В начале 90-х гг. в творчестве Жан-Поля происходит перелом. Нет сомнения, что колоссальное значение имеет здесь величайшее событие конца XVIII века — буржуазная революция во Франции. Общественная жизнь становится содержательней и значительнее. Ее положительный и отрицательный аспекты становятся определеннее и привлекают внимание Жан-Поля с еще большей силой. В 1791 г., с прямым намеком на французскую революцию, Жан-Поль пишет, что XVIII столетие становится все плодотворнее и новее к своему концу. Жан-Поль обращает серьезнейшее внимание на проблемы истории и права. Он говорит, что если прежде занятия правом казались ему пыткой, то теперь он занимается им с наслаждением. 90-е годы — эпоха, когда закрепляются все основные стороны жан-полевского мировоззрения. Именно теперь Жан-Поль подходит к центральному жанру своего творчества, к роману.
Основная направленность его мировоззрения не меняется. Демократические, антифеодальные идеалы сохраняются у него, сперва даже усиливаясь. Жан-Поль — за революцию. Он — немецкий якобинец. Его герои будут мечтать о том, чтобы сражаться под знаменами французской революции, хотя их «моральная высота» будет плохо уживаться с грубыми повадками борющейся массы и освободительная борьба героя будет постоянно компрометироваться «низкими материальными интересами» народа. Но все же Жан-Поль в какой-то мере воплощает протестующие устремления демократических плебейских масс Германии. Его борьба направлена против богатых (о чем подробно ниже), против всех социальных верхов. Впоследствии Жан-Поль будет отмежевываться от радикальных сторон революционной практики, но — в отличие от подавляющего большинства немецких идеологов — никогда не предаст ее полностью.
Именно теперь наибольшую отчетливость получают и философские взгляды Жан-Поля. Совершенно четко формулируется очень поучительный в своей откровенной наивности дуалистический подход Жан-Поля к миру. Жан-Поль одновременно требует признания подлинной реальности, материальности мира и настаивает на наличии мира идеального.
Исходный пункт Жан-Поля удивительно конкретен. Это — стремление немецкого бюргерского мировоззрения своей приподнятостью оправдать и компенсировать неприглядное бюргерское бытие. Такое стремление еще не означало полного переключения повседневности и реальных интересов в область религиозно-мистических упований. С мистикой и спиритуализмом у Жан-Поля сочетаются обращенность к реальной жизни, наблюдательность и бытоописание. Сам по себе Жан-Поль вовсе не «верующий»; бог — это лишь необходимая гипотеза, чтобы свести концы с концами в жизни и идеологии. Специфическая жан-полевская религиозность является лишь одной из форм выхода за пределы мира (конкретного мира социального и экономического угнетения), выхода, совершенно необходимого жан-полевскому человеку.
Жан-Поль пишет: «Этот внутренний универзум (т. е. внутренний мир человека), который еще более великолепен и изумителен, чем универзум внешний, нуждается в ином небе, чем то, что над нами, и в ином мире, чем тот, который согревается солнцем». «Для чего к грязной глыбе земли было бы прилеплено существо с никчемными светящимися крыльями, если бы ему суждено было сгнить на глыбе, где оно родилось, не взлетев на своих эфирных крыльях ввысь?»
Бессмертие необходимо Жан-Полю. Иначе реальный мир, который он сам характеризует как сумасшедший дом, худший из возможных кабаков и т. д., окажется совершенно невыносимым и бессмысленным, и несправедливость его станет нестерпимой. Он должен быть компенсирован где-то в потусторонности — в фантастичном мире бессмертия, в сфере религиозных упований и абстракций.
Перенос реальных отношений в сферу высочайшей абстракции составляет, как известно, вообще одну из характернейших и важнейших сторон идеологии в Германии на рубеже XIX века. Последовательность и систематичность этого «абстрагирования» составляют, между прочим, силу великих немецких мыслителей того времени, — они работали над созданием идеального мира, который оказался настолько верным отражением мира реального, что мог послужить одним из ключей к его пониманию.
