Катастрофа въ домѣ Филоксена Лорриса. — Тридцать три мученика науки. — Возникновеніе новой, несуществовавшей передъ тѣмъ, заразной болѣзни. — Серьезный философскій трудъ г-жи Лоррисъ. — Знаменитый ученый оказывается въ крайне затруднительномъ положеніи.
Домъ Филоксена Лорриса обращенъ въ больницу. Изъ тридцати четырехъ особъ, вошедшихъ въ маленькую залу, гдѣ находился резервуаръ съ сгущенными міазмами, тридцать три заразились. Одинъ только Адріенъ Ла-Героньеръ остался вовсе незатронутымъ. Прочіе гости великаго ученаго, не входившіе въ зараженную залу, отдѣлались легкимъ нездоровьемъ, которое на другой же день быстро разсѣялось.
Больные остались въ домѣ Филоксена. Дамы были размѣщены по особымъ комнатамъ, а мужчины — въ парадныхъ аппартаментахъ, раздѣленныхъ ширмами на небольшія больничныя палаты. Къ счастью, эпидемія дѣйствительно оказалась не изъ тяжелыхъ, хотя и представляла чрезвычайное разнообразіе симптомовъ, одновременно напоминавшихъ множество другихъ уже извѣстныхъ заразныхъ болѣзней.
Благодаря счастливой случайности, Жоржъ Лоррисъ, его мать и Эстелла находились какъ разъ на противуположномъ концѣ дома въ то время, когда въ маленькой залѣ разразилась по неосторожности Сюльфатена эпидемія. Они отдѣлались поэтому легкимъ недомоганіемъ вродѣ мигрени, сопровождавшейся головокруженіемъ, могли тотчасъ-же принять на себя завѣдываніе больницей, которую пришлось устроить тутъ-же въ домѣ и всецѣло посвятить себя уходу за больными. Филоксенъ Лоррисъ, Сюльфатенъ и Арсенъ Мареттъ лежали въ одной и той-же палатѣ. Они больше другихъ надышались ядовитыми міазмами, а потому заразились сильнѣе, чѣмъ всѣ прочіе гости. У всѣхъ трехъ обнаруживалось поэтому сильнѣйшее горячечное состояніе.
Филоксенъ Лоррисъ и Сюльфатенъ все время ссорились и перебранивались другъ съ другомъ. Великій ученый, въ пылу горячности, осыпалъ своего сотрудника ѣдкими насмѣшками и желчными упреками.
— Вы, г-нъ инженеръ-медикъ, съ позволенія сказать, оселъ! — говорилъ онъ. — Настоящій ученый никогда не позволилъ-бы себѣ подобной разсѣянности! Даже такой легкомысленный вертопрахъ, какъ мой молокососъ Жоржъ, не сдѣлалъ-бы ни за что на свѣтѣ такой пакости. Я, призваться, считалъ васъ человѣкомъ совсѣмъ иного пошиба!.. Какое разочарованіе! Какой скандалъ! Вѣдь наше грандіозное предпріятіе провалится теперь изъ-за васъ!.. Вы сдѣлали меня посмѣшищемъ передъ лицомъ всего ученаго міра!.. Это вамъ даромъ не пройдетъ! Я предъявлю къ вамъ искъ судебнымъ порядкомъ и потребую возмѣщенія проторей и убытковъ за неудавшееся предпріятіе!
Что касается до Арсена Маретта, то онъ въ безсознательномъ бреду декламировалъ отрывки рѣчей, произнесенныхъ въ палатѣ депутатовъ, или-же цѣлыя главы изъ своей «Исторіи непріятностей, причиненныхъ мужчинѣ женщиной». Иногда онъ воображалъ себя дома, принималъ Сюльфатена за свою жену, обращался къ нему съ самыми краснорѣчивыми филиппиками и говорилъ:
— Ахъ вы, смѣшная, безсовѣстная старуха! И къ чему вы, спрашивается, вернулись?.. Вамъ хочется опять забрать въ когти прежнюю вашу жертву и снова наслаждаться моими мученіями?..
