«Крестьянские восстания могут приводить к успеху только в том случае, если они сочетаются с рабочими восстаниями, и если рабочие руководят крестьянскими восстаниями». И. В. Сталин, Сочинения, т. 13, стр. 112–113.
Осиротело таборитское братство. Осиротела и вся народная Чехия.
В знак скорби и неразрывной связи с ушедшим вождем воины, гетманы и Старшие Малого Табора стали звать себя с тех пор Сиротами[51].
Но вооруженные силы народного движения, созданные Жижкой, со смертью его не потерпели ущерба: полководец Табора сумел воспитать на смену себе превосходных военачальников. Следуя его военным идеям и переняв его тактику, ученики создали на основании, заложенном учителем, еще более внушительную военную организацию.
В Большом Таборе руководство постепенно перешло к Прокопу Большому. Прокоп никогда не брал оружия в руки и не был на Таборе гетманом. Положение Старшего позволило этому талантливому стратегу народной войны стянуть в свои руки все нити движения.
Душою братства у Сирот стал Старший Малого Табора — Прокупек.
Часто гибнущие в походах, то и дело сменяющие один другого гетманы начинают играть при этих Старших подчиненную роль.
Объединенные в таборитских братствах крестьяне, мелкие ремесленники и городская беднота следуют во всем за Прокопом и Прокупком. Их верной опорой являются «идеологи» движения, проповедники Табора, закрепляющие влияние обоих Прокопов на вооруженные народные массы.
А в Праге тем временем восходит звезда Яна Рокицаны. Это человек ненасытного честолюбия. С большой ловкостью устраняет он «короля» Корибута. Узнав, что Корибут ведет тайные переговоры с Римом, Рокицана перехватывает его письма. В них заключены уничтожающие улики: «гуситский король» соглашается полностью восстановить в Чехии католический культ и вернуть церкви ее владения за признание папой «прав» Корибута на чешский трон. Рокицана добивается от городских советников столицы сначала заточения в крепость, а затем и изгнания из страны «властителя чехов». Это происходит осенью 1427 года.
Освободившись от Корибута, Рокицана принимается исподволь подготовлять большое предательство: он задумал выдать Чехию Сигизмунду, выговорив себе за то архиепископскую митру.
Но это пока только глубоко упрятанная вожделенная цель богослова. Перед пражанами Рокицана до поры до времени — ярый гусит, велеречивый защитник Чехии от посягательств Рима и императора.
Положение Праги становится из года в год все более сложным. Табориты с юга, Сироты с востока сильно теснят пражских бюргеров, отнимают у них замок за замком, город за городом. От недавних владений столицы вскоре остается только шесть зависимых от нее городов.
Но когда табориты снова пытаются захватить Прагу, они терпят дважды кряду неудачи, в 1424 и в 1425 годах. Так же безуспешно кончается и попытка католических панов захватить столицу в 1427 году.
Чешское бюргерство продолжает оставаться в эти годы независимой политической силой, ловко лавирующей между феодалами и восставшими народными низами. Пражане по-прежнему заключают союзы то с панами, то с таборитами. Они умеют извлекать из этих союзов большие выгоды.
Прокоп Большой все силы народного восстания направляет не на борьбу с чешским бюргерством или панами-католиками, а на внешние походы. С такой стратегией полностью согласен и Прокупек.
Вторгаясь в соседние страны, табориты и Сироты ставят перед собою ясные цели: принудить императора и папу пойти на мир с гуситской Чехией; поднять народные восстания против феодальных господ в немецких землях; вернуть в страну, вконец разоренную нашествиями чужеземных феодалов, награбленное у нее.
На протяжении восьми лет (1425–1433) возовые колонны Большого Табора и Сирот осуществляют глубокие рейды в страны Средней Европы, наводя панический страх на князей, феодалов и купцов-патрициев. Походы эти, следующие один за другим, прерываются только на короткое время, когда надо вернуться в Чехию, чтобы отразить очередной налет на нее крестоносных орд.
* * *
Военные силы таборитов, выпестованные Жижкой, вторгались в те годы в Австрию, Силезию, Венгрию, Саксонию, Франконию, Баварию, Мейссен, Бранденбург, докатывались до далеких берегов Балтики.
