II

Охотничьи рассказы

Я обхожу молчанием различные потешные явления, в которых мы, смотря по обстоятельствам, являемся либо действующими лицами, либо зрителями, так как подобные явления повсюду встречаются, а потому довольно шаблонны.

Я имею рассказать вам кое-что такое, что будет гораздо интереснее, далеко удивительнее, а именно — охотничьи рассказы.

Я нахожу излишним уверять вас, дорогие читатели, что моя любимая компания всегда состояла из людей, которые питали особое пристрастие к таким тонким, хотя не лишенным известной остроты, удовольствиям, как к охоте.

Здесь я должен прервать начало рассказа введением и предупредить, что мне приходилось замечать, что все мои приключения чрезвычайно оригинальны. А отличительные свойства обстоятельств, которыми сопровождались все мои приключения, это — счастье, которым я пользовался при всех своих предприятиях. Эти-то приятные воспоминания обо всех этих встречах и курьезах, придают моей жизни особую непривычную привлекательность.

* * *

В одно утро увидел я из окна моей спальной комнаты, что пруд, который находился по соседству, был весь усеян дикими утками. Я наскоро оделся, боясь пропустить такой благоприятный случай, достал из угла свое ружье и с такой стремительной поспешностью бросился вниз по лестнице, что по дороге ударился о наличник дверей. Удар был так силен что из глаз посыпались искры. Но мне нельзя было терять ни минуты времени, — утро все пробуждалось, и утки могли улететь. И я, не обращая внимания на сильную боль в лице от удара, все быстрее подвигался к пруду. Я уже приблизился на расстояние ружейного выстрела, но тут-то, к своему великому огорчению, я, поднимая ружье, увидел, что вследствие поспешности, при столкновении, не заметил как, выскочил пистон.

Но времени терять нельзя было. И вот, к счастью, я вспомнил, что за несколько минут до того заметил, как при ударе, который я получил в глаз, посыпались искры. Я открыл затравку, поднял свое ружье, прицелился по настоящему в диких уток, затем так сильно ударил кулаком по одному глазу, что посыпались искры. Грянул выстрел и в добычу мне попали: пять пар диких уток, четыре куропатки и одна пара лысок.

Как видит читатель, здесь много помогло мне именно присутствие духа. Не будь его я растерялся бы с первого момента, когда ушибся; затем — когда заметил отсутствие пистона. И в конечном итоге не получил-бы такой ценной и вкусной добычи.

* * *

Читатель должен помнить, что самое главное в человеческих делах — это присутствие духа. Доказательство — случай со мной. И если солдаты и моряки этому самому очень часто обязаны своим спасеньем, то и охотники не менее часто пользовались успехом, только благодаря присутствию духа.

Я еще вспоминаю один случай, имевший место со мной-же. Было это так. В один из дней своего путешествия попал я на берег одного озера. Смотрю — а там несколько дюжин диких уток спокойно плывут, купаются и ищут пищи. Но утки были рассеяны на большом пространстве — почти не было парочек, а только в одиночку — так что я не мог рассчитывать одним выстрелом достать больше нескольких пар.

А тут еще, к несчастью, в моем ружье находился последний, единственный заряд. Мне-же нужно было принести домой порядочное количество, этих уток так как я созвал множество гостей к сегодняшнему обеду. Но тут-то я вспомнил, что в моей охотничьей сумке лежит еще остаток сала, которое я взял с собой из дому, чтоб перекусить после охоты. Я взял это сало, прикрепил к веревке, которая служила, собачьим поводом, а самую веревку расплел так, что она удлинилась вдвое. Затем, спрятавшись за камыш, который рос у берега, я бросил свою приманку в речку.

И не прошло несколько минут, как я, к великому своему удовольствию заметил, что одна дикая утка, бродившая возле, погналась за салом и, поймав — проглотила. Но сало было скользкое, почему оно, пропутешествовав, по всей длине внутренности утки, опять выскочило. Другая же утка, завидя, что первая проглотила что-то, приплыла за ней-же и в тот момент, когда сало выскочило с другого конца, она его мигом проглотила. Так продолжалось без конца, пока все утки не оказались нанизанными на веревку, к которой было привязано сало, точно жемчуг.

