Большой художественно-научный вечеръ въ домѣ Филоксена Лорриса. — Удовольствіе слушать фонограммы прежнихъ великихъ артистовъ и артистокъ. — Нѣкоторые изъ гостей. — Новая разсѣянность Сюльфатена. — Больныя фонограммы.
Филоксенъ Лоррисъ собирался дать большой художественный, музыкальный и научный вечеръ, вѣсть о которомъ сама по себѣ уже возбудила величайшее любопытство во всѣхъ парижскихъ кружкахъ. Въ присутствіи избраннаго общества, соединявшаго въ себѣ весь академическій и политическій Парижъ, — всѣхъ выдающихся людей науки и парламента, — въ присутствіи вождей партій, — министровъ и главы министерства, знаменитаго могучаго оратора Арсена Маретта, великій ученый разсчитывалъ, по выполненіи художественнаго отдѣла программы, изложить въ бѣгломъ обзорѣ научныхъ новостей послѣднія свои изобрѣтенія, преимущественно же идею о національномъ и патріотическомъ своемъ лѣкарствѣ, — заинтересовать ею министровъ и завоевать ей симпатіи въ парламентскихъ сферахъ. Редакторы, наиболѣе выдающіеся сотрудники и репортеры всѣхъ парижскихъ газетъ были приглашены на этотъ праздникъ и такимъ образомъ поставлены какъ бы въ необходимость говорить на другой день о колоссальномъ и филантропическомъ предпріятіи возрожденія измученной, переутомленной расы малокровныхъ людей съ расшатанными нервами, — возрожденіи, которое достигалось словно по мановенію волшебнаго жезла, оживляющей силой великаго противумикробнаго, очищающаго, подкрѣпляющаго, антималокровнаго и національнаго средства, дѣйетвующаго на организмъ одновременно прививкою и въ качествѣ внутренняго лѣкарства! Такова была цѣль Филоксена Лорриса. Послѣ концерта, — въ публичной лекціи, дополненной примѣрами и опытами, — Филоксенъ Лоррисъ намѣревался лично представить докладъ о грандіозномъ своемъ предпріятіи. Блистательнѣйшимъ сценическимъ эффектомъ должно было при этомъ служить появленіе сюльфатеновскаго паціента Адріена Ла-Героньера, котораго въ Парижѣ знали рѣшительно всѣ. Всѣмъ было извѣстно, что нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ онъ дошелъ до послѣдней степени отупѣнія и физическаго упадка. Подозрѣніе въ обманѣ являлось тутъ совершенно немыслимымъ. Живое наглядное подтвержденіе заявленій изобрѣтателя, однимъ словомъ, субъектъ, выводимый на сцену, былъ не какимъ нибудь безымяннымъ незнакомцемъ. Недавно еще всѣ искренно сожалѣли о гибели такого высокаго, свѣтлаго ума, пораженнаго преждевременной старческой дряхлостью. Тѣмъ съ большимъ изумленіемъ увидятъ теперь появленіе Ла-Героньера, совершенно исправленнаго и починеннаго — физически и нравственно — какъ въ тѣлесномъ, такъ и въ умственномъ отношеніи, — достигшаго опять почти такой же всеобъемлющей мощи генія, какою обладалъ въ минувшія времена!..
Филоксенъ Лоррисъ возложилъ заботу о «легкомысленныхъ развлеченіяхъ», т. е. о художественномъ отдѣлѣ, на свою жену, которой должны были пособлять Жоржъ и Эстелла Лакомбъ.
— Вамъ поручается несомнѣнно важный въ данномъ случаѣ портфель мелочныхъ забавъ и легкомысленныхъ увеселеній, — милостиво объявилъ онъ имъ. — Я требую только, чтобъ все оказалось превосходнымъ и открываю вамъ для этого неограниченный кредитъ.
Пользуясь этимъ разрѣшеніемъ, Жоржъ и не думалъ скупиться.
Онъ не удовлетворился маленькими простыми фонограммами, достаточными для какихъ нибудь мѣщанскихъ вечеровъ. Его не соблазняли обыкновенныя музыкальныя клище, коллекціи «избранныхъ пѣвцовъ» и «ангельскіе голоса», продающіеся въ мелочныхъ лавочкахъ по двѣнадцати штукъ въ коробкѣ, подобно тому какъ продаютъ для болѣе серьезныхъ вечеровъ коробки съ двѣнадцатью знаменитѣйшими трагическими артистами, дюжиной извѣстнѣйшихъ адвокатовъ или парламентскихъ ораторовъ и т. п.