Такой последовательности и систематичности у Жан-Поля, конечно, нет. Идеальное должно у него непосредственно дополнять реальное, бессмертие души должно быть непосредственно связано с правилами поведения полунищего бюргера и со всем захолустным бытием. Он ни за что не хочет оторваться от своей неприглядной конкретности и в то же время ни за что не хочет остаться только при этой конкретности (из великих философских систем XVII–XVIII веков Жан-Поль особенно близок к последовательно-дуалистической системе Лейбница). В этом и; сила Жан-Поля, выражающаяся в близости к реальным вещам (произведения Жан-Поля в значительной своей части действительно описывают Германию конца XVIII века, а не какую-то условную страну), но в этом и слабость Жан-Поля, выражающаяся в некоторой общей суженности горизонта, в усилении пиетистической, слезливой мещанской традиции.
Компенсация убогого бюргерского бытия религиозно-мистическими упованиями имеет солидную традицию в Германии. Возникший в конце XVII века пиетизм проповедывал непосредственное общение души с богом, культивирование экстатических чувств. В «чувствительности», получившей широкое распространение к середине XVIII века, непосредственно религиозный момент ослаблен, но задачей оставалось именно выведение человека за пределы реальных житейских отношений. Основу пиетизма и сентиментальности в Германии вскрывает Энгельс, говоря о возникающей из экономического нищенского положения Германии с 1648 по 1830 г. смертельной расслабленности и импотентности немецкого мещанства, которое прежде всего выразилось в пиетизме, затем в сентиментальности и рабском подчинении князьям и дворянству.[5]
В противовес буржуазному просвещению в Германии и немецкому классицизму, особенно в противовес Канту и Шиллеру, утверждавшим наличие особого чувственно непознаваемого идеального мира, представителями «чувствительности» утверждалось наличие связей между реальным и идеальным мирами, наличие переходов между ними и возможность чувственного познания идеального мира.
В 70-х гг. XVIII века это — точка зрения «бури и натиска», в 90-х гг. эта точка зрения представлена Гердером и Якоби. Человеческое переживание, эмоционально-чувственная сторона человеческой личности, служит переходом от эмпирически-данного к идеально-божественному. Здесь немало мистики, но есть и элементы материализма, — эмпирическая действительность не лишается всякого интереса для философа, само «идеальное» показано как момент деятельности субъективного сознания и чувства.
У Гердера и у Жан-Поля этот протест против «трансцендентности» приобретает ярко выраженный демократический характер. Так, Шиллера и Гете Жан-Поль обвиняет в аристократизме, в высокомерном формалистическом отношении к действительности, к реальным человеческим интересам.
Отделение иллюзорных представлений о мире от реальных интересов было основным путем немецкой буржуазной мысли в эпоху французской революции.[6] Немцы, пишет Маркс об этой эпохе, движутся в области «чистого духа».
Но если немецкая мысль переселялась в иллюзорный мир чистейшей абстракции и с презрением глядела вниз, на грешную землю, то немецкое чувство останавливалось на полпути. Истинный социализм, — говорит Маркс в «Немецкой идеологии», — обращается в своей экзотерической [предназначенной для непосвященных, для профанов] литературе «уже не к немецкому „мыслящему духу“, а к немецкой душе (Gemüt)».[7] Это различие духа и души, душевности кажется нам в известной мере приложимым и к эпохе Жан-Поля. Сам Жан-Поль, признавая всю философско-моральную значительность Канта, поддерживает все же борьбу Гердера и Якоби против кантианской трактовки мира, борьбу «чувства» против «мыслящего духа». Чувство является для него тем, что связывает конечное с бесконечным, «чистое мышление» лишается своей автономности, разум становится одним из моментов человеческого существа.
Особенно в области искусства, в пределах художественной литературы становится очевидным это расхождение между «духом» и «душевностью», и выясняется большая роль последней, — массовый бюргерский читатель очень плохо принимает литературу «духа», предпочитая «душевность» в ее различных проявлениях, от Иффланда до Жан-Поля.