Прокоп Большой, стратег этих смелых рейдов, никогда не ставил себе пели оккупировать соседние страны. Восставшим народным массам Чехии такое предприятие было бы не под силу. Побуждать дворянство Германской империи страхом разорения к мирным переговорам, будить победоносным своим примером немецкое крестьянство, плебеев немецких городов — таковы были намерения Прокопа.
В длинном ряде Енешних кампаний Прокопа Большого выделяется несколько походов, замечательных по своему замыслу и результатам, по глубине впечатления, произведенного ими в окружающих Чехию враждебных таборитам государствах.
Весною 1428 года сильные отряды таборитов, двигаясь в направлении силезской столицы Вроцлава, захватили Остраву, Катчер, Гоценплоц, штурмом овладели Верхним Глоговом и многими другими укрепленными и открытыми городами и местечками Силезии.
Вроцлавский епископ Конрад лихорадочно стягивал к стенам Ополья католических наемников, надеясь прикрыть свое войско водным рубежом Ниссы.
В кровопролитном бою табориты разбили силезских феодалов наголову, сбросили в реку две тысячи католиков и ворвались в город.
Этот удар совершенно обескуражил дворян и духовенство Силезии. Никто больше по-настоящему не сопротивлялся. Города раскрывали перед Прокопом ворота, владетельные князья являлись к нему с низкими поклонами и мешками золота.
Упорствующий епископ Конрад рассчитывал дать решающий бой подальше, у самого Вроцлава. К нему спешили на помощь дворянские отряды Саксонии, Бранденбурга, много чешских католических панов.
Двигавшиеся им навстречу таборитские колонны обрастали толпами силезских крестьян — поляков и немцев. С замечательным единодушием громило затем таборитское войско господские дворы, церкви, монастыри.
Таборитов было двадцать четыре тысячи; католиков, собранных епископом Конрадом со всех концов империи, — более шестидесяти тысяч. Но едва заслышали ставшие у Вроцлава католические отряды о подходе таборитов, как в панике рассыпались в разные стороны и попрятались по замкам и укрепленным городам. Никем более не тревожимые, «божьи воины» дошли до предместий Вроцлава, сожгли их. Вся владетельная знать силезского герцогства молила теперь Прокопа о мире.
С огромной добычей вернулись табориты из этого рейда к себе в Чехию.
Еще внушительнее был поход таборитов и Сирот совместно с пражскими отрядами в Силезию и Саксонию в 1430 году. В поле выступило сорок тысяч пеших воинов, четыре тысячи всадников, две тысячи пятьсот боевых возов. О таком войске Жижка мог только мечтать! Под предводительством Прокопа Большого «вся Чехия устремилась в Германию», — писал об этом походе К. Маркс.
Через Теплиц и Граупен подошли к Дрездену. Военная сила, бывшая в то лето в руках Прокопа Большого, способна была смять сопротивление и подчинить себе хоть всю империю. Но характерным для стратегии преемника Жижки является как раз полный отказ от завоевательных целей. Он упорно добивался не господства над соседями Чехии, а мира с ними.
Прокоп отказался и от захвата сильно укрепленных городов и крепостей. Обходить укрепления немецких феодалов, разорять их поместья и церковные владения, оставить несколько сильных таборитских гарнизонов, откуда можно было бы обращаться с проповедью таборитских идей, — таковы были планы Прокопа.
Спалив предместья Пирны и Дрездена, главные силы таборитов двинулись к Лейпцигу. Между Гриммой и Лейпцигом тем временем сосредоточивалось мощное феодальное войско. Под знамена герцогов саксонского и брауншвейгского, маркграфов бранденбургского и тюрингенского стянулось сто тысяч первоклассных бойцов.
Казалось, предстояло большое, кровопролитное сражение. Но, как то повелось еще со времен Жижки, феодальные орды теряли Весь свой боевой задор перед липом вооруженных народных масс. Не приняв боя, конные и пешие наемники немецких феодалов бросились наутек в сторону Лейпцига.
