Теперь генерал Смэтс огласил свои дальнейшие планы.
К северу, на расстоянии в сто пятьдесят миль, находился О'Окип — большое месторождение меди, с поселками Спрингбок и Конкордия. Там находятся британские гарнизоны, и он решил туда наведаться. Он рассчитал, что при его попытке захватить эти города англичане направили бы туда подкрепление по морю. Тогда он направился бы на юг и вошел в населенные бурами районы вокруг Мыса Доброй Надежды. Во всяком случае, именно такие слухи ходили среди нас, и все были воодушевлены мыслью о совершении рейда к Столовой бухте. Некоторые даже поговаривали о том, чтобы захватить Кейптаун, и в штабе нам приказали снова собрать разрозненные отряды.
Через несколько дней коммандо было собрано, и мы пошли на север по бесплодным пространствам Намакваленда.
Из-за трудностей снабжения едой и водой мы шли небольшими отрядами, и всем было дано указание собраться в Камьесбергелле. Генерал Смэтс со своим штабом шел своим маршрутом в миссионерской станции Лельефонтейн, которой мы достигли через шесть дней.
Мы нашли это место, заброшенное и разоренное, и среди камней вокруг сожженных зданий лежало двадцать или тридцать мертвых готтентотов, все еще сжимающих старые кремневые ружья. Это была работа Марица. Он приехал в станцию с несколькими людьми, чтобы поговорить с миссионерами, но вооруженные готтентоты попытались его захватить, и им едва удалось спастись. Чтобы отомстить за это, он на следующее утро появился там с более сильным отрядом и уничтожил поселение, что для большинства из нас казалось совершенно неоправданным и слишком жестоким. Генерал Смэтс ничего не сказал, но я видел, как он обошел убитых и, когда он вернулся, то почти не разговаривал и был очень вспыльчив, что всегда служило у него признаком плохого настроения.
Мы жили среди гниющих трупов в течение нескольких дней, поскольку должны были ждать здесь новостей о том, что наши силы были от медных рудников на таком расстоянии, с которого можно их атаковать, и только тогда перешли поближе к ним. В Сильвермоунтинс мы нашли Боувера с его людьми, а также Марица с его отрядом, но, поскольку ван Девентер отсутствовал, меня послали на его поиски.
Я начал этот поиск на рассвете однажды утром, что было самым длинным непрерывным периодом за все время войны, в течение которого я не спал и не отдыхал — это продолжалось восемьдесят часов. Весь первый день я непрерывно ехал, сменяя лошадей (мои две запасные лошади были все время вместе со мной), расспрашивая фермеров и пастухов о нахождении коммандо. Наконец, с помощью проводника к полуночи я нашел ван Девентера и передал ему приказ, после чего он сразу тронулся в путь. Я должен был ехать вместе с ним и ехал всю ночь и большую часть следующего дня, и только к закату мы добрались до генерала Смэтса и остальной части нашего коммандо в Сильвермоунтинс. Будучи в седле тридцать шесть часов, я надеялся отдохнуть, но в сумерках раздался сигнал и коммандо выступило к Спрингбоку, до которого было тридцать миль. Сначала наш путь проходил среди холмов, и мы двигались медленно, затем по открытой равнине. К четырем часам утра мы были рядом с поселком, другие отряды уже заняли свои позиции, на которые они вышли с помощью местных фермеров. Спрингбок лежит в трех милях от O'Окипа и на таком же расстоянии от Конкордии, и все три пункта были заняты британскими гарнизонами и служившими у них готтентотами. Каждый пункт должен был быть атакован в определенное время, и первым был Спрингбок. Его защищало примерно сто двадцать человек, но они занимали три хорошо укрепленных форта на возвышенности, которые прикрывали все подходы, что сводило на нет наше численное преимущество (у нас было около четырехсот человек), тем более что примерно половину наших сил надо было выделить для наблюдения за Конкордией и О'Окипом на случай вылазки англичан.
Всякий раз, когда начиналось сражение, штаб превращался в обычных рядовых, и теперь я находился под командованием Боувера в составе группы, которая должна была занять низину, по которой проходила от главной дороги на О'Окип отходила дорога к Спрингбоку.
Каждый отряд спокойно занимал в темноте выделенное ему место, но никто не пытался атаковать форты, поскольку ожидалось, что они сами капитулируют, когда окажутся в изоляции.
