неоспоримо, и это скорее ограничивает, чем расширяет право собственности покупателя земли. Естественно, что в донесении гипарха о передаче эконому Лаодики проданного ей имения перечисляются η τε κώμη καί ή βαρις καί ή προσοΰσα χώρα, но не λαοί и их имущество. В надписи Мнесимаха λαοί в качестве составной части имения не упоминаются; а в той части надписи, где речь идет о санкциях в случае нарушения Мнесимахом договора, названы только «селения, клеры, участки и рабы». В относящейся к тому же периоду (около 275 г.) надписи Антиоха I о дарении земли Аристодикиду о λαοί идет речь только по случайному поводу: «если же царские λαοί того района, где расположена Петра, пожелают ради безопасности жить в Петре, мы предписали Аристодикиду позволить им жить там» (RC 11, строки 22–25).
Далее, что особенно важно, и Антиох I при дарении земли Аристодикиду и Антиох II при «продаже» Лаодике предусматривают как само собой разумеющееся, что новые владельцы земли присоединят ее к территории одного из ближайших полисов, и лишь в виде привилегии предоставляют им право самим выбрать себе полис. Но присоединение земли к полису означает переход земли, ее владельцев и трудящихся на ней в новый статус, существующий в греческих полисах. Включение царской земли в состав территории полиса, вероятно, не во всех случаях влекло за собой немедленное радикальное изменение положения крестьян. Но в дальнейшем оно было неизбежно; при этом часть земледельцев оставалась в своих селениях и обязана была платить городу φόρο; за свою землю, как это делали фригийцы в Зелее (Syll. 2 154); поселившиеся в городе назывались πάροικοι — термин, часто встречающийся в надписях;[90] πάροικοι занимали положение, напоминающее метэков, но могли со временем приобретать права гражданства.
Таким образом, «продажа» крестьян Лаодике означает продажу не в большей степени, чем передача от одного властителя другому города или целой области со всем ее населением. Речь идет о передаче Лаодике тех доходов, которые до тех пор поступали с царской земли в казну. Александр заявляет, что внегородская земля — его, «и живущие в этих селениях вносят φορος»; от этого своего права Антиох отказывается в пользу Лаодики. В этом отношении надпись Мнесимаха прекрасно дополняет и разъясняет «надпись Лаодики». Мнесимах не получил от Антигона этой привилегии. За полученную им в дар землю вносится, как мы видела, φόρος деньгами хилиарху, т. е. в царскую казну, причем, судя по точному выражению надписи —φόρος των κωμων (столб. 1, строка 5); φόρος вносили сами селения, продолжавшие оставаться в непосредственном подчинении царю. Мнесимах платил φόρος и за свои клеры.
О том, в чем заключались доходы частного владельца земли, кроме урожая с непосредственно им обрабатываемых участков, некоторые сведения сообщает надпись Мнесимаха. Это — φόρος άργυρικός και λητουργικός — взносы деньгами и работой. Если отнести сюда же αγγεία οίνηρά (конструкция фразы неясна), то были и натуральные поступления. В царских владениях, эксплуатировавшихся непосредственно казной, натуральный φόρος играл большую роль. В надписи Антигона о синойкизме Теоса и Лебедоса Антигон вначале не хочет разрешить закупку хлеба для переселенцев, так как «поблизости находится податная земля» (φορολογούμενη χώρα), так что если появится нужда в хлебе, оттуда, мы думаем, можно будет без труда доставить сколько угодно» (RG 3, § 10, ст. 72–94).
Мы не знаем, какой денежный доход извлекал Мнесимах из обрабатываемой λαοί земли. В том месте надписи, где перечисляются гарантии Мнесимаха, φόρος земледельцев не назван, и ни характер, ни объем его неизвестны. Что касается φόρος λητουργικός то, по-видимому. он означал работы «на дом царя», выполнение крестьянами тех трудовых повинностей, какие возлагались на принадлежавшую Мнесимаху землю, тем самым на самого Мнесимаха. Эллинистические цари переняли от своих восточных предшественников право взимать с населения дань натурой и деньгами и привлекать его к общественным работам. В письме Деметрия II к Ионатану Маккавею, которое приводится у Иосифа Флавия (Antiqu. XIII, 2, 3; ср. I кн. Макк., 10, 30; 11, 34), перечисляется ряд налогов и повинностей, которые Деметрий обещает снять с иудеев: третью часть злаков, половину древесных плодов, подушную подать; царь обещает также освободить иудеев от принудительных работ в субботние и праздничные дни и в три дня, предшествующие празднику. Отсюда, конечно, никто еще не вздумал делать вывод о том, что иудейские крестьяне были крепостными или что Иудея при Хасмонеях была страной феодальной.