С полным удовлетворением вытащил я их из пруда, обвязался остатком веревки пять или шесть раз вокруг тела и шеи, и весело направился домой.

Но путь до моего дома был слишком далек и утомителен, а тяжесть множества наловленных мною уток была настолько внушительна, что я готов был, уже на половине пути раскаяться о столь удачной охоте. Но то, что случилось вскоре, доказало мне, что никогда нельзя предвидеть того, что с нами может приключиться. И то обстоятельство, которое меня только что обеспокоило, послужило в мою-же пользу.

А случилось вот что:

Утки, как оказалось, были еще все живы, но, как видно, находились в обморочном состоянии. И лишь только они отделались от своего первого испуга, как взмахнули своими крыльями, так, что не успел я оглянуться, как они подняли меня на воздух вместе с собой.

…вытащил я их из пруда.

Каждый другой, кроме меня, был-бы весьма основательно испуган этим. Я же не обратил на этот случай никакого внимания, так как хорошо мог ориентироваться и использовать этот момент в свою же пользу. Спокойно развернул я полы своего сюртука сделав их на подобие парусов и направил таким образом полет диких уток прямо к своему дому. Когда же я находился уже над крышей своего дома и захотел спуститься на землю, то начал постепенно скручивать головы у ток — одну за другой, — что, между прочим, представляло не мало затруднений. Но вследствие умения моего свободно опрокидываться и плавать по воздуху и вследствие навыка, который я приобрел тут-же, так как приходилось этот маневр повторить столько раз, сколько было уток, — а их было немало, — то мне это удалось с большим успехом.

Когда я свернул голову последней утке, то находился как раз над дымовой трубой моего дома, и так как утки, лишившись голов, не могли летать, то и я медленно начал спускаться, и через дымовую трубу попал прямо в свой камин. Здесь я, к большому испугу моего повара, вышел из камина на землю, так как он только собирался развести огонь. И опоздай я еще на пять минут, попал в горящий огонь. Испуг повара вскоре превратился в радость, едва только он увидел кроме своего хозяина, еще богатый подарок для его сковороды — дикие утки.

Подобный же странный случай повторился со мной с цепью куропаток.

Раз отправился я со своим новым ружьем испробовать силу удара и прицел, и весь свой запас дроби расстрелял. Как то неожиданно поднял я голову и увидел, к своей радости, целую цепь куропаток, летящих как раз надо мной. Желание иметь их несколько штук сегодня вечером за своим столом было велико. Дроби же, к моему огорчению, у меня не было.

Но тут пришла мне в голову восхитительная мысль, которую я могу посоветовать, со спокойной совестью и вам, дорогой читатель, и всем добрым и честным людям, поступать также. Как только я увидел, что дичь начала плавно спускаться, я быстро на ходу-же зарядил свое ружье вместо дроби — шомполом ружья. Затем подошел я к куропаткам и выстрелил в них в тот момент, когда они, испугавшись меня, взлетели.

И что-же бы вы подумали? Когда шомпол ружья упал на землю, всего в нескольких шагах от меня, то на него были густо нанизаны семь штук куропаток, которые, в свою очередь, также не мало удивлялись, что так неожиданно оказались проткнутыми вертелом.

Из этого случая видно, что не даром говорится в нашей пословице: на Бога надейся, да сам не плошай.

Но этим не окончилось еще это удивительное происшествие. Как только я стал снимать с шомпола этих проткнутых куропаток и захотел их положить в свой ягдташ, то оказалось, что они, вследствие раскаленности шомпола, были все зажарены. Перья обсыпались, а кожица была так восхитительно подрумянена, что осталось только положить их на блюдо и подать к столу. А изжарившиеся внутренности имели вкус внутренностей бекаса.

