После окончания мадридского университета в 1885 году Ризаль не был в Мадриде пять лет.
За эти годы филиппинская колония в Мадриде очень изменилась. Мадрид стал центром, в котором сосредоточились либеральные сторонники реформ на Филиппинах. Наиболее активные лидеры филиппинской буржуазии пытаются здесь, при поддержке прогрессивных слоев испанского общества, добиться изменения колониального режима. Душой этого движения за реформы был в Мадриде Марсело дель Пилар.
Он не только фактически руководит «Испано-филиппинской ассоциацией», номинально возглавляемой либеральным испанским профсоюзом, и редактирует «Эль солидаридад», но всячески пытается привлечь к Филиппинам симпатии передовых испанских деятелей. При их помощи он стремится добиться для Филиппин ряда реформ, в том числе и права посылать депутатов в кортесы. Деятельность Испано-филиппинской ассоциации и пропаганда «Эль солидаридад» не оставались безрезультатными. Они служили делу объединения филиппинских сил, хотя дель Пилар и другие представители филиппинской буржуазии были еще далеки от идей подлинного национального освобождения, первым шагом которого должно было явиться отделение от Испании.
Значение «Эль солидаридад» для развития национально-освободительного движения на Филиппинах было неизмеримо больше, чем роль «Испано-филиппинской ассоциации».
В то время как Ассоциация, по существу, была известна только верхушке филиппинской интеллигенции и отражала борьбу испанской и филиппинской буржуазии за умеренные реформы, «Эль солидаридад» находил дорогу к сердцам широких филиппинских масс.
Ввоз и распространение журнала в колонии были строго запрещены. Гражданская гвардия охотилась за «Эль солидаридад» с неменьшим рвением, чем русские жандармы с середины XIX века вылавливали герценовский «Колокол». И все же журнал находил нелегальные пути на Филиппины, его номера передавались из рук в руки и делали свое дело.
Хотя журнал отражал чисто реформистскую линию филиппинской буржуазии и был лоялен к испанскому господству, но яркий антиклерикализм придавал ему характер боевого органа. В нем разоблачалась деятельность монашеских орденов и открыто ставился вопрос об изгнании монахов с островов.
А борьба против испанских монахов казалась в тот период «фокусом, в котором объединялись все представления народа о свержении испанского гнета. И филиппинская буржуазия, сама того не сознавая, возбуждая ненависть к монахам, по существу воспитывала в филиппинских массах мысль о борьбе против испанских колонизаторов вообще.
Ризаль, не будучи в Мадриде, принимал самое активное участие в работе эмигрантов. Он — член «Испано-филиппинской ассоциации». Он — наиболее активный сотрудник «Эль солидаридад». Три года его сотрудничества в журнале (1888–1896) — годы наиболее плодотворной публицистической деятельности Ризаля, период, когда окончательно складываются его политические идеалы. Его имя становится для каждого филиппинца синонимом борьбы за национальное освобождение.
Ризаль, как сотрудник «Эль солидаридад», более чем кто-либо другой был сторонником постепенных реформ и противником революционного пути освобождения Филиппин. Но, являясь противником революции, Ризаль лучше других чувствовал ее нарастание, ее мощную поступь, которая пугала его самого и которой он, в свою очередь, пытался напугать испанское правительство.
Трезвый и логический ум Ризаля правильно оценивал те первые признаки новой формы национально-освободительной борьбы, которые приходили на смену призрачным чаяниям либералов. Он видел эти признаки и в анонимных революционных листовках, все чаще появлявшихся в среде филиппинской эмиграции, и в письмах, получаемых им из Филиппин, и в тоне дискуссий филиппинской молодежи.
Или реформы свыше, или революция снизу — этот выбор уже ясно стоит перед Ризалем. Сам он не сторонник революции. Он хочет реформ и верит, что они способны обеспечить филиппинскому народу счастливую будущность, но он начинает уже терять надежду на получение этих реформ от испанского правительства.
А если реформ не будет — революция неизбежна. Никто из буржуазно-интеллигентских застрельщиков национально-освободительного движения Филиппин не сознавал так ясно неизбежность народного восстания и не обосновал его с такой железной логикой.
В этом отношении очень интересна серия статей Ризаля, озаглавленных «Филиппины через сто лет», печатавшихся в 1889–1890 годах в «Эль солидаридад».
Перечисляя все ужасы колониального режима на Филиппинах, Ризаль ставит вопрос, может ли продолжаться подобное положение, и категорически дает отрицательный ответ.