Посовѣтовавшись съ нѣкоторыми изъ лучшихъ современныхъ знатоковъ музыки, онъ добылъ себѣ, не щадя издержекъ, фонограммы превосходнѣйшихъ европейскихъ и американскихъ пѣвцовъ и пѣвицъ въ лучшихъ пьесахъ ихъ репертуара. He довольствуясь одними лишь современными артистами, онъ заручился также фонограммами прежнихъ артистовъ — давно уже закатившихся, нѣкогда блистательныхъ свѣтилъ и звѣздъ. Ему удалось даже получить изъ музея консерваторій клише съ лучшихъ голосовъ прошлаго столѣтія въ лирическихъ и драматическихъ роляхъ, записанныя въ первое время по изобрѣтеніи фонографа. Благодаря этому гости Филоксена Лорриса должны были услышать Аделину Патти въ самыхъ дивныхъ ея пьесахъ и Сару Бернаръ, декламирующую одинъ за другимъ, словно жемчужины, стихи Виктора Гюго, или же въ драмахъ Сарду рыкащую словно львица, охваченная страстнымъ порывомъ. Кромѣ того, собраны были фонограммы многихъ другихъ великихъ артистокъ, отошедшихъ уже въ вѣчность, какъ напримѣръ, г-жъ: Міоланъ-Карвальо, Краусъ, Христины Нильсонъ, Терезы, Ришаръ и т. д.
Нѣкоторые безцеремонные продавцы пытались было подсунуть ему фоноклише Тальмы и Рашели, Дюпре и Малибранъ, но у Жоржа имѣлся тщательно составленный хронологическій списокъ. Онъ не далъ поймать себя на удочку поддѣльныхъ клише, будто бы снятыхъ съ голосовъ, на самомъ дѣлѣ умолкшихъ за долго до изобрѣтенія фонографа. Въ кружкахъ средней руки и даже среди свѣтскихъ дилетантовъ такіе фонографическіе подлоги, число которыхъ съ каждымъ годомъ къ сожалѣнію все возростаетъ, имѣютъ, какъ извѣстно, большой успѣхъ.
Наконецъ наступилъ давно жданный вечеръ. Весь кварталъ, занятый домомъ Филоксена Лорриса, освѣтился съ наступленіемъ сумерекъ великолѣпнѣйшими электрическими огнями, окружавшими словно вѣнцомъ сіяющихъ звѣздъ все обширное скопленіе жилыхъ помѣщеній и лабораторій. Громадные электрическіе фонари горѣли также и надъ крышами зданій, образуя надъ всѣмъ кварталомъ нѣчто въ родѣ системы колецъ, украшающихъ Сатурнъ. Вскорѣ въ волнахъ электрическаго свѣта начали мелькать быстроходные воздушные экипажи, отличавшіеся отъ извозчичьихъ кабріолетовъ изяществомъ формъ и роскошью убранства. На нихъ слетались совсѣхъ концовъ горизонта къ великому ученому приглашенные гости. Городская полицейская стража на винтовыхъ самолетахъ постоянно рѣяла вокругъ воздушныхъ пристаней, удерживая въ почтительномъ разстояніи экипажи, не предъявлявшіе пригласительныхъ карточекъ.
Избранныя знаменитости изъ всѣхъ сферъ общественной жизни въ разнообразнѣйшихъ мундирахъ или во фракахъ, — разодѣтыя дамы, сіявшія брилліантами, проносились съ воздушной пристани въ парадныя залы на большихъ изящныхъ платформахъ, замѣнявшихъ на этотъ разъ обыкновенные подъемные механизмы.
Чтобы узнать имена наиболѣе выдающихся особъ, съ которыми будемъ имѣть честь встрѣтиться въ гостиныхъ Филоксена Лорриса, позволимъ себѣ бросить нескромный взглядъ въ записную книжку встрѣченной нами почти у самаго входа репортерши большой телефонической газеты «Эпоха».