Форт номер один, с которым мы должны были иметь дело, был большим круглым зданием, стоящим на терриконе шахты. Он имел много бойниц и подходы к нему были покрыты проволочными заграждениями, и, хотя его и защищало менее трех дюжин солдат, они могли держать под обстрелом все подходы, поэтому взятие его было делом нелегким, и могло стоить нам больших потерь.
Форт номер два стоял в нескольких сотнях ярдов от него, на низком холме, а номер три — на скале, которая господствовала над дальней частью поселка.
Наш отряд, численностью примерно в сорок человек, с помощью проводника прошел к перешейку и там остановился, чтобы посоветоваться. Ночь была черна, и, поскольку никто из нас не знал точно, где расположен наш форт, (хотя проводник сказал, что рядом), мы решили послать маленький патруль, чтобы уточнить обстановку. С нами было два ирландца, Лэнг и Галлахер, члены коммандо Боувера, и, с ирландской любовью к взрывчатым веществам, они накануне добыли в соседних шахтах некоторое количество динамита и фитилей и сделали из этого полдюжины ручных гранат. Они хотели испытать их в действии и предложили мне и Эдгару Данкеру пробраться вместе с ними к стене. Оставив остальных позади, мы наощупь пошли вперед, пока не стали различать смутный контур стены. Тогда ирландцы накрылись одеялом и зажгли фитили у двух гранат.
Когда фитили загорелись, одеяло было отброшено в сторону и гранаты с шипением полетели, пока мы, вжавшись в землю, ждали результата. Гранаты взорвались одновременно со страшным грохотом, и мы помчались вперед, чтобы обнаружить, что они взорвались в пустом краале, не причинив никому вреда.
Шум, однако, разбудил врага, поскольку мы услышали из темноты хриплое: «Стой! Кто идет?», сопровождавшееся стрельбой, при вспышках которой мы увидели форт в пятнадцати или двадцати ярдах от нас, изрыгающим огонь изо всех амбразур. Одна пуля попала в верх стены крааля, из-за которой я выглядывал, и частицы свинца и никеля брызнули мне в лицо. Сначала я думал, что ослеп, но все оказалось не так серьезно, и частички металла, ропавшие под кожу, удалили ножом на следующий день.
В это время, поскольку огонь был сильным, нам оставались только присесть под покрытием крааля, иногда постреливая, но не делая никаких попыток продвинуться к форту, поскольку мы были уже ближе, чем хотели. К настоящему времени был открыт также сильный винтовочный огонь из других фортов, что говорило о том, что там наши люди тоже расшевелили осиные гнезда, и, когда на нашем фронте было небольшое затишье, мы убежали назад на перешеек, позади которого оставались остальные.
Генерал Смэтс выехал из темноты, пока мы обсуждали наши следующие действия и, поскольку уже рассветало, он приказал, чтобы мы остались здесь и следили за тем, что бы никто не вошел в форт и не вышел из него в течение этого дня. Дав нам инструкции, он пошел посетить другие посты, а наши люди распределились среди камней, чтобы наблюдать за фортом. Я же решил выполнить свой собственный план. Пока окончательно не рассвело, я пробежал в возвышенности позади форта. Здесь я нашел удобный камень в пределах сорока ярдов от врага, и залег, чтобы пождать, пока видимость не станет достаточно хорошей для стрельбы. Как только солнце взошло, я начал посылать пули в амбразуры, пока не опустошил свои нагрудные патронташи.
Солдаты в форте пробовали определить мое местонахождение, но рядом был куст, который меня скрывал, и, хотя случайная пуля чиркнула рядом, я не был обнаружен. Когда я почти израсходовал боеприпасы, то пополз от камня до камня, пока не оказался в безопасности за склоном, после чего смог присоединиться к своим товарищам, довольный тем, что доставил обитателям форта неприятности. Этот день был моим днем рождения — третьим, которое я встретил на войне. Остаток дня мы делали ручные гранаты, поскольку были настроены той ночью сделать еще одну попытку.
Генерал Смэтс нанес нам еще один визит, и, наблюдая за нашими усилиями, сказал, чтобы мы поделились динамитом с другими фортами, где он тоже мог бы пригодиться. Когда стемнело, все было готово. Коммандант Боувер привел еще несколько человек, и было решено, что меньшая группа снова должна пройти к форту, чтобы бросить динамит, после чего остальные прорвались бы к форту.