Дѣвица Бардо, докторъ всѣхъ наукъ и одна изъ самыхъ блестящихъ медицинскихъ свѣтилъ Парижа, черезъ недѣльку совсѣмъ поправилась. Въ первое время она страшно разсердилась и совершенно серьезно намѣревалась возбудить противъ Филоксена Лорриса судебное преслѣдованіе, но ея негодованіе улеглось, когда она принялась изучать новую болѣзнь, сначала на себѣ самой, а потомъ и на другихъ. Болѣзнь оказалась дѣйствительно очень интересной. Ее никоимъ образомъ нельзя было принять за видоизмѣненіе какой либо изъ признанныхъ и классифицированныхъ уже заразныхъ горячекъ. Въ первой своей фазѣ она представляла много общаго одновременно съ ними всѣми, проявляясь самыми разнообразными, сложными и хитросплетенными симптомами, осложнявшимися не менѣе странными аномаліями. Затѣмъ однако ея теченіе внезапно становилось въ высшей степени необычайнымъ и своеобразнымъ.
He подлежало ни малѣйшему сомнѣнію, что это была совершенно новая болѣзнь, созданная въ лабораторіи Филоксена Лорриса и начавшая, мало по малу, эпидемически распространяться оттуда по всему Парижу. Нѣсколько случаевъ ея было уже констатировано въ самыхъ различныхъ кварталахъ. Распространеніе заразы слѣдовало, повидимому, приписать тому обстоятельству, что ее разнесло по всему городу вѣтромъ, когда Ла-Героньеру вздумалось открыть настежъ окна въ маленькой залѣ, гдѣ находился резервуаръ съ сгущенными міазмами. Могло случиться, впрочемъ, что болѣзнетворные зародыши были разсѣяны гостями, которые вернулись домой, ощущая лишь легкое недомоганіе. Какъ бы ни было, образовалось нѣсколько очаговъ, изъ которыхъ эпидемія послѣдовательно расходилась во всѣ стороны, принимая вмѣстѣ съ тѣмъ все болѣе опредѣленный характеръ.
Выслушавъ нѣсколько докладовъ дѣвицы Бардо, инженеръ-медика и доктора всѣхъ наукъ, медицинская академія назначила коммиссію изъ врачей обоего пола для всесторонняго изученія новой болѣзни. Коммиссіи этой было поручено сорвать маску съ таинственной незнакомки, — заключить эпидемію въ рамки научной классификаціи и отыскать для нея соотвѣтствующее имя. Желаемаго соглашенія на этотъ счетъ, однако, не послѣдовало. Каждый изъ членовъ коммиссіи подготовилъ особый мемуаръ, въ которомъ высказывалъ свои особыя заключенія и предлагалъ для повой болѣзни особое наименованіе. Разладъ, обнаружившійся при такихъ условіяхъ среди послѣдователей Эскулапа, тѣмъ болѣе угрожалъ философскому спокойствію, свойственному этой корпораціи, что мнѣнія медицинскихъ свѣтилъ радикально расходились также и по вопросу о леченіи новой эпидеміи. Къ счастію, Филоксенъ Лоррисъ наконецъ выздоровѣлъ. Въ промежуткѣ между двумя приступами горячки геніальный умъ великаго ученаго обратилъ вниманіе на выяснившійся фактъ полнѣйшей невоспріимчивости Адріена Ла-Героньера къ зараженію микробами новой эпидеміи. Эта невоспріимчивость, очевидно, обусловленная предшествовавшими прививками національнаго и патріотическаго лекарства, послужила для Филоксена драгоцѣннымъ указаніемъ. Чтобы провѣрить на опытѣ блеснувшую у него мысль, онъ сдѣлалъ самому себѣ прививку и черезъ два дня совершенно поправился. Великій ученый не счелъ, однако, нужнымъ вступать въ какія-бы ни было объясненія съ коммиссіей врачей, — оставилъ ихъ судить и рядить о наименованіи новой болѣзни и наилучшихъ способахъ ея леченія, а самъ тѣмъ временемъ сдѣлалъ прививку всѣмъ находившимся въ его домѣ больнымъ и, къ величайшему изумленію медицинскаго факультета, сразу поставилъ ихъ на ноги. Исторія съ новой эпидеміей, надѣлавшая втеченіе приблизительно двухъ недѣль столько шума во вредъ репутаціи геніальнаго изобрѣтателя, внезапно приняла иной оборотъ. Враги Лорриса воспользовались, правда, благопріятнымъ случаемъ для того, чтобъ подпустить ему массу шпилекъ и выставить въ смѣшномъ видѣ несчастную случайность съ изобрѣтенными міазмами.