* * *

А один раз был такой случай. Бродил я по лесу, в России, и думал поохотиться. Как вдруг смотрю — на встречу попадается мне голубая лисица. Мне было жаль испортить ею драгоценную шкурку дробью, или пробить ее пулей. А она спокойно продолжала стоять под деревом, как видно, не замечая меня.

В одно мгновенье вынул я из ружья пулю, а вместо нее вставил хорошую шпиговальную иглу. Затем я выстрелил и так удачно, что хвост лисицы оказался пригвожденным к стволу дерева. После чего я подошел к ней, вынул свой охотничий нож, сделал им поперечный разрез на лице лисицы и начал хлестать ее своей охотничьей нагайкой по ею прекрасной драгоценной шкурке, да так сильно, что она в несколько минут выскочила из нее.

Это доставило мне истинное удовольствие.

* * *

Какой нибудь непредвиденный случай, или сопутствующая нам счастливая звезда, часто превращают наши промахи, к нашему великому удовольствию, в нашу же пользу. Что это правда — я имел случай убедиться. Это было над вечер в густом лиственном лесу, столетние дубы были усеяны зрелыми желудями.

Вдруг я заметил огромных размеров дикую свинью, которая шла за поросенком. Я выстрелил. Свинья остановилась, как вкопанная, а поросенок с визгом бросился бежать. Я подошел и увидел в зубах свиньи кончик хвоста поросенка. Оказалось, что свинья была слепая и не могла передвигаться самостоятельно. Она следовала за поросенком, держась за кончик его хвоста. Пуля моя оторвала кусочек хвоста поросенка и он остался в зубах свиньи. Я хотел доставить домой свинью живою, и потому взялся за оторванный кончик хвоста и повел ее за собой. Старое беспомощное животное ничего не подозревая без всякого сопротивления пошло за мной.

Дикие свиньи, а в особенности вепри, бывают очень опасны, когда они чем либо раздражены. Через несколько дней после приключения со слепой свиньей, я возвращался с охоты, расстреляв все имевшиеся у меня заряды. Вдруг из за кустов бросается на меня дикий кабан. Вы можете себе представить, каково было мое положение. Я совершенно не подготовлен был к подобной встрече. Малейшее промедление могло бы стать мне жизни, но я, не теряя самообладания моментально взобрался на ближайшее дерево. Оно гнулось подо мною и могло обломаться, но другого исхода не было, и я продолжал взбираться все выше. Раздраженный кабан ринулся за мной и ударил клыками о ствол дерева с такой силой, что они глубоко впились в дерево и концы их прошли насквозь. Он начал метаться во все стороны, стараясь освободить свои клыки. Я проворно соскочил на землю камнем загнул концы клыков и вколотил их в ствол. В таком положении я оставил его в лесу, а сам отправился домой в полной надежде, что кабан никуда не уйдет. Дома я хорошо поужинал и лег спать. На другой день, утром, взял с собой заряженное ружье, людей, повозку и отправился в лес разыскивать кабана. Скоро мы отыскали вепря. Я подошел к нему и выстрелом в голову уложил кабана на месте. Когда привезли его домой и взвесили, то оказалось, что он весил более 50 пудов. Все были поражены таким громадным весом.

Мне, как охотнику, была небезызвестна очень старая легенда о покровителе охотников, св. Геберте, и явившемся ему в темном лесу олене с крестом между рогами. Лучшие охотники, в том числе и я, служили каждый год, св. Геберту молебны. Я очень часто видел этого оленя нарисованным в церквях, в кабинетах охотников, а также вышитым на одежде рыцарей. Не могу вам сказать, были ли такие олени только в старину, или существуют еще и теперь. Шел я как то по лесу и ел спелые вишни. Дичи перестрелял много и не обращал уже внимания на зайцев или подобную мелкую дичь, как вдруг, на встречу мне прекрасный олень! Стоит не шелохнется и смело смотрит на меня своими умными глазами, как будто знает, что у меня не заряжено ружье. Меня даже зло взяло! Подошел я ближе, стоит олень, точно смеется надо мной. «Постой-же, — думаю, я тебя сейчас угощу!» Я зарядил ружье порохом, но дроби у меня уже не было и вместо дроби я положил горсть вишневых косточек. Олень стоит себе и смотрит! Я выстрелил. Мой заряд попал ему прямо в середину лба, между ветвистых рогов. Он покачал головой, подпрыгнул немного и, повернувшись, медленно пошел в лес. «Ну, — думаю, — вишневыми косточками оленя с ног не свалишь!»