Въ числѣ прибывшихъ уже знаменитостей отмѣтимъ:
Вождя парламентской женской партіи г-жу Понто, состоящую депутатомъ отъ XXXIII парижскаго округа.
Многомилліарднаго банкира Понто, организатора столькихъ колоссальныхъ предпріятій, какъ, напримѣръ, бодьшой электро-пневматической трубы заатлантическаго сообщенія между Франціей и Америкой и преобразованія Италіи въ общеевропейскій паркъ;
Филиппа Понто, — знаменитаго строителя шестого материка. Этотъ великій инженеръ только что прибылъ въ Парижъ, гдѣ въ данную минуту можно было всего выгоднѣе купить большую партію желѣзныхъ и чугунныхъ соединительныхъ частей, потребныхъ для скрѣпленія громадныхъ участковъ суши, получившихся отъ соединенія другъ съ другомъ полинезійскихъ архипелаговъ, промежутки между островами которыхъ были уже предварительно засыпаны;
Арсена Маретта, — депутата отъ XXXIX округа, — государственнаго дѣятеля и великаго оратора, держащаго въ своихъ рукахъ нити всѣхъ министерскихъ комбинацій;
Престарѣлаго фельдмаршала Заговича, — бывшаго генералиссимуса европейскихъ вооруженныхъ силъ, отразившихъ въ 1941 году великое китайское вторженіе и уничтожившихъ послѣ восемнадцати-мѣсячныхъ битвъ въ обширныхъ равнинахъ Бессарабіи и Румыніи двѣ арміи Средиземнаго царства, въ каждой изъ которыхъ насчитывалось подъ ружьемъ по семисотъ тысячъ человѣкъ, снабженныхъ военными приспособленіями, гораздо болѣе совершенными, чѣмъ все, что имѣлось тогда въ Европѣ. Арміи эти состояли подъ начальствомъ искуснѣйшихъ азіатскихъ и американскихъ военныхъ мандариновъ.
Старикъ — фельдмаршалъ, почтенный остатокъ минувшихъ войнъ, прекрасно еще сохранился, несмотря на свои восемьдесятъ пять лѣтъ. Рослый и прямой его станъ сразу выдѣляетъ фельдмаршала изъ группы тощихъ, худощавыхъ и низенькихъ инженеръ-генераловъ, которые провели всю жизнь, сгорбившись надъ книгами;
Знаменитѣйшаго Альберта Палла, — фото-никто-механика, члена Академіи Наукъ, грандіознаго артиста, снискавшаго себѣ на послѣдней художественной выставкѣ такой громадный успѣхъ оживленной картиной «Смерть Цезаря». Дѣйствующія лица на этой картинѣ движутся, кинжалы подымаются и спускаются, а глаза убійцъ вращаются и сверкаютъ съ неизреченно свирѣпымъ выраженіемъ, являющимся, сколько можно судить, послѣднимъ словомъ реализма въ искусствѣ.
Заслуживаютъ также быть упомянутыми:
Его превосходительство Артуръ Леви, герцогъ Виѳанскій, посолъ его величества Альфонса V, короля іерусалимскаго. Онъ прибылъ прямо изъ великолѣпнаго своего швейцарскаго домика въ Бейрутѣ, несмотря на то, что въ этомъ городѣ, славящемся превосходными своими морскими купанпьями, должны были происходить чрезвычайно интересныя воздушныя прогулки съ состязаніемъ на призы между быстроходными самолетами;
Бывшій синдикъ конкурснаго управлепія надъ Блистательной Портой, — главный директоръ общества игорныхъ домовъ на Босфорѣ, — Людовикъ Боннаръ-паша;
Нѣкоторые изъ восьмисотъ креселъ французской академіи, т. е. знаменитѣйшіе изъ знаменитыхъ нашихъ академиковъ обоего пола;
Вліятельнѣйшій изъ современныхъ публицистовъ, — редакторъ-издатель «Эпохи», — Гекторъ Пикфоль, покровительства и расположенія котораго заискиваютъ монархи, вступающіе на престолъ, и президенты республикъ послѣ своего избранія. Онъ на дняхъ только дрался на дуэли съ наслѣднымъ придунайскимъ эрцгерцогомъ по поводу газетныхъ статей, въ которыхъ читалъ его высочеству строжайшіе выговоры за легкомысленное поведеніе. Въ настоящее время Пикфоль ведетъ переговоры съ упрямыми министрами болгарскаго королевства, разсчитывая вынудить у нихъ согласіе на бракъ юнаго наслѣднаго принца;
Достопочтенная дѣвица Купаръ — сенаторъ отъ департамента Сарты;
Ученѣйшая дѣвица Бардо, украшенная докторскими дипломами по всѣмъ отраслямъ человѣческаго знанія;
Многочисленная группа бывшихъ президентовъ южно-американскихъ и океаническихъ республикъ, удалившихся отъ дѣлъ послѣ того, какъ нажили себѣ кругленькій капиталецъ. Изъ нихъ особеннаго вниманія заслуживаетъ генералъ Менелай, сложившій съ себя званіе президента республики Антильскихъ острововъ, послѣ того, какъ ему удалось положить себѣ въ карманъ полностью весь государственный заемъ, реализованный въ Европѣ. Франція такъ поправилась почтенному генералу, что онъ рѣшилъ остаться въ ней на жительство и сдѣлаться настоящимъ парижскимъ обывателемъ.