Табориты не стали штурмовать этот город. Разбившись на малые колонны, они принялись рейдировать по Саксонии. Затем перешли в Силезию и Баварию.
Курфюрст бранденбургский вымолил у Прокопа перемирие. Табориты стояли тогда у Лейпцига, Нюренберга и Вены. Никто и ничто не могло бы помешать им пойти и дальше. Как пишет чешский летописец: «Если бы они, подобно предкам, искали славы, они могли бы дойти и до Рейна и покорить многие страны».
* * *
Бессилие католической Европы остановить все ширящиеся вторжения таборитских отрядов в немецкие земли подрывало авторитет церкви, светских владык и всего феодального дворянства. Но, пожалуй, еще пагубнее были для них сокрушительные провалы четвертого и пятого крестовых походов против чешских «еретиков», предпринятых в те годы Римом.
Четвертый крестовый поход начался летом 1427 года. В конце июля восьмидесятитысячная армия всадников-крестоносцев обложила город Стржибро в Плзеньском крае.
Пражские бюргеры, напуганные новым чужеземным вторжением, и на этот раз вступили в военный союз с таборитами. Под командованием Прокопа выступило в поле сводное войско всего в шестнадцать тысяч пеших воинов и полторы тысячи конников, однако с большим числом боевых возов.
Прокоп подошел к Стржибру — и крестоносцы побежали.
«Христолюбивое воинство» перехватил папский легат кардинал Генрих, брат английского короля.
— Презренные трусы! — вопил легат. — Вы забыли о спасении души, о рыцарской чести! Позор вам — враг много слабее вас!
Кардинал приказал развернуть знамена, «освященные самим папой», снял с груди усеянный бриллиантами крест:
— За мной!..
Посрамленные крестоносцы повернули назад, за кардиналом-легатом. Бароны, графы клялись друг перед другом стоять плечо к плечу, что бы ни случилось.
Но вот послышался издали стук колес таборитских возов — ив мгновенье ока многотысячное конное войско снова обратилось в огромный, полный смятения, дикий табун.
В гневе кардинал изорвал папские знамена, а потом… и сам пустился вскачь, думая только о том, как бы не попасть в руки страшного врага.
Столь же позорно кончился и пятый крестовый поход летом 1431 года.
В южную Чехию вступило сорок тысяч всадников, девяносто тысяч пехотинцев с многочисленными пушками и большим обозом.
С самого начала похода крестоносцы стали истреблять чехов — старых и молодых, женщин и детей. В этот страшный для Чехии год паписты превзошли самих себя в изощренных зверствах.
Прокоп собрал против вторгшихся пять тысяч всадников, пятьдесят тысяч пеших воинов, три тысячи боевых возов. Он повел свою армию к Домажлицам, решив принять здесь неравный бой с противником, почти втрое более многочисленным.
За целую милю заслышали крестоносцы мошное пение подходивших таборитов. Верой в свои силы, в свое правое дело звучал гимн восставшего народа, гимн Жижки:
На них! Вперед! На них!
На сонмы врагов не глядите!
Мужество в сердце храните!
Блажен, кто за правду падет!
Папский легат кардинал Юлиан Чезарини стоял с герцогом саксонским на холме, озирая оттуда поле близкой битвы. Он заметил странное движение в войске, все возраставшее по мере того, как усиливались доносившиеся издали звуки таборитской песни. Непонятная суета, крики, затем беспорядочная скачка всадников.
К кардиналу подскакал маркграф бранденбургский:
— Вся армия бежит! Скорее, ваше преосвященство, в лес, пока не поздно!
* * *
Широко и многообразно было идейное воздействие антифеодального восстания чешских народных масс на крестьян и городских плебеев окружающих стран.
Повсюду, куда проникали таборитские колонны, крестьянское население и городская беднота — поляки, немцы, венгры — присоединялись к таборитам и вместе с ними разрушали поместья и монастыри.
Обычно события протекали так: при подходе таборитов феодалы быстро формировали пешие отряды из своих крепостных. Но стоило только таким подневольным ратникам войти в соприкосновение с вооруженными чешскими крестьянами, как они бросали оружие, братались с таборитами и вливались в их отряды. Это наблюдалось не только в Силезии, где крестьянство было славянским, но и в Саксонии с ее чисто немецким населением.
