Отмеченный нами еще у Стерна протест против механического членения мира, отразившийся в парадоксальности языка Стерна, получает свое дальнейшее развитие в языковой системе Жан-Поля.
Сатирически-гротесковое осмысление и изображение реальной общественной жизни вело к гротеску в стиле и языке. В ранних сатирах Жан-Поля пестрота языка и причудливая система метафор являлись основным средством разоблачения действительности. Ими отмечались привычные рамки и ограничения, благодаря им «высокие» понятия смешивались с «низкими», открывались неожиданные сходства между отдаленнейшими вещами и идеями. К Жан-Полю вполне можно отнести слова Лихтенберга, сказанные им о «буре и натиске»: «там дружественно сопрягались идеи, которые никогда не встречались друг с другом иначе, чем в бедламе».
Пестрый гротесковый языковый стиль характеризует и зрелого Жан-Поля.
Словарь Жан-Поля непомерно разносторонен. Иностранные слова, термины из различнейших областей науки и быта, разнообразные провинциализмы и новообразования кишат на страницах его произведений. Его синтаксис усложнен. Нередко возникают длиннейшие периоды, в эмоционально повышенных местах происходит нагнетание эпитетов, параллелей, сочиняющихся предложений, создается их необозримое нагромождение.
Стилевая система Жан-Поля несет на себе две важнейшие функции: функцию положительную, утверждающую истинность и объективность повествования, уточняя объект изображения, и функцию сатирическую, разоблачающую ту или иную сторону изображаемого предмета.
Первая функция состоит, между прочим, в том, что движение действия непрерывно перемежается у Жан-Поля с сентенциями, которые относятся не только к данному случаю, но имеют и общее значение. Они как бы обосновывают, оправдывают соответствующие ситуации и происшествия романа.
Общие положения («рефлексии», по выражению Жан-Поля), подтверждающие и обосновывающие действие, смыкаются с многочисленными средствами документации повествования, употребляемыми в романе. Жан-Поль неоднократно намекает, что в его распоряжении имеются материалы, подтверждающие каждую строчку романа; он говорит, что перед вторым изданием романа сумел лично побывать в Кушнаппеле, познакомиться со своими героями и т. д. Частично, этой же цели служат многочисленные «ученые» примечания, преимущественно указывающие на источники жан-полевских (иногда очень фантастических) ученых ссылок и параллелей. Этот ученый аппарат важен Жан-Полю, с одной стороны, именно для документации излагаемых им мыслей.
С другой стороны, «ученые» ссылки и параллели Жан-Поля обладают непосредственно-ироническим острием. «Научно-исторические» примеры и сравнения, обосновывающие действие, заведомо гротескны. Сопоставления платья Зибенкэза с коронационным костюмом немецких императоров, его сапог — с телами немцев и т. п. дают комическое освещение различным сторонам государственной жизни и общественных отношений. Наукообразная форма изложения, несоответствие между сравниваемыми предметами, между серьезностью тона и ничтожеством содержания лишь повышают сатирическую действенность жан-полевского стиля.
Существенно, что соединение разноплановых понятий совершается у Жан-Поля обычно с крайней степенью приближения их друг к другу. Простые сравнения, указывающие на сходство какого-либо предмета или понятия с другим, встречаются у Жан-Поля редко. Значительно чаще мы имеем дело с развернутым сравнением, где отождествляются целые сложные отношения между вещами, с развернутыми метафорами, в которых сам предмет и его метафорическое обозначение различнейшим способом сливаются друг с другом.[14]
Так, образ радостного Фирмиана переплетается с образом жаворонка. «Вместе с первым жаворонком и с достойным последнего пением и силами Фирмиан вспорхнул из борозды своей постели». Помирившиеся, но сидящие без копейки супруги переключаются на образ солдата в мирное время, который, в свою очередь, получает дальнейшее развитие. «Но вы, дорогие люди, что дает вам мирное положение? При половинном воинском окладе, в холодном и пустом сиротском доме земли?..» Радость отождествляется с радугой, и возможное исчезновение этого чувства дается в форме судьбы радуги: «он боялся, что возвышенная многоцветная радуга его радости растает вечерней росой и исчезнет вместе с солнцем». Употребление родительного падежа («радуга его радости»), вместо сравнивающего «как», очень характерно для Жан-Поля, стремящегося как можно теснее и непосредственнее связать сопоставляемые понятия.
Но чисто логические, абстрактные сравнения, характерные для раннего Жан-Поля, уступают место развернутым метафорам, подлинным образам. Между ними и изображаемым предметом возникают многообразные связи и параллели, которые позволяют подчас полностью заменить данную ситуацию ситуацией метафорической, указать лишь на принцип перехода между ними. Так, «радуга его радости» достаточна, чтобы раскрыть истинное значение «природной картины» в нашем последнем примере.