Он открыто рисует перед испанским правительством неизбежную перспективу народной революции. «Не время, — пишет он, — предсказывать возможный исход подобной борьбы, если она, к сожалению, придет. Исход будет зависеть от веры, настойчивости, качества оружия и от тысячи условий, которых люди не могут предугадать. Но одно несомненно. Даже если предположить, что правительство добьется полной победы, эта победа будет столь же разрушительна, как и поражение. И правительство должно быть достаточно мудрым, чтобы понять этот непреложный факт. Если те, кто пытается вершить судьбы Филиппин, будут упрямо настаивать на сохранении страны в темноте, вместо того, чтобы предоставить ей необходимые реформы, народ пойдет на риск восстания и предпочтет случайности восстания, каковы бы они ни были, той нищете и несправедливости, на которую он обречен. Что может он потерять в такой борьбе? Для нормальных людей выбор между бесконечными угнетения и славной смертью — вообще даже не выбор. Такие люди всегда избирают риск такой смерти, и в своем пылу, в своей храбрости отчаяния заходят так долго, что это компенсирует недостаток их численности».
Ризаль не только рисует перспективу восстания, но, анализируя происшедшие на Филиппинах за последние десятилетия изменения, показывает, что восстание не может быть местным, изолированным, как те сотни вспышек, которыми отмечены три века испанского колониального господства на Филиппинах.
Или испанское правительство предоставит Филиппинам широкие реформы, — заканчивает свои статьи Ризаль, — или филиппинский народ добьется своей независимости, залив кровью острова и Испанию.
Противник революции, Ризаль в этой же статье доказывает возможность для родного ему филиппинского народа быть независимым и в дальнейшем, если только ему удастся добиться свержения испанского господства.
Он пишет: «Если Филиппинам удастся добиться независимости в результате героической и тяжелой войны, — филиппинский народ может быть спокоен, что ни Англия, ни Германия, ни Франция, ни Голландия не посмеют захватить территорию, которой не сумела удержать Испания», но, если это даже и случится, «филиппинский народ будет защищать с пылкостью и мужеством свободу, купленную такой большой кровью и ценой таких жертв».
«Новый человек родится из недр Филиппин, с новой энергией устремится он к прогрессу. Он направит все свои силы на укрепление своей страны. Золото будет извлечено из филиппинских недр, медь, свинец, уголь и другие минералы будут разрабатываться. Страна разовьет торговую и судоходную деятельность, к которой так склонны островные жители. Филиппинцы восстановят те свои положительные качества, которыми они обладали несколько веков назад и которые они теперь утратили».
В этих строках видно горячее чувство филиппинского патриота, убежденная вера в свой народ. Вот почему Ризаль — этот сторонник мирных реформ — делается признанным вождем всех революционных элементов Филиппин, вот почему его имя является революционным знаменем восставшего филиппинского народа.
Однако до конца своей жизни сам Ризаль не нашел в себе силы окончательно вырваться из круга своих реформистских представлений на путь активней революционной борьбы, хотя его искренняя любовь к родине и темперамент борца прорываются даже сквозь плотные покровы его собственной эволюционно-реформистской теории.
Характерны в этом отношении заключительные слова анонимной прокламации, опубликованной Риза-лем в Париже в 1889 году.
Поводом к ней послужил памфлет, распространявшийся жандармско-монашеской агентурой среди филиппинских эмигрантов в защиту испанского господства.
Революционные и антимонашеские листовки всегда публиковались без подписи и указания издательства. Их авторы, даже находившиеся в эмиграции, должны были думать об оставленных на родине родных и близких и оберегать их от мести колониальных властей. Реакционные клерикальные силы использовали эту традицию и выпустили в Гонконге анонимный памфлет, якобы принадлежащий перу филиппинского эмигранта. В этой неуклюжей фальшивке колониальный режим на Филиппинах изображался как самый лучший государственный строй, о монахах говорилось как о преданных друзьях и покровителях филиппинского народа. Как всякий типичный документ охранки, листовка призывала «соотечественников-филиппинцев» не слушаться агитаторов, добивающихся гибели страны и народа.
В ответ на него Ризаль выпустил полный сарказма манифест, где блестяще нарисовал подлинное положение филиппинского народа. Манифест кончался словами: «Когда народ растерзан на куски, когда его достоинство, честь и все свободы попраны, когда не остается никаких законных средств против тирании мучителей, когда жалобам, мольбам и стонам не внемлют, когда народу даже не позволяют кричать, когда его последняя надежда вырвана из сердца… Тогда… тогда… тогда… не остается никакого иного средства, как схватить безумной рукой с оскверненных алтарей кровавый и самоубийственный кинжал революции».
Эта листовка невольно воспринималась как призыв к революции, хотя для Ризаля кинжал ее — по-прежнему «кровав и самоубийственен».
***
Ризаль, каким описывают его близкие друзья этого периода, и в обычной жизни был полон бурных страстей, заключенных в оболочку безукоризненной внешней корректности.
Многолетняя кабинетная работа к тридцати годам слегка ссутулила Хосе Ризаля, но он не потерял своих спортивных навыков, когда-то привитых ему в Каламбе дядюшкой Антонио. Его напряженная умственная работа не мешала постоянным гимнастическим упражнениям, длительным прогулкам пешком и верхом, состязаниям в борьбе и фехтовании.
