Исход сражения на Пиаве и быстрое ухудшение внутренних условий лили воду на мельницу неприятельской пропаганды. В тылу уже не требовалось толчка извне. Парламент начал нападать на правительство. Среди населения стали распространяться самые дикие слухи.
Печально было, что эта пропаганда шла не только от противников, но и из дружественной Германии, в связи с чем цензурный отдел в Вене отдал распоряжение о цензуре всей почты, поступавшей из Германии. Впрочем, для осуществления этого нахватало сил. Нападки были направлены прежде всего против императрицы, которую обвиняли в неудачах на фронте. Она якобы распорядилась не применять боевых газов и этим якобы объяснились слабые результаты нашей артиллерийской подготовки на Пиаве. На самом же деле они были обусловлены усовершенствованием химической защиты итальянцев и своевременным очищением зараженных позиций. Даже в Бадене, где была расположена главная квартира, распространялись злостные слухи, для борьбы с которыми жандармерии было приказано принять самые решительные меры.
Неприятельская пропаганда охотно использовала эти слухи.
Уже в июне в газете «Джорнале д'Италия» была помещена статья «Кампания против Циты. Бывшая принцесса Пармская подозревается в шпионаже», в которой излагался запрос в парламенте венгерского депутата барона Гусар и бурные выступления в венгерском рейхсрате.
Удручающее впечатление от поражения на Пиаве совпало с ухудшением продовольственного положения перед сбором нового урожая. В связи с новым уменьшением хлебного пайка, [226] бургомистр Вены д-р Вейскирхнер выступил 18 июня 1918 г. с заявлением, что население достигло предела выносливости и терпение его истощилось; вывешивание этого заявления в виде плакатов было запрещено.
Прежний экономический опыт побудил главное командование использовать все свое влияние для полного охвата нового урожая государственными заготовками. Однако оперативная часть отдавала себе отчет, когда писала, что «работа государственного аппарата настолько сильно страдает от политических и национальных противоречий, что организационными мерами с ними справиться не в силах... Не подлежит никакому сомнению, что взаимодействие внутриполитической обстановки и оперативного руководства сильнее всего проявляется обычно именно в области продовольственного снабжения армии. Несомненно, что дальнейшее увеличение трудностей в снабжении армии недопустимо».
К сожалению, государственный аппарат внутри страны не сумел достаточно энергично провести те мероприятия, которые дали столь успешные результаты на территории оккупированной Сербии. В связи с этим оправдались самые мрачные опасения. Полное бессилие власти в борьбе с подпольной торговлей и спекуляцией вызвало возмущение населения. Широко расцвело «мешочничество», причем обнищавшие горожане за бесценок обменивали на продовольствие свое последнее достояние. Естественно, это подготовляло почву для развития революционного движения. Ему способствовали также начавшие приходить после 17 июля плохие сведения с франко-германского фронта. Вряд ли была нужда в революционных прокламациях Ротцигеля и Рубина Меллера, которые вкладывались в номера «Арбейтер Цейтунг». В результате тщательного наблюдения за «возвращенцами» разведотдел в Белграде уже в конце июля смог предсказать, что через 2–3 месяца вспыхнет революция. На созванной мною 18 июля конференции начальников разведорганов и представителей заинтересованных учреждений выявилась безрадостная картина. Агитация обнаруживалась и на тех заводах, где условия снабжения и оплата труда не давали поводов к недовольству. Угольные бассейны находились все время в состоянии брожения. Создание антивоенных организаций и стремление населения приобрести оружие говорили сами за себя. По поступившим сведениям, связь чешских агентов в Богемии с Антантой была еще более подкреплена контактом английского морского атташе Бойля с чешским и революционными кругами через Буковину и Галицию. [227]
С различных сторон поступали сообщения о том, что 28 сентября должно разразиться совместное восстание чехов, поляков и югославов. Ходили даже слухи о скрытой чеканке чехами собственной монеты.
В конце июня 1918 г. французское правительство признало право чехов на независимость и объявило «чешский национальный совет» в Париже верховным органом будущего чешского правительства. В середине августа Англия объявила, что считает чехословаков своими союзниками. По сообщениям газет и агентуры, 27 августа в Лондоне состоялось совещание под председательством английского министра иностранных дел Бальфура, на котором было заявлено, что между югославами и чехами достигнуто полное единство, и что те и другие не замедлят вместе восстать против Австрии. 3 сентября Соединенные Штаты признали «чешский национальный совет» в Париже чехословацким правительством, а его легионы — союзными вооруженными силами. 28 сентября Франция заключила военную конвенцию с «чешским национальным советом». После этого Италия уже не могла не последовать примеру своих союзников.
