Клотаръ шелъ по окраинамъ луговъ. Вечерѣло. Молодой мѣсяцъ золотился на свѣтломъ прозрачномъ небѣ, спускаясь къ западу. Стоялъ благодатный іюнь. Могучіе злаки, высокія сочныя травы молодыми побѣгами волновались вокругъ на обширномъ пространствѣ полей; порывы теплаго вѣтра шумѣли въ вѣтвяхъ стройныхъ тополей и тихое кваканье болотныхъ жабъ сливалось въ звуки своеобразной гармоніи со звенящей трескотней древесныхъ лягушекъ. Клотаръ со злобой ударялъ палкой о землю и, то и дѣло, разражался угрозами и ругательствами.
Это былъ человѣкъ плотнаго сложенья, съ лицомъ широкимъ, мускулистымъ, лишеннымъ всякой растительности, полускрытымъ подъ объемистымъ козырькомъ огромной фуражки, надвинутой на самые глаза. Вѣтеръ съ силою развѣвалъ на немъ его широкій крестьянскій балахонъ синяго цвѣта, надувавшійся пузыремъ вокругъ его коренастой неуклюжей фигуры.
— Да ужь это вѣрно, какъ Богъ святъ... хоть всѣми святыми поклясться, бормоталъ онъ себѣ подъ носъ, между тѣмъ какъ винные пары бродили у него въ головѣ.
Высокіе колосья пшеницы, колеблемые вѣтромъ, задѣвали его. Созвѣздіе Льва яркими большими звѣздами горѣло на потемнѣвшемъ небѣ. Золотой серпъ мѣсяца спустился низко къ западу и становился почти багрянымъ. Крестьянинъ какъ-то недовѣрчиво и насмѣшливо поглядывалъ на заостренный кусочекъ краснаго полумѣсяца.
— Богъ совсѣмъ несправедливъ... ворчалъ онъ.
Вблизи послышалось мелодичное журчанье ручейка подъ сѣнью развѣсистыхъ кустовъ, и Клотаръ, войдя подъ ихъ темные своды, ощупью отыскалъ мостикъ, перекинутый черезъ лотокъ, и перешелъ на другую сторону, грозно и воинственно помахивая своей дубиной.
— Пусть "она" побережется! "Она" исправитъ зло, которое нанесла, или бѣдный человѣкъ учинитъ свое собственное правосудіе!..
Невѣрныя ночныя тѣни равнины смѣнились трепетными отблесками мерцавшихъ огоньковъ въ деревенскихъ избахъ.
— А! она сидитъ у своего окна, проворчалъ Клотаръ, украдкой пробираясь къ двумъ избамъ, одиноко стоявшимъ въ нѣкоторомъ отдаленіи отъ деревни.
У окна ближайшей изъ нихъ сидѣла, облокотясь на подоконникъ, женщина.
— Что она такое замышляетъ?
Крестьянинъ присѣлъ на корточки позади забора и, стиснувъ зубы, въ какомъ то безотчетномъ суевѣрномъ страхѣ напряженно всматривался въ эту темную фигуру, выдѣлявшуюся силуэтомъ въ рамкѣ открытаго въ ночную темноту окна, слабо озаренную сіяньемъ мерцавшей свѣчи. Волосы женщины были распущены и волнистыми прядями обрамляли задумчивое лицо.
— Ишь ты, все у нея не по людски... подумалъ Клотаръ. Кровь его кипѣла, и онъ съ гнѣвомъ сжималъ палку сильной рукой, между тѣмъ какъ лепетъ струящагося ручья, мелодично-звенящіе звуки перекликающихъ сверчковъ и тихій трепетъ растеній, взволнованныхъ ночнымъ вѣтеркомъ, призывали къ сладкому миру, наслажденію и милосердію...
— Постой-ка, я тебя кое-чѣмъ попотчую!
И порывшись въ мягкой глинистой землѣ, онъ нашелъ булыжникъ, зажалъ его въ кулакъ и, размахнувшись, пустилъ въ окно. Пораженная камнемъ въ плечо, женщина тихо вскрикнула отъ испуга.
— Подѣломъ тебѣ, колдунья!.. съ злобнымъ смѣхомъ прошипѣлъ Клотаръ сквозь стиснутые зубы.
Нѣсколько мгновеній женщина оставалась неподвижной, охваченная внезапнымъ ужасомъ таинственнаго преслѣдованія. Съ трепетомъ вглядывалась она въ окружающую мглу пустынныхъ полей и затѣмъ, чувствуя, что "кто-то" прячется тамъ, подъ защитою мрака ночи, какой-то страшный невидимый врагъ, — поднялась и затворила окно.
Между тѣмъ, Клотаръ, крадучись тихими предательскими шагами, обогнулъ заборъ и подошелъ къ сосѣдней хижинѣ съ противоположной стороны. Въ окнахъ его жилища тоже былъ свѣтъ; жена и дочь его сидѣли въ кухнѣ, въ углу, около холодной нетопленной печи. На голубоватомъ фонѣ стѣнъ виднѣлись полки съ разстановленной посудой и рядъ топорныхъ аляповатыхъ картинъ, по большей части, страшнаго содержанья; здѣсь же красовалось уродливо написанное коронованіе императора и изображеніе папы. Стѣнные часы съ кукушкой однообразно тикали въ уголку. Очагъ, большой гладильный столъ и шесть стульевъ съ высокими спинками составляли всю утварь бѣднаго жилища. Полъ былъ старый, неровный, весь въ щеляхъ, впадинахъ и буграхъ.
— Добрый вечеръ! сказалъ, входя, Клотаръ.
Жена его, худощавая женщина съ маленькими глуповатыми глазками и шеей красной и сморщенной, какъ у индюшки, медленно поднялась ему на встрѣчу, а дочь съ длиннымъ лицомъ, покрытымъ страшной блѣдностью, принялась вздыхать.
— Что, все также плохо, Бертина?
— Да, отецъ... нога моя горитъ, точно огнемъ жжетъ ее изнутри...
— Господи Іисусе!..
Дѣвушка держала вытянутой больную ногу и вскрикивала при малѣйшемъ движеніи.
Отецъ проводилъ около нея большую часть своихъ вечеровъ, съ глубокимъ волненьемъ разсматривая ея ногу. Сердце его надрывалось отъ горя, а въ умѣ роились самыя ужасныя предположенья...
— Вотъ что, сказалъ онъ въ этотъ вечеръ, послѣ нѣкотораго размышленія, — если священникъ ничего тутъ не можетъ подѣлать со своей святой водой, такъ я кое-что другое придумалъ. Завтра будетъ здѣсь тотъ самый братъ Гонора, о которомъ Маморэ давеча намъ разсказывалъ. Онъ — знаменитый заклинатель бѣсовъ... если ужь онъ не сниметъ порчи, — ну, тогда значитъ "та" слишкомъ сильна!.,
— О, этотъ навѣрное сниметъ! отозвалась съ увѣренностью жена, — какъ онъ отлично вылѣчилъ свиней у Шавра, которыя ужь совсѣмъ были плохи.
Въ эту минуту часовая кукушка тихо открыла маленькую дверцу и, просунувъ въ нее головку, прокуковала девять разъ.
— Хочешь ужинать? спросила Клотара жена.
— Нѣтъ, отвѣчалъ онъ, я поѣлъ окорока у Маморэ...
Тогда всѣ трое просидѣли еще съ полчаса, не перекинувшись ни словомъ, и томительная унылая тишина нарушалась только однозвучнымъ тиканьемъ маятника. Затѣмъ, мало по малу, всѣ погрузились въ тяжелый сонъ.