Окончание рассказа Ивана Алексеевича Чернокова.
Да, о большем им нечего было и думать. Однако наш гость умел изворачиваться. Он правильно рассудил, что если они обнаружат нервность, попросту попытаются улизнуть, то мы тоже не будем мешкать. Все дороги, и вокзалы близ вашего города были взяты нами под наблюдение, и, хотя Фейсалов не мог им дать таких подробных сведений, они могли это предполагать. Значит, им следовало продолжать начатое, зная, что мы только того и хотим, чтобы накрыть их всех разом. То, что район событий уже оцеплен войсками, им было известно. И все-таки начатое следовало продолжать. У них ведь оставался единственный туз-козырь в этой игре, о котором мы даже не догадывались,- чудо, чудесные исцеления. Суматоха, поднятая чудесами, давала им кое-какую надежду на благополучный исход.
Итак, события шли своим чередом. Жулик и изувер, ваш мулла торжественно вернул зрение слепому корзинщику, и он, раскаявшийся безбожник, умиленно смотрел на облака, на птиц, пролетавших у него над головой, и плакал. Бетке, которому имам подарил речь, бормотал нечто несуразное. Хладнокровный негодяй, он итрал человека, ошеломленного своим счастьем, и при этом бормотал под нос немецкие ругательства.
А затем, чтобы все-таки попытаться расшевелить толпу, полковник спровоцировал выстрел. Умен был человек, очень умен, а многих нехитрых вещей просто не понимал. Выстрел только вправил мозги тем, кто растерялся в первую минуту после чуда.
А затем, затем капитан Мертруп и унтер Бетке лежали на горе в развалинах и, раздвинув кусты ежевики, смотрели вниз и видели, что как ни верти, все равно дело дрянь. Толпа редела. Одни, пораженные страхом, спешили покинуть кладбище, на котором мулла раскинул свой балаган, другие, озлобленные выстрелом, молча стояли в сторонке, и по их лицам нетрудно было сообразить, что еще раз стрелять вряд ли кому будет охота.
Мертруп понимал наши расчеты. Он знал, что здесь, в присутствии многолюдной толпы, мы повременим их трогать. Да, если бы этих «бедных»., «исцеленных» от своих увечий людей внезапно окружили вооруженные красноармейцы, то кое в чьих глазах они стали бы мучениками, Пускай одна сотня темных людей подумала бы так, нам дорог был каждый наш человек, и они это знали. Но если верующие разойдутся, тогда другое дело. Тогда мы возьмем их, не теряя ни минуты, и в этом они были уверены так же, как мы.
А толпа редела. Лежа на горе 8 развалинах и глядя вниз, Мертруп и Бетке могли убедиться собственными глазами, какой пустышкой оказалась эта хитрая, громоздкая затея.
Бетке это выразил так:
- Боюсь, что мне вернули язык только для того, чтобы я не молчал на допросах.
Капитан был с ним совершенно согласен. Удивительно, как эти два бандита, офицер и унтер, перестали церемониться друг с другом, как только поняли, что они - обреченные люди. Когда полковник нашел их там, на горе, Бетке лежал брюхом вверх, заложив руки под голову, и даже пальцем не шевельнул, чтобы встать при появлении своего начальника.
- Ну-с, - сказал Мертруп, - дело словно бы подходит к концу. Как вы думаете спасать свою шкуру?
Полковник ему не ответил. Он шел, добродушно ворча на одышку, веселый, старый хлопкороб, и за ним шла женщина..
Каждый из нас видел на своем веку много счастливых лиц. Лицо твоей матери в этот день навсегда осталось в моей памяти. Это было бесконечно счастливое и бесконечно прекрасное женское лицо, хотя твоя мать, Гуризад, никогда не была особенно красивой.
Женщина, которая шла за полковником Шварке, была твоя мать, дорогой мой. Я должен тебе здесь рассказать, может быть, самое отвратительное, самое подлое и бесчеловечное из того, что готовили эти люди, - историю ее убийства.
- Сулейман, - ласково сказал полковник унтеру Бетке. - Жена тебя ищет. Вот я привел ее сюда.
Твоя мать опустилась на колени рядом с унтером Бетке, подняла его руку и поцеловала ее. Вот где сказалась муштра полковника Шварке. Злая и скучающая физиономия твоего отчима стала вдруг необычайно нежной, он гладил женщину по волосам и оглядывал своих приятелей смущенными глазами, - дескать, смотрите люди, вот оно - счастье маленького человека, сапожника Сулеймана. Старый хлопкороб добродушно наблюдал за ними. Потом он опустился на камень рядом с корзинщиком Мамедом, вытащил из кармана кисет с табаком и неторопливо стал набивать свою трубку. Он буркнул вполголоса: «Дайте-ка сюда ваше ухо» и, когда тот подвинулся к нему, сказал:
- Эта баба бегает по всем улицам и кричит, что она была уверена в исцелении своего мужа. Он, видите ли, однажды говорил со сна! Года три назад. Как вы могли это так оставить? Вы понимаете, что это значит? Вытащить такую ниточку - это значит в полчаса распутать весь узел. Они только того и ждут. Бабу нужно убрать.