Все-же я остался доволен, что и тут не сплошал. Придя домой, я как-то рассказал об этом происшествии своим товарищам. Они подняли меня на смех и долго надоедали мне своими остротами. То один, то другой, при удобном случае, подносил мне горсть абрикосовых или вишневых косточек с едкими словами: «для будущей охоты». Приходилось отделываться шутками чтобы не оставаться в глупом положении.

Олень с вишневым деревом между рогами.

Через два года мне пришлось опять охотиться в тех же лесах. — Вдруг вижу бежит прямо на меня красивый олень с вишневым деревом между рог у него. Невольно я вспомнил о своем прежнем приключении. Мой заряд из вишневых косточек не пропал даром, как видно одна из них пустила ростки в голову оленя, и из нее выросло прекрасное вишневое деревцо. Одним выстрелом в голову я уложил оленя на месте, получив сразу жаркое и вишневый соус. Представьте себе, на ветках висели спелые, крупной величины вишни. Вкусом они превосходили все те фрукты, какие мне приходилось когда либо есть.

Охотнику часто приходится сталкиваться с неожиданностями и опасностями. Каждый опытный охотник старается не упустить благоприятных моментов.

Подтвердить сказанное может следующий случай со мною. Дело было в осеннюю темную ночь. Я был в то время в глухом и мало мне знакомом лесу. В течение дня я расстрелял все свои заряды. Сначала я подумал взобраться на высокое дерево и провести на нем ночь, но потом намерение свое изменил и направился домой. Не успел я пройти двадцати шагов, как передо мной точно вырос большой разъяренный медведь. Его громадная пасть была открыта; казалось, что он хочет проглотить меня. Своим громадным телом он преградил мне путь. У меня, как на зло, ничего не было, кроме двух кремней, которые я всегда носил из предосторожности с собой. В такую критическую минуту я был рад им, как самому наилучшему огнестрельному оружию. Один из них я с такой силой бросил в пасть великану, что он прошел чрез весь рот и остановился глубоко в горле. Медведь от боли сильно зарычал и быстро начал бежать. В это время в моей голове блеснула счастливая мысль: я бросил второй кремень в животного. Мне это удалось. Второй камень пронзил животное и столкнулся с первым с такой силой, что выкресанный кремнями огонь сжег все внутренности медведя, и он лопнул с оглушительным треском. Клочки его мяса разнесло по всему лесу. Таким чудесным образом я был спасен.

Не знаю, чем это объяснить, что самые страшные звери всегда попадались мне в те критические моменты, когда, почему либо, я не был подготовлен к их встрече. Не могу допустит, чтобы инстинкт их подсказывал им о моей беззащитности. В один, очень холодный зимний день я отвинтил кремень от своего ружья, для того, чтобы немного отточить его. (Нужно заметить, мои молодые друзья, что тогда еще не было таких усовершенствованных винтовок, как теперь, а стреляли мы кремневыми ружьями). Не успел я этого сделать, как на меня бросился с оглушительным ревом большой медведь. Мне ничего не оставалось делать, как взобраться на дерево и приготовиться к защите. Но, к несчастью, тут мне не повезло, когда я взбирался на дерево у меня вылетел охотничий нож, и у меня ничего не осталось, кроме голых пальцев, которыми я, конечно, не мог отточить кремень от ружья. А медведь стал на дыбы под самым деревом на задние лапы и выжидал свою жертву; мысленно я приговорил уже себя к смерти. Страшно было подумать, что через минуту меня может разорвать это страшное животное! Я уже подумывал об искрах, хранящихся в моих глазах, при помощи которых я когда то стрелял уток, но я не решился, даже в такую опасную минуту воспользоваться этим средством, так как еще до сих пор я не мог излечить глаза от болезни, причиненной мне во время охоты на уток. Я боялся совершенно потерять глаза. С ветки дерева с отчаянием смотрел я на землю, где лежал в снегу мой охотничий нож. В конце концов пришла мне в голову счастливая, и в тоже время, чрезвычайно своеобразная мысль, которая вывела меня и из этого опасного положения. Дело в том, что настоящий охотник всегда носит, подобно истинному философу все свои вещи при себе. Моя охотничья сумка всегда была наполнена нужными и ненужными вещами.