Когда, однако, Филоксенъ Лоррисъ и его сотрудникъ Сюльфатенъ, возставъ съ одра болѣзни, мгновенно вылечили себя самихъ и всѣхъ больныхъ, находившихся у нихъ въ домѣ, тогда какъ медицинскій факультетъ все еще блуждалъ въ дремучемъ лѣсу взаимно противорѣчащихъ гипотезъ и невообразимо странныхъ теорій касательно невѣдомой новой болѣзни, — общественное мнѣніе разомъ неремѣнило фронтъ. Лорриса и Сюльфатена провозгласили мучениками науки. Со всѣхъ сторонъ посыпались имъ поздравительные адресы.
Итакъ, они были признаны мучениками науки. Всѣ гости, присутствовавшіе у нихъ на вечерѣ, удостоились до извѣстной степени той-же чести. Дѣйствительно, всѣ въ большей или меньшей степени хворали и тѣмъ самымъ пріобрѣли законное право на пальму мученичества.
Наиболѣе вліятельныя и лучше всего освѣдомленныя газеты воздавали имъ публично почести и обстоятельно описывали вынесенныя ими муки.
Телефоноскопическая газета «Эпоха», издатель-редакторъ которой, Гекторъ Пикфоль, былъ тоже на пресловутомъ вечерѣ и слѣдовательно принадлежалъ къ числу мучениковъ науки, напечатала жирнымъ шрифтомъ на первой своей страннцѣ слѣдующую замѣтку:
«Въ то самое мгновеніе, когда знаменитый изобрѣтатель, великій Филоксенъ Лоррисъ, готовился увѣнчать свою карьеру, подаривъ сперва Франціи, а затѣмъ и всему остальному человѣчеству не одно, какъ говорили объ этомъ первоначально, a цѣлыхъ два колоссальныхъ открытія, онъ чуть не погибъ жертвою грандіозныхъ своихъ опытовъ, вмѣстѣ съ отборнымъ цвѣтомъ столичнаго нашего общества».
«Да, Филоксенъ Лоррисъ сдѣлалъ не одно, а цѣлыхъ два колоссальныхъ новыхъ открытія, первое изъ которыхъ должно произвести коренной переворотъ въ военномъ искусствѣ и окончательно выбить его изъ прежней колеи, а второе — произвести подобный-же переворотъ въ врачебномъ искусствѣ, заставивъ его покинуть избитыя тропы, по которымъ оно блуждаетъ еще со временъ Гиппократа».
«Оба эти великія открытія, несмотря на кажущуюся противоположность другъ другу, находятся въ тѣсной взаимной связи».
«Первое изъ нихъ влечетъ за собою упраздненіе прежнихъ армій и всѣхъ прежнихъ враждебныхъ дѣйствій, мѣсто которыхъ заступитъ медицинская война. Ее будетъ вести единственно боевой медицинскій корпусъ, снабженный орудіями и приборами, насылающими на врага самые вредоносные міазмы. Этимъ устраняется употребленіе взрывчатыхъ веществъ и даже удушливыхъ газовъ прежней химической артиллеріи. Онн будутъ замѣнены артиллеріей міазмовъ: микробами и бациллами, которые при содѣйствіи электрическихъ токовъ заразятъ всю вражескую территорію».
«Какое дивное преобразованіе, какой громадный шагъ впередъ! Беллона, благодаря Филоксену Лоррису, не станетъ обагрять кровью свои лавры!»
«Второе открытіе непосредственно ставитъ знаменитаго ученаго въ первые ряды благодѣтелей человѣчества. Это — великое національное и патріотическое его лекарство, дѣйствующее путемъ прививки и принимаемое внутрь, — лекарство, формула котораго составляетъ пока еще тайну изобрѣтателя. He подлежитъ, однако, сомнѣнію подтвержденная уже опытами способность этого лекарства сразу возвращать здоровье и силу переутомленному люду, кровь котораго обѣднѣла отъ непомѣрныхъ притязаній, предъявдяемыхъ ко всѣмъ намъ условіями бѣшенаго вихря жизни въ нашъ электрическій вѣкъ».