Грекам положение масс народа в восточных деспотиях представлялось рабским. Но крестьяне в селевкидской Малой Азии не были ни рабами, ни крепостными. Напротив, они имели свои организации и народные собрания, выносили декреты или участвовали в вынесении декретов от имени полиса, к которому тяготели. Они были привязаны к своей ιδία, но именно потому, что только в своей ιδία, пережитке древней общины, они могли владеть землей. А в некоторых случаях еще в эллинистическое время существовала даже общинная земельная собственность. В частности, Ростовцев (Studien…, стр. 262) цитирует надпись из Филадельфии (птолемеевское владение в Азии), где народное собрание κώρι принимает решение разделить τον ύπάρχοντα αύτοϊς άγρόν принадлежащее им сообща поле.[91]
Термин λαοί следует переводить «мужики», «люд», «люди», как именуются непосредственные производители на земле у многих народов. Этот термин стал унизительным позднее, но в древности он не имел такого оттенка. В латинских надписях III в. н. э. в дунайских провинциях фигурируют lai соnsistentes: выходцы из Малой Азии продолжают на новой родине называть себя λαοί (lai).[92]
Никто не может отрицать, что λαοί или γεωργοί βασιλικοί были лично свободны, что в эллинистической Малой Азии не было феодальной земельной собственности и не существовало самодовлеющих феодальных поместий.[93] Основной хозяйственной единицей даже в крупных владениях остается деревня или село, κώμη. Мнесимах все время говорит о κωαι, κλήρος, χωρία; надпись Лаодики — о κώμη и τόποι; надпись Антиоха относительно Аристодикида о χωρίον. Ростовцев (SEHHW, стр. 503) как раз подчеркивает, что в основном территория Малой Азии состояла из туземных villages. Они платили за землю ренту — налог натурой и деньгами в виде десятины или по другой твердой ставке (εκφόριον). Крупные земельные владения принадлежали храмам, но это были исконные владения, восходящие еще к тому времени, когда сельская община группировалась вокруг своего святилища. Они дольше всех остальных противились духу времени и удержались во многих случаях и в римское время.
Таким образом, если даже не касаться основного факта, что рабовладение на древнем Востоке и в эллинистических государствах было ведущим способом производства, и оставаться только на почве аграрных отношений, приведенные документы не дают оснований говорить об элементах крепостничества или феодализма в эллинистической Малой Азии. Только ни на чем не основанная презумпция побуждает некоторых исследователей с необычайной легкостью расширять круг феодальных понятий и терминов в применении к Малой Азии. Так, Welles склонен понимать в некоторых случаях глагол '('ш, как «держание» (RC, 11, 4–5: ήμ πρότερον εϊχεν Μελέαγρος — which formerly Meleagros held), хотя сам он в аналогичном случае переводит ήν πρότερον εσχεν Δημήτριος — formerly the property of Demetrios (RC, 70, 6–7). Что εχω не имело значения «держания», показывает хотя бы текст надписи Лаодики: лица, купившие у Лаодики землю, Ιξουσίν κυρίως, «будут владеть ею неограниченно». Еще более поразителен случай, где речь идет о каре, грозящей судье за правонарушение: άτιμαν εϊμεν και χρήματα παματοφαγεΐσται, το μέρος μετά Γοκααταν[94] — «он будет лишен прав, и имущество его конфискуется, его удел с рабами»; издатели, хотя и приводят ссылку на Гесихия, поясняющего, что οίκιητής — ώνητος δοϋλος, переводят однако serfs.