Немного порывшись в ней, я нашел небольшой сверток шнурка, какой то кусок старого изогнутого железа и, наконец, банку с горохом. Все это я делал очень осторожно, чтобы враг не понял моих планов. От крепкого мороза горох сделался совершенно твердым, даже обледенел; недолго думая, я приложил его к своей груди, чтобы дать ему оттаять под влиянием теплоты своего тела. Затем привязал к шнурку железо, а к железу прилепил оттаявший горох и быстро бросил его на землю, оставив у себя в руках кончик веревки. Кусок железа, облепленный горохом сильно пристал к рукоятке моего ножа, потому что охладившийся уже от холода горох примерз к ножу. Мне удалось таким остроумным способом притянуть к себе на дерево нож. Доставши свой нож, я быстро стал оттачивать кремень, чтобы можно было приступить к серьезной обороне. Едва я успел заложить его в ружье, как косолапый Мишка тоже полез на дерево.

— Поздно, Мишенька, поздно! — подумал я.

И действительно, ведь нужно быть только медведем, чтобы не воспользоваться удобными, моментом!

Я засмеялся и угостил его хорошим зарядом, после чего он, бедняжка, потерял, не только охоту, но и всякую способность снова когда либо лазить на деревья.

А вот еще один случай, о котором нельзя не упомянуть. Я был еще тогда здоровым, крепким и во всех отношениях ловким человеком. Охота меня тогда больше всего интересовала, и я мог без отдыха проводить несколько дней под ряд на охоте. Один раз, после такой продолжительной охоты я возвращался с полной сумкой дичи, но усталость моя дошла до того, что я едва держался на седле. Мой конь тоже еле-еле двигал ногами. Скучно было так ехать, но ничего не поделаешь. От усталости я задремал в седле, а мой конь, почуяв свободу избрал кратчайший путь, свернув с большой дороги, прошел версты две по узенькой тропинке и… остановился. Я протер глаза, посмотрел вокруг себя и представьте себе мою досаду: мы стояли на краю огромного болота! Видно было, что тропинка шла дальше за болотом, но как туда попасть? Мне припомнилось, что управляющий несколько раз говорил об этом болоте. Он советовал сделать мост через него, так как весною, в половодье всегда размывало и сносило греблю, служившую подобием моста, но я все откладывал починку, и все собирался лично осмотреть испорченную плотину. Теперь же мне представился случай осмотреть ее, но я охотно отказался бы от этого удовольствия и беспрестанно думал только об одном, как бы скорее добраться домой, не возвращаясь назад. Я прикрикнул и пришпорил коня. Он взвился на дыбы, рванулся всем телом вперед, и мы повисли в воздухе над болотом. В это время, в ту же минуту, я вспомнил, что конь мой сильно устал; так как в этот день я загнал с ним около тридцати зайцев. Мысль об устали лошади заставила меня повернуть ее в воздухе и мы очутились опять на том же месте, с которого начали свой бешеный прыжок. Мне хотелось дать разбежаться коню; он с разбегу брал препятствия шагов в двадцать шириною, болото же казалось, во всяком случае, не шире двадцати шагов. Отъехав на некоторое расстояние, я потрепал коня сначала по шее, затем пришпорил его и мы взвились на воздух.