«Благодѣтель человѣчества, великій Филоксенъ Лоррисъ вдвойнѣ достоинъ этого почетнаго титула! Онъ, — этотъ современный магъ, — возвращаетъ всѣмъ здоровье, возрождая физическую и умственную энергію благодаря составленному имъ лекарству. Вмѣстѣ съ тѣмъ грандіозная его идея медицинской войны навсегда закончила кровопролитную эпоху взрывчатыхъ веществъ, истреблявшихъ безчисленные батальоны молодыхъ здоровыхъ воиновъ, покрывая поля сраженій окровавленными клочьями ихъ труповъ… Медицинская война является громаднымъ прогрессомъ надъ всѣми предшествовавшими способами военныхъ дѣйствій уже потому, что, задаваясь единственно только цѣлью устранять возможность сопротивленія со стороны непріятеля, она будетъ поражать его эпидемическими болѣзнями, которыя хотя и свалятъ на нѣкоторое время съ ногъ все населеніе вражескаго края, но окажутся смертельными лишь для организмовъ, пришедшихъ уже передъ тѣмъ въ состояніе полной негодности».
«Подобно тому, какъ это случилось при изобрѣтеніи пороха, когда монахъ Шварцъ, начавшій эру взрывчатыхъ веществъ, сталъ первою жертвой великаго своего открытія, также и Филоксенъ Лоррисъ, начиная эру медицинской войны изобрѣтеніемъ необходимыхъ для того дивныхъ составовъ и приспособленій, чуть не погибъ въ своей лабораторіи, на аренѣ грандіозныхъ своихъ научныхъ побѣдъ, сраженный вмѣстѣ съ своимъ сотрудникомъ Сюльфатеномъ сгущенными міазмами, приготовленными съ цѣлью изслѣдованія и опыта».
«Дѣйствительно, онъ чуть не погибъ. Къ счастью Провидѣніе сохранило ему жизнь, являющухося залогомъ торжества научныхъ знаній. Онъ долженъ еще пособить переходу человѣчества въ новую блестящую стадію развитія. Благодаря ему священное дѣло прогресса и цивилизаціи значительно подвинется теперь впередъ!».. «Онъ едва не погибъ, но остался въ живыхъ… Распростертый на одрѣ болѣзни и терпѣливо вынося тяжкія свои страданія, благородный мученикъ науки какъ-бы расплачивается ими за колоссальный свой геній».
Въ большомъ телефоноскопѣ, выставлепномъ передъ помѣщеніемъ редакціи «Эпохи» и доставлявшемъ парижанамъ возможность любоваться зрѣлищемъ наиболѣе сенсаціонныхъ событій, показывалась утромъ и вечеромъ комната больнаго съ кроватью, на которой лежалъ знаменитый ученый, страдавшій новоизобрѣтенной имъ заразной горячкой. Рядомъ съ телефоноскопомъ вывѣшивался бюллетень, составлявшійся по утрамъ и вечерамъ наиболѣе выдающимися медицинскими свѣтилами.
«Знаменитый ученый лежитъ въ бреду».
«Знаменитому ученому становится немного лучше».
«У знаменитаго ученаго обнаружилось ухудшеніе».
Эти бюллетени издавались до тѣхъ поръ, пока, наконецъ, въ зеркалѣ телефоноскопа не отразился мученикъ науки, облачившійся уже въ халатъ и принявшійся какъ ни въ чемъ не бывало за работу.
Государственный дѣятель, великій исторіографъ и ораторъ Арсенъ Мареттъ, удостоившійся тоже чести считаться мученикомъ науки, поспѣшилъ тотчасъ-же по выздоровленіи внести въ палату законопроектъ о національномъ патріотическомъ лекарствѣ и потребовалъ признанія этого законопроекта неотложнымъ. Втеченіе цѣлыхъ уже двухъ недѣль только и было толковъ, что объ изобрѣтеніяхъ Филоксена Лорриса. Они являлись безсмѣнною злобой дня, — темою всѣхъ дебатовъ въ академіяхъ наукъ. При такихъ обстоятельствахъ законопроектъ, внесенный Мареттомъ, нельзя было положить подъ сукно. Онъ былъ разсмотрѣнъ чрезвычайной парламентскою коммиссіей, обсуждавшей совмѣстно съ знаменитымъ ученымъ его по статьямъ, разобраннымъ, впрочемъ, уже заранѣе до послѣднихъ мелочей столичными газетами. Когда вслѣдъ затѣмъ закопопроектъ былъ внесенъ въ парламентъ, за него высказались почти всѣ партіи, какъ правительственныя, такъ и оппозиціонныя. Благодаря поддержкѣ, оказанной ему въ палатѣ депутатовъ г-жей Понто, а въ сенатѣ дѣвицей Купаръ, представительницей Сартскаго департамента, женская партія впервые оказалась на одной сторонѣ съ мужскою и вотировала вмѣстѣ со сторонниками лиги эмансипаціи мужчины, организованной Арсеномъ Мареттомъ.