Боувер, два ирландца, я и Данкер и я сформировали авангард. Неся ботинки в руках, чтобы не шуметь, мы шли к насыпи, на которой стоял форт. Спокойно поднявшись, мы достигли внешнего круга проволочных заграждений, тревогу никто не поднял, и, поскольку дальше пройти было нельзя, мы присели за кромкой, и каждый зажег и бросил бомбу. Почти все они взорвались на крыше, и вслед за этим последовала секунда или две мертвой тишины, что могло обозначать, что обитатели форта мертвы или оглушены, но, когда мы стали пробираться через проволочные заграждения, из амбразур на нас обрушился сильный огонь, заставив нас спрятаться. Когда прозвучали взрывы, остальные из нашего отряда бросились в атаку, но тоже вынуждены были отступить, и попадали прямо на нас, так что мы, хохоча, с трудом смогли распутаться. Несмотря на сыпавшийся на нас град пуль, генерал Смэтс прибыл к нам, и, поднявшись на насыпь, чтобы осмотреть форт, сказал Боуверу оставаться на месте, потому что солдаты сами рано или поздно сдадутся. Правда, пока они такого намерения не показывали, потому что на предложения капитулировать они отвечали стрельбой, поэтому мы снова укрылись за кучами щебня и стали ждать дальнейшего развития событий.»
В течение всего этого времени шла стрельба из других двух фортов, и через некоторое время мы услышали глухой взрыв во втором форте, сопровождаемый торжествующими криками наших людей. Скоро крикнули, что Альберт ван Ройен из нашего штаба с помощью единственной гранаты заставил защитников сдаться. Судя по внешнему виду, самой трудной задачей было взять третий форт, который стоял на высокой скале, словно замок над Рейном, и не было надежды легко им овладеть. Тем не менее, там тоже взорвалась бомба, и мы услышали голос Бена Котце, который предлагал защитникам сдаться. Вскоре раздались ликующие крики, говорившие о том, что третий форт тоже сдался. Мы крикнули об этом защитникам первого форта, но они ответили нам насмешками и залпами. Мы бросили в них оставшиеся бомбы, но без особого успеха, потому что, как мы потом обнаружили, стальные прогоны крыши хотя и погнулись, но выдержали взрыв.
Поскольку наш запас гранат был исчерпан, генерал Смэтс приказал мне пробраться вокруг внешней стороны деревни к третьему форту и принести динамит от Марица, у которого должен был быть большой запас. Я пополз, чтобы избежать пуль, а потом, вместо того, чтобы обойти форт на большом расстоянии, побежал со всей скоростью по улице мимо темных зданий.
Когда я достиг третьего форта, то увидел, что из верхних амбразур шел свет, поэтому я поднялся по узкой полуобвалившейся лестнице и пролез через стальной люк внутрь, где и нашел Марица и нескольких его людей, которые при свете фонаря разбирали боеприпасы и оружие. Поразительно, но англичанам в голову пришла та же мысль, что и нам, и они тоже стали делать самодельные гранаты, и там было их несколько дюжин, только поменьше размером, чем наши.
Любопытной особенностью военных действий при О'Окипе было использование, сначала бурами, и затем защитниками фортов, бомб из динамита». (История войны «Таймс») Заполнив мешок, сколько я смог унести, я сопроводил Маритца туда, где были собраны его пленные, в гостинице поблизости. Их было приблизительно тридцать, включая офицера, бывшего комендантом поселка. Я попросил его дать мне письмо к коменданту первого форта с советом сложить оружие. Это он категорически отказался сделать. Он сказал мне, что был вынужден сдать его форт, потому что часть его была построена на выступающих деревянных балках, а некоторые из наших людей пролезли под ними и заложили туда динамит, так что сопротивление стало бесполезным, но он сказал, что если у защитников первого форта есть возможность держаться, то он желает им удачи.
Единственное, что я смог от него добиться, было нацарапанное карандашом на деревянном бруске сообщение г. Стюарту, коменданту форта, о том, что форты 1 и 2 захвачены и что тот теперь должен действовать согласно обстоятельствам.