Нѣсколько азіятскихъ и африканскихъ. монарховъ, частью добровольно отказавшихся отъ престола, частью-же вынужденныхъ къ этому силою обстоятельствъ.
Международные милліардщики: Іеровоамъ Дюпонъ изъ Чикаго, Антуанъ Гобеопъ изъ Мельбурна, Целестинъ Кальо изъ Женевы — владѣлецъ нѣсколькихъ мелкихъ государствъ, управляемыхъ королями и кпязьями, состоящими у него на службѣ и получающими жалованье сообразно съ ихъ саномъ и родовитостью, и т. д., и т. д.;
Жакъ Луазель, — одинъ изъ представителей современныхъ финансовыхъ и промышленныхъ феодаловъ, — смѣлый дѣлецъ, пускавшійся въ молодости въ самыя рискованныя предпріятія, вслѣдствіе чего первоначально раззорилъ восемьсотъ тысячъ акціонеровъ и вмѣстѣ съ ними самъ вылетѣлъ въ трубу. Пробывъ нѣсколько времени заграницей во избѣжаніе непріятностей съ судебнымъ вѣдомствомъ, онъ снова занялся финансовыми и промышленными операціями въ крупныхъ размѣрахъ. Первый пылъ увлеченій у него къ тому времени уже прошелъ, уступивъ мѣсто необыкновеннѣйшему генію по части организаціи синдикатовъ въ области закупки всего наличнаго сырья. Управляя дѣлами этихъ синдикатовъ, онъ въ нѣсколько лѣтъ успѣлъ вернуть лично себѣ одному всѣ милліоны, потраченные въ неосторожныхъ спекуляціяхъ неопытной пылкой своей юности:
Извѣстный революціонеръ — Эваристъ Фагоръ, который въ 1922 году разыгрывалъ въ Рубе роль Іоанна Лейденскаго, но затѣмъ, наживъ себѣ во время революціи кругленькій капиталецъ, вернулся къ болѣе здравымъ идеямъ и живетъ теперь доходами съ собственныхъ движимыхъ и недвижимыхъ имуществъ, пріютивъ свою философію мудреца, разочаровавшагося въ прежнихъ иллюзіяхъ, въ небольшомъ, но очаровательномъ кальвадосскомъ замкѣ. Онъ сталъ теперь настоящимъ патріархомъ и живетъ, окруженный многочисленной семьей и несмѣтнымъ множествомъ фермеровъ или инженеръ-земледѣльцевъ, поглядывая съ благодушной, но слегка насмѣшливой улыбкой, на развертывавшуюся передъ духовными его очами нескончаемую вереницу человѣческихъ заблужденій.