Законъ былъ одобренъ громаднымъ большинствомъ голосовъ.
Сущность многочисленныхъ его статей заключалась въ слѣдующемъ:
1) Прививка національнаго и патріотическаго лекарства обязательно предписывалась разъ въ мѣсяцъ всѣмъ французамъ, начиная съ трехлѣтняго возраста.
2) Монополія изготовленія великаго національнаго, патріотическаго, антимикробнаго и очистительнаго лекарства, исцѣляющаго малокровіе и возстанавливающаго израсходованныя силы, предоставлялась на пятидесятилѣгній срокъ фирмѣ Филоксена Лорриса.
3) Знаменитому Филоксену Лоррису народное представительство единодушно вотировало національную благодарность.
Спѣшимъ присовокупить, что великій ученый согласился принять единственно лишь большую золотую медаль замѣчательно художественной работы, на которой, съ одной стороны, изображался онъ самъ ввидѣ Геркулеса, побѣдителя современныхъ гидръ. Надпись на оборотной сторонѣ медали увѣковѣчивала намять объ изобрѣтеніи національнаго и патріотическаго лекарства.
Послѣ того оставалось уладить только второстепеные вопросы, относившіеся до организаціи новой общеобязательной повинности. Это было возложено на самого Филоксена, назначеннаго полномочнымъ главноуправляющимъ ея эксплоатаціи. Сверхъ того, по совѣту Филоксена Лорриса, учреждено было новое министерство общественнаго здравія, портфель котораго былъ предоставленъ выдающейся адвокатшѣ и политической дѣятельницѣ дѣвицѣ Купаръ, сенатору Сартскаго департамента, докладывавшей въ сенатѣ законопроектъ о національномъ и патріотическомъ лекарствѣ.
Правительственная регламентація всего, что относится до гигіены и общественнаго здравія неизбѣжно повлечетъ за собой массу упрощеній и окажетъ населенію Франціи громадныя услуги.
Національное и патріотическое лекарство будетъ во многихъ случаяхъ вполнѣ достаточнымъ для возстановленія пошатнувшагося здоровья и приведенія въ должный порядокъ попорченныхъ или переутомленныхъ организмовъ, безъ всякаго вмѣшательства врачей и аптекарей.
Страдающіе малокровіемъ, разстройствомъ пищеваренія, болѣзнями печени, почекъ, кишечнаго канала и т. д. не замедлятъ почувствовать значительное облегченіе. Имъ не къ чему будетъ прибѣгать къ такимъ крайнимъ средствамъ, какими въ сущности являлись обѣды и ужины въ фармацевтическихъ ресторанахъ, которые такъ размножились за послѣднія нѣсколько лѣтъ. Правда, что обѣды тамъ приготовлялись пo рецептамъ магистрами фармаціи и провизорами, являвшимися одновременно учениками Эскулапа и профессоровъ гастрономіи, но зато эти обѣды обходились довольно дорого.
Филоксенъ Лоррисъ избавился такимъ образомъ отъ дальнѣйшихъ заботъ по крайней мѣрѣ объ одномъ изъ крупныхъ своихъ предпріятій! Дѣло съ національнымъ и патріотическимъ лекарствомъ было, какъ говорится, въ шляпѣ. Великій ученый былъ этому очень радъ, такъ какъ начиналъ чувствовать уже кое-какіе симптомы мозговой усталости. Онъ страшно много работалъ за послѣдніе нѣсколько дней и подъ конецъ сталъ тоже подвергаться припадкамъ разсѣянности, такъ что иногда чуть самъ не смѣшивалъ флаконовъ великаго національнаго и патріотическаго своего лекарства съ колбочками сгущенныхъ міазмовъ. Теперь онъ могъ вздохнуть свободнѣе и, слѣдуя привычкѣ выбивать клинъ клиномъ, т. е. переходить отъ одной утомительной работѣ къ другой столь-же утомительной, но приводящей умственныя способности въ новое возбужденіе, принялся съ величайшимъ жаромъ закончивать свои изслѣдованія надъ изготовленіемъ сгущенныхъ міазмовъ и примѣненіемъ ихъ въ военныхъ дѣйствіяхъ.