Те два документа, на которых строится буржуазная теория феодализма в эллинистической Малой Азии, подтверждают иное: на Востоке не было собственности на землю, а лишь владение ею. Самыми прочными владельцами были, с одной стороны, λαοί, но лишь поскольку они принадлежали к существовавшим некогда общинам, ныне превратившимся в большинстве случаев лишь в организационную связанность крестьян со своей ιδία. С другой стороны, верховным владельцем земли был царь, но именно как носитель царской власти, а не лично. Этим объясняется, что Антиох, продавая землю Лаодике, приказывает, кроме регистрации сделки, вырезать ее текст на пяти каменных стелах и установить их в наиболее чтимых святилищах: это должно служить дополнительной гарантией права Лаодики на владение землей. Как видно из земельного спора между Митиленой и Питаной (OGIS 335, строки: 133 сл., 140 сл.), акт продажи Антиохом I земли городу Питане впоследствии был подтвержден Эвменом. Мнесимах, как видно из текста надписи, предусматривает такой случай, что царь может отнять его землю. Только с македонским завоеванием появляется на Востоке античная земельная собственность, ранее существовавшая здесь только в старых греческих полисах.
Эллинизация Востока привела к изменению аграрных отношений — объективно в интересах роста рабовладельческой системы. Застав на Востоке непривычную для эллинов форму земельных отношений, эллинистические цари прежде всего стремились использовать это положение вещей в интересах своей казны, применяя при этом также свое право победителей и завоевателей. Однако переход к античным формам земельной собственности диктовался всем ходом экономического развития, означавшего на Востоке переход от примитивных форм рабства к рабовладельческой системе, целью которой является производство прибавочной стоимости. Эта объективная потребность побуждала Александра, диадохов и Селевкидов строить новые греческие города, превращать в полисы города старые, присоединять к полисам значительные территории царской земли. Несмотря на необходимость сохранять добрые отношения с могущественным жречеством, о чем говорят многочисленные указы, предоставляющие храмам разного рода привилегии, Селевкиды и Птοлемеи по возможности ограничивают храмовое землевладение, хотя иной раз, в трудную минуту, им приходится вновь даровать землю храму.
Именно этот переход от восточных аграрных отношений к античным (а не освобождение крестьян от крепостной зависимости, как думает Ростовцев) характерен для селевкидской Малой Азии.
Характер этого процесса очень удачно сформулирован в случайной надписи римского времени из Поглы в Ликии. Здесь прославляется Публий Целий Лукиан, который «в годы общинного строя (κοινωνία;) решал местные судебные дела» и «давал раздачи в годы гражданственности» (πολιτείας, IGRR III, 403). Поскольку здесь речь идет о пережитках прошлого, то с полным правом можно отсюда сделать заключение к прошлому. Переход от κοινωνία к πολιτεία, от восточного к античному типу рабовладельческого общества — вот в чем заключается основная линия исторического развития аграрных отношений на эллинистическом Востоке.
Историки отмечают рост рабовладения в селевкидском царстве. Появление крупных городов и развитие городской жизни в условиях античности невозможно было без расширения рабовладельческого хозяйства. У нас нет, как и вообще для древности, статистических данных; но случайные отрывочные сведения говорят о множестве рабов и о работорговле. Во время торжественной процессии в Дафне при Антиохе IV его эпистолограф Дионисий выставил тысячу рабов, из которых каждый нес серебряное блюдо весом не менее 1000 драхм (Polyb., XXXI, 3, 16: Athen., V, 194 сл.). Рабский труд применялся и в земледелии; в надписи в честь Лариха, относящейся ко времени Антиоха I или Селевка I, Лариху предоставляется «свобода от обложения скота и рабов как в его собственных владениях, так и в городе» (OGIS 215). Папирусы архива Зенона содержат значительный материал о торговле рабами в Сирии, Палестине и Финикии; поскольку границы владений Птолемеев в Азии были текучи, можно с полным правом на основании этого материала делать заключение и о владениях Селевкидов. В торговле Египта с Сирией и Палестиной в правление Птолемея Филадельфа рабы занимают первое место.[95] В ряде папирусов речь идет о покупке рабов (PCZ 59003, 59010, 59015, 59011; PSI 406). Аммонитский шейх Тубиас (библейский Тобия) посылает Аполлонию в подарок четырех рабов (PCZ 59076). В одном папирусе (PCZ 59076) рассказывается об одном из агентов Аполлония, у которого задержали в Тире рабов (по-видимому, этот агент, Аполлофан, в данном случае захотел повести работорговлю за свой счет), так как он не уплатил пошлин и не имел разрешения на вывоз (εξαγωγή). В другом папирусе[96] речь идет о пошлинах при закупке рабов для Аполлония. В папирусе PCZ 59047 сообщается о том, что греки оставили рабыню в залог до расчета с продавцами товаров. В PCZ 59010 упоминается работорговец πα]ίδασκ[ά]ριος.
