В середине января 1422 года Прага встречала победоносное чешское войско. Народ пражский чествовал слепого вождя таборитов, ближайших его соратников в походе — Збынка из Буховца, Яна Рогача и пражского воеводу Яна Гвезду.
Народные увеселения длились несколько дней. Затем жизнь вошла в обычную колею.
Как и прежде, с осуждением глядели крестьяне-воины на легкие нравы и роскошную жизнь богачей «нового Вавилона». По-прежнему метал против них громы с кафедры Снежной богоматери Ян Желивский. Он настойчиво призывал теперь народ пражский отдать власть в столице «честным людям» — ставленникам городских низов и ремесленников. Желивский обвинял городских советников в присвоении имущества католиков, бежавших из Праги. Советники и их богатые друзья поделили это имущество между собой, а беднякам не досталось ничего.
Будоражившие народ выступления Желивского очень беспокоили заправил города. Они понимали, что жизнь их будет оставаться трудной и тревожной до тех пор, пока не прекратятся зажигательные речи пламенного проповедника.
После победы над внешним врагом богатое пражское бюргерство ничего так не жаждало, как положить конец власти Желивского над массами бедного столичного люда. Только тогда могли бы новые богачи столицы освободиться от тревог и неуверенности в завтрашнем дне, закрепить за собой огромные свои приобретения.
Первый удар по Желивскому нанесен был, когда городские советники, уже после ухода Жижки и его отрядов из Праги домой на Табор, сместили поставленного Желивским воеводу Яна Гвезду, заменив его паном Гашком Островским. Это был коварный ход. Пан Гашек был покладистый, неразборчивый в средствах дворянин, — как раз такой, какой нужен был бюргерам для замышляемой ими расправы над Желивским и идущими за ним плебеями столицы.
Узнав об отстранении Гвезды, плебейское население Праги вышло на площади, закричало об измене. А речи и проповеди Желивского стали еще яростнее.
Но плебеи столицы не имели голоса в городских делах. «Плебеи, — пишет Энгельс, — в это время были единственным классом, стоявшим совершенно вне официального общества. Они стояли вне как феодальных, так и городских связей. У них не было ни привилегий, ни собственности, ни даже отягченного тяжелыми повинностями владения, которое существовало у крестьян и мелких горожан. Они были во всех отношениях неимущи и бесправны; условия их жизни даже не соприкасались с существующими учреждениями, которые их совершенно игнорировали»[45]
Эти недавние выходцы из деревень, заселявшие окраины Нового города, инстинктивно тянулись к Желивскому и Табору. Желивский уже свыше года вел борьбу против богатых заправил столицы. За ним шли не только городские низы, но и значительная часть ремесленников Нового города.
* * *
9 марта 1422 года Желивского вызвали в ратушу Старой Праги. Проповедник вошел в зал заседания. Советники пригласили его занять место за столом. Один из них обратился к пришедшему:
— Добро пожаловать, дорогой Ян! Мы побеспокоили тебя — нам нужен твой совет насчет военных дел. Как ты думаешь, куда лучше всего бросить силы столицы — в Моравию или, может, на помощь таборитам? Они дерутся сейчас с плзеньским католическим союзом у Красикова.
Желивский ответил:
— Нам всего лучше штурмовать сейчас Градек, взять ело, а йотом отрядить всадников и пеших к Красикову, на помощь Жижке.
Бургомистр переглянулся с советниками.
— Твой план, дорогой Ян, как раз такой, как и наш!
По знаку бургомистра в зал позвали нескольких биричей.
— Беги во всю мочь, — приказал бургомистр одному из них, — зови скорей нашего гетмана, пана Гашка! Скажи ему, что Желивский уже здесь. А вы, — обратился он к остальным биричам, — покличьте вот этих, по списку…
Вскоре в зал вошел Гашек Островский.
— Пан гетман, — обратился к нему один из советников, — Ян Желивский согласен с нами насчет будущего похода.
Затем к Желивскому:
— Дорогой Ян, мы послали за твоими друзьями. Они придут сейчас. Уговори их примириться с нами, прежде чем мы выступим в поход.
— Если вы хотите единения в общине пражской, — ответил Желивский, — не отнимайте домов, виноградников у тех, кому отдала их раньше община. Не гоните от себя таких преданных слуг, как Ян Гвезда! Иначе, вместо единения, еще возрастут у нас горечь и раздражение. Скажи мне, пан Гашек, — обратился он к Островскому, — если вот ты будешь служить общине пражской верой и правдой, а тебя прогонят с позором, каково тебе будет? Примешь с легким сердцем?
— Конечно, нет! — ответил Островский.
— Почему же ты глядишь спокойно, когда поступают так с другими?
Островский в сердцах отвернулся, вышел из зала.
Через минуту вошли вызванные друзья Желивского. Следом за ними ворвался рыхтарж с палачами.
— Сдавайтесь! — завопил он. — Вы не выйдете живыми отсюда.
Палачи тут же принялись орудовать дубинками, хватали людей и вязали им руки.
Это была подлейшая засада, беспримерная в гуситской Чехии.
Двое подступили к Желивскому, который пошел навстречу своим друзьям.
— Не трогайте меня, — спокойно отстранил палачей Желивский. — Я знаю, чего вы хотите!
Заговорил бургомистр:
— Ничего не поделаешь, Ян, так нужно!
— Одумайтесь, советники! — воскликнул Желивский, подойдя к столу, за которым восседало восемнадцать богатейших бюргеров — правителей Праги, — мне жизнь с вами немила… смерти я не страшусь. Но что станет со столицей после моей казни!
— Кончайте дело! — вместо ответа крикнул палачам бургомистр.
Заговорщики торопились. Желивского и девять ближайших его приверженцев одного за другим вывели во двор ратуши и обезглавили.
Весть о страшном злодеянии, совершенном богачами столицы, быстро облетела Прагу. Ударили в набат. Несметная толпа осадила ратушу. Гетман Гашек пытался успокоить возбужденный народ:
— Вы что всполошились! С Желивским ничего плохого не случилось!..
— Убийца! Предатель! — неслось ему в ответ. — Если Желивский жив, покажи нам его!
На воеводу бросились с топорами. Он едва успел ускакать.
По крыше, через окна, проникли друзья убитого в забаррикадированную ратушу. Через минуту один из пражан потрясал перед онемевшей от ужаса и скорби толпой окровавленной головой Желивского.
Так погиб от руки пражских богатеев один из крупнейших вождей гуситского движения в Праге, подлинный друг обездоленных, пламенный борец за освобождение городского люда от власти жадных эксплуататоров-толстосумов.
Пока хоронили казненных, в столице было спокойно. А затем пражская беднота принялась сводить счеты с заправилами города.
В те бурные дни пражский народ сжег много патрицианских хором, казнил ненавистных ему городских советников. «Тогда, — рассказывает летописец, — город пострадал больше, чем за все время осады его королем Сигизмундом с войском больше ста тысяч». Но летописец забыл тут добавить, что на этот раз пострадали только богатые и власть имущие.
Восставший народ избрал новых советников — сторонников Яна Желивского. Народные массы держали власть в Праге всего два месяца — до прибытия в столицу наместника Витовта, князя Сигизмунда Корибутовича. Корибут[46] вступил в Прагу 16 мая 1422 года во главе сильного польского отряда. Одним из первых его дел было усмирение восставших и восстановление в Праге власти богатого купечества.
Предательское убийство Желивского и последовавшее за ним падение влияния плебеев на управление столицей углубило пропасть между Табором и Прагой.