Назпаченная военнымъ министерствомъ коммиссія генералъ-инженеровъ должна была выработать, подъ покровомъ самой глубокой тайны, проектъ организаціи боевого медицинскаго корпуса. Коммиссія эта собиралась ежедневно по вечерамъ подъ предсѣдательствомъ великаго ученаго.
Эстелла Лакомбъ за послѣднее время почти не показывалась въ лабораторію. Она заходила туда, правда, по утрамъ и являлась къ Сюльфатену, но затѣмъ спѣшила удалиться въ кабинетъ г-жи Лоррисъ, доступъ въ который былъ строго воспрещенъ всѣмъ друзьямъ и знакомымъ ея мужа, — свѣтиламъ научной, промышленной и политической дѣятельности. Всѣмъ имъ было объявлено, что г-жа Лоррисъ занимается въ этомъ святилищѣ глубочайшими философскими размышленіями, клонящимися къ разрѣшенію самыхъ туманныхъ задачъ метафизики, о которыхъ трактуетъ въ подготовляющемся къ печати большомъ научномъ своемъ сочиненіи.
Невѣста Жоржа Лорриса до такой степени пріобрѣла довѣріе и любовь будущей своей свекрови, что подъ конецъ проникла въ это святилище и ознакомилась сь работами, мысль о которыхъ приводила ее до тѣхъ поръ почти въ такой-же трепетъ, какой вызывали у нея обширныя научныя соображенія Филоксена Лорриса. Однажды г-жа Лоррисъ таинственно привела ее въ маленькую комнатку, которую великій ученый называлъ научнымъ рабочимъ кабинетомъ своей супруги.
Это была небольшая веселенькая зала, убранная множествомъ цвѣтущихъ и декоративныхъ растеній и прицѣпленная, словно стеклянный павильонъ на выдающемся углу параднаго фасада, откуда открывался великолѣпный видъ на паркъ и на безбрежное море крышъ и монументовъ французской столицы.
— Видите, какъ велико мое довѣріе къ вамъ, милая Эстелла, — сказала г-жа Лоррисъ. — Я открою вамъ завѣтную свою тайну. Мнѣ кажется, что вы не совсѣмъ еще обратились въ инженера и будете въ состояніи меня понять.
— Увы, сударыня! Я къ величайшему моему прискорбію и несмотря на всѣ мои усилія оказываюсь такимъ плохимъ инженеромъ, что г-нъ Филоксенъ Лоррисъ постоянно упрекаетъ меня за это…
— Тѣмъ лучше, милочка! Это радуетъ меня отъ души и даетъ мнѣ смѣлость открыть вамъ завѣтную тайну… Я запираюсь здѣсь для того…
— Чтобъ размышлять о вашемъ серьезномъ философскомъ трудѣ, о которомъ г-нъ Лоррисъ разсказывалъ какъ-то на-дняхъ нѣсколъкимъ членамъ Академіи Наукъ…
— Неужели онъ позволилъ себѣ такую нескромность?
— Г-нъ Лоррисъ не вдавался въ подробныя объясненія и объявилъ только, что вашъ трудъ подвигается впередъ…
— Вотъ онъ мой серьезный философскій трудъ! Можете любоваться имъ сами! — воскликнула г-жа Лоррисъ, покатываясь со смѣху.
Изумленная Эстелла увидѣла натянутую на пяльцы канву, на которой будущая ея свекровь вышивала шелками и гарусомъ. Возлѣ пялецъ стоялъ изящный рабочій столикъ, на которомъ лежали, среди груды модныхъ журналовъ, нѣсколько хорошенькихъ, оконченныхъ уже вышивокъ гладью.
— Видите-ли, я запираюсь здѣсь, чтобъ работать надъ этими бездѣлушками, пристрастіе къ которымъ должна тщательно скрывать отъ многоученыхъ моихъ пріятельницъ, подвизающихся на аренѣ политической дѣятельности, или украсившихъ себя дипломами инженеровъ и докторовъ по всевозможнымъ отраслямъ знанія. Чтожь дѣлать, если мое легкомысліе упорствуетъ въ своей борьбѣ противъ тираніи мужа и научныхъ его теорій, являющихся воплощеніемъ нашего ученаго и политехническаго вѣка!.. He угодно-ли будетъ и вамъ присоединиться къ моему протесту?
— Съ величайшимъ удовольствіемъ! Еще-бы не присоединиться!.. Богъ съ ней съ лабораторіей! Я предпочитаю остаться здѣсь съ вами! — воскликнула обрадованная Эстелла.