Недавно опубликованный папирус содержит указ, датированный 24 годом Птолемея (II?), дающий интересные данные о работорговле и о некоторых источниках рабства в Сирии.[97] В строках 33 сл. речь идет о рабах: «если кто купил свободного туземного человека (σώρια λαϊκον ελεύθερον) или похитил и задержал или иным путем приобрел», он должен в течение 20 дней заявить об этом и представить раба эконому гипархии под угрозой лишения раба, штрафа и уголовной ответственности. Если доказано будет, что купленные рабы — рожденные в доме (οίκετικά), их возвращают владельцу; «рабы же, проданные на царском аукционе, если даже они заявляют себя свободными, остаются собственностью покупателей». И на будущее время запрещается покупать и принимать в заклад σώματα λαϊκά ελεύθερα за исключением тех случаев, когда управляющий Сирией и Финикией порабощает людей, по отношению к которым полагается применять взыскание с личности (ών ή πραξις καθηκει και εκ του σώματος γίνεσθαι).
Из этого декрета мы узнаем о практиковавшихся в Сирии похищении и продаже в рабство свободных, о самозакладе, т. е. о кабальном рабстве и о продаже в рабство за долги казне.
В рассеянных но разным музеям и еще целиком не опубликованных клинописных табличках из Урука (всего около 150) содержится значительное число торговых сделок, в том числе шесть актов купли и продажи рабов.[98] В найденных там же глиняных буллах (цилиндрических кольцах, куда вкладывали свернутые пергаментные и папирусные свитки) имеются буллы с надписью άνδραπόδων.
Группа надписей, найденных в Сузах (вошли в SEG, VII, № I сл.), содержит большое число актов отпуска на волю рабов. Все эти акты составлены в одной форме в виде посвящения отпускаемого на волю богине Нанайе, например: ετους αορ’ άφιέρωσεν Στοάτων Σΐ[λ[ί]ου Ναναίαι θεαι Καν… την παιδίσκην αύτοΰ ώς ετών λ` υπερ βασιλέως καί βασιλισσης σωτηρίαν κτλ. Вследствие неправильного восстановления и толкования некоторых из этих надписей первый издатель Кюмон[99] понял их так, что речь идет о посвящении παιδισκαι богине на 30 лет в качестве храмовых проституток. Не вызывающая сомнений реконструкция одной из этих надписей Робером[100] показала, что здесь, бесспорно, обыкновенные манумиссии. Ростовцев, (ук. соч., стр. 538), указывая на множество рабов в селевкидской Вавилонии, отмечает, что все манумиссии в Сузах касаются женщин; очевидно, он проглядел надпись CR, 1932, № 5 (стр. 284), где на волю отпускают Σορπίωνα τον [έαυτοΰ δ]οΰλον. Кюмон[101] цитирует пальмирскую надпись, которую опубликовал Кантино и перевел: «это гробница отпущенного на волю через Шамаша».