Именно это повсеместное страстное сочувствие таборитам со стороны подъяремного люда делало для владетельных особ и городского патрициата невозможной организацию сколько-нибудь действенного сопротивления этим вторжениям.
Идеи таборитов находили живой отклик и далеко за пределами тех областей и стран, где побывали колонны Прокопа Большого.
Незадачливый организатор пятого крестового похода кардинал Чезарини доносил папе Евгению IV:
«Ha днях магдебуржцы выгнали архиепископа и своих священников из города, окопались за укреплениями из возов, по примеру гуситов, и, как слышно, попросили гуситов прислать к ним начальника. Это дело тем более опасно, что многие окрестные города вступают с ними в союз. Город Пассау также выгнал своего епископа и осаждает его теперь в одном замке».
На Рейне — в Базеле и Страсбурге — раздавались в те годы проповеди с призывами последовать примеру таборитов, конфисковать имущество церкви, отнять у церковников светскую власть,
В городах и селах Швабии, Саксонии, Франконии, Рейнской области, еще недавно, охваченных вальденской ересью, призывы сторонников Табора находили горячий отклик.
Идейное воздействие чешского движения перешагнуло и за Рейн. В протоколе съезда французских церковников в 1432 году отмечено: «В Дофинэ[52] в горах находится целый край, который придерживается заблуждения чехов, обложил себя податью в их пользу, собрал ее и послал оную чехам».
И даже на самом далеком юго-западном краю Европы, в Испании, появились в те годы среди крестьян секты, сочувствующие таборитам.
* * *
— Чехов могут победить только сами чехи! — заявил император Сигизмунд.
После провала пяти крестовых походов он не верил больше в возможность справиться с таборитами силой оружия хотя бы даже всей католической Европы.
Собравшийся в 1431 году в Базеле новый во ленский собор католической церкви стал искать возможностей решить в свою пользу спор с таборитами. Решение напрашивалось само — бросить бюргерство и панов Чехии против восставших народных масс. Но осуществить такой план можно было, только оставив прежнюю непримиримость в отношении всех оттенков гуситской ереси, идя на уступки бюргерскому, умеренному гуситству, панам-«подсбоям», подтвердив четыре пражские статьи и причащение под обоими видами.
Для высшей католической иерархии то была поистине горькая пилюля. Но другого лекарства не было…
В самом начале 1433 года в Базеле появилась большая делегация чешских гуситов. Ее главными представителями были Прокоп Большой и Ян Рокицана.
Победитель двух крестовых походов, гроза католической Европы — Прокоп держался перед собравшейся церковной знатью гордо и независимо. С самого начала Прокоп показал собору, что он прибыл в Базель заключить победоносный мир с разгромленным противником.
Прокоп огласил перед собором «манифест ко всему христианскому миру», в котором обвинил католическое духовенство в продажности, разврате, паразитической жизни.
Это было неслыханно в истории католической церкви — выслушивать с кафедры ее высшего органа, собора, такие речи и не бросить дерзкого еретика на костер, не сметь даже протестовать.
Но перед героем Домажлиц трепетала вся феодальная Европа. Униженно склонила перед ним голову и «вавилонская блудница» — Рим.
Когда Прокоп начал осыпать презрительными словами лихоимство церковников, нападать на церковную десятину, — терпение кардиналов и прелатов, казалось, иссякло. Как повествует немецкий летописец, «одни смеялись, другие скрежетали зубами, еще другие начинали громко роптать. Кардинал Чезарини возвел глаза к небу»,
Когда в другой раз, во время выступления с кафедры одного из таборитов, в зале раздались возгласы: «Еретики!», тотчас вскочил таборит Петр Пене
— Знайте, мы не боимся вас! Пусть даже весь собор обзовет нас еретиками!
Пока длилось это публичное унижение «всемирной» церковной власти, церковники в тайных своих канцеляриях лихорадочно искали средств и путей внести разлад в среду гуситов. Внимание кардиналов остановилось на магистре Яне Рокицане. В хитром, честолюбивом богослове они угадывали предателя.