Однако болото оказалось немного шире двадцати шагов, я еще раз пришпорил коня в воздухе, он рванулся со всех сил вторично, но все таки не допрыгнул и недалеко от берега мы оба упали в жидкую грязь. Болото было очень топкое и нас стало сейчас же засасывать. Я почувствовал, что уже увяз почти по пояс, а коня моего уже не было видно, он весь уже загруз, только торчали одни уши. Тут нужна была немедленная и самая решительная помощь. Я крепко сжал бока лошади своими бедрами, схватил своей рукою за свой собственный чуб и… представьте, вытащил себя с конем вместе из этого топкого болота. О, да, у меня тогда была силушка не та, совсем не та, что теперь!

На другой день я опять поехал на любимой лошади по своему обширному имению. Дела было много и вернуться пришлось совсем уже поздно. В сумерки я заметил в парке какого-то зверя не малых размеров. Сразу я думал, что это собака, но быстро въехав во двор, и отдав слуге лошадь, я направился в парк без всякого оружия полюбопытствовать, кто это расхаживает в парке. Я пробежал по одной дорожке, повернул на другую, как вдруг встретился с огромным, да еще голодным волком, он разинул пасть и, пощелкивая зубами, прямо шел ко мне. Я не думал бежать от него, т. к. в благородной семье Мюнхгаузенов еще не было такого случая, чтобы кто-либо бежал от опасности. Волк, не долго думая, бросился на меня, но мне удалось мигом сунуть в пасть ему сжатый кулак так далеко, что от боли он не мог даже двигать челюстями. Волк остановился и глядел на меня жадными глазами, надеясь что я выну руку, и тем дам ему возможность растерзать меня. Я засунул руку еще дальше, захватил все его внутренности и вывернул их через рот, точно перчатку на изнанку. Он так пролежал до самого утра. Дома я никому не рассказывал об этом происшествии. — Что, в самом деле, говорит о таких пустяках! Утром садовник нашел вывернутого на изнанку волка и донес об этом графу, а тот сразу догадался:

— Кто же может это сделать, как не наш храбрый барон Мюнхгаузен!

Все гости бросили чай и в вместе с графом обступили меня, похвалам не было конца, меня даже назвали героем, но я до сих пор не понимаю — за что? Стоило ли, в самом деле, подымать такую суматоху из за какого-нибудь вывернутого волка? Боже мой! Да на свете еще не такие вещи бывают! Бывают случаи, что и храбрость не помогает! В подтверждение расскажу вам одно приключение, которое случилось со мной в Петербурге, где я не решился применить подобного приема, как с несчастным волком. Наоборот, я даже забыл, что в роду нашем не принято убегать от опасности. За мной гналась бешеная собака я пустился что есть духу по улице, бросив ей свою дорогую шубу. Я сообразил тогда, что бешеная собака разгонит всех людей с улицы, и моя шуба не пропадет, а дыры можно будет залатать, сам же забежал в первый попавшийся двор. Через некоторое время я послал слугу за шубой. Он, действительно, нашел ее там, где была она оставлена. В другом случае я никогда не оставил бы своей шубы на произвол судьбы, так как она напоминала мне об одной блестящей охоте, во время которой я застрелил голубую лисицу и из прекрасного ее меха, сделал себе шубу. Слуга повесил шубу в гардеробную, вместе с другим моим платьем. На другой день, ранним утром, я проснулся от сильных криков в доме и не мог сразу понять в чем дело. В ту же минуту вбегает слуга мой, Иван и кричит в испуге изо всей силы:

— О, Боже мой, господин барон! Ваша шуба…

Шуба бросалась во все стороны.

— Да, что такое?

— Ах, господин барон!

Переминаясь с ноги на ногу, Иван никак не мог проговорить что случилось.

— Говори же, в чем дело?

— Ах, барин, ваша шуба взбесилась!

Я скорее побежал в гардеробную и, действительно, на полу валялись куски изорванного платья, а шуба бросалась во все стороны и на моих глазах набросилась на новенький сюртук и начала рвать его в клочья. Пистолетным выстрелом я убил на повал взбесившуюся шубу и отдал приказанье сжечь ее вместе с другим изорванным платьем.