Не совсем ясно, каково было применение рабского труда на обширных храмовых территориях, о которых наши сведения основаны главным образом на позднейших сообщениях Страбона. О знаменитом святилище Ма в Комане Каппадокпйской Страбон пишет: «Там большое множество боговдохновенных (θεοφορήτων) и храмовых рабов (ίεροδούλων). Население (οί ένοικοϋντε;) — катаонцы, вообще подчиненные царю, но повинующиеся больше жрецу. Последний распоряжается храмом и храмовыми рабами, которых во время нашего пребывания там было больше шести тысяч, мужчин и женщин. К храму относится также много земли, и доходами (καρπού;) пользуется жрец, занимающий второе место в Каппадокии после царя» (XII, 2, 3). В Веназе находился храм Зевса (Агура — Мазды) с поселением (κατοικία) около трех тысяч храмовых рабов и плодородной землей, дающей жрецу годовой доход в пятнадцать талантов» (XII, 2, 5). В Кабире при храме Мена была κωαόπολις («деревня-город») Америя, «имеющая много иеродулов и жреческую землю, плоды которой всегда получает жрец» (XII, 3, 31). У Антиохии в Писидии было святилище Мена, «владеющее множеством иеродулов и священных участков» (XII, 8, 14). Из этих сообщений Страбона следует, что земля, принадлежавшая храму, за исключением территории самого храма, обслуживалась не рабами, а населением (οί ενοικουντες); они «вообще подчинены царю, но повинуются больше жрецу»; очевидно, это не рабы. Но шесть тысяч храмовых рабов в Комане вряд ли были заняты только обслуживанием храма и потребностей культа; очевидно, они работали на земле, эксплуатируемой храмами непосредственно, хозяйственным способом. Точно так же в Веназе «поселение с тремя тысячами рабов» не связано с «плодоносной землей, дающей жрецу годовой доход в 15 талантов». Если бы рабы работали именно на этой земле, Страбон так бы и писал, что храм владеет обширными землями, на которых работают три тысячи рабов. В надписи 185 г. до н. э. (RC 47) κάτοικοι (ср. Strab. ΧΙΙ, 2, 6 — κατοικία) храма Аполлона Тарсийского обращаются к царю с прошением об освобождении их от налога на мелкий скот (άτέλεια προβάτων). Это, конечно, не рабы. Но в таком случае тысячи рабов, о которых пишет Страбон, свидетельствуют о существовании, кроме земель, сдаваемых крестьянам, больших храмовых хозяйств, где работали рабы. Вероятно, и частные владельцы крупных земельных участков по примеру храмовых хозяйств широко применяли труд рабов.
О том, что, кроме храмовых рабов, на принадлежавшей храмам земле работали и свободные крестьяне, свидетельствуют документы о дарениях земли. Один из последних Антиохов (возможно, Антиох VIII), чтобы заручиться симпатиями жречества, вновь дарит храму Зевса в Бэтокаке, на южной границе Апамейской сатрапии, землю, которой некогда владел некий Деметрий. Очевидно, когда-то один из первых Селевкидов отнял землю у храма и подарил ее своему приближенному;[102] ныне царь снова дарит эту землю храму (RC 70). Таким образом, крестьяне, сидевшие на этой земле, несколько раз меняли хозяев; но, конечно, не может быть речи о том, чтобы эти земледельцы были рабами, освобожденными, затем снова порабощенными.
Вообще земля при Селевкидах не раз меняла владельцев. На клинописной табличке 139 г. Селевкидской эры (173/2 до н. э.) приводится копия более древнего текста 75 г. Селевкидской эры (237/8 г. до н. э.), сообщающего, что Антиох II подарил жене Лаодике и сыновьям Селевку и Антиоху «все, что Антиох, его отец, и Селевк, его дед… пашни собственного дворца… что на р. Евфрате… и пашни, которые… Лаодика, Селевк и Антиох отдали эти земли вавилонянам (amelu Babilaia), борсиппянам (amelu Borsippaia) и кутейцам (amelu Kutaia)». Каким-то путем земля оказалась однако во владении храма.[103] Таким образом земля, конфискованная некогда Антиохом I и Селевком I, после ряда превращений снова становится храмовой.
Конечно, положение крестьян менялось в зависимости от перемены верховного владельца земли. Отобрав землю у храма, Селевкиды могли ее приписать к городу, подарить, продать или оставить в своем владении. Из надписи римского времени (125/6 г.) мы узнаем, что земля храма Зевса Эзанского «была поделена царями» на «участки, именуемые клерами» (IGRR IV, 571). Вероятно, тяжелее всего было положение крестьян на храмовых землях, где жрецы, помимо всего прочего, использовали еще и духовную власть над верующими. Поэтому политика Селевкидов по отношению к храмам, поскольку она способствовала переходу крестьян в более независимое положение, имела прогрессивный характер, содействуя развитию производства вместо накопления храмовых сокровищ. Конечно, когда Селевк IV, Антиох III или Антиох IV грабили храмовые сокровища, они вряд ли ставили себе какие-либо задачи по подъему производительных сил страны. Но царская казна использовала их, во всяком случае частично, на градостроительство, прокладку дорог, сооружение кораблей, на заморскую торговлю, а не пускала в рост.