Немногіе представители остатковъ прежняго дворянства, — люди, сами по себѣ не имѣющіе ни малѣйшаго значенія. Тѣмъ не менѣе Фнлоксенъ Лоррисъ относится къ нимъ съ благоволеніемъ и довольно часто приглашаетъ ихъ къ себѣ на вечера и обѣды. Это дѣлается, впрочемъ, единственно лишь ради историческихъ воспоминаній, связанныхъ съ ихъ фамиліями. Сами же они въ современномъ обществѣ играютъ въ большинствѣ случаевъ довольно жалкую роль мелкихъ департаментскихъ чиновниковъ, или младшихъ инженеровъ, не имѣющихъ передъ собой никакой будущности;
Жанъ Гильденъ, — первоклассный ученый, старшій инженеръ-медикъ фирмы Филоксена Лорриса и главный сотрудникъ Филоксена въ бактеріологическихъ и микробіологическихъ изслѣдованіяхъ, которыя привели къ открытію, среди безчисленнаго множества видовъ разныхъ бациллъ, вибріоновъ и бактерій, между прочимъ, также и микроба здоровья. Послѣдующія изысканія выяснили всѣ главнѣйшія свойства этого микроба, — его привычки и образъ жизни, такъ что удалось опредѣлить условія, благопріятствующія его размноженію путемъ прививки и культуры въ соотвѣтственныхъ бульонахъ…
Густая толпа гостей наполняла различные салоны громаднаго дома и тѣснилась даже въ переднихъ и корридорахъ, любуясь выставленными тамъ новѣйшими изобрѣтеніями великаго Филоксена. Желая доставить гостямъ маленькое развлеченіе передъ началомъ музыкальнаго отдѣла празднества, Филоксенъ Лоррисъ приказалъ пропустить черезъ телефоноскопъ большой залы клише, снятыя съ важнѣйшихъ событій, происходившихъ послѣ усовершенствованія этого прибора. Историческія сцены разныхъ катастрофъ, — бурныхъ засѣданій въ палатѣ депутатовъ и сенатѣ,—революціонныхъ эпизодовъ и кровопролитій на поляхъ сраженій — до чрезвычайности заинтересовали все общество. Затѣмъ, когда гости уже съѣхались, признано было умѣстнымъ приступить къ выполненію музыкальной программы.
Извѣстно, что въ настоящее время на концертахъ и на балахъ обходятся безъ музыкантовъ и оркестра. Этимъ достигается сбереженіе мѣста и денегъ. Абонировавшись въ какомъ нибудь изъ многочисленныхъ модныхъ теперь акціонерныхъ музыкальныхъ обществъ, получаютъ по телеграфной проволокѣ надлежащій запасъ музыки въ старинныхъ аріяхъ древнихъ композиторовъ, — большихъ выдержкахъ изъ древнихъ и новыхъ оперъ, или-же, по желанію, — бальную музыку: вальсы и кадрили Метра, Штрауса, Вальдтейфеля и современныхъ композиторовъ.
Приборы, замѣняющіе собою оркестрь и доставляющіе музыку на домъ, отличаются простотою и совершенствомъ своего устройства. Между прочимъ, ихъ можно регулировать, смягчая силу звука, или-же возвышая его интенсивность, смотря потому, желаютъ-ли наслаждаться музыкой какъ-бы издали, съ цѣлью вызвать мечтательное настроеніе (когда имѣется на это время), или-же оглушить себя бурнымъ грохотомъ звуковъ, который въ первое мгновенье причиняетъ почти болѣзненное ощущеніе, но зато мигомъ опоражниваетъ голову отъ всѣхъ заботъ и треволненій нашей дѣловой электрпческой жизни.
Необходимо во всякомъ случаѣ устанавливать этотъ приборъ гдѣ-нибудь въ сторонкѣ, чтобы кто-нибудь изъ гостей по разсѣянности не нажалъ, какъ это иногда случается, на кнопку, соотвѣтствующую наибольшей силѣ звука. Подобный неожиданный казусъ, если онъ случится среди интереснаго салоннаго разговора, производитъ иной разъ непріятное впечатлѣніе.
Вообще нельзя отрицать, что у насъ теперь до извѣстной степени злоупотребляютъ музыкой. Нѣкоторые страстные любители пускаютъ музыкальные свои фонографы въ ходъ во время обѣдовъ, когда безъ сомнѣнія было-бы несравненно раціональнѣе слушать телефонную газету. Наиболѣе утонченные меломаны убаюкиваютъ себя даже ночью музыкой.