Никто не мог превзойти Римскую курию в умении использовать в своих целях человеческую подлость.
Рокицана жил в Базеле обособленно. Это позволило Чезарини начать с ним негласные свидания. Залучив тайного себе союзника, кардиналы решили повести дальнейшие переговоры с гуситами в Праге через Рокицану.
В апреле 1433 года в чешскую столицу прибыло из Базеля посольство собора. Вскоре за тем открылся и общегуситский сейм. С кафедры этого сейма Прокоп заявил:
— Войну против нас начали князья и католическая церковь. Мы вынуждены были ответить им войною. Мы будем и дальше с оружием в руках бороться со всеми, кто не примет четырех пражских статей.
А в это время в доме Рокицаны происходили келейные переговоры базельских послов с панами, магистрами, советниками чешских городов: в большой поспешности формировался панско-бюргерский противотаборитский союз. Рокицана, организатор всего этого черного дела, требовал от Базеля для Чехии незначительных вероисповедных вольностей — чаши и некоторого ограничения прав церковников на владение собственностью.
Послы согласились передать эти куцые требования на рассмотрение собора.
Так в конце 1433 года появились на свет пресловутые «Пражские компактаты» — соглашение Базельского собора с бюргерским и панским гуситством.
Табориты не могли, конечно, признать этого соглашения, и после его заключения отношения между бюргерской Прагой и таборитскими братствами сразу прервались. Неизбежна стала война. Пражане стягивали к столице все противотаборитские силы — городов, панов-«подобоев» и панов-католиков.
В Новой Праге по-прежнему сильны были симпатии низов городского населения к таборитскому движению и протест против «Компактатов». Рокицане надо было поэтому прежде всего расправиться со сторонниками таборитов в самой столице.
Эту задачу выполнили отряды бюргеров вместе с панскими отрядами, вызванными к ним на помощь. В начале мая 1434 года они с боем заняли Новый город. Вся столица перешла под власть сторонников соглашения с Римом.
Табориты в это время осаждали Плзень. Весть о предательском ударе, нанесенном Рокицаной их сторонникам в столице, вызвала среди воинов Табора бурю негодования:
— На Прагу!
Прокоп Большой звал Прокупка двинуть из Градца к Праге все свои силы: предстояла решающая битва.
Соединенная армия Табора и Сирот стала лагерем у Липан, под Прагой. Против нее расположились значительно большие силы панов-«подобоев», панов-католиков, бюргеров столицы и многих чешских городов.
Обе армии были почти одинаково вооружены. И та и другая сторона прикрывались большим количеством боевых возов — главным тактическим средством Жижки успели полностью овладеть и враги таборитов. И табориты и их чешские противники на протяжении пятнадцати лет гуситских войн прошли через горнило бесчисленных сражений и имели почти одинаковый военный опыт. Мало того, многие из былых военачальников Табора — выходцев из дворянства — вели теперь войска бюргеров и панов.
Бой начался 30 мая. В разгар сражения гетман Сирот Ян Чапек, командовавший всей таборитской конницей, предательски бежал с поля боя, уведя с собою всех всадников. А пражане сумели выманить таборитов из их возового ограждения раньше времени и сами ворвались в него.
Героически бились воины обоих братств, но с каждым часом их положение становилось все безнадежнее. Уже погиб Прокоп, пал и Прокупек. Две с половиной тысячи таборитов устилали своими телами поле битвы.
А паны и бюргеры, опьяненные выпавшей на их долю победой, зверски рубили пленных, добивали раненых. Тысячу таборитов, попавших в их руки, загнали в сараи и сожгли живьем.
Липаны стали концом Табора. Этим сражением закончилась беспримерная пятнадцатилетняя народная война, зачинателем которой был Ян Жижка.
Велика была мощь военной организации, созданной таборитами, велико и воздействие их примера на крепостной крестьянский мир окружающих стран. И самим восставшим, и лютым их врагам, церковникам и феодалам, должно было казаться, что это делает таборитов неуязвимыми.