Источники не позволяют дать картину развития производительных сил и подъема экономики в царстве Селевкидов. Можно думать, что почти не прекращавшиеся войны подрывали производительные силы, истощали экономику страны. В Эфесе в 297 г. издается новый закон о порядке раздела заложенной земли между кредитором и должником, так как вследствие всеобщего обнищания должник не в состоянии ни выкупить свою землю из заклада, ни продать ее за отсутствием платежеспособных покупателей (Syll. 3 364). Об Иудее Иосиф Флавийпишет в связи с сирийскими войнами: «На долю евреев выпадало страдать одинаково как в случаях его (Антиоха III) победы, так и в случаях его поражения, так что они вполне уподоблялись тогда кораблю во время бури, когда он страдает с обеих сторон от волн: они находились, так сказать, посредине между удачами и неудачами Антиоха» (Antiqu. XII, 3, 3).
Помимо непосредственного разорения от военных действий, страна страдала от содержания войска и в мирное время. Мы не знаем, как было организовано обслуживание и снабжение войска Селевкидов. Полибий упоминает Тихона, άρχιγραμματεΰς της δυνάμεως —первого секретаря в войске; άρχυπερήτης (главный интендант?) назван в надписи OGIS 754, но их функции нам неизвестны. Правительство должно было иметь какие-то склады оружия, запасы продовольствия и амуниции. Но в основном, по-видимому, войско кормилось за счет населения области, где происходили военные действия. Антиох III, захватив два города в Палестине, «верил в успех дальнейших предприятий, ибо подчиненная этим народам область могла с легкостью снабдить все войско жизненными припасами и доставить в изобилии нужные для войны средства» (Polyb. V, 70, 5). Грабежи со стороны солдат были в древности обычным явлением. Интересно, что Антиох III, желая подтвердить неприкосновенность храма в Амизоне, обращается к «стратегам, начальникам конницы, командирам пехоты, солдатам и прочим» (RC 39).
Налоги, взимавшиеся с населения, были высоки. Мы видели, что в Иудее крестьяне платили треть от урожая злаков и половину древесных плодов (Iоs., Antiqu., XIII, 2, 3) и, кроме того, подушный налог. Даже город в некоторых случаях платил десятину (RC 41, Селевкия — Траллы). Неизвестно, по какому принципу взимался φόρος, который накладывался огулом на сатрапию или область подвластного царька. В уже цитировавшемся письме Деметрия II царь освобождает иудеев также от сбора «на венец» (στέφανος), который сохранился под названием aurum coronarium и в римское время, и налог соляной (άλικη). Об этом же налоге говорят и буллы из У рука, среди которых есть и άλικη, наряду с налогами на владение рабами (или, может быть, на продажу рабов) — άνδραπόδων, на плавание по Евфрату (πλοίων Εφράτον), на торговые сделки (έπώνιον). Этими случайными данными не исчерпываются, конечно, взимавшиеся с населения подати, налоги и пошлины. Тяжелым бременем были постои, практиковавшиеся во всяком случае в последний период правления Селевкидов (RC 70).
Все эти тяготы, хотя и не были чем-то новым, но ложились почти целиком на низшие слои населения, разоряя бедноту, обогащая богатых, углубляя классовые противоречия. Но на первых порах то новое, что принесло с собой образование Державы Александра и диадохов. а затем монархии Селевкидов, должно было содействовать росту производительных сил. Об этом говорит прежде всего быстрый рост новых городов, население которых исчислялось сотнями тысяч людей (Селевкия на Тигре, Антиохия и др.)· Вовлечение масс местного населения в городскую жизнь, изменение положения значительной части сельского населения благодаря включению больших земельных площадей в состав полисов, введение вместе с появлением греков в Азии греческих обычаев и учреждений (гимнасии, игры, школы) — все это должно было вызывать новые потребности и стимулировать производство. Длительные войны с Птолемеями заставляли Селевкидов создавать новые торговые пути с Востоком, направлять торговлю не в финикийские, а в сирийские порты. Когда после поражения при Магнесии Селевкиды потеряли Малую Азию, они использовали находившиеся прежде во власти Птолемеев владения в Сирии и Палестине, чтобы организовать восточную торговлю через порты этих стран. Чтобы освободиться от опасных и дорогостоивших услуг набатеев, они организовали северный путь на восток через Эдессу и оттуда через пустыню к Вавилонии.[104] После потери Малой Азии города Сирии и Финикии усиливают связи с Западом — Делосом (Верит) и непосредственно с Италией (Тир). Эти новые торговые пути, по которым велась торговля предметами роскоши, вовлекали все новые области, через которые эти пути проходили, в оживленные связи между собой.