Такое до сумасбродности громадное потребленіе музыки не представляетъ само по себѣ ничего удивительнаго. Дѣло въ томъ, что, за немногими исключеніями, наши современники со своей до-нельзя разстроенной нервной системой оказываются гораздо чувствительнѣе къ музыкѣ, чѣмъ ихъ отцы, обладавшіе болѣе спокойными нервами. Тогда какъ здоровые люди, вообще говоря, относятся съ презрительнымъ невниманіемъ къ болѣе или менѣе гармоническимъ комплексамъ безцѣльныхъ шумовъ, — болѣзненно раздражительные меломаны приходятъ отъ каждой нотки въ такое же содроганіе, какъ лягушки, сквозь которыхъ пропущенъ гальваническій токъ.
Понятно, что Филоксенъ Лоррисъ не могъ удовлетвориться обыденнымъ концертомъ, поставляемымъ по телефону музыкальными обществами. Ояъ предложилъ своимъ гостямъ увертюру знаменитой германской оперы, исполненную по телефоноскопическому клише, снятому въ 1938 году съ перваго ея представленія, на которомъ дирижировалъ оркестромъ самъ композиторъ, скончавшійся впослѣдствіи, въ 1950 году, въ самый разгаръ своей славы.
Во время выполненія по телефопоскопу великаго произведенія внука Рихарда Вагпера, Эстелла Лакомбъ, сидѣвшая въ уголку возлѣ Жоржа, внезапно стиснула ему руку.
— Боже мой, что это такое? Послушайте-ка! — сказала она.
— Съ какой стати стану я слушать эту музыкальную алгебру и алхимію?
— Развѣ вы ничего не замѣчаете?
— Для того, чтобы замѣтить, надо предварительно понять, а мнѣ кажется это совершенно немыслимымъ, если не прослушать сперва каждую такую музыкальную фразу по меньшей мѣрѣ разъ тридцать пять къ ряду…
— Я слушала эту увертюру не далѣе какъ вчера. Меня интересовало попробовать, хорошо ли дѣйствуетъ клише…
— Какая-же вы, однако, лакомка!
— Представьте-же себѣ, что сегодня получается совершенно иное впечатлѣніе… Случилось что-то неладное… Музыка эта визжитъ и скрипитъ: отдѣльныя ноты словно цѣпляются другъ за друга… Увѣряю васъ, что вчера ничего подобнаго не было…
— He безпокойтесь, никто этого не замѣчаетъ! Даже и я самъ былъ расположенъ видѣть въ этомъ визгѣ одну изъ особыхъ, непонятныхъ обыкновеннымъ смертнымъ прелестей партитуры. Взгляните-ка! Всѣ кругомъ чуть не падаютъ въ обморокъ отъ восторга и съ трудомъ лишь удерживаются отъ громкихъ изъявленій самаго беззавѣтнаго одобренія.
— Всетаки, знаете-ли, у меня на душѣ не спокойно… Всѣ клише были у Сюльфатена. Не знаю, что онъ съ ними сдѣлалъ. Онъ за послѣднее время сталъ до невозможности разсѣяннымъ… Я сейчасъ его розыщу!
Когда послѣдніе звуки увертюры знаменитой оперы стихли подъ громомъ рукоплесканій, инженеръ, которому было поручено выполненіе музыкальной программы, поставилъ на передаточный валъ телефоноскопа арію изъ «Фауста», исполненную лѣтъ десять тому назадъ въ Іокагамѣ знаменитой пѣвицей тамошняго театра французской оперы. Сама артистка появилась въ зеркалѣ телефоноскопа. Вначалѣ она немного жеманилась, но, вообще говоря, произвела своей наружностью самое пріятное впечатлѣніе.
Публика слушала ее сперва въ изумленномъ молчаніи, но, послѣ нѣсколькихъ уже мгновеній, поднялся ропотъ негодованія, совершенно заглушившій ея голосъ. Дѣло въ томъ, что у пѣвицы обнаружилась страшнѣйшая хрипота. Она визжала, словно немазанное колесо, гнусила и квакала по истинѣ невыносимѣйшимъ образомъ. Вмѣсто великолѣпной пѣвицы, обладавшей дивнымъ серебристымъ голосомъ, пѣлъ, если можпо такъ выразиться, жесточайшій простудный насморкъ, а между тѣмъ въ зеркалѣ телефоноскопа она продолжала улыбаться, веселая и торжествующая какъ десять лѣтъ тому назадъ, — въ самомъ разцвѣтѣ своей славы и красоты.