С этим посланием и бомбами я возвратился еще раз через улицы и достиг насыпи перед фортом в полной безопасности. Когда я сказал генералу Смэтсу, что у меня есть послание для г. Стюарта, он сказал, что я должен был подняться наверх и передать его ему. Это было легче сказать, чем сделать, поскольку, когда я поднялся, меня остановили проволочные заграждения, а солдаты продолжали стрелять. Однако, я встал и крикнул: «Мистер Стюарт, мистер Стюарт, вот письмо для Вас!». Наступила тишина, сопровождаемая ропотом голосов людей, которые переговаривались рядом, а затем грубый голос спросил, что мне нужно от мистера Стюарта. Я сказал, что предлагаю ему сдаться, после чего мне посоветовали пойти к черту, и снова началась стрельба, от которой я смог скрыться, только спрыгнув с насыпи.
На самом деле, хотя мы тогда этого не знали, к тому времени Стюарт был мертв уже много часов, но его люди держались до конца.
Генерал Смэтс, видя их решительность, приказал бросить бомбы, которые я принес. Мы это сделали, но они оказались слишком слабыми и вызвали только поток оскорбительных замечаний и усиление стрельбы. Тогда Смэтс приказал Боуверу взять своих людей и перекрыть подходы к форту, надеясь, что голод и жажда заставят солдат капитулировать. Когда это было исполнено, я снова пошел в город, поскольку, проходя через него, услышал ржание лошадей в загоне и решил их найти.
Пройдя немного ощупью по главной улице, я нашел стойло, и, чиркая спичкой, увидел двух прекрасных животных рядом с яслями. В то время как я выводил их, я услышал, что приближается всадник. Когда он оказался рядом, я схватил его лошадь за узду, чтобы он не смог двинуться, одновременно направив на него свою винтовку. Оказалось, что это был английский офицер, лейтенант Макинтайр, который, когда прошло первое удивление, сказал мне, что он более недели провел в патрулировании около реки Оранжевой.
Он слышал звук стрельбы, когда приближался к Спрингбоку, но не знал, что город был окружен.
Я освободил его от лошади, Ли-Метфорда и револьвера «Уэбли» (оружия, о котором я долго мечтал), и, поскольку гостиница, в которой отдыхали Мариц и его люди, была хорошо освещена, я направил туда своего пленного, поскольку не хотел с ним возиться. Он сделал вид, что пошел туда, но я обнаружил впоследствии, что он пошел в другую сторону и пробрался мимо наших людей к О" Окипу, где я снова услышал о нем несколько дней спустя, когда снова оказался там, чтобы потребовать его сдачи. Что касается остальной части его патруля, то я мог слышать звон их оружия и топот лошадиных копыт, и понял, что они ждали своего офицера рядом в темноте, поэтому закричал на голландском языке и сделал несколько выстрелов, что заставило их поскакать назад, и на восходе солнца наши мужчины окружили их на холмике в миле или двух, потому что их лошади были слишком усталыми, чтобы скакать дальше.
Я вел трех захваченных лошадей, и по пути наткнулся на Эдгара Данкера, который искал магазин, который можно было ограбить. Мы пожали друг другу руки и, идя дальше по улице, увидели открытый освещенный дверной проем. Здесь мы нашли комнату, полную солдат, все еще с винтовками в руках. Когда мы появились, некоторые встали, и один из них сказал, что они были защитниками первого форта, которые так упорно не желали сдаваться. Они терпели до последней возможности, но вода у них кончилась, и они были вынуждены оставить его. Видя, что наши люди спустились с насыпи, они осторожно прошли в город, надеясь найти жилой дом, в котором есть запасы воды в цистернах, где они могли бы продолжить борьбу. Когда мы появились, они поняли, насколько малой была их надежда на дальнейшее сопротивление, и, после того как мы с Данкером помогли им найти немного воды на заднем дворе, мы отвели их в гостиницу, где они должны были присоединиться к своим товарищам.
Мы хотели увидеть внутреннюю часть первого форта, поэтому зажгли фонарь, и, взяв одного из солдат в качестве проводника, пошли смотреть. Перед входом был сделан зигзагообразный проход, выложенный из мешков с песком, а дверной проем был настолько низок, что мы должны были вползти внутрь. От пола до крыши стояла огромная железная цистерна для воды, занимавшая большую часть тесного пространства. В нее попало очень много пуль, поэтому вода вытекла, и в конце концов солдатам пришлось оставить форт. На своего рода платформе лежало несколько мертвецов. Один из них был г. Стюартом, и другой был молодым местным добровольцем, по имени ван Куворден, сыном доктора из Голландии. Обеим пули попали в голову, и наш провожатый сказал, что они были убиты снайпером со стороны скалы, которую он показал мне, когда стало светло. Это была та самая скала, из-за которой я стрелял предыдущим утром, и я почти не сомневался, что эти двое погибли от моих пуль.