Тотчас же было начато очень умелое воздействие на население, в целях привлечения колеблющихся к решительному изменению национального вопроса: Усердно распространялось, что новое чешское государство будет освобождено от военных и государственных долгов, а его снабжение возьмет на себя Антанта.
Чрезмерную активность проявляли также югославы как в пределах Австро-Венгрии, так и за рубежом. В связи с агитацией, развившейся среди австрийских югославов, в этих районах была запрещена всякая политическая и национальная деятельность. Тем не менее, 18 августа в Лайбахе имел место обширный смотр сил югославского движения.
В Далмации широко распространились злоупотребления печатным словом. Демонстрации происходили при пассивном отношении местных властей.
Беспорядки, организованные в запасном батальоне в Ярославле депутатом Морачевским, были быстро подавлены. После милитаризации железных дорог и призыва в запасные части зачинщиков движение среди железнодорожников затихло. Однако в середине августа мы получили характерное сообщение агента о том, что руководство австрийской социал-демократии поручило своим сторонникам в Кракове позондировать почву среди железнодорожников в отношении перспектив социально-революционного движения. [228]
Еще больше забот нам доставляла польская тайная военная организация, ставившая своей целью оказание вооруженного сопротивления в случае невыполнения требований о независимости и борьбу за отторжение Галиции. Процесс в Люблине, в связи с нападением на жандармский пост, рассеял всякие сомнения в характере этой организации. Левые польские газеты открыто называли этот процесс «процессом польской военной организации и Пехур» («Пехур» — политическая организация молодежи). Военная организация использовала для своих целей спортивные общества, объединения туристов, пожарные команды и т. д.
14 августа я имел в Кракове беседу с разведывательными офицерами этого района, от которой у меня осталось хорошее впечатление. Еще более усилилась агитация в пользу независимости, замечалось сильное влияние Антанты, имевшей тесную связь с великополяками. Министр внутренних дел неоднократно указывал львовским административным органам на необходимость уделять польской военной организации величайшее внимание. Министр путей сообщения также соглашался с жестокими мерами борьбы с агитацией, предложенными военным министерством. Но все это оставалось на бумаге.
В конце концов, военное министерство поручило военному прокурору Рудольфу Крафт основательно расследовать вопрос о тайной военной организации в Галиции. Домашний обыск у лейтенанта запаса Казубского в Перемышле дал богатые материалы. Во Львове было установлено, что организация имела разветвления по всей Польше и Галиции и даже имела отделения в России и на Украине. Однако Следствие было доведено до конца лишь в октябре. Таким образом, столь осуждаемый пессимизм разведорганов подтвердился слишком поздно.
Цензуре стали уделять больше внимания, и было приказано усилить ее работу по выявлению истинных настроений населения. В неспокойных районах были организованы новые цензурные отделы. Таким образом, в июне 1918 г. ослабевшая было цензура вновь усилилась, но потребовалось значительное время для втягивания нового персонала в работу.
20 июля 1918 г. я распорядился выпускать ежедневные сводки с целью немедленного доведения до сведения всех отделов главной квартиры многочисленных телеграфных сообщений о внутриполитической обстановке, получавшихся от разветвленной сети разведорганов. Благодаря этому, контрразведка, которой оставалось только регистрировать факты, продолжала приносить пользу. [229]
В сентябре 1918 г. моему разведывательному бюро снова было поручено руководство всей пропагандой, направленной против неприятеля. В Бадене много была организована специальная группа.
Тревогу скушали усилившиеся безобразия дезертиров. Благодаря смягчению приговоров, отсрочкам наказаний и т. д., меры борьбы с ними цели не достигали. Если к августу 1918 г. число дезертиров определяли в 100 000 чел., то к концу октября оно возросло уже до 250 000, что составляло около 5% всего состава вооруженных сил. Дезертиры, убежавшие в Швейцарию и даже образовавшие там «союз дезертиров «, были сравнительно безвредны. Опасны были банды дезертиров в тылу, о которых, впрочем, ходили сильно преувеличенные рассказы. Действительным бедствием они явились в Сирмии, где благодаря попустительству властей соединилось около 5 000 дезертиров и беглых военнопленных, устраивавших, по-видимому, в контакте с агентами Антанты революционные выступления. Характерны следующие строки из любимой песни этих отлично организованных банд: «Да здравствует императрица Цита, которая не велит расстреливать бандитов».