Всегда тщательно и строго одетый, установивший для себя нерушимое правило никогда не повышать голоса, предупредительный, мягкий в обращении, Ризаль редко шутил и смеялся. С ним было трудно поссориться. Несмотря на свою манеру откровенных и искренних суждений о людях, Хосе умел облечь их в деликатную форму. Но за всем этим таилась огромная пылкость и вспыльчивость.
***
В Париже Ризаля волнуют тревожные вести с Филиппин, он много и деятельно пишет для «Эль солидаридад» и одновременно постигает тонкости французского языка. После специального изучения в Париже в 1889 году он достигает высокого совершенства и через год публикует в Мадриде хрестоматию и учебник французского языка.
Здесь же, в Париже, стремясь завоевать симпатии других народов к своей родине и разоблачить веками наслоившуюся клевету колонизаторов, Ризаль основывает «Интернациональную ассоциацию филиппинистов». Президент Ассоциации — венский профессор Блюментрит, вице-президент — английский филолог Рост, один из директоров — парижский доктор Планшю, проведший несколько лет на Филиппинах и напечатавший в «Ревю де де Монд» интересные воспоминания.
Ассоциация ставит своими задачами организацию международного конгресса, изучение филиппинской истории, создание музея и библиотеки по Филиппинам, публикацию работ и исследований, касающихся Филиппин, и привлечение общественного внимания к жгучим вопросам народов островов.
Но Ризаля тянет в Мадрид. Здесь он рассчитывает вступить в личный контакт с руководителями «Испано-филиппинской ассоциации» и с «Эль солидаридад», выяснить настроения, господствующие среди филиппинских националистов, о которых он получает тревожные сведения. Наконец, он надеется в Мадриде добиться от испанского правительства облегчения участи своей семьи.
В 1890 году Хссе Ризаль снова в Мадриде. Но здесь его встречает недоброжелательное отношение некоторых филиппинских эмигрантов, а все его попытки добиться смягчения судьбы своих родных разбиваются о неприступность испанской бюрократии.
Невозможность добиться справедливости для нескольких невинных людей — еще один удар по эволюционно-реформистской концепции Ризаля. Быть может, в этом кроется причина отхода Ризаля от мадридской группы эмигрантов и его расхождение с «Эль солидаридад».
Через несколько месяцев после приезда в Мадрид Ризаль снова покидает его в августе 1890 года, чтобы больше никогда не возвращаться. В декабрьском номере «Эль солидаридад» напечатана небольшая новелла «Мариан Макилин» — его последняя работа, написанная для этого журнала. «Мариан Макилин» является художественным протестом против обязательной воинской повинности, введенной Испанией на Филиппинах. Ризаль, всегда требовавший уравнения филиппинцев в правах с испанцами, рисует разрушительные последствия принудительной службы филиппинского юношества в войсках колонизаторов, страх и ненависть филиппинцев перед рекрутским набором.
Прежде чем окончательно отойти от мадридской группы, Ризаль пытается еще принять участие во всех ее начинаниях.
Он одним из первых вступает в филиппинскую масонскую ложу «Эль солидаридад», основанную в том же году в Мадриде.
Руководитель этой ложи дель Пилар был далек от мысли использовать масонские организации на Филиппинах для борьбы за отделение от метрополии. Он стремился превратить масонские ложи в организацию сбора средств для пропаганды в Испании реформ, для пропаганды ассимиляции филиппинского народа.
Здесь заключается основное принципиальное расхождение между Ризалем и дель Пиларом. Ризаль был горячий филиппинский патриот и всегда боролся за национальное развитие своего народа. Он хотел пробудить национальную гордость филиппинцев, воскресить задавленное колонизаторами национальное самосознание. Далекий от всякого шовинизма, он мечтал о времени, когда свободные народы всего мира сольются в одну семью, но путь к космополитизму он видел прежде всего в развитии национальных свойств народа. Космополитизм сочетался в Ризале с отстаиванием подлинной филиппинской народности. В этом было его отличие от той части филиппинской и метисской буржуазной интеллигенции, заветной мечтой которой было ассимилироваться, слиться с испанскими колонизаторами.
И чем больше терял Ризаль веру в то, что реформы будут даны испанским правительством, тем сильнее расходился он с группой дель Пилара.
Ему начинают казаться бессмысленными торжественные банкеты, на которые дель Пилар собирает либеральных депутатов кортесов и куда он пытается заманить даже видных деятелей клерикального мира. Он неодобрительно смотрит на попытки дель Пилара использовать соперничество между различными монашескими орденами.
Сторонники дель Пилара, с своей стороны, обвиняют Ризаля в нежелании бороться за реформы.
Ризаль воспринимает свой внутренний разлад и нападки части эмигрантов очень тяжело. Он покидает Мадрид и, уединившись в университетском городе Голландии Генте, целиком отдается работе над продолжением своего первого романа.
Критики Ризаля видят в этом чуть ли не дезертирство и усиливают свои нападки. В 1891 году даже «Эль солидаридад» помещает статьи, направленные против Ризаля. Мы увидим, как болезненно воспринимал все это Ризаль и как на всю жизнь осталось в его сердце тягостное ощущение несправедливой обиды.