Весь поселок был теперь в наших руках. Конечно мы намного превосходили численностью солдат, но все же это была хорошо сделанная работа, поскольку мы захватили более сотни пленных, и большое количество винтовок, боеприпасов и провианта, не потеряв ни единого человека убитым или раненым, и это против укреплений! Генерал Смэтс собрал всех после рассвета в большом жилом доме, и мы, члены штаба, стали приводить в порядок все захваченное, чтобы использовать для своих надобностей.
Поскольку я провел три дня и три ночи без сна и отдыха, я нашел кровать и упал на нее, не разуваясь. Я проспал сутки и проснулся только утром следующего дня, когда обнаружил своего друга Николаса Сварта сидящим у кровати рядом со мной. Он почти оправился от ран и только что прибыл с юга. Он сказал, что генерал Смэтс взял людей ван Девентера и Боувера и повел их на соседний городок Конкордию, но особо сказал, чтобы меня не тревожили, поэтому они ушли без меня. Николас сказал, что позаботится о моих запасных лошадях, поэтому я оседлал свою кобылу Джинни и поехал за ними.
Когда я был в пяти милях от Конкордии, она только что сдалась. Приблизительно сто пятьдесят человек было взято в плен, это была пестрая толпа добровольцев и готтентотов-слуг. Было захвачено большое количество оружия, одежды и других запасов.
Видя такой успех, генерал Смэтс послал меня с Мулларом в О'Окип, самый большой поселок, с письмом, требующим его сдачи.
Мы поскакали с куском белой ткани на палке, и, поскольку до этого места было всего четыре мили, скоро были там. Я сразу увидел, что это крепкий орешек — вокруг были блокгаузы, между ними заграждения из колючей проволоки, а в середине стоял большой форт на холме конической формы. Когда мы приблизились к ближайшему блокпосту, полдюжины солдат выбежали нам навстречу, и, когда я сказал им, что у нас письмо от нашего генерала, который требует их сдачи, один из них направил на меня ствол винтовки и произнес: «Сдаваться! Будь проклят тот, кто сдастся! Мы ребята из Бирмингема, и мы ждем вас!», так что здесь дело выглядело бесперспективным. Пока мы сидели на лошадях, примчался взбешенный офицер из соседнего блокпоста, который начал оскорблять нас. Офицером он был, но джентльменом — нет. Он кричал, ругался, а затем наставил на нас револьвер и приказал нам поднять руки, а сам обшарил наши карманы. Когда я заметил, что мы находимся под белым флагом, он приказал нам придержать язык и, завязав нам глаза, пешком повел нас в поселок, продолжая осыпать нас оскорблениями и комментариями по поводу нахальства, с которым мы осмелились требовать сдачи. Я отвечал на его оскорбления, пока он не приставил револьвер к моему лбу и не стал угрожать выбить мне мозги. Я решил, что имею дело с сумасшедшим и замолчал.
Кульминационный момент настал, когда его глаза упали на мою лошадь, которую вели за нами. нас. Я взял седло у лейтенанта Макинтайра, имя которого было написано на кобурах, и тот факт, что я приехал к ним в британском седле и на лошади, отмеченной клеймом британского правительства, вызвал у него новый приступ бешенства, и, выкрикивая всякие непристойности, он толкал и толкал нас вперед, как будто мы были обычными преступниками. Он был самый неприятный, фактически единственный неприятный, англичанин, которого я встретил на войне, поскольку кроме него я не слышал ни одного неприятного слова от офицера или солдата за все время, что мы воевали против них. Так мы достигли своего рода лагеря, если судить по звукам вокруг нас, и здесь нас оставили примерно еще на час, осыпая всякими оскорблениями. Тогда появился другой человек, офицер в более высоком звании, при появлении которого наш мучитель исчез и более не появлялся. Вновь прибывший был разъярен, когда услышал о том, как с нами обращались, он сразу привел нас в палатку, дал каждому по сигаре и охлажденный, напиток. Когда, через некоторое время, ответ прибыл от полковника Шелтона, командующего обороной O'Окипа, наш хозяин лично помог нам сесть на лошадей (поскольку наши глаза по-прежнему были завязаны), и сопроводил нас к месту за пределами укреплений. Там он развязал нам глаза и дружески попрощался с нами.
