(Ноябрь 1917 — Июнь 1918)
Роль австрийских чехов во время войны — Приезд Масарика в Россию — Заигрывание чехов с большевиками — Муравьев — Стремление «легионеров» уехать из России — Ультиматум большевиков — Русские национальные организации — Выступление против большевиков — Свидетельство современника — Отчет русского строевого офицера — Подъем национальных сил России
Образованный заграницей чешский национальный совет через свое Московское отделение поднес русскому царю 22 ноября 1916 г. заверения в лояльности и верности. Надо заметить, что в те годы чешские деятели заграницей представляли свою цель в образовании самостоятельного богемского королевства с королем из иностранной династии, указывая на Дом Романовых.
А вот какое свидетельство находим у объективного швейцарского ученого: «Пражский бюргермейстер выражал императору Францу-Иосифу чувства верности и преданности неукоснительно при каждом успехе австрийского оружия. В январе 1917 года «Narodni Listi» писал… «Действия профессора Масарика грязнят честь чешской нации. Любовь всего чешского народа к династии и отечеству крепка и непоколебима. Все, кто заграницей говорит другое, лгуны и предатели. Мы решительно отрицаем, что такие люди имеют право говорить от нашего имени…»
«Депутаты Шмераль, Станек и Масталка подписали королю Карлу (15 февраля 1917 г.) прошение об его короновании в Праге чешской короной, причем они заверяли его в том, что «всегда будут стоят все за него и его преемников, всегда будут верно служить королю и отечеству.»
«…Во время мировой войны словаки-солдаты сражались храбро в австро-венгерской армии, а словаки-националисты держали в рейхстаге патриотические речи (как Юрыга 26 апреля и 9 декабря 1915 г.) о готовности их народа к жертве за венгерское отечество.»[5]
Когда в марте 1917 года неожиданно разразилась в Петербурге предательская революция, чехи быстро почувствовали родственную среду и перекрасились, стали ярыми республиканцами. От временного правительства (Милюков) они добились уже в марте 1917 г. согласия на формирования в России из военнопленных самостоятельной чешской армии. В августе их национальный совет выпустил заем в 20 миллионов франков для нужд армии и революции. В октябре генерал Духонин[6] подписал приказ о формировании чехословацкого трехдивизионного корпуса.
Но события шли катастрофическим ходом. Наступала расплата. Октябрьская революция, большевицкий переворот с его лозунгом — прекращение войны и заключение мира. Духонин был убит в Могилеве большевиками, Русская армия разваливалась. Положение чехов-военнопленных стало снова под вопросом.
После революции, весной 1917 года, поспешил в Россию Масарик, — который подробно описывает это в своей книге «Die Weltrevolution», не скрывая, что в Россию императорскую он ехать побаивался. Причина лежит, понятно, не в том, что утверждает Масарик, эта одна из самых знаменитых фигур современности — по своей изворотливости и по умению делать самые грязные дела с благочестивым видом. Книги людей, подобных Масарику, представляют для массы тем большую опасность, что написаны они человеком, обладающим эрудицией и начитанностью; в этих книгах ложь перепутана с правдой во всех случаях, когда это удобно или выгодно автору.
Масарик по приезде в Россию связался, во-первых, со всеми «вождями» революции, которые, по его собственному свидетельству, были ему очень близки; а далее он поступил всецело в распоряжение французской миссии в России. В своей книге Масарик роняет характерную фразу:[7] «Мы (т. е. чехо-словацкий корпус) были автономной армией, но в то же время были и составной частью французской армии; мы зависели в денежном отношении от Франции и от Антанты.»
Чехо-словацкий корпус осенью 1917 года сосредотачивается на Украине. Сначала чехи ведут переговоры с украинским правительством, но потом делают вольт, и Масарик самолично договаривается с большевицким главнокомандующим Муравьевым[8], причем между ними устанавливается известная близость. Масарик допускает в чешские полки большевицких агитаторов, результатом чего происходит вполне понятная частичная большевизация чехов.