Наряду с ухудшением внутреннего положения непрерывно обострялось и внешнее. Еще не верилось, что неудачи германцев во Франции являются началом длинного ряда поражений и отхода, но положение на Балканах уже внушало серьезные опасения. В Болгарии кабинет Радославова должен был уступить место демократу Малинову, который дал обещание заключить мир не позже сентября 1918 г. По-видимому, Болгария рассчитывала получить от Антанты часть Албании, так как там заметно усилилась болгарская пропаганда, тогда как нашей агентуре ставились всевозможные препятствия.
Новый командующий салоникской армией, ген. Гильома, в июне был сменен ген. Франше-д'Эспере, который продолжал оставлять в покое македонский фронт и довольствовался атаками в восточной Албании. Тем не менее, Малинов ссылался на усиление противника греческими дивизиями и сербскими добровольцами, хотя это усиление частично уравновешивалось уходом французских войск. Военный атташе в Болгарии майор Кюнцль указывал, что премьер-министру важно лишь найти предлог, чтобы свалить на союзников вину за возможные неудачи, о которых-де он своевременно предупреждал. В наиболее тяжелый для нас момент наши войска захватили в Албании новый шифр противника. 30 июля перехваченный нами итальянский радиоприказ принес радостную весть об отходе противника по всему фронту. [230]
Настроения болгарского народа, а также явно усилившаяся и вызывавшая кое-где волнения агитация Антанты в стране внушали тревогу. К этому еще присоединились донесения наших агентов из Швейцарии о переговорах болгарских представителей с американским посланником в Берне. Вместе с тем майор Кюнцль сообщал о том, что в Софии с особой любезностью относятся к американскому консулу Мерфи. Далее, Эссад-паша, базируясь на беседе с Франше-д'Эспере, предсказывал, что болгары не окажут серьезного сопротивления сильному нажиму на фронте и пойдут на заключение сепаратного мира. Действительно, болгарские солдаты, скверно снабжавшиеся, открыто говорили, что они останутся на позициях только до «Митрова дня» (октябрь).
Мы узнали, что в начале сентября бывший болгарский министр Гешов имел на франко-швейцарской границе свидание с Пашичем, на котором присутствовал также французский чиновник. Вскоре майор Кюнцль подтвердил действительность миссии болгарских представителей по ведению переговоров о мире.
Болгары не раз зондировали почву и у румынского премьер-министра Маргиломана, выясняя позицию Румынии в случае заключения Болгарией сепаратного мира. Маргиломан, желая доказать этим свою надежность, сообщил об этом центральным державам. Надежность эта, однако, была не очень велика — это было для нас ясно. Популярнейший деятель Румынии — ген. Авереску — целиком перешел в лагерь Антанты. Вернувшиеся в Валахию запасные организовали там тайную военную организацию. Офицеры организовали румынский «почетный легион», с центром в Яссах, во главе с престолонаследником; побочная политическая цель легиона заключалась в аннулировании бухарестского мира. Были использованы все средства для создания настроения, враждебного центральным державам. Даже женитьба наследника на Зизи Ламбрино была поставлена в вину Австро-Венгрии, которая будто бы этим хотела внести путаницу в права престолонаследия.
Естественно, разведывательная служба зорко следила за Румынией, и от нее не укрылось, что румынами была полностью обеспечена мобилизационная готовность шести пехотных дивизий в течение 6 дней, а остальных восьми дивизий, егерей и конницы — в 10-дневный срок.
Такова была обстановка к 14 сентября 1918 г., когда граф Буриан от имени австро-венгерского правительства обратился ко всем воюющим и нейтральным государствам с предложением мира. [231]
Уже на следующий день произошло событие, открывшее путь лавине, которая решила судьбы центральных держав: прорыв болгарского фронта. С конца июля стали поступать сообщения о подготовке 2-й сербской армии к наступлению на участке Доброполье — Ветреник. Одновременно стало известно, что греческие войска освободили французские дивизии, которые предполагалось использовать в качестве ударной группы. Таким образом, в предупреждениях со стороны разведывательной службы недостатка не было, но на них не обращалось внимания. Король Борис заявил майору Кюнцль: «Ген. Людендорф чрезмерно натянул тетиву». К 17 сентября болгарский фронт был прорван на участке шириной 40 км и оттеснен на 10 км в глубину. Скоро образовалась гигантская брешь, которую уже нельзя было заполнить.