По знаку, поданному Филоксеномъ Лоррисомъ, инженеръ поспѣшилъ остановить исполненіе «Фауста», помѣстивъ взамѣнъ въ телефоноскопъ исполненіе Аделиной Патти большой аріи изъ «Ламермурской невѣсты». Уже при появленія Патти, — этого соловья девятнадцатаго столѣтія, ропотъ замолкъ. Впродолженіе цѣлыхъ пяти минутъ любители и любительницы музыки восторженно кричали «браво» и, откинувшись въ кресла, заранѣе предвкушали ожидавшее ихъ наслажденіе. Дзинъ… дзинъ… и г-жа Патти начинаетъ исполнять свою арію… Въ толпѣ слушателей пробѣжало движеніе. Всѣ переглядываются, непозволяя себѣ еще, однако, никакихъ замѣчаній… Патти продолжаетъ пѣть… Нельзя болѣе сомнѣваться въ томъ, что и она, подобно первой пѣвицѣ, жестоко простудилась. Ноты задерживаются у нея въ горлѣ, или выходятъ оттуда измѣненными самой отчаянной хрипотой. Кажется, будто въ голосовой щели у этого соловья сидитъ не то чтобы одна кошка, а цѣлая стая котовъ, одновременно мяукающихъ на всевозможные лады. Все общество поражено понятнымъ недоумѣніемъ. Изумленные гости начинаютъ переглядываться и перешептываться. Кое-гдѣ въ заднихъ рядахъ слышится даже сдержанный смѣхъ. Тѣмъ временемъ въ зеркалѣ телефоноскопа граціозная и улыбающаяся дива, нимало не смущаясь, продолжаетъ съ визгомъ и хрипомъ исполнять свою арію!
Филоксенъ Лоррисъ, озабоченный мыслями о своемъ крупномъ предпріятіи, не сразу обратилъ вниманіе на несчастную случайность съ Аделиной Патти. Недовольный ропотъ гостей указалъ ему, однако, что съ концертомъ у него обстоитъ не совсѣмъ благополучно. Онъ приказалъ тогда перейти къ третьему нумеру программы, гдѣ исполнителемъ являлся пѣвецъ прошлаго столѣтія Форъ.
Съ первыхъ же нотъ выяснилось, что этотъ несчастливецъ страдаетъ въ такой же степени простудой, какъ Патти и звѣзда Іокагамской оперы. Что бы это могло значить? На всякій случай рѣшено было перейти отъ пѣнія къ декламаціи. Оказалось, однако, что Муне-Сюлли, одинъ изъ знаменитѣйшихъ трагическихъ артистовъ минувшаго столѣтія, выступившій въ монологѣ Гамлета, былъ совсѣмъ безъ голоса. He было также ни малѣйшей возможности разслышать Кокелена младшаго, въ одной изъ самыхъ забавныхъ сценъ его репертуара. Тоже самое приключилось и со всѣми остальными артистами. Странно! Что бы могла значить такая шутка?
Ужь не мистификація-ли это?
Взбѣшенный до-нельзя Филоксенъ Лоррисъ приказалъ остановить телефоноскопъ, и самъ отправился розыскивать сына.
Жоржъ и Эстелла съ своей стороны всюду искали Сюльфатена. Филоксенъ Лоррисъ встрѣтился съ ними въ маленькой проходной комнатѣ.
— На васъ была возложена музыкальная часть программы. Потрудитесь же объяснить мнѣ, что все это значитъ? — спросилъ онъ. — Я открылъ вамъ неограниченный кредитъ, разсчитывая слушать превосходнѣйшихъ современныхъ и прежнихъ артистовъ, а вы угощаете меня все, какъ на подборъ, охрипшими и осипшими безголосыми пѣвцами и пѣвицами.
— Положительно не понимаю, какъ это могло случиться, — сказалъ Жоржъ. — Мы, само собою разумѣется, купили превосходнѣйшія клише. Очевидно, съ ними случился какой-то необычайный, неслыханный казусъ!..
— Мнѣ это кажется тѣмъ болѣе страннымъ, что я, признаться, позволила себѣ испробовать многія клише на телефоноскопѣ г-жи Лоррисъ. — замѣтила Эстелла. — Исполненіе оказалось великолѣпнымъ. He было ни малѣйшихъ слѣдовъ охриплости…
— Вы пробовали клише Аделины Патти?