Почти целый год пробыл отец чешской интриги в России, посетив Петербург, Москву, Киев и Владивосток. Масарик входил в связь со всеми кругами, но, как сам он заявляет с гордостью, он отклонил предложение о сотрудничестве с генералами Алексеевым[9] и Корниловым[10], начинавшими тогда отечественную работу именно на слишком широком демократическом базисе и на принципе «верности союзникам», которая чуть не превосходила даже верность самой России. Зато Масарик прочно связался с левым русским лагерем; помимо Муравьева, им были укреплены его отношения с рядом революционных деятелей полубольшевицкого типа. Одновременно в национальный чешский совет в России были набраны левые, ультра-социалистические люди из военнопленных. Чехо-словацкий корпус был предоставлен для углубления русской революции. Для чего это было нужно, — увидим из следующих глав. За свое почти годичное пребывание в России (с мая 1917 по 1 апреля 1918) Масарик провел лишь следующие мероприятия: чехо-словацкие военнопленные были им переименованы в «легионеров»; впервые это имя появляется в России. Затем эти легионеры были им распропагандированы, — все силы направить на создание своего нового государства, не стесняясь никакими моральными нормами; чтобы это было легче, Масарик заранее пел своим «ребятам» восхваления. Русские офицеры были им постепенно удалены с командных постов.
Все усилия чехов были теперь направлены на то, чтобы уехать из России и переброситься на западный фронт во Францию. Самым коротким направлением было на Архангельск и Мурманск и затем морем во Францию. Но, как откровенно признается Масарик[11], от этого пути отказались из-за страха перед немецкими подводными лодками. Был выбран путь через всю Россию к Тихому океану, на что от большевиков было получено согласие. Весною 1918 г. чехо-словацкий корпус был погружен в вагоны и растянулся по всему Великому Сибирскому пути, от Пензы до Владивостока.
Германское и австро-венгерское правительства потребовали от советов во исполнение Брест-Литовского мирного договора разоружения этих военнопленных и обратного заключения их в концентрационные лагери, очевидно с тем, чтобы затем они были возвращены на родину уже не как «легионеры», а как солдаты-изменники и дезертиры. Большевики предъявили в мае 1918 года чехо-словацкому корпусу ультиматум, требуя сдачи русского оружия.
Моральное состояние чешских воинских частей было в то время очень низкое. После русской революции чешский национальный совет получил разрешение производить формирования из лагерей военнопленных; это-то и привело к разворачиванию небольшой бригады в армейский корпус. Увеличение в количестве повлекло за собой колоссальное ухудшение в качестве. Ряды бойцов наполнились людьми, желавшими только уйти из-за колючей проволоки концентрационного лагеря, бывшими дезертирами, изменниками знамени и присяге.
На офицерские должности, включая даже и высшие командные, были подготовлены чешским национальным комитетом, — на замену русских офицеров, — свои из солдат. Они подбирались не по отличиям, не по высоким качествам, а исключительно по преданности национальному совету и по готовности следовать его «революционной морали». Так появились новые чешские генералы и полковники. Из них только один Чечек был ранее младшим офицером австро-венгерской армии; Гайда обладал стажем фармацевта, Сыровой — коммивояжера и т. д.
Часть чешских эшелонов послушно сдала большевикам пушки, пулеметы и винтовки. Но русские офицеры, остававшиеся тогда еще в штабах и на некоторых командных постах и носившие даже чешскую форму, собрали около себя крепких людей и решили оружие сохранить, отказавшись подчиниться ультиматуму. Эти люди понимали, что безоружные они будут игрушкой в руках советской власти, и решили пробиваться на восток силой.
Последовал ряд выступлений чешских воинских частей против красной армии, направившей свои отряды для отобрания у чехов оружия. Вот как описывает этот эпизод генерал-лейтенант ***[12], после большевицкого переворота живший весну и лето на Волге, где он принял активное участие в борьбе с большевиками.
«Весною 1918 года великая война была еще в полном разгаре.
Предсказать ее исход было невозможно. Хозяйничанье Мирбаха в Москве и вывоз из России продовольствия в Германию крайне тревожили наших бывших союзников.
Они готовы были поддержать всякое движение против большевиков.
Восстание чехов как нельзя лучше содействовало планам Франции и Англии о воссоздании восточного фронта на линии Волги или даже Урала, для отвлечения хотя бы части войск с западного фронта.
Использованное агентами Франции и Англии стихийное восстание чехов привело к союзной интервенции в Сибири.