Ответ, который мы принесли от полковника Шелтона, был изложен более изящном языком чем полученный ранее утром от ребят из Бирмингема, но по сути был примерно тем же — там говорилось, что у него много людей и боеприпасов, а мы можем делать что хотим.
Когда мы вручили этот ответ генералу Смэтсу, он выбрал блокаду. Он сказал, что не очень важно, взял ли он O'Окип или нет, поскольку теперь он имел оружие, боеприпасы, и лошадей в нужном количестве, но ему важно было держать город в осаде, чтобы добиться прихода туда вспомогательных сил, а дальше видно будет.
Чтобы оценить обстановку, он послал нас на разведку через полчаса после нашего возвращения. Мы проехали вперед, пока не достигли линии холмов, опоясывающих город. Отсюда мы могли видеть, что войска открыто стоят на открытой площади недалеко от главного форта, и казалось, что к ним обращался офицер. Это был, вероятно, полковник Шелтон, перехваченное от него позже сообщение, переданное по гелиографу, показало, что он дал волю своему красноречию и произнес много высокопарных фраз о Британской империи и чести ее флага.
Мы открыли огонь с дистанции в одну тысячу пятьсот ярдов, и, хотя мы не могли видеть, что кого-то задели наши пули, все же мы очистили плац — через несколько секунд, солдаты побежали к своим местам и ответили на наш огонь из блокпостов. Если мы не нанесли англичанам никакого ущерба, то у меня под рукой появилась кровь.
Со стороны города к нам приблизилось большое стадо коз с пастухом-готтентотом. Когда началась стрельба, он погнал стадо к английским позициям, поэтому я подбежал к нему на расстояние, с которого меня можно было услышать, и крикнул ему вести коз к нам, но он не испугался и побежал назад. Глупо было позволить убежать такому количеству мяса, поэтому я прицелился и выстрелил, попав ему в ногу, он упал. Я погнал стадо в нашу сторону, хотя из города продолжали стрелять. Раненый пастух пополз к блокпосту, где его положили на носилки и, я думаю, он оправился от этой раны.
По результатам нашей рекогносцировки генерал Смэтс решил, что будет оправданным закидать гранатами некоторые укрепления. Он сказал, что, поднажав еще немного, мы вынудим власти послать морским путем подкрепления из Кейптауна. Вдали уже мигал гелиограф, посылавший сигналы к порту Ноллот, вне всякого сомнения это была просьба о помощи, и предположение генерала сбылось, потому что через несколько дней мы услышали о прибытии судов со значительными силами.
Мы возвратились к нашему штабу в Конкордии, и, поскольку в медном руднике нашлось большое количество динамита и бикфордового шнура, мы снова приступили к изготовлению бомб.
Той же ночью группу людей Марица послали против двух блокпостов, которые были отмечены в течение дня. Один из них был опорным пунктом на высоком холме в форме сахарной головы, другой был справа на более низком горном хребте.
Группа состояла из двадцати человек, и поскольку командовал ими Бен Котце, мой старый друг, я присоединился к ним, когда они собрались после наступления темноты. Мы вышли из Конкордии, и, когда достигли места, с которого тем днем наблюдали за городом, оставили лошадей, и продолжили путь пешком по пересеченной местности к горному хребту, на котором был расположен меньший блокпост. Мы осторожно поползли вверх, пока не услышали оклик часового: «Стой! Кто идет?». Бен немедленно зажег и бросил бомбу, рассчитав настолько хорошо, что взрыв разрушил часть стены блокпоста, откуда выскочило десять человек, кувыркаясь и падая. Они принадлежали к Уорквикширскому полку, и, хотя ни один из них не был убит, все были потрясены и ошеломлены. Мы отправили пленных вместе с винтовками и боеприпасами в тыл под конвоем, и затем решили найти второй блокпост на холме. Было настолько темно, что мы заблудились и теперь оказались на городском кладбище.
После блуждания в темноте нас окликнули и обстреляли из форта Шелтон, главной цитадели O'Окипа, расположенного в поселке. Мы отступили, намереваясь отойти к лошадям, но по пути были остановлены в третий раз. Голос, который нас окликнул, звучал с большой высоты над нашими головами. За этим последовали винтовочные выстрелы, при вспышке которых мы увидели блокпост, который искали. Бен Котце сказал, что мы должны подняться к нему наверх, и мы добрались туда невредимыми, потому что стрельба велась совершенно беспорядочно. Достигнув под прикрытием камней вершины холма, мы бросили бомбы на крышу и рядом со стеной, но никакого результата это не дало — солдаты продолжали стрелять. Тогда мы поползли назад, добрались до лошадей и к полуночи вернулись в Конкордию.