Съ тѣхъ поръ Филоксену Лоррису почти не приходилось уже видѣться съ молодой дѣвушкой, такъ что онъ началъ совершенно забывать объ ея существованіи. Жоржъ имѣлъ однажды случай въ этомъ убѣдиться. Какъ-то разъ, въ промежутокъ между утренними работами въ лабораторіи сгущенныхъ міазмовъ и вечерними засѣданіями въ организаціонномъ комитетѣ новаго боевого медицинскаго корпуса, великій Филоксепъ счелъ возможнымъ посвятить нѣсколько минутъ исполненію своихъ обязанностей отца семейства.
— Кстати, въ какомъ положеніи твоя женитьба? — спросилъ онъ у сына. — Я хорошенько не помню, какъ мы съ тобою на этотъ счетъ уговорились? Зачѣмъ теперь у васъ дѣло стало?
— Единственно только за соблюденіемъ установленныхъ закономъ формальностей, — отвѣчалъ Жоржъ. — Вамъ, папаша, остается лишь назначить день…
— Прекрасно, жаль только, что я такъ сильно занятъ!.. Передай-ка мнѣ записную книжку!.. Ну, чтожь? Развѣ въ будущій четвергъ? Нѣтъ, впрочемъ! Надо вѣдь, чтобъ прошла недѣля между оглашеніемъ и свадьбой… Придется, значитъ, отложить до субботы! У меня остается тогда какъ разъ свободный часъ около полудня. Напомни фонокалендарю у моего изголовья о томъ, что въ субботу двадцать седьмого состоится бракосочетаніе Жоржа… Кстати, чортъ возьми! — съ которой-же изъ двухъ?
— Я, признаться, не понимаю вашего вопроса.
— Я спрашиваю, на комъ-же именно ты женишься: на дѣвицѣ Бардо, — докторѣ всѣхъ наукъ, или же дѣвицѣ Купаръ, — сенаторѣ Сартскаго департамента… Надо признаться, любезнѣйшій сынокъ, что со мной за послѣднее время случались припадки разсѣянности… Я положительно иду уже подъ-гору, другъ мой!.. Вообрази себѣ, что мнѣ зачастую приходилось встрѣчаться съ обѣими этими дѣвицами въ засѣданіяхъ комитета. Разъ какъ-то я сдѣлалъ отъ твоего имени предложеніе докторшѣ Бардо, а два дня спустя, по совершенно непонятной для меня забывчивости, сдѣлалъ совершенно такое-же предложеніе и сенаторшѣ… Боюсь, чтобы изъ этого не вышли теперь для меня серьезныя затрудненія и непріятности!
Для тебя-то разумѣется получается самая выгодная комбинація… Ты, счастливчикъ, можешь теперь выбрать себѣ любую изъ двухъ!.. Обѣ, видишь-ли, безотлагательно изъявили свое согласіе. Онѣ вѣдь дѣвицы серьезныя и считаютъ совершенно неумѣстнымъ тратить по пустому свое собственное и чужое время… На которой-же изъ двухъ окончательно останавливаешь ты свой выборъ?
— Ни на которой! — воскликнулъ Жоржъ, съ трудомъ лишь удерживаясь отъ смѣха. — Разсѣянность у васъ, папаша, оказывается не въ примѣръ сильнѣе, чѣмъ вы сами подозрѣвали. Вы совершенно забыли о третьей дѣвицѣ, которая объявлена уже моей невѣстой, а между тѣмъ на ней-то именно я и женюсь!
— Кто-же она такая, чортъ возьми?
— Эстелла Лакомбъ.
— Ай! — эта молоденькая барышня, — насквозь еще проникнутая легкомысліемъ минувшихъ вѣковъ!.. Признаться, я совершенно о ней не думалъ, считая тебя окончательно выздоровѣвшимъ отъ столь нелѣпаго увлеченія!.. Впрочемъ, теперь мнѣ некогда. Мы еще успѣемъ съ тобой переговорить и какъ-нибудь уладимъ дѣло… До свиданія!
Въ субботу двадцать седьмаго числа фонокалендарь напомнилъ Филоксену Лоррису, что день, назначенный для бракосочетанія его сына, наступилъ. Экая, подумаешь, напасть! Утромъ надо было произвести въ лабораторіи цѣлый рядъ весьма важныхъ опытовъ надъ сгущенными міазмами, а вечеромъ предстояло въ комитетѣ чрезвычайное засѣданіе!.. Филоксенъ Лоррисъ поспѣшпо одѣлся и спросилъ по телефону у сына:
— На которой-же изъ невѣстъ разсчитываешь ты жениться, другъ мой?