Предполагалось, что чешское движение даст толчок ко всеобщему движению широких слоев русского населения против большевицкого режима, а чехи послужат тем ядром, около которого соберется возрожденная русская армия (как орудие, послушное французской и английской политике. К. С).
С военной точки зрения действия чехов в Сибири представляют собою ряд незначительных боевых эпизодов, ибо мало-мальски серьезных боевых сил у большевиков в Сибири не было.
Целый ряд сибирских городов (Омск, Иркутск, Челябинск) был очищен от большевиков даже без участия чехов, русскими офицерами и добровольцами. Чехи с гордым видом победителей торжественно вступали в них без всякого выстрела, принимали, как должное, овации населения и тотчас же приступали к реквизиции русского казенного имущества.
В итоге все рассказы чешских бардов о легендарном сибирском походе, выражаясь деликатно, страдают большим преувеличением. Весь этот поход не носил характера настоящей войны, а скорее карательной экспедиции, причем потери чехов, начиная от Владивостока и кончая Казанью, в процентном отношении были ничтожны.»
Ниже приводится еще выдержка из отчета одного русского строевого офицера, участника всего сибирского периода.
«Преследуя отступающего противника и ведя бои на линии железной дороги Шадринск — Богдановичи (Средний Урал), в конце июля 1918 года наши войска встретили сильное сопротивление у узловой станции Богдановичи. Шадринский отряд (где тогда состоял оперативным адъютантом автор отчета, шт. — капитан В. К. Э.) был направлен в обход на разъезд Грязновку, где после 24-часового боя выбил противника и захватил в плен два красных бронепоезда. Вскоре произошла встреча нашего отряда с чешскими частями, медленно шедшими от Екатеринбурга. Наш отряд, имея задачу быстро выдвинуться на север, передал броневики на временное попечение чехов. Акт об этом был подписан русскими и чешскими представителями.
Договор выполнен не был.
Броневики, взятые трудами Шадринского отряда, чехи не возвратили, присвоив себе. Многократные обращения к чешскому командованию остались без результата.
Август — сентябрь 1918 года были особенно тяжелыми в боевой жизни нашего отряда, переименованного тогда в 19-й Петропавловский полк. Сильное сопротивление встретили мы особенно на участке Ирбитская Вершина — Самоцвет — Кордон, надолго задержавшее наше продвижение.
Начальник боевого участка подполковник Смолин, обратился с просьбой о присылке на помощь чешского броневика, так как мы имели только самодельный, из мешков, на обыкновенных платформах.
Двухдневный бой стоил нам больших потерь и имел лишь местный успех. Чешский броневик не поддержал нас, держась все время за прикрытием железнодорожной выемки и даже не выходя вслед нашему самодельному броневику, ходившему в атаку и повредившему большевицкий броневик. Чехи не сделали ни одного выстрела.
После боя чехи заявили о своем уходе, но перед тем командир чешского бронепоезда просил выдать ему удостоверение об участии чешского броневика в бою.
Подполковник Смолин, не зная, что собственно написать чехам, предложил чешскому командиру составить текст удостоверения, надеясь на его скромность.
Я сел за машинку, а чех, диктуя мне, ввел в текст удостоверения фразу, запомнившуюся мне и по сей день:
— «люди чешски бронепоезда дралися, как львы…»
Подполковник Смолин, прочтя готовое удостоверение, долго смотрел пристальным взглядом в глаза чешского командира. Чех даже не потупился. Подполковник Смолин глубоко вздохнул, подписал бумажку и, не подавая чеху руки, пошел к полотну железной дороги.
Через несколько минут чешский бронепоезд ушел навсегда.
Больше за все время наступательной борьбы на фронте я не имел никакого соприкосновения с чехами, только из далекого тыла долетала на фронт популярная в то время частушка:
…«друг с другом русские воюют,
чехи сахаром торгуют…»
В тылу, за спиной сибирской армии, шла вакханалия спекуляции, неподчинения, а подчас и откровенного грабежа. Прибывающие на фронт офицеры и солдаты рассказывали о захвате чехами эшелонов с обмундированием, следовавшем на фронт, об обращении в свою пользу запасов оружия и огнестрельных припасов, о занятии ими в городах лучших квартир, а на жел. дорогах лучших вагонов и паровозов.