Когда генерал Смэтс получил утром наше сообщение, он запланировал еще одну вылазку против того же самого блокпоста в течение следующей ночи. На сей раз бомбометатели были из отряда комманданта Боувера, и я пошел с ними. Мы оставили наших лошадей в том же самом месте после наступления темноты, и снова поднялись вверх. Мы бросили больше дюжины бомб, но напрасно; стрельба была очень интенсивной, динамит нельзя было добросить достаточно близко, чтобы это оказалось эффективным, и мы должны были возвратиться с пустыми руками. Наши усилия, должно быть, вызвали тревогу у остальной части гарнизона O'Окипа, поскольку, когда мы отходили, из темноты послышался голос: «Эй, на четвертом номере, как вы там, ребята?», на что прозвучал ответ: «На четвертом блокпосте все о-отлично!», что вызвало большое ликование в поселке.
Следующим утром генерал Смэтс сказал, что, хотя блокпост для нас не имеет никакой ценности но, поскольку мы за него взялись, дело надо довести до конца, и приказал Марицу лично возглавил это мероприятие. С ним пошел маркиз де Керсозон, молодой французский авантюрист, который был его постоянным партнером с самого начала войны. Я тоже пошел, и, как и прежде, нас окликнули, но мы добрались до укрепления в безопасности. Первое, что сделал Мариц — встал на плечи другого человека, чтобы определить расстояние для броска.
Затем он спустился вниз и связал вместе три бомбы, эта связка весила приблизительно двадцать фунтов. Никакой другой человек, наверное, не мог бы рассчитывать бросить столь тяжелую бомбу на такое расстояние, но Мариц, неуверенно балансируя на плечах одного из его людей, зажег фитиль и швырнул тройную гранату прямо на крышу. Фитиль вспыхнул и шипел в течение секунды или двух, освещая местность на много ярдов вокруг, и затем раздался страшный грохот, и камни и мешки с песком полетели во всех направлениях. Последовала тишина и понимая, что защитники были мертвы или ошеломлены, мы помогли друг другу подняться на скалистую вершину холма и, проползя под проволочными заграждениями, рванулись к входу. Изнутри мы услышали стоны и приглушенный голос: «Прекратите бросать; прекратите бросать» и втиснулись внутрь. При свете зажженной спички мы увидели, что крыша рухнула на солдат. Некоторые из них были мертвы, и остальные лежали на земле. Приблизительно половина из них были из Уорвикского полка, остальные — наемные готтентоты. Сержант сказал нам, что они были в этом форте с самой первой нашей атаки, их специально об этом попросили, и они хорошо держались. Мы вынесли убитых и раненых, забрали оружие и боеприпасы и, заложив динамит в амбразуры, окончательно разрушили форт, а затем вернулись в Конкордию.
Поскольку к другим укреплениям и блокпостам вокруг O'Окипа можно было приблизиться только по открытой местности, генерал Смэтс запретил дальнейшие штурмы фортов и удовлетворился осадой города, пока не прибыли вспомогательные силы. Мы захватили приблизительно двести пленных в других двух поселках и большие запасы продовольствия, поэтому могли себе позволить отдыхать, и следующие две недели прошли спокойно. Я полностью наслаждался затишьем, и даже присвоил маленький дом в Конкордии, чтобы устроить домашний быт с Данкером и Николасом Свартом, который еще не полностью выздоровел от ран и требовал внимания. В услужение себе мы взяли нескольких пленных готтентотов и, поскольку недостатка в продовольствии не было, мы жили хорошо. Генерал Смэтс и остальная часть штаба заняли другой дом, а Мариц и Боувер со своими людьми устроились лагерем в холмах вокруг O'Окипа. Коммандо ван Девентера было отправлено в двадцатимильный поход на запад, к железнодорожной линии от порта Ноллот, чтобы не пропустить прибытие вспомогательных сил, которые уже собирались. Так мы спокойно ждали приказа отойти на юг, что должно было стать самым сильным нашим ударом в этой войне.