Однако наряду с сильными сторонами народного чешского восстания, создавшего прекрасное войско, сумевшего воспитать немало превосходных народных вождей, были и слабые стороны, исподволь расшатывавшие таборитское движение и приведшие его в конце концов к гибели.
Буржуазные историки гуситских войн обычно настаивают на том, что со времени походов таборитов в сопредельные страны строгость внутренних порядков в таборитской армии, заведенная Жиж-кой, якобы ослабела. Их ряды будто бы засорились всякими авантюристами, любителями военной добычи и легкой наживы, и все движение постепенно переродилось, потеряло свою прежнюю дисциплину и идейность.
Но это не подтвержденное фактами «мнение» — клевета на таборитские армии.
Верно другое: в рядах «божьих воинов» с каждым годом становилось все больше выходцев из рыцарского и даже панского сословий.
В начале движения вполне естественным было то, что такие рыцари-бедняки, как Жижка или Николай из Гуси, принесли народу свои военные знания, свой талант организаторов восстания.
Но по мере того, как росло могущество Табора и, с другой стороны, приходил в расстройство и упадок весь феодальный уклад Чехии, много рыцарей и панов примкнуло к таборитам, потому что здесь открывалась наилучшая возможность найти приложение их единственному умению — военному ремеслу.
Эти люди служили в войсках Большого и Мало го Табора на всех ступенях — от простого цепник; до гетмана, в меру своих способностей. Многие служили старательно, честно. Но почти всегда на сходах братства они тянули в сторону всяких соглашений с враждебными Табору силами.
Внутренний кризис возник, когда на политическом горизонте обозначилась смертельная опасность для народного движения, когда настало время положить голову за народное дело. Многие гетманы и командиры, выходцы из дворянства, на эту жертву не пошли и предали Табор…
Словно очистительная гроза, пронеслась над Чехией буря народного восстания. Все, кто выматывал силы крестьянина чиншами, оброками и барщиной, кто, ханжески возводя очи к небу, выгребал из крестьянского кармана последний медяк, узнали на своей шкуре мощь народного протеста.
Восставшие покончили с церковным землевладением, нанесли сокрушительный удар по владениям католических панов и рыцарей, покончили с феодальными поборами и повинностями, очистили чешские земли от ненавистных немецких дворян, патрициев, каноников и монахов.
Антифеодальная направленность, «присущая всем большим крестьянским выступлениям, роднит их между собою. Однако гуситское движение существенно отличается от всех предшествующих восстаний крестьян. Оно стоит ближе к ранним буржуазным революциям, чем к средневековым крестьянским движениям.
В гуситский период восстание крестьян в Чехии против феодального строя соединилось с борьбой против католической церкви, немецкого духовенства, патрициата, вылилось в национальную войну против немецкого дворянства, императора и ненавистных крестоносцев.
Это придало гуситскому движению широкий размах, втянуло в него различные социальные группы, способствовало установлению союза между двумя лагерями: умеренным — рыцарско-бюргерским — и революционным — крестьянско-плебейским. Правда, этот союз часто нарушался, сменяясь борьбой, но он немедленно восстанавливался, как только появлялась опасность извне, со стороны императора и римского папы.
* * *
После катастрофы у Липан власть над страной быстро забрали в свои руки ее старые феодальные хозяева. На чешский престол взобрался, наконец, император Сигизмунд. Он долго не верил своей удаче, но когда убедился в том, что трон под ним прочен, начал мстить всем, кто, по его мнению, повинен был в его пятнадцатилетних злоключениях.
Паны, монахи, католические прелаты в замках и монастырях, новый патрициат Праги и других городов Чехии — все черные силы реакции торжествовали победу.
Архиепископ Рокицана — гусит, который при помощи «Компактатов» весьма ловко разделался с учением Гуса, — изощрялся теперь в изъявлении преданности Сигизмунду.
Большой Табор после липанского погрома и гибели лучших народных вождей попал под власть кучки предателей, честолюбивых гетманов, подкупленных Сигизмундом обещанием военных постов и государственных должностей. Эти гетманы понуждали обескураженную поражением массу таборитов итти за ними и принять соглашение с императором.