Новые потребности населения удовлетворялись на первых порах ввозом товаров, но с течением времени налаживалось местное производство их. Больше всего сведений имеется, благодаря археологическим открытиям, о керамике. Ввоз в Азию греческой керамики сменяется, в первую очередь в Малой Азии, а также в Северном Причерноморье, местным производством. Малая Азия даже сама начинает вывозить греческую керамику в Западное Причерноморье.[105]
Имеются сведения о попытках акклиматизировать в селевкидском царстве индийский бальзам и пряности (Plin. XVI, 135), о введении культуры риса в Бактриане, Вавилонии и Сузиане (Strab. XV, 1, 18); какой-то новый сорт винограда, «не росшего ранее, македонцы посадили там (в Сузиане) и в Вавилонии» (Strab. XV, 3, 11). Вероятно, во время господства Птолемеев в Южной Сирии и Палестине здесь появились некоторые египетские растения, которые известны в этих местах в римское время.
Спрос на разнообразные ткани стимулировал производство шерсти в Малой Азии и льняных тканей в Вавилонии. Но понятно, что технический прогресс не мог быть заметным, так как расширение сферы применения рабского труда препятствовало росту ремесленной и сельскохозяйственной техники. Рост торговли неизбежно лишь воспроизводил рабовладельческий способ производства.
Страбон еще для своего времени рисует Сирию и другие бывшие владения Селевкидов как находящиеся в цветущем состоянии, благодаря прежде всего богатым естественным ресурсам. Но этот расцвет и внешний блеск городов были лишь фасадом, за которым скрывались обострявшиеся классовые противоречия. Ростовцев умиляется крупными состояниями отдельных лиц вроде уже упоминавшегося Дионисия, эпистолографа Антиоха IV, или верховного сановника Антиоха III, Гермия, который брался за свой счет уплачивать жалованье всем войскам (Polyb. V, 50, 2). Говоря о богатстве Пергама, Ростовцев с деланной наивностью замечает, что «трудящиеся классы, по всей вероятности, получали весьма скромную долю в богатстве Пергама» (ук. соч., стр. 1158). Но мощное движение рабов под предводительством Аристоника в 133 г. показывает, какой остроты достигли противоречия между рабовладельцами и рабами в Азии. Мы видели, что уже с начала II в. обостряется классовая борьба в Иудее, не прекращающаяся в течение столетий; наивысшего напряжения она достигла впоследствии во время иудейской войны против Рима. Острая классовая борьба проявилась и в период войн Мнтридата против римского господства. Ряд возникших в период Селевкидов социальных утопий, эсхатологических и мессианистских учений, пророчеств, апокалиптических «видений», был искаженным идеологическим отражением борьбы и социальных чаяний масс. Вообще в эллинистический период впервые классовая борьба рабов и примыкающих к ним эксплуатируемых свободных бедняков получает широкий размах, отчетливые организационные формы и некоторое, нам пока неясное, идеологическое оформление.
В царстве Селевкидов проявились особенно четко характерные черты эллинистического общества; но ни одно из достижений этого общества не получило и не могло получить законченного развития. Здесь, несмотря на объективную потребность и на сознательные усилия правителей, не было достигнуто ни единство государства, ни единство народа и его экономики, ни даже единство культуры. А достигнутый некоторый подъем рабовладельческого хозяйства имел своим неизбежным результатом углубление общественных противоречий, которые не могли быть преодолены. Поэтому распад Селевкидского царства был исторической необходимостью; и естественно, что не только выделившееся из селевкидской монархии Пергамское царство или богатый Родос очень рано вошли в фарватер римской политики, но и господствующий класс в городах малой Азии, как это обнаружилось, в частности, во время Митридатовых войн, взял ориентацию на новую силу, долженствовавшую поддержать и укрепить рабовладельческое общество — Рим.
Все же период существования селевкидской монархии отнюдь не был бесплодным. Когда говорят об эллинистической культуре, то прежде всего при этом на мысль приходит именно селевкидское царство и его периферия, оставившие неизгладимый след на дальнейшей истории Востока вплоть до истории народов Средней Азии. Возникшие и выросшие здесь торговые города с развитым ремеслом оказались наиболее устойчивыми элементами Римской империи, которые пережили ее и составили главную экономическую базу Византийского государства. В истории рабовладельческого общества история царства Селевкидов — важный этап.