При этом, как мы уже видели, само отношение между сравниваемыми вещами нередко заключается не в том, чтобы дополнить наше представление о данном предмете, проиллюстрировать его, но в том, чтобы обосновать, сделать достоверным само его существование.
Самые неожиданные ассоциации привлекаются в деловом порядке с целью пояснения и уточнения содержания: «в бороздах было так мало снега, что его нехватило бы, чтобы остудить ореховую скорлупу с вином или сбить колибри».
Тенденция к преодолению разобщенности вещей, к их сближению и единству ярко сказывается и в излюбленном Жан-Полем сочетании слов по их внешне-фонетическим признакам.[15] Предисловия и славословия; тропические ураганы, изобилующие тропами; выудить и вылупить, — во всех этих случаях фонетическое сходство между словами, неожиданным образом сближающее их, выражено в оригинале еще более явно.
Становясь образами, сравнения получают богатое эмоциональное содержание, глубокое символическое значение. В этом отношении очень характерны некоторые лейтмотивы, разбросанные по роману. Например, одинокий сверчок в поле, присутствующий на протяжении всей кушнаппельской части романа, или с криком пролетающая над городом стая перелетных птиц. Они воплощают одиночество и болезнь Зибенкэза и в своей эмоциональной насыщенности помогают созданию соответствующего настроения в первой половине романа. Они же своей повторяемостью способствуют единству романа.
Становясь символами, многие из этих деталей не теряют, однако, своего реального существования, не превращаются в абстракцию. Жан-Поль иногда играет на переходах между реальной и символической сторонами, намекает на их более глубокий внутренний смысл. Так, «королевский выстрел» служит для автора поводом к сложной игре с «королевским званием» Зибенкэза, которая прежде всего со всей силой жан-полевской иронии направлена против монархов; жан-полевская сатира является здесь достойной предшественницей сатиры Гейне, который в «Германии» тот же образ стрелкового состязания (стрельба по птице) возвысит до символа надвигающейся революции.
В образной партитуре «Зибенкэза» наличны мотиву, подготовляющие те или иные характеристики к ситуации романа или напоминающие о них. Так, постоянная игра с именем Штифеля («штиблет») подготовлена еще фигурой зайца, выступающего в качестве одного из блюд на брачном пире Фирмиана. Так, в последней главе Фирмиан видит одну из тарелок, когда-то заложенных им, и тем самым мы вспоминаем о его нищенской жизни в Кушнаппеле. Для романа характерно прекрасное использование ряда деталей, интересна, хотя подчас и слишком гротескная, игра вещами и словами. И здесь парадоксальная, сатирическая направленность жан-полевского стиля играет существеннейшую роль, хотя никогда не перерастает в «нигилизм», т. е. в отрицание реальности всего повествования.
Моменты игры, иронии, парадокса служат не только беспощадной борьбе против бездушной, мертвящей организации общества. Они служат и юмористической подаче того, что близко и дорого автору, — например супружеского быта. Между жан-полевской сатирой и жан-полевским юмором существует ряд очень тонких переходов.
Однако, если в ряде сентиментальных по преимуществу произведений Жан-Поля особенности его языковой и образной системы вступают в противоречия с замыслом вещи, то в «Зибенкэзе» они вполне соответствуют основному сатирико-реалистическому тону романа. Ограниченности идиллически-сентиментального плана во всем романе отвечают его стилистическая пестрота и гротескность, просачивающиеся почти повсюду (исключение: идиллическая третья глава, некоторые байрейтские пассажи).
Более того, языковая и метафорическая система романа всячески поддерживает реализацию его сатирического замысла. Осмеяние, доведение до абсурда основных черт феодально-бюрократического государства, вскрытие всей его нелепости осуществляются здесь постоянно. В этом отношении крайне показательно систематическое, последовательное пародирование современного канцелярского, бюрократического языка и стиля. Ничтожнейшие события излагаются с помощью юридических формул: вспомним хотя бы трактат о совместном вскармливании и последующем разделе коровы, или же рукописные «декреты» Фирмиана, или 26 статей «положения о бережливом питании», выработанного обнищавшими супругами. По поводу скромной пирушки ремесленников на свадьбе Фирмиана приводятся имперские указы о допустимости пьянства, и автор рассуждает о них самым ученым образом.
Сатирическая сила жан-полевского стиля сосредоточена на его основном враге — на феодально-бюрократическом, эксплоататорском государстве. Мобилизованы все средства литературы, чтобы раскрыть его бессмысленность, античеловечность и жестокость. И, действительно, книга Жан-Поля — это яркий обвинительный акт против угнетений народа, — акт, стимулированный великими революционными потрясениями конца XVIII века.