— Должна сознаться, что пробовала.
— И не замѣтили у нея насморка?
— Вся пьеса была дивно хороша!.. Я передала клише г. Сюльфатену, котораго теперь ищу, чтобы спросить у него…
Жоржъ, который во время этого объясненія вошелъ въ кабинетъ Сюльфатена, поспѣшно вернулся оттуда съ нѣсколькими клише въ рукахъ.
— Ну-съ, я нашелъ теперь разгадку тайны! Сюльфатенъ оставилъ ночью наши музыкальныя фонограммы у себя на верандѣ, чуть что не подъ открытымъ небомъ… Нѣкоторыя изъ нихъ лежали тамъ до сихъ поръ. Ночь была холодная, и всѣ наши фонограммы простудились, или, правильнѣе говоря, отсырѣли. Наши клише теперь никуда не годятся.
— Что за животное этотъ Сюльфатенъ! Вѣдь надо же ему было испортить мнѣ весь концертъ! Это идіотство, да и только. Весь мой вечеръ теперь не удается! Это выходитъ просто курамъ на смѣхъ. Вся печать начнетъ надъ нами издѣваться. Фирма Филоксена Лорриса нажила себѣ немало враговъ, и они не упустятъ случая поднять меня на зубокъ… Что теперь дѣлать?
— He смѣю… — робко начала Эстелла и остановилась.
— Что тутъ стѣсняться! Говорите скорѣе!
— Видите-ли въ чемъ дѣло. Г-нъ Жоржъ купилъ мнѣ въ подарокъ дубликаты нѣкоторыхъ изъ лучшихъ пьесъ нашей программы. Я ихъ и пробовала вчера… Угодно, я сбѣгаю за ними? Они не побывали въ рукахъ у г. Сюльфатена и, безъ сомнѣнія, остались вполнѣ безукоризненными..
— Бѣгите, милочка, поскорѣе бѣгите!.. Вы мнѣ спасаете жизнь! — воскликнулъ Филоксенъ Лоррисъ. — О музыка! до какой степени былъ я правъ, относясь съ недовѣріемъ еъ притязательному твоему шуму и нелѣному грохоту! Еажется, что теперь я скорѣе позволю содрать съ себя живьемъ кожу, чѣмъ соглашусь хоть разъ еще дать концертъ!
Немедленно вернувшись въ большой свой концертный залъ, онъ извинился передъ гостями, сваливая вину на ошибку младшаго сторожа своей лабораторіи. Вслѣдъ затѣмъ, когда Эстелла принесла собственныя свои клише, Филоксенъ просилъ ее самоё заняться передачей ихъ по телефоноскопу.
Эстелла была совершенно права. Клише оказались великолѣпными. Патти заливалась соловьемъ, у Фора не обнаруживалось ни малѣйшаго слѣда простуды, пѣвицы исполняли самыми дивными голосами чудныя творенія величайшихъ композиторовъ. Съ каждымъ появленіемъ въ телефоноскопѣ какой-нибудь знаменитой дивы, или извѣстнаго тенора, трепетъ удовольствія пробѣгалъ по рядамъ гостей, а дамы чуть что не падали въ обморокъ тутъ же въ креслахъ!
Еще разъ, значитъ, Сюльфатенъ оказался виновнымъ въ разсѣянности, чего съ нимъ передъ тѣмъ никогда не случалось. Надо признаться, что секретарь Филоксена Лорриса для человѣка новаго, — небывалаго еще до сихъ поръ образца, — свободнаго отъ всѣхъ несовершенствъ, переданныхъ намъ по наслѣдству поврежденными нашими предками, — становился изъ рукъ вонъ плохъ. Оказывалось, что прапрапрадѣдъ Жоржа, — художникъ, къ которому Филоксенъ питалъ такую ненависть, не производилъ въ мозгахъ у своего прапраправнука ничего подобнаго умопомраченію, нападавшему по временамъ на инженеръ-медика. Надо полагать, что химическая формула, по которой былъ составленъ Сюльфатенъ, все-таки не была вполнѣ безукоризненной. Во всякомъ случаѣ Филоксенъ Лоррисъ былъ положительно внѣ себя и рѣшился сдѣлать своему секретарю строжайшій выговоръ.