— Разумѣется, на Эстеллѣ Лакомбъ.
— Такъ это, значитъ, у тебя рѣшено?
— Рѣшено и подписано. Приглашенія на свадьбу разосланы, и мамаша уже одѣвается…
— Мнѣ некогда съ тобою спорить… тѣмъ болѣе, что ты непростительно упрямишься!.. Пусть будетъ по твоему, другъ мой! Предупреждаю тебя, однако, въ послѣдній разъ, что твои потомки наврядъ-ли окажутся сильными въ математическихъ наукахъ.
— Считаю долгомъ примириться съ этой печальной перспективой.
— Смотри-же, не пеняй потомъ на другихъ! — объявилъ сыну великій Филоксенъ и затѣмъ добавилъ:
— Однако-же для меня выходитъ тутъ, съ позволенія сказать, въ чужомъ пиру похмѣлье! Я съ двумя другими твоими невѣстами оказываюсь совсѣмъ на мели!.. Ты, другъ мой, окончательно сбилъ меня съ толку непостижимымъ легкомысліемъ, съ которымъ устраиваешь свою жизнь и портишь себѣ столь прискорбныыъ образомъ будущность. Вотъ теперь у меня на рукахъ остаются изъ-за тебя двѣ дѣвицы: докторъ Бардо и сенаторъ Сартскаго департамента Купаръ. И все это, подумаешь, изъ-за твоей милости!.. Онѣ дѣвицы солидныя и, разумѣется, маху не дадутъ, а предъявятъ ко мнѣ судебнымъ порядкомъ иски о вознагражденіи за убытки!.. Между тѣмъ мнѣ не до судебныхъ разбирательствъ. Я занятъ теперь въ высшей степени интересными проектами новыхъ изобрѣтеній. Какъ бы тутъ выпутаться изъ бѣды?
— Я въ данномъ случаѣ не могу ничѣмъ вамъ помочь.
— Постой-ка, мнѣ пришла счастливая мысль: сенаторша и докторша окажутся какъ нельзя болѣе пригодными для Сюльфатена!..
— Обѣ заразъ?
— Нѣтъ, только которая нибудь одна изъ двухъ. Онъ человѣкъ серьезный и удовлетворится любою изъ нихъ!.. Онъ вѣдь не тебѣ чета, дружокъ! Мозги у него не повреждены вліяніемъ легкомыслія предковъ. Онъ сталъ теперь преж нимъ Сюльфатеномъ, какимъ былъ до маленькаго своего грѣхопаденія!.. Теперь никакія сантиментальныя глупости не въ состояніи уже на него дѣйствовать. Онъ утратилъ къ нимъ всякую воспріимчивость. Я убѣжденъ, что для Сюльфатена совершенно безразлично жениться на сенаторшѣ, или докторшѣ. Обѣ онѣ стоютъ въ его глазахъ другъ друга!..
— Но вѣдь въ такомъ случаѣ у васъ, папаша, всетаки же останется на рукахъ одна невѣста.
— Да, чортъ возьми, это правда! Ты можешь похвастать, что заварилъ со своей женитьбой кашу, которую мнѣ придется расхлебывать какъ-разъ въ такое время, когда положительно не досугъ заниматься всѣми этими пустяками!..
Куда-же намъ дѣвать другую невѣсту? Клянусь Богомъ, я не знаю, куда ее пристроить!
— Выдайте ее замужъ за прежняго вашего паціента Адріена Ла-Геропьера!.. Онъ, впрочемъ, собирался жениться на Гретли, убѣдившись, что она отлично умѣетъ за нимъ ухаживать!..
— Теперь ему въ этомъ нѣтъ ни малѣйшей надобности. Онъ вѣдь уже не боленъ. Къ тому-же никто не мѣшаетъ ему жениться на дѣвицѣ Бардо, снискавшей себѣ репутацію блистательнѣйшаго изъ нашихъ медицинскихъ свѣтилъ. Сюльфатенъ въ свою очередь не безъ нѣкотораго честолюбія… Его можно женить на сенаторшѣ!.. Надо будетъ непремѣено уладить оба эти дѣла, прежде чѣмъ идти по твоей милости къ мэру!..