Мертруп зевнул. Ему было наплевать на все.
- Что же, - сказал он, - посторонних здесь нет, а у вас под рукой как раз удобный для этого дела камень. Возьмите его.
- Еще раз повторяю вам, Мертруп, не будьте болваном, - проворчал полковник, - такие вещи так не делаются. Бетке должен увести отсюда свою бабу. Он должен сказать ей, что боится ареста. Они уйдут подальше, там он все это сделает и будет ждать нас. Район оцеплен войсками. Мы можем отсюда выбраться только в толпе. Поодиночке нас перехватают.
Мертруп обнял твою мать за плечи. Он сказал, что ей и Сулейману надо немедленно уходить. Их обоих могут арестовать, сказал он, потому что власти очень рассержены чудесами и думают, что дело не обошлось без обмана. Твоя мать побледнела, а Мертруп чуть заметно кивнул головой своему унтеру: молчи, объясню потом.
Только одна дорога идет из Мертвого города в долину. Со всех остальных сторон город неприступен, и, ты помнишь сам. галереи крайних домов висят прямо над обрывом. Под ними кончается земля, и сразу, как река или озеро, начинаются тучи. Но была еще одна-единственная тропинка, которая опоясывала город и уходила выше в леса. Я не знаю, откуда твоей матери была известна эта тропинка, но она была ей известна. И Гуризад, твоя мать, сказала, что она уведет мужа по этой тропинке. Но, кроме Сулеймана, у нее был ты, ее сын. Она подумала о тебе в эту минуту, о том, что будет с тобой, с ее мальчиком.
- Мальчику ничего не будет, Гуризад, - сказал корзинщик.- Я старик, и меня тоже не тронут. Мы вернемся с ним вместе.
В том состоянии непроходящего удивления и восторга, в котором была твоя мать все эти дни, уверить ее можно было в чем угодно. Она ушла вперед - оглядеться, все ли тихо на этих мертвых улицах, а Мертруп задержал унтера Бетке за локоть и передал ему все, что приказал полковник. Твой отчим усмехнулся. Я рассказываю об этом с его собственных слов. Он сказал, что это - дело, что он сам только что подумывал о том, как бы спровадить свою супругу к ее покойному отцу, так она осточертела ему своими нежностями. Он искренно удивился, когда капитан предложил ему свой запасной револьвер. Зачем? Револьвер у него есть, а, кроме того, он предпочитает все это проделать как-нибудь иначе, без лишнего треска и шума.
- Хоть не зря подохнем, капитан, - заявил он,- и то хорошо. Будет с кем встретиться на том свете.
- Сулейман! - торопила его твоя мать. - Иди же!..
Бетке махнул рукой и стал к ней спускаться. Молча смотрели хлопкороб и корзинщик, как она его уводила, обняв за спину. Вскоре их затянуло туманом.
- С этим, значит, покончено, - сказал Шварке. - Скоро смеркнется, пора собирать людей. Держите возле себя десятка два-три самых отчаянных. Попробуем поднять кочевников. Можно пустить среди них слух, что имама вместе с исцеленными нужно уводить на кочевья, в горы, иначе им будет плохо. Говорите…
Он надоел своему помощнику своим наполеоновским тоном, и тот его оборвал:
- Ладно, уж что-нибудь я им скажу.
В этот час я дал приказ частям, оцепившим все подступы к Мертвому городу, пропустить караван с муллой, если он захочет уйти в горы. В этот час небольшие отряды пограничников занимали все окрестные перевалы, и линии полевых телефонов тянулись в лесах на десятки километров вокруг. Все было готово. Мы хотели узнать до конца, куда пойдут наши гости и что за люди последуют за ними, и найдется ли человек, который даст им ночлег и одежду, если они захотят еще раз замести свои следы. О том же, кто такие наши гости, мы знали уже всё, потому что часа три-четыре назад я подошел к гражданину Фейсалову и вежливо попросил его отойти в сторонку. Мы беседовали с ним с глазу на глаз в укромной комнате, с часовым у дверей, и мой автомобиль уже увозил его и двух красноармейцев, молчаливых ребят, с наганами на коленях.
И вот тогда-то корзинщик Мамед встретил тебя, мальчугана, растерянно бродившего в толпе, и сказал тебе, чтобы ты был мужественным и, как полагается мужчине, спокойно встретил несчастье. Пограничники, сказал он, пытались арестовать твоего отчима и твою мать, - по слухам, отчим бежал, а мать убита.