На Малом Таборе против натиска феодальной реакции несколько лет кряду боролся старый сподвижник Жижки Амвросий. Он выставлял в поле военные отряды Сирот, бил силы Сигизмунда. Но в 1437 году и он был устранен изменниками народному делу, захватившими власть в Градце.
Однако и после падения Амвросия в чешской земле остался уголок, где с прежней силой и страстью продолжала кипеть народная борьба. Друг Жижки Ян Рогач сумел закрепиться на горе возле Малешова. Это был последний бастион таборитского движения. К Рогачу в Сион — так по-библейски назвал гетман свою новую твердыню — стекались теперь все те, кто жаждал ратного дела, кто предпочитал борьбу и смерть подлой покорности торжествующему врагу.
В городах и селах Чехии очень многие с замиранием сердца и смутной надеждой глядели в то лето 1437 года на героический, неравный бой, который повел Ян Рогач. Уже тринадцать лет прошло после смерти Жижки, а чехам из народа казалось, что ожил боевой дух слепого полководца.
Сигизмунд не жалел ни денег, ни снаряжения, слал к стенам Сиона отряд за отрядом. Его приказ — раздавить Рогача любой ценой.
Осада Сиона нaчалась в мае. Крепость, окруженную земляным валом, глубоким рвом и мощными стенами, трудно было штурмовать. Для императорских наемников это предприятие становилось просто невозможным из-за героической решимости таборитского гарнизона.
Пан Птачек, руководивший осадой, построил передвижные башни, поднявшиеся высоко над стенами крепости. С этих башен обстреливалось все, что находилось внутри крепостного обвода. Но огонь, которым отвечали осажденные, был губителен. Он отбивал у Птачка охоту к возобновлению штурмов.
Четыре месяца длилась осада. Порох, ядра, хлеб — все приходило у осажденных к концу. А Птачек, отчаявшись добиться успеха прямыми атаками, стал рыть подземный ход к крепости.
Закончив это дело, он отвлек внимание таборитов ложными приступами и бросил своих людей через прорытый в земле ход к самым стенам Сиона. По приставленным лестницам они сумели взобраться на эти стены и проникли внутрь крепости.
Измученные голодом табориты дрались с мужеством отчаяния. Горстки людей отбивались от наседавшего вдесятеро более многочисленного врага.
Под звон скрещиваемых мечей в последний раз запели «божьи воины» свою боевую песню — песню Жижки. Силы их таяли быстро. Тела павших мешали драться живым.
Ян Рогач врубился в самую гущу Сигизмундовых наемников.
Он искал теперь смерти…
Замахнувшись мечом, Рогач задел ногою тело товарища, упал. На него сразу навалились сверху.
6 сентября 1437 года Сион был предан огню. Через два дня по улицам Праги вели закованного в цепи Рогача с его пятьюдесятью боевыми товарищами. В Пражском замке плененного гетмана нетерпеливо поджидал сам Сигизмунд, окруженный блестящей свитой чешских феодалов.
Когда полуживых от голода и ран пленников втолкнули в зал, Сигизмунд сразу признал среди них Рогача. На покрытом ранами лице лихорадочно горели глаза, глядевшие куда-то вперед невидящим взором.
— Ян Рогач, — оказал тут Сигизмунд, — преклони колена перед твоим королем!
— Я очень жалею… — воспаленные губы израненного гетмана с трудом произнесли эти слова.
Сигизмунд заулыбался. Недаром велел он привести последнего таборитского вожака сюда, в замок. Сейчас перед собравшимся здесь цветом чешского дворянства прозвучат покаянные слова!
— О чем тут жалеть, Ян Рогач, опустись на колени, — а там посмотрим!..
— Жалею, — хрипел Рогач, собравши последние силы, — жалею, что мне не вышибли глаз… Я не глядел бы сейчас на тебя, богомерзкого!
Сигизмунд побагровел:
— Эй, палачи!
«После чего, — рассказывает летописец, — Рогача и товарищей его отвели в ратушу Старой Праги и подвергли безжалостным пыткам. Пытали, пока из тела не вывалились внутренности».