Большое возмущение вызвал слух о том, что генерал Гайда после взятия Екатеринбурга, поселился со штабом в доме Ипатьева, где была убита царская семья, велел мыть полы и приводить в порядок, тем самым уничтожая следы преступления. Все это впоследствии подтвердилось.»
Чтобы было понятнее дальнейшее, надо откинуть хотя бы коротким взглядом то состояние, в какое пришла в то время Россия. Неподготовленная страна устала выше меры от трех лет ненужной войны за дело Антанты и бурлила уже 14 месяцев в революционном брожении. Царь был в заключении, в центре богатого промышленного Урала, в гор. Екатеринбурге. В небольшом особняке горнопромышленника Ипатьева стерегла Царскую Семью, а затем зверски умертвила, — большевицкая красная стража. Власть в центре и на местах захватили «во имя народа» большевики-коммунисты, опираясь на чернь и на распущенных, разнузданных революцией матросов и запасных солдат. Играя на их самых низких инстинктах, новая власть декретировала насилия, грабеж и убийство, истребление буржуазии.
Тогда же по всему русскому простору — от Днестра до Тихого океана — стали собираться все лучшие силы страны, всех народностей России, готовясь тайно, в заговоре, чтобы выступить повсюду с оружием в руках и одновременным ударом сбросить ненавистную власть крайних социалистов, блокировавшихся с ворами и убийцами. Национальная Русь собирала свои силы против интернационала.
В каждом городе было в то время такое тайное отделение этих антибольшевицких сил, во главе которых стали спасшиеся от большевиков офицеры. Ясно, что те русские офицеры, которые оставались еще у чехов и которые подняли их восстание, легко и скоро договорились со своими товарищами из тайных организаций. Для того, чтобы не упустить благоприятный случай, было решено, — даже в ущерб общей готовности, по всему пути чешских эшелонов поддержать их. Повсюду чехам оказали самую деятельную помощь эти тайные организации русских офицеров и казаки.
Справедливость требует сказать, что без этой помощи восстание чехо-словаков не имело бы успеха, — на каждой станции, по уходе чехов, снова появлялись бы большевицкие банды, борьба приняла бы затяжной характер в чужой для чехов стране, на железной дороге, длиной в пять тысяч верст, со всеми преимуществами на стороне красных. Чехи были бы разбиты по частям и уничтожены.
Многострадальное русское офицерство встало с оружием в руках на всем пространстве от Волги до Тихого океана против большевиков. Да и самые боевые действия чехословацких полков руководились и направлялись только русскими офицерами (как полковник Ушаков, павший в бою у Байкала, Степанов, Богословский и др.).
Но эти настоящие скромные герои, чтобы обеспечить помощь чехов в дальнейшем, охотно уступали им первое место, сохраняя его для себя только в бою. Население забрасывало своих бывших военнопленных цветами и подарками, как избавителей.
Помню то тяжелое, точно придавленное камнями, настроение, которое русские офицеры и казаки испытывали месяцами в Астрахани под гнетом большевиков, в их тюрьме. В этом городе особенно свирепствовал красный коммунист в отместку за неудачное зимнее выступление астраханских казаков и за двухнедельную войну с ними. Все было придавлено, масса людей выбита и брошена в тюрьмы, белая организация насчитывала всего несколько десятков. На самостоятельное выступление не было никаких видов. И вот в те дни пришли известия о действиях чехо-словаков на Великом Сибирском пути. Большевики тревожно зашевелились и завернули еще крепче кровавый пресс, которым давили население города. Но за то, какой восторг вспыхнул в этих измученных и затравленных сердцах! Вера в то, что чехо-словаки, действительно, руководимые высоким порывом, идут на помощь, надежда на скорое окончание тяжелых испытаний и кровавого разгула большевиков, — вот, что в те дни наполнило сердца русских людей. И это-то сделало в те дни имя «чехо-словаков» так популярным, что им готовы были приписать все героические подвиги и все свойства доблести и чести.
Этим воспользовались руководители этого корпуса, в первую голову чешский национальный комитет в России, а за ними и руководители всей чешской интриги Масарик и Бенеш, чтобы составить и пустить по всему миру славу про «Анабазис чехов». Ниже, на основании документов и лично виденного, будет мною дана истинная картина этого акта.