«А на другой день, 9 сентября, на пражской площади возвели виселицы. Повесили товарищей Рогача. А его самого повесили выше всех, обрядивши, по приказу императора, в парадный дворянский наряд с золотым поясом, накинув на шею золотую цепь, словно бы королевскую награду…»
Так мстил Сигизмунд.
Со смертью Рогача закончилось вооруженное сопротивление чешских народных масс римскому папе, императору Сигизмунду, всей торжествующей феодальной реакции.
* * *
Исторический урок, какой следует извлечь из поражения таборитского движения, заключается в сталинской истине: крестьянство может преуспеть в борьбе против феодального угнетения, только когда его восстание сочетается с революционной борьбой другой созидающей и преобразующей общество силы. Такая сила — рабочий класс.
Но в начале XV века, во времена гуситских войн, класс этот еще не существовал. И только через полтысячелетия чешский пролетариат смог возложить на свои плечи задачу коренного социального переустройства общества, осуществляя при этом и свои пролетарские идеалы и вековые чаяния чешского трудового крестьянства.
Однако, несмотря на свое конечное поражение, движение таборитов оказало положительное влияние на. весь дальнейший ход истории чешского народа. Влияние это глубоко и многообразно.
Католическая церковь испытала во время гуситских войн потрясение, от которого она уже не смогла больше оправиться. Отпадение от Рима целых стран и народов, которое происходило в последующие два-три века, несомненно, берет свое начало в чешской народной революции. В самой Чехии католичество, восторжествовавшее после разгрома таборитов, не смогло уже стать снова неограниченным «хозяином душ и кошельков», каким оно было до 1419 года.
Гуситское движение изменило к лучшему положение чешского крестьянства. Феодальная реакция, последовавшая за поражением Табора, все же не вернула чешских крестьян к прежнему положению полного бесправия. Только через два века, после потери чехами государственной самостоятельности, эти крестьяне снова попали под тяжкий гнет крепостников.
Народное революционное движение начала XV века привело к мощному подъему чешской культуры. Чешский язык, чешская музыка, все виды чешской литературы с того времени развивались быстро и разнообразно. Невиданная борьба народных масс и одержанные в ней победы привели к охватившему всю толщу народа острому национальному самосознанию, к сильному чувству национальной гордости. Это помогло сохранить целость нации и ее культуру в последующие века, когда чешской землей завладели австрийские Габсбурги.
Очень важный результат гуситских войн — сохранившиеся в чешском народе революционные гуситские традиции. На протяжении всего последующего времени борьба чехов с чужеземными угнетателями связывается ими с таборитами и с Жижкой.
В годы гитлеровской оккупации Чехословакии многие партизанские чешские отряды, сражавшиеся с нацистскими ордами, носили имя Яна Жижки, Прокопа Большого. А с радиостанций Москвы раздавались тогда призывы чешских патриотов к их братьям в Чехословакии, подпавшим под тяжкое нацистское ярмо. В этих призывах напоминали борющемуся чешскому народу о славных делах таборитов, о днях Немецкого Брода и Домажлиц.
Добившись с помощью советского народа своего освобождения от фашистской тирании, трудящиеся Чехословакии во главе с рабочим классом, под руководством коммунистической партии успешно строят фундамент социализма. Они часто вспоминают тех, кто пять веков назад боролся за счастье и свободу народных масс.
Как и в те далекие времена, Чехословакии и ныне угрожают враждебные силы. Союз креста и доллара пытается подкопать фундамент новой, народно-демократической Чехословакии. Но как изменилась историческая обстановка! Жижка, в душевном смятении оглядываясь вокруг, тщетно искал, союзника изнемогающему в неравной борьбе чешскому народу. А теперь чехи и словаки могут уверенно глядеть вперед, в сияющие дали грядущего. Ибо рядом с ними — необоримая сила братского советского народа!
В тесной дружбе с великим Советским Союзом и странами народной демократии трудящиеся Чехословакии, свободные строители социализма, твердым шагом идут вперед. Они бережно хранят героические традиции своего исторического прошлого и свято чтут память Яна Жижки из Троцнова, достославного борца за